В 1976 год Queen и Фредди вступили на пике славы. „Bohemian Rhapsody“ занимала первое место в британском чарте синглов, а „A Night at the Opera“ возглавила чарты альбомов. Журнал NME присудил Queen звание «Лучшей британской сценической группы», Record Mirror объявили их «Лучшей британской группой», Sound присудил им награды «Лучшая группа», «Лучший альбом» и «Лучший сингл», а „Bohemian Rhapsody“ обеспечила Фредди еще одну награду Айвора Новелло. Группа находилась в идеальном положении, когда 20 января они покинули Великобританию и отправились в мировое турне.

27 января в Коннектикуте стартовал американский этап турне, и теперь, когда аудитория в Америке была хорошо знакома с творчеством Queen, они имели там огромный успех. Участники группы были теперь настоящими рок-звездами и, куда бы они не отправились, их встречали восторженные толпы поклонников. Естественно, учитывая их новообретенный статус, вечеринки Queen после концертов становились все более масштабными и разгульными, и вскоре в мире рока о них начнут ходить легенды. Во время тура 1976 года, когда группа прибывала с концертом в очередной город, местные высокопоставленные лица, VIP-персоны и знаменитости приглашались за кулисы, чтобы встретиться с музыкантами. Это была часть работы, но Фредди не любил, когда на этих встречах появлялись представители звукозаписывающей компании Queen. Автор Марк Блейк предполагает, что: «На своих собственных вечеринках Фредди с удовольствием исполнял роль предупредительного хозяина. На вечеринках, организованных для него, он становился таким же застенчивым и неразговорчивым, каким был восемнадцатилетний Фаррух Булсара в свой первый день в Айлвортском политехническом колледже. В отличие от того подростка-студента, Меркьюри теперь мог закатить истерику, не опасаясь репрессий со стороны родителей. Он был певцом, поп-звездой, и все его причуды воспринимались соответственно».

Когда Queen прибыли в Нью-Йорк в начале февраля, чтобы дать четыре концерта в театре «Бикон», группа уже привыкла к тому, что после концерта и совместного ужина Фредди обычно покидал их. Без их ведома он отправлялся изучать все те злачные места, которые предлагало ему «Большое яблоко». Сохраняющий относительную анонимность и надежно защищенный от британской прессы, Меркьюри будет рыскать по городу в своем лимузине с затемненными стеклами, появляясь то тут, то там на подпольных гей-вечеринках.

«Фредди весьма благонравно вел себя в Лондоне, – вспоминает Пол Гамбаччини, – по сравнению с тем, каким он был в Нью-Йорке или позже в Мюнхене. Эти два города были столицами анонимного случайного секса, который меня нисколько не интересовал. Фредди, несомненно, наслаждался этими местами. Это был целый мир, не менее масштабный, чем популярная музыка. У меня сложилось впечатление, что для него время, проведенное в Нью-Йорке, всегда было шальным, но гей-культура там тогда была более жесткой, чем где бы то ни было».

Именно во время этого краткого пребывания в Нью-Йорке Фредди окончательно и бесповоротно влюбился в этот город. В конце концов он купит себе квартиру в самой сердцевине «Большого яблока» – оплот, который позволит ему беспрепятственно посещать гей-бары и ночные клубы Нью-Йорка. Пока же он просто наслаждался и привыкал ко всему, что мог ему предложить город.

«Когда мы ездили в Америку, Японию или Австралию, или бывали в других местах, он, бывало, вел себя довольно возмутительно, – вспоминает Джон Рид. – Он входил в бар, указывал на человека и говорил: „Ты“. И все. И ему это сходило с рук. Позже, когда он жил в Нью-Йорке, жажда наслаждений овладела им полностью, и именно там, я полагаю, болезнь его и нашла».

Тур по США завершился в марте, и группа отправилась в Японию, где ей был оказан не менее восторженный прием. «Я помню, что в этой поездке в Японию я все время обсуждал с ним парней из группы и спросил, собирается ли он быть с ними откровенным, – говорит Рид. – Он сказал: „Давай не будем смешивать эти вещи“».

К этому моменту Фредди уже мог наблюдать, как его сочинения начали приносить плоды. Этот довольно высокий доход, который он теперь получал, позволял ему удовлетворять свою страсть к японскому искусству. «Деньги, может, и вульгарны, но они замечательны, – сказал он однажды. – На самом деле я хорошо справляюсь с богатством – я трачу, трачу, трачу. А иначе зачем нужны деньги, если не для того, чтобы их тратить? Я трачу без сожаления. Да, у меня много денег, но я, если честно, даже не могу сказать, сколько у меня на счету. Такой уж я. Я просто иду и трачу их. Я не из тех, кто прячет свои деньги под матрас и пересчитывает их каждую ночь. Я не похож на тех звезд, которые трясутся над каждым своим пенни. Я знаю некоторых артистов, кто спешит домой после каждого шоу, чтобы посчитать, сколько у них есть, но это не про меня. Мне плевать на деньги. Я просто думаю, что деньги нужны, чтобы их тратить».

А деньги продолжали течь ручьями, когда Queen покинули Японию и отправились в Австралию. Это была первая поездка туда с момента их провального выступления на музыкальном фестивале Sunbury Festival в 1974 году. На этот раз практически все билеты на их концерты были распроданы. В конце апреля, когда их альбом и сингл возглавили австралийские чарты, а оказанный им прием был намного теплее, чем в предыдущий раз, группа отправилась обратно в Великобританию. Там они начали работу над своим пятым альбомом, который будет называться „A Day at the Races“.

Вскоре после возвращения в Великобританию Брайан Мэй женился на своей давней подруге Кристине («Крисси») Маллен, которая сопровождала Queen со времен Smile. Джон Дикон был счастлив в браке с Вероникой, у него родился сын Роберт, и они жили в Путни; в то время как Роджер Тейлор, упивавшийся своим финансовым положением – так как он написал сингл для стороны В „Bohemian Rhapsody“ и вследствие этого разделил плоды ее успеха, – купил дом в Фулхэме и вовсю наслаждался холостяцким образом жизни.

Фредди, однако, по-прежнему жил с Мэри Остин, продолжая быть любовником Дэвида Миннса. Также стала расти его репутация короля международных вечеринок, легендарного владыки излишеств и великого бога секса. Ходили даже слухи о том, что новообретенное богатство позволяло ему «оплачивать растущие потребности в кокаине, а также исполнять любые свои прихоти, какими бы они ни были, в ежесекундно меняющемся частном мирке». Но за обманчивым фасадом скрывался другой человек – глубоко романтичный, постоянно влюбляющийся и всегда ищущий любви. Настоящей любви. Он думал, что нашел ее с Мэри Остин, да и все вокруг него тоже так считали, и любовь там, несомненно, была. И все же это было не совсем то, что он искал. И хотя он также был влюблен в Дэвида Миннса, и Миннс, похоже, отвечал ему взаимностью, Меркьюри все еще не мог определиться со своими чувствами по отношению к другим мужчинам, продолжая при этом жить с Мэри.

Успех „Bohemian Rhapsody“, безусловно, повлиял на отношения между Фредди и Мэри. И когда он признался ей в своей бисексуальности, это, возможно, дало Фредди повод думать, что она дала ему свое благословение окунуться в радости гомосексуальной любви. Чтобы поддержать его реноме, Мэри согласилась бывать с ним на всех публичных мероприятиях в качестве его подруги и, похоже, эта роль ее полностью удовлетворяла. Что касается Фредди, он любил, когда люди пытались разгадать его сексуальную ориентацию, и Мэри была соучастником этой игры, сопровождая его на различных общественных мероприятиях. Этот обман был настолько успешным, что даже коллеги Фредди, похоже, не осознавали, что он гей.

Вокалистка из Eurythmics, Энни Леннокс, училась в лондонской Королевской музыкальной академии в середине 1970-х годов. Как и многие другие, она восхищалась мастерством Фредди как исполнителя, но не знала о его истинной сексуальной ориентации. «Выступления Фредди Меркьюри выглядели позерскими, эксгибиционистскими и грандиозными, при этом женское и мужское начало в них были хорошо сбалансированы, – вспоминает Энни. – Поэтому я думаю, что только его близкие друзья и партнеры знали, что он на самом деле гей, а не „бисексуал“. В течение многих лет в своих публичных выступлениях он старался неопределенно высказываться о своей сексуальной ориентации. Эта информация не была известна широким массам, на многие вещи тогда смотрели по-другому, и я уверена, что он не хотел рисковать потерей огромного круга своих поклонников. Поэтому немало людей, возможно, были немного удивлены, когда правда наконец вышла наружу».

«Конечно, в музыкальной индустрии, в том толерантном и открытом обществе, каким оно было тогда и, предположительно, является сейчас, отнюдь не было крутым иметь в рок-группе ведущего вокалиста-гея, – говорит Джон Рид. – Это, конечно, очень сильно деморализовало, так что Фредди разбирался с этим так, как умел».

Однако, по словам писателя Дэвида Брета, сексуальность Фредди стала привлекать нежелательное внимание британской прессы уже летом 1976 года: «В это время британские газеты начали судачить о трещинах, которые якобы стали появляться в отношениях Фредди с Мэри Остин, потому что – согласно таблоидам – он недавно признался ей в своей бисексуальности. Это и остальные голословные газетные утверждения о том, что Фредди компрометирует Мэри, могли быть, конечно, просто выдумкой. Летом 1976 года выходки Фредди были не более вызывающими, чем много лет назад, когда Мэри впервые его встретила – и даже после их тщательно спланированного расставания они продолжали часто видеться, насколько позволял его безумный график турне и записей».

Разница была в том, что теперь он был очень знаменит. В этот момент и фактически на протяжении всей своей жизни Фредди ни разу не подтвердил или не опровергнул свою гомосексуальность в интервью.

«В то время было невероятно сложно совершить каминг-аут, – говорит Пол Гамбаччини. – Никто в возрасте до сорока лет даже не догадывается, насколько гомофобным было общество до девяностых».

Меркьюри однажды сказал, что все скрытые послания можно найти в его песнях, а близкие друзья могли бы подтвердить, что Фредди не чувствовал себя обязанным отвечать на вопрос, был ли он геем или нет. «Фредди был пленником себя самого, хотя и принадлежавшим к „скандальным геям старой школы“, – говорит Марк Алмонд. – Подобно многим скрытым „королевам“ шоу-бизнеса, которые кормят нас подсказками в своем творчестве, иногда они выкрикивают их так громко и рисуют их так ярко, что вы просто не можете их распознать, настолько близко вы к ним находитесь».

К концу года Мэри Остин выехала из квартиры Фредди и теперь могла лишь издали наблюдать, как он вступил в бурную и в конечном счете разрушительную стадию своей жизни. «Я думаю, что Фредди достиг состояния, когда он думал, что он непобедим, – говорит она. – Он убедил себя, что хорошо проводил время и, возможно, отчасти так оно и было. Но я думаю, что это было не совсем так. А потом стало слишком поздно. Единственный человек, который мог бы изменить ситуацию, был сам Фредди. Но, мне кажется, он перестал быть честным с самим собой. Многие из его так называемых друзей были с ним из-за бесплатных билетов, дармовой выпивки, наркотиков, еды, сплетен и, конечно же, дорогих подарков».

Фредди никогда публично не признавал своей гомосексуальности, оставляя на откуп журналистам одни лишь догадки. «Все есть в песнях», – сказал бы он, и в этом вся суть. Не было необходимости об этом говорить. Как и, спустя годы, произошло со СПИДом – он чувствовал, что говорить ничего не нужно: это и так было понятно.

И пока все это происходило в личном мирке Фредди, махина Queen продолжала раскручиваться. В поисках нового сингла, следующего за „Bohemian Rhapsody“, звукозаписывающая компания остановилась на песне „You’re My Best Friend“. Она была написана Джоном Диконом и посвящалась его жене. Песня заняла 7-е место в Великобритании и 16-е в США. Попав в десятку хитов Великобритании, она сделала Дикона вторым из участников Queen, чей сингл попал в топ-10.

Летом 1976 года Queen начали серьезно работать над своим следующим альбомом. Впервые они взяли на себя роль продюсеров, хотя им и потребовалась помощь инженеров Гэри Лэнгана и Майка Стоуна. Вскоре стало ясно, что они сильно отстают от графика, и любые надежды о большом турне 1976 года нужно было похоронить. В результате Queen отыграли лишь четыре концерта в 1976 году, все в сентябре: два из них в театре «Плейхаус» в Эдинбурге на открытии здания после реконструкции, на концерте под открытым небом в Кардиффском замке в Уэльсе и, наконец, последним стало гигантское шоу под открытым небом в лондонском Гайд-парке 18 сентября. Шоу в Гайд-парке было идеей Ричарда Брэнсона из Virgin Records, и значимость даты, хотя совпадение и было случайным, не оставила равнодушным ни Фредди, ни остальных членов Queen: это была шестая годовщина смерти Джими Хендрикса – кумира Фредди.

Около 200 000 человек собрались в Гайд-парке, чтобы послушать концерт. Выйдя на искусно освещенную и заполненную дымом сцену, Роджер, Брайан и Джон могли наблюдать из-за своих инструментов, как Фредди, одетый в белое трико, поднялся из подножия сцены в клубах дыма и поприветствовал толпу своим вычурным восклицанием: «Дорогуши!» Затем Queen начали свою феерическую программу, которой все наслаждались, пока полтора часа спустя полиция не приостановила шоу, не дав им даже возможности выйти на бис. Несмотря на то что Фредди хотел продолжить и нарушить запрет полиции, мысль о том, чтобы провести ночь в камере, одетым в трико с блестящими вставками, заставила его передумать. В своем обзоре газета Record Mirror говорит о Фредди: «Он – настоящий позер: ловкий, четкий и в высшей степени профессиональный артист, который нашел свой путь в это маленькое скопление людей, которых мы называем звездами. Его выступление в Гайд-парке в субботу доказало, что он вполне мог бы стоять рядом с Джаггером, Боуи и немногими американцами».

Успех шоу принес огромное облегчение не только его организатору, Ричарду Брэнсону, но и Queen, которые, несмотря на масштабный успех „Bohemian Rhapsody“ и „A Night at the Opera“, не были уверены в том, как их воспринимают в Великобритании. Но успех концерта в Гайд-парке и прием, оказанный им толпой поклонников, немедленно развеяли все сомнения. Воодушевленные этим и только что полученной в США наградой Дона Киршнера и CBS Rock Award в номинации «Лучшее продюсирование альбома» (за „A Night at the Opera“), Queen поспешили обратно в студию, чтобы внести последние штрихи в новый альбом.

Альбом „Day At The Races“ был, как и „A Night at the Opera“, назван в честь фильма братьев Маркс. На обложке красовался похожий герб, и оформление было выполнено в том же стиле, что и предыдущий альбом. В музыкальном плане „Day At The Races“, бесспорно, был продолжением „A Night at the Opera“. Как сказала газета Washington Post: «В своем следующем альбоме они могли либо изгалиться и попробовать что-то новенькое, либо не рисковать и продолжить в том же духе. Достаточно просто взглянуть на обложку „A Day at the Races“, чтобы понять, что они выбрали».

Альбом записывался в период с июля по ноябрь 1976 года. Фредди выступил автором четырех композиций – первую из них, „You Take My Breath Away“, как в вокальном, так и в инструментальном плане он сделал полностью сам, о ней он скажет: «Я записал себя на множество дорожек. Остальные не принимали участия в вокальных партиях. Я сыграл на пианино, и это, в общем-то, все. Я не знаю, как нам удалось сохранить ее такой простой, ну, вы знаете, со всеми этими наложениями и прочим. Люди, похоже, думают, что мы слишком сложны, но это неправда. Все зависит от конкретного трека. Мы делаем то, что нужно. Так что эта песня довольно нетипичная по меркам Queen».

Следующей его песней стал вальс „The Millionaire Waltz“, претендующий на лавры „Bohemian Rhapsody“ и навеянный Штраусом. Он написан в честь Джона Рида – менеджера группы в то время. Последние две песни Фредди стали самыми успешными синглами альбома: „Somebody To Love“ и „Good Old-Fashioned Lover Boy“.

„Somebody To Love“, с ее сложной мелодией и многочисленным наложением вокальных дорожек, была песней, навеянной творчеством Ареты Франклин. «Для „Somebody To Love“ у нас были те же три человека, которые пели в большой хоровой части, – объяснил Фредди, – но я думаю, что это был совершенно иной технический подход, ведь это госпел – а он для нас непривычен. Эта композиция была немного сумасшедшей. Я просто хотел написать что-то в стиле Ареты Франклин. Меня вдохновил госпел в ее ранних альбомах. Хотя он может походить на гармоничное хоровое пение, в студии они очень сильно отличаются, потому что у них разные диапазоны».

«Я хотел, чтобы в песне было что-то от госпела, – продолжал он, – и я знал, что нам придется сделать все самим. Эта песня создает эффект хора из 160 человек. Можете себе представить, сколько времени на это ушло – день за днем, и снова, и снова, и снова. Мы потратили неделю, но оно того стоило. Я не хочу вспоминать какой-нибудь из наших альбомов и думать: „Если бы мы потратили больше времени и сделали то-то, было бы лучше!“ Мы перфекционисты и считаем, что идеальный результат стоит потраченного времени. Люди, наверное, думают: „Боже, они снова зависли в студии на четыре с половиной месяца“, – но мы считаем, что так нужно. Это правильно, вот и все».

Выпущенная 12 ноября 1976 года как первый сингл будущего альбома песня „Somebody To Love“ заняла второе место в чартах синглов в Британии и 13-е место в Соединенных Штатах в списке Billboard Hot 100 («Горячая сотня хитов»). Во всем мире было продано более 2 миллионов копий сингла.

Четвертой и последней композицией Меркьюри в альбоме была „Good Old-Fashioned Lover Boy“. Описывая песню, Фредди сказал, что это «еще один мой водевильный номер. Я всегда делаю водевили, хотя „Lover Boy“ более незамысловата, чем „Seaside Rendezvous“, например. Она крайне проста: фортепиано и вокал с запоминающимся ритмом».

Песня будет выпущена в качестве третьего сингла в мае 1977 года в составе мини-альбома, после песни Брайана Мэя „Tie Your Mother Down“. Оба трека не смогли попасть в десятку лучших в Великобритании: „Tie Your Mother Down“ остановился на 31-й позиции, а „Good Old-Fashioned Lover Boy“ достиг 17-го места. Однако альбом, выпущенный в декабре 1976 года после презентации на Кемптонском ипподроме, стал еще одним крупным международным успехом Queen. Было продано более чем 5 миллионов копий по всему миру; он возглавил чарты альбомов в Великобритании, Японии и Нидерландах, а также достиг 5-го места в США. Но с приходом панка на музыкальную сцену Великобритании пресса лишь мельком пробежалась по новому альбому. В Rolling Stone написали: «„A Day at the Races“, вероятно, прочили тот же успех, что и у хита Queen 1976 года „A Night at the Opera“, но ничего не изменилось. Queen – наименее экспериментирующая из подобных ей групп, вероятно, потому, что их коммерческие амбиции более чем очевидны».

Николас Кент в обзоре для NME сказал: «Я ненавижу этот альбом. Просто терпеть не могу. Если бы он не так очевидно страдал гигантизмом, я бы просто презирал его. Большая его часть отдает этаким великим ультранарциссистским потаканием. Практически все, к чему приложил руку некий Ф. Меркьюри в этом альбоме, похоже, просто сочится той же самой слащавой эссенцией самолюбования или ультрадрагоценностью. Все эти песни с этими драгоценными псевдоклассическими фортепианными мотивами, драгоценными импотентными китчевыми замашками Валентино, эта романтика, их концентрация на вокалисте, который так поглощен самим собой и своим драгоценным образом – от них меня буквально выворачивает наизнанку».

В основе обзора Кента лежит глубоко укоренившаяся гомофобия. Неоднократное использование в нем слова «драгоценный» показательно для того времени, наполненном насмешками и принижением, и, хотя текст и выдавался за критический обзор, его содержание, по сути, было переполнено ненавистью. Ранее в своем обзоре Кент отметил, как музыкальная сцена загудела с появлением панка – появлением на горизонте чего-то нового, что могло бы перевернуть изношенную империю рока. А Queen, по-видимому, вполне подходили на роль одних из главных зачинщиков того, что теперь воспринималось как непомерно раздутый супер-рок. В Великобритании 1976–1977 годов – стране, лидирующей по количеству экономических трудностей и утраченных возможностей, – молодое поколение зашевелилось, избегая подобных Queen и окунаясь в мир панка.

Как ни странно, но Queen способствовали восхождению панка на музыкальную арену, невольно подтолкнув Sex Pistols к национальной славе. В рамках рекламной кампании „A Day at the Races“ на 1 декабря 1976 года у Queen было запланировано участие в шоу канала ITV «Сегодня с Биллом Гранди». Не имея возможности выполнить обязательства из-за того, что Фредди Меркьюри в тот день пришлось срочно пойти на прием к стоматологу, Queen отказались от участия в шоу, что вынудило Эрика Холла пригласить другую группу лейбла EMI. Так же, как в свое время Дэвид Боуи дал Queen шанс сделать первый прорыв, Queen сделали то же самое для другой группы, когда Холл представил Sex Pistols в качестве их замены на ITV. Остальное – уже история. Поскольку панки грязно ругались в прямом эфире, по большей части вели себя отвратительно и вызвали национальный протест, Гранди был отстранен, песня Sex Pistols „Anarchy In The UK“ поднялась в чартах, у вечно недовольной молодежи Британии появился новый саундтрек для их образа жизни, а Queen очень кстати улетели в США, чтобы начать там большой 40-дневный тур.

Кто знал, как будет выглядеть музыкальный мир Великобритании по их возвращении, и будет ли там место для Queen?

«Все это нашествие панка было для нас сложным этапом, и я даже подумывал, что это конец, – сказал Фредди. – Но, если нам бросают вызов, мы его принимаем, и это удерживает нас на плаву».