ГЛАВА 8

Долгое время они ехали молча. «Умляутмобиль» Бароссы несся по вечерним улицам стремительно и мягко, как и полагается новенькому спортивному автомобилю, от низкого гула его двигателя едва не вибрировали пломбы в зубах. Соломон глядел в окно, не делая попытки заговорить. За ветровым стеклом тянулись дома. Тысячи каменных фасадов, тысячи незнакомых лиц с навеки застывшим выражением. Безразлично-лощенные стеклянные лица бизнес-центров и гостиниц. Тяжелые, насупившиеся и грузные физиономии старых построек стиля «арт-деко», выглядящие ворчливыми стариками среди прочих. Фривольные, из тысяч переплетающихся линий, контуры пастерианских церквей.

Много домов, много лиц. Некоторые из них Соломон узнавал, даже если ни разу не был на этой улице. Подпольные бары похожи на грубияна-грузчика, насуплено глядящего на тебя черными глазами окон полуподвального этажа. Салоны причесок – на юную неопытную проститутку, бестолковую и ветреную, а бордели почему-то – на солидных, теряющих молодость, дам. Бильярдные, магазины готового платья, отделения почты, бакалейные лавочки, товары для животных, риэлторские услуги, наркоманские притоны, адвокатские конторы – все эти истинные жители Города Серого Камня пробуждались, спеша украсить себя переливающимися полотнами неоновых вывесок, от которых улицы наполнялись чистым и резким электрическим свечением. И воздух здесь казался сухим, наэлектризованным, тяжелым.

Первым нарушил тишину Баросса.

- Я вот что думаю… - он облизнул губы, не отрывая взгляда от дороги. По его темному лицу ползли зеленые и синие зигзаги неоновых змей, - Кого мы все-таки собираемся ловить, вора или убийцу?

- Если человек крадет и убивает, он, полагаю, успешно работает в обоих направлениях, - отозвался Соломон, - Будем считать, он работает по совместительству.

- Посмейся мне… Нет, смотри. Человек не может одновременно желать смерти и наживы. Либо он убийца, а ценности из бумажника похищает потому, что они просто попались под руку, а добру пропадать негоже… Либо он вор, который охотится на наживой, а людей убивает только потому, что не хочет лишних свидетелей. Мы должны знать, кого будем искать, убийцу или вора, понимаешь? Ведь это о многом говорит.

- Убийцу, Баросса. Мы будем искать убийцу. Опасного, непредсказуемого и, судя по всему, дьявольски опытного.

- Но он всегда начинал с ограблений. Все девять раз. Или девяносто девять, но подтверждены только девять случаев. Он похищал у человека нейро-софт и оставлял ему активированную на определенный срок нейро-бомбу. Точный расчет, все отлично продумано. За несколько дней морально-выпотрошенный человек успеет надоесть Транс-Полу и всем окружающим, после чего тихо украсит своими мозгами чье-то лобовое стекло. Все потенциальные следы стерты, если не считать этих самых мозгов на стекле, тут без шланга и хорошей щетки не обойтись… То есть, вела его жадность, а убивал он тех, у кого в черепной коробке могли остаться следы взлома.

- О нет. Он не боялся того, что кто-то обнаружит его след, и на это у него были основания. Девять случаев – и ни разу наши техники не взяли этого следа. Он мог чувствовать себя в полной безопасности. Он убивал своих жертв даже тогда, когда они не представляли для него опасности.

- Перестраховщик? – угрюмо предположил Баросса.

- Возможно. Но мне кажется, это первостатейный убийца. Именно убийство было его целью, а взлом нейро-интерфейса – лишь отвлекающим маневром, который позволял подкинуть мысле-бомбу. Ну и создать благотворную почву для показного «самоубийства».

Баросса достал из кармана пачку крепких сигарет с фильтром, протянул Соломону.

Тот покачал головой:

- Я же бросил, помнишь?

- Прости, - Баросса ловко подхватил губами сигарету, выдернул ее из пачки, - Все время забываю.

- Два года назад поставил себе «Анти-никотин». Теперь даже от запаха табака тошнит, как от собачьего дерьма.

- Анна? – спросил Баросса, подкуривая одной рукой свисающую изо рта сигарету. На несколько секунд крохотный теплый огонек зажигалки, трепещущий между его пальцев, бросил причудливые тени на лицо, исказив пропорции и черты, сделав его жутковатым и нечеловеческим.

- Да. Я ей двенадцать лет обещал бросить. Но сам так и не смог. А тут сразу бросил. Удобно.

- А я не хочу. Понимаю, что вредно, что деньги уходят, дым, опять же… Но вот не могу и все тут. Любую привычку можно изменить или вывернуть наизнанку, но есть такие, которые просто не хочется терять. Даже если знаешь, что это расставание ничего тебе не будет стоить.

- Да. Наверно.

Они опять замолчали. Соломон разглядывал сквозь ветровое стекло улицы, которые делались все темнее, Баросса курил, положив руку с дымящейся сигаретой на рулевое колесо проворного «Умляутмобиля». Он выглядел сосредоточенным древним демоном, выточенным из бледно-желтого камня. Все-таки отличное самообладание у этого пирата… А ведь он тоже прекрасно понимает, на пороге какой пропасти мы все оказались. Благодаря ему, Соломону Пять.

- Здесь что-то не то, - сказал Баросса. Так резко, что Соломон даже вздрогнул, так привык к установившейся в салоне тишине, - У меня ведь тоже нюх есть… Нет, что-то не то. Не клеится одно к другому. Вспомни всю девятку. Самые разные люди. Преподаватели, бизнесмены, продавцы, ученые…

- Сальм Шпек был нищим, - подхватил Соломон, - Ушел под номером пять. Адо Адсон, электрик, ушел седьмым. Я понял, к чему ты. Совершенно разные люди. И ты хочешь понять, каким образом их всех вдруг угораздило попасться на глаза одному и тому же убийце. И, главное, почему он убивал тех, с кого мог снять в лучшем случае три десятка дешевых нейро-модулей?..

- Точнее, сперва снять, а потом убить, но суть та же, - согласился Баросса, вновь окутываясь табачным дымом, - Не вяжется. Если он убивал только лишь ради того, чтоб ограбить – он выбирал бы себе более состоятельных жертв. Не нищих и не электриков. Значит, другое. Какие у человека могут быть мотивы, чтоб убивать самых разных людей, не получая от этого никакой материальной выгоды?

- Удовольствие, - собственный голос показался Соломону таким хриплым, будто он сам выкурил пачку крепчайших сигарет, - Кхм. Ради удовольствия. Судя по всему, он убивал их просто так, не руководствуясь какими-то сложными причинами. Тех, кто случайно попался ему на глаза и чем-то привлек внимание.

Баросса швырнул в окно сигарету, прочертившую по асфальту короткий алый пунктир и пропавшую под колесами другого автомобиля.

- Но как безумец, бросающийся на жертву просто потому, что та ему приглянулась, то есть, руководствующийся животной логикой, способен демонстрировать феноменальные таланты нейро-взломщика? Это ведь как сочетание огня и льда. Либо одно, либо другое.

- А что, если их двое? – спросил Соломон и сам поморщился, сообразв – глупость ляпнул…

- Не может их быть двое. Бомбу может подбросить только тот, кто взламывает нейро-интерфейс жертвы. Так что этот проклятый дуализм надо разгадать до конца. Иначе нам не понять его образа мышления. А значит, не предупредить следующий шаг.

- Следующий шаг, скорее всего, будет позже. Судя по статистике, между преступлениями иной раз проходило почти по году. Скорее всего, наш убийца хорошо наедается и впадает в спячку. До тех пор, пока вновь не чувствует голод.

- Возможно, он испытывает огромное удовольствие от наблюдения за своими жертвами, - сказал Баросса негромко, - Вот, что может его притягивать. Он наблюдает за тем, как опустошенный человек медленно отсчитывает свои последние дни. Может, его прямо-таки гипнотизирует это зрелище. Знаешь, как корабль, который уходит под воду. Со стороны кажется, что он на плаву и хорошо держится, но ты знаешь, что ниже ватерлинии у него огромная пробоина, которую не залатать. И он погружается, погружается…

- Садист?

- Скорее всего. Он из тех, кто любит убивать медленно и следить за сценой до тех пор, пока не опустился занавес.

- Из тех, кто в ресторане ест медленно, но не оставляет ни корки?

- Вот-вот.

- Эй! Красный свет.

- Вижу.

«Умляутмобиль» послушно остановился под сияющей красной звездой. К нему от газетного киоска, неуклюже ковыляя, тут же направился нищий, карауливший у светофора и прятавшийся за мусорными баками. Он был весь всклокоченный и распотрошенный, как игрушка, с которой долго играла кошка, множество слоев грязной одежды давно образовали какое-то причудливое, почти однородное, месиво. Грязная седая борода тоже выглядела частью какого-то предмета одежды вроде шарфа, к тому же она была не менее грязной и всклокоченной.

Чтоб не смотреть на него, Соломон уставился на газетный киоск, заставляя себя читать набранные крупным шрифтом заголовки. «Патентная война между Эппл и Самсунг привела к новым жертвам: две тысячи человек погибло на западном фронте!». «Известная блюзовая певица Патрисия Лавхерст предстала перед судом по обвинению в нейро-мошенничестве – под видом своей сексапильности она продавала сексапильность своей сестры!». «Скончавшаяся на прошлой неделе кино-звезда завещала свое чувство такта детям из сиротского приюта».

Однако нищий уже был возле автомобиля.

- Уважьте старика, благородные господа, - заскрипел он, искательно заглядывая в глаза Соломона через ветровое стекло, - Имейте снисхождение к жертве проклятого зелья! Сами поглядите, до чего меня довела выпивка. А когда-то у меня были дом, машина и жена… Всего пару монет на нейро-модуль, благородные господа! Чтобы я смог наконец побороть эту дьявольскую жажду! Пара монет могут спасти человеческую жизнь и человеческую душу!..

Глаза у нищего лихорадочно блестели. Неприятный блеск, кажущийся маслянистым, скользким. В этом взгляде, как в канализационном коллекторе, смешалось все – показное самоунижение, жажда, нетерпение, презрение, стыд, ненависть и возбуждение. Отвратительное варево.

Соломон запустил руку в карман пиджака и вытащил мелкую банкноту, которую просунул сквозь приоткрытое окно. Нищий не стал утруждать себя сложным ритуалом принятия дара – издал восторженный нечленораздельный возглас, с удивительным проворством цапнул банкноту и, все так же ковыляя, устремился прочь.

- Зря ты ему денег дал, - сказал Баросса, когда автомобиль тронулся, - Он же лгал. Всем алкоголикам давно ставят блокирующие нейро-модули бесплатно за счет муниципалитета.

- Я знаю.

«Умляутмобиль» давно уже миновал перекресток, а нищий и подавно скрылся из вида, растаяв в беспокойно трепещущей неоновыми огнями ночи. Но Соломону казалось, что он все еще ощущает чужой взгляд, гадкий и липкий.

«Забавно, - подумал он, - Уж кому бы бояться чужого взгляда. На меня множество раз глядели убийцы, грабители, насильники, садисты и воры. И в их взглядах никогда не было любви и обожания. Они всегда смотрели с ненавистью. Я к этому привык. А когда на меня посмотрел этот старик, я чуть не вздрогнул, так сделалось противно…»

А ведь в этом взгляде не было ничего сверхъестественного, ничего такого, чего не могло быть во взгляде нищего, голодного и грязного старика, который сквозь стекло дорогого автомобиля смотрит на мужчину в хорошем твидовом костюме. Жажда, зависть, отвращение…

Жажда. Даже не так – плотоядность, понял Соломон. Вот что было во взгляде.

Как у хищного зверя, в медно-желтых глазах которого отражается то, что еще не случилось. Этот нищий не просто ждал подачки. Он смотрел на Соломона как на добычу, недоступную, но очень желанную. Настолько желанную, что, кроме ненависти, в его взгляде было и восхищение. Наверно, так смотрят на врага, который находится несоизмеримо выше тебя и безнадежно лучше. На врага, которого можно ненавидеть, но с которым нельзя сравниться. На врага, которого не просто хочешь уничтожить, а которого… Которым сам хочешь быть.

Вот оно. Точно.

- Кажется, я знаю, кого мы ищем, - сказал Соломон.

Он произнес это так буднично и спокойно, что Баросса не выказал удивления, лишь шевельнул бровью.

- Кого?

- Действительно, это не хладнокровный убийца и не жадный вор.

- Уже интересно. Кто тогда?

- Психопат. Маньяк, если угодно. Ему не нужны деньги, и чужие жизни он отнимает не из-за внезапно вспыхнувшей страсти. Это сумасшедший, Баросса. И, кажется, я начал понимать, что им движет.

- Выкладывай. Пока идея кажется вздорной, но, может, и есть в ней зерно… кхм… чего-то там.

- Он ненавидит себя. Это характерно для многих психопатов. Стесняется себя самого, презирает и клянет. Глубочайший комплекс самоуничижения, о котором окружающие наверняка не догадываются. Такому человеку мало удовлетворить свою страсть к убийству. Его движет не голод, не любовь к теплой крови, а нечто более сложное, более изощренное. Желание завладеть чужой личностью. Перевоплотиться. Уйти от себя. Превратиться во что-то другое, пусть и на время.

- Знаю таких парней. Некоторые из них после убийства срезают со своих жертв лица, чтобы сделать из них кожаные маски. Им кажется, что это хороший способ стать другим человеком, а?

- Да, я говорю именно об этом. О людях с болезненной фобией собственной личности. Они надевают чужое лицо и чужую одежду, пытаясь обмануть природу и самих себя, вживаясь в чужую роль. У нас здесь именно такой случай. Этому парню нужен был не нейро-софт. Ему нужны были чужие жизни. Вот как. Он срезал со своих жертв нейро-софт не для того, чтоб продать его или оставить в качестве трофея. Он хотел не просто убить их. Он хотел стать ими.

«Умляутмобиль» дрогнул на ходу, словно рука, лежащая на рулевом колесе, безотчетно дернулась. Баросса снизил скорость и несколько секунд молчал, глядя прямо перед собой.

- Кое-что сходится, - сказал он наконец, - Это верно. Все убитые относились к разным социальным группам.

- Вот именно. Он менял личности как перчатки, хотел перепробовать все. Он хотел быть продавцом, преподавателем, бизнесменом… Ему нужны были новые и новые маски. Он снимал с жертвы весь нейро-софт до последнего модуля – привычки, манера общения и мышления, даже жесты… Идеальное перевоплощение. Ты не просто примеряешь костюм другого человека, ты и становишься им.

Лицо Бароссы скривилось от отвращения. Этому лицу редко приходилось выражать подобное, поскольку его обладатель был в высшей степени хладнокровен. Тем неприятнее было видеть судорогу лицевых мышц.

- Какая дрянь… - прошептал Баросса, - Это хуже, чем каннибализм. Хуже… Великий Макаронный Монстр, да хуже, кажется, ничего и не бывает! Как представлю… Кто-то щеголяет в твоей личности, напялив ее на себя, точно украденный из прачечной костюм… Он думает, как ты, чувствует, как ты, держится как ты…

- Судя по тому, что интервалы между кражами неравны, чужая шкура со временем надоедает ему. Где-то он задерживается больше, где-то меньше. Когда постоянно носишь один и тот же костюм, это утомляет. Поэтому он время от времени отправляется на поиски нового. Не знаю, по какому принципу он выбирает свою жертву. Может, действует по наитию, инстинктивно. Может, находит интересующий его образец и долго изучает его, разглядывает… Потом один молниеносный удар – и готово. От человека остается подрагивающая бесхребетная личинка, опустошенная, смятая и ужасно напуганная. А у него есть время погулять в новом костюме.

Баросса скривился.

- Тогда получается, что Эмпирей Тодд в некотором смысле не умер, - произнес он, - Потому что то, что ходит как Эмпирей Тодд, разговаривает, как он, и чувствует, как он, разгуливает сейчас по Фуджитсу. И в некотором смысле это действительно Эмпирей Тодд.

- Пожалуй. Не хочу обсуждать этот вопрос.

- Ладно… Но почему он использует нейро-бомбы? Ведь он получает то, чего хочет. Зачем ему убивать людей?

- Потому что он собственник, Баросса. Собственники часто безапелляционно ревнивы. Заполучив объект своей страсти, он не останавливается до тех пор, пока не убеждается в том, что никто не заберет его назад. Ограбленные им люди – это опасность, пусть даже крошечная. Кроме того, он определенно психопат, если ты не забыл. Наверно, переселение в новую квартиру не кажется ему окончательно свершившимся, если предыдущей жилец не отошел в лучший мир. В данный момент он хочет быть единственным Эмпиреем Тоддом на планете, а не одним из двух, пусть даже другой – всего лишь бледный призрак. Поэтому, ограбив человека, он оставлял нейро-бомбу. Которая ждала несколько дней – и посылала в мозг мощный деструктивный импульс. Все просто. Самоубийство отчаявшегося человека не вызовет подозрений. И обезопасит убийцу от дальнейших претензий кого бы то ни было. Резонно?

- Угу. Звучит отвратительно, но вместе с тем и логично. Как думаешь, сколько у нас времени до следующего раза?

- Не знаю. Зависит от того, как быстро наш нейро-маньяк наиграется с очередной игрушкой. Как быстро ему надоест быть господином Эмпиреем Тоддом. Может пройти полгода или год… А может, пять лет? Как знать?

- Надо действовать, - решительно сказал Баросса, с изяществом закладывая поворот, - Мы не можем позволить, чтоб этот дьявольский допельгангер продолжал карьеру в Фуджитсу.

- Судя по тому, как легко ему дались девять убийств, пока что он опережает Транс-Пол как матерый волк – свору разжиревших слепых дворняг. К нашему несчастью, он превосходный нейро-взломщик. Наносит удар и тут же исчезает. Как его ловить? Приставить к каждому из десяти миллионов жителей по детективу? Мы ведь даже не знаем, чью шкуру он захочет напялить в следующий раз. Мы ищем бизнесмена Тодда – а он уже стал барменом, например. Или таксистом. Или проповедником. У него десять миллионов потенциальных целей.

- Надо подготовить обращение к населению. Напомнить, чтоб пользовались только сертифицированным нейро-софтом и…

Соломон покачал головой:

- Этот ублюдок – не школьник, ловящий простаков на дешевую наживку. Он запросто взломал сложнейший ассоциативный замок третьего уровня.

- Тогда объявим вознаграждение за поимку. Если вы заметили, что ваш сосед или знакомый внезапно резко поменял стиль общения, словно заменил сразу несколько модулей, обратитесь в Транс-Пол.

- Теплее. Да, это может сыграть.

- И, конечно, довести информацию до Мафии.

- Мафия… - Соломон поморщился, - Терпеть не могу этих лощеных бюрократов.

- Мафия – это десятки тысяч глаз и ушей на улицах, - наставительно сказал Баросса, - Зорких глаз и чутких ушей. Если мы снимем часть обвинений с некоторых их региональных топ-менеджеров и пообещаем что-то вкусное, они носом асфальт будут рыть, только бы найти нейро-маньяка.

- Ладно, согласен. Кроме того, нам надо раздобыть всю информацию по Эмпирею Тодду. Опросить его знакомых и вытащить на свет все детали его жизни. В каких ресторанах любил бывать, где гулял, с кем спал, с кем общался. Если нейро-маньяк решил стать им, он неизбежно будет копировать его увлечения и привычки. На этом мы можем его взять.

- Не так уж и плохо, - прикинул Баросса, - Видишь, у нас уже есть зацепки. Раз так, взять его за загривок мы сможем.

- Да. Наверно.

Убаюкивающее покачивание автомобиля не расслабило Соломона, напротив, «Умляутмобиль» словно пережевал его, как стиральная машинка, оставив разбитым и измочаленным. Мысли казались холодными и сырыми, как нано-твид плаща. Хотелось вышвырнуть их из головы, но они неуклонно пробирались обратно. Если в Фуджитсу хозяйничает маньяк… Опасный, жестокий, уверенный в себе и умелый…

«Тебя пугает не это, - сказал Соломон сам себе, рассеяно глядя в окно, - А то, что этот маньяк не такой, как все прочие. У него нет конкретной цели, нет любимых блюд. Это абсолютный хищник, который может напасть на добычу по ведомым только ему одному причинам. А значит, никто не может быть в безопасности. Он может наблюдать за тобой, когда ты идешь по улице или сидишь в кабинете. Он может быть твоим соседом или школьным приятелем. Он смотрит на тебя исподтишка, но он не станет банально душить тебя в подворотне. Он хочет твою жизнь в самом полном и прямом смысле этого слова. Он хочет быть тобой. Хочет выглядеть, как ты, думать как ты и улыбаться как ты. Хочет тебя без остатка. Это и пугает. Это-то и жутко».

- Остановка «Дворец Соломона», - объявил Баросса. Только тогда Соломон заметил, что «Умляутмобиль» остановился напротив его дома, - Выбирайся. А завтра начнем работу. Будем обкладывать ублюдка со всех сторон… Устроим славную охоту, а? Гончие, флажки, все как полагается.

- Да, - сказал Соломон, зевая, - Устроим. Конечно.

- Бывай!

Автомобиль, оставив Соломона на тротуаре, устремился вперед, нетерпеливо порыкивая двигателем, как молодой и крупный зверь, пробующий свои силы. Соломон шагнул к своему дому, в который раз отметив, до чего же тот выглядит безжизненным и мрачным в ночной тиши. Свет не горел – значит, Анна, не дождавшись его, легла спать. Что ж, это к лучшему.

«Кажется, вы задержались на работе, господин Пять? Это очень, очень плохо. У нас по этому поводу будет серьезный разговор…»

Дом был небольшой, но ухоженный. Его фасад был знаком Соломону уже много лет, так же хорошо, как лицо старого друга. Обвисшее лицо стареющего интеллигента, еще достаточно опрятного, чтоб следить за собой, но в то же время достаточно открытое, чтоб выражать истинный возраст. Соломон любил этот дом, скрипучий, тесный и пахнущий старым деревом. «Дом – это отражение тебя самого, - подумал Соломон, закрывая дверцу автомобиля. Замок предательски-громко заскрипел, - Мы строим свои дома так же, как строим самих себя. И в конце концов привыкаем к ним так же, как к самим себе, срастаемся с ними. А ведь, в сущности, это все – несколько десятков кубических метров камня, дерева и металла».

У соседей еще горел свет, играла музыка – кажется, джаз-баллада «Люби ее вечно» Леддермана – и Соломон, поднимаясь на крыльцо и нащупывая в кармане ключ, не смог удержаться от того, чтоб подпеть хриплому баритону:

Твоя малышка завтра станет другой

Быть может, она перекрасит волосы

Или станет смотреть на тебя иначе

А может, она станет наивнее

Или смелее

А то и вовсе превратится в пантеру

Никто не знает, что творится в голове у женщин

Но одно ты знаешь наверняка

Ты всегда будешь любить ее вечно…

Он снял в прихожей плащ, неприятно влажный и тяжелый, скинул ботинки. Налево – спальня. Если он пройдет туда и включит ночник, то увидит удивительно красивую женщину, спящую на кровати. Ее разбросанные по подушке волосы цвета корицы в полумраке будут казаться почти черными. Она будет мягко ритмично дышать, но когда он, освободившись от своей искусственной твидовой кожи, заберется под одеяло, женщина, не открывая глаз, прильнет к нему, мягкая и податливая, чтобы поцеловать в щеку. И этот поцелуй будет особенно сладок из-за привкуса сна, своей чистотой напоминающего что-то детское и трогательное. И тогда он наконец в полной мере почувствует, что дома. Что он вернулся из Города Серого Камня туда, где он на своем месте.

На кухне, он знал это, даже не включая света, его ждет тарелка, накрытая белоснежной салфеткой, рядом – палочки для еды, и еще теплое сочное тонкацу в серебряной кастрюльке, источающее внеземной аромат, от которого нетерпеливо ерзает на своем месте желудок.

Но сперва надо кое-что сделать.

Соломон, стараясь не шуметь, прошел в правую комнату и оказался в кабинете. Точнее, он сам привык называть эту комнату кабинетом, хотя здесь не было даже письменного стола, только кушетка и несколько книжных шкафов. Он никогда здесь не работал со служебными бумагами и не писал писем, но «кабинет» для него был не просто комнатой, где работают. В кабинете полагается быть особенной атмосфере, сосредоточенной и тихой, как в библиотеке. Пропитанный запахом старой бумаги воздух – не такой резкий, как в архиве Транс-Пола – особенным образом действует на голову, может, какие-то иные химические элементы находятся в нем…

Аппарат стоял в углу, почти неприметный, если бы не матовый блеск дисплея. Удобное кресло из натуральной кожи, ничуть не похожее на больничное, три точки регулировки. Стоящий на специальной полочке нейро-корректор – изящный, легкий, похожий на корону какого-нибудь древне-европейского монарха, только лишенную стекляшек. Разве что к коронам едва ли подключался хвост из нескольких десятков стянутых в жгут проводов. И, конечно, клавиатура – этакий маленький пластиковый оргАн с теплыми клавишами.

Соломон сел в кресло, едва заметно качнувшееся под его весом. Нейро-корректор – на голову. В первые разы эта процедура немного пугает – кажешься себе приговоренным к электрическому стулу преступником, который сам закрепляет на голове электроды – но к ней быстро привыкаешь. Главное, чтоб обруч плотно прилегал, особенно в области затылочной доли. Щелчок упругой кнопки питания, и аппарат медленно оживает. Из его недр доносится едва различимый гул, а еще можно почувствовать тепло и запах нагретой пыли, который отчего-то напоминает Соломону о стареньком пленочном проекторе, который был у него в детстве.

Дисплей наконец загорается. Несколько раз неуверенно моргает и выдает привычную картинку – государственный герб-логотип Фуджитсу на зеленом фоне. Внизу экрана проступает надпись – «Внимание, ваш нейро-интерфейс защищен ассоциативным замком. Чтобы открыть его и предоставить доступ терминалу, сконцентрируйтесь и подумайте о море».

Соломон думает о море, которого никогда не видел. Вопросы каждый раз разные, иногда требуется думать о лошадиных хвостах или старой картошке, но это не играет никакой роли – считывающий элемент нейро-терминала сейчас внимательно вчитывается в энцефалограмму его мысленных процессов, вычленяя нужные элементы. Ассоциативный замок – бездушный механизм, но он знает Соломона Пять лучше всех существ, обитающих на этой планете. Он досконально знает сложные цепочки его ассоциаций и всегда может определить нужные последовательности.

Короткий подтверждающий гудок – и на дисплее открывается нейро-интерфейс. То же самое, что заглянуть самому себе в голову, только кто-то уже привел ее содержимое в порядок, аккуратно рассортировав по полочкам. «Открыть меню модулей нейро-софта» - набирает Соломон на клавиатуре. И видит самого себя, разложенного по сорока шести папкам. Сорок шесть коротких строчек молочного цвета на зеленом фоне. В такие минуты Соломон всегда ощущает благоговение. Как будто он оказывается на заводе по производству собственных мыслей. Что в некотором роде отвечает действительности.

«Установка новых нейро-модулей». Нейро-корректор вновь пищит, и в этом писке Соломону мерещится торжество. «Установить нейро-модуль из сертифицированного государственного реестра». «Пи-и-иип!..» - отвечает нейро-корректор, мягко обхвативший его голову. Это звучит как «Молодец, Соломон, давно пора было!». «Поиск по реестру. Ручной ввод».

Нейро-корректор несколько секунд думает, прежде чем выплюнуть на экран новую порцию молочно-белых символов. Зеленый цвет фона кажется резким, но он почему-то успокаивает. «Твид, табак и страсть» - вводит Соломон с клавиатуры. Запах горячей пыли, кажется, становится сильнее, аж свербит в носоглотке. Впрочем, это, наверно, нервы. Он всегда волнуется, когда ставит нейро-модули, ну точно мальчишка на первом свидании. А ведь сорок шесть штук, казалось бы, давно пора привыкнуть… Но, видимо, к некоторым вещам привыкнуть просто не получается – всегда как в первый раз. Соломон мысленно содрогается, представив себе полдюжины невидимых паяльников, которые прячутся в толстом ободе корректора, уже наметив себе цель и ожидая только команды. Сейчас они вопьются в податливую мякоть мозга, ужасно запахнет паленым… Конечно, никаких паяльников там нет. А излучающие контуры действуют совершенно неощутимо и безболезненно. Наверно, надо будет поставить какой-то модуль, блокирующий излишне-бурное воображение…

На дисплее появляется новая информация в виде ровных колонок текста. Краткое описание. Противопоказания. Отзывы. Технические данные. Стоимость. Соломону хочется присвистнуть – неслабые у кого-то аппетиты! – но он не хочет разбудить спящую в соседней комнате женщину. Что ж, за моду всегда приходится хорошо платить.

«Совершить оплату» - набирает он на клавиатуре и смотрит, как меняется цифра рядом с надписью «Ваш счет». На неделю придется забыть о маленьких удовольствиях вроде кружки пива на обед или новых перчаток взамен прохудившихся.

«Нейро-модуль готов к инсталляции, - бесстрастно сообщает дисплей, - Проверьте правильность креплений и нажмите на кнопку «Начать». Соломон тянется к этой кнопке, но не сразу решается нажать. Теплый пластик вдруг начинает казаться зловещим, точно сталь спускового крючка. Палец нерешительно скребет поверхность кнопки.

«Сорок семь, - думает Соломон, заставляя палец приложить силу, - Сорок семь…»

Короткий щелчок утопленной клавиши – и тело обмирает в удобном кожаном кресле, словно ждет удара током. Самое страшное мгновенье перед инсталляцией – та доля секунды, когда нейро-корректор разогревает излучающие элементы. Зато потом от Соломона уже ничего не будет зависеть. Он знает, что будет потом. Мягкий упругий удар по вискам – точно хлопают детские ладошки – короткое мгновение беспамятства, темноты. Оно столь коротко, что даже не сразу понимаешь, что вырубался. За ним приходит головокружение, неприятное, но быстро проходящее. Главное – сразу же не вставать, посидеть немного. Тогда через несколько секунд зрение полностью прояснится, а желудок вернется на свое место.

Но вместо хлопка он ощущает, как какая-то сила вонзает ему в виски два утробно-скрежещущих бура. Сквозь тонкие височные кости они проникают прямо в мозг – и по спине, пересчитывая каждый позвонок, проходит ледяная колючая плеть боли. Боли так много, что Соломон закричал бы, но голосовые связки оказываются раздавлены спазмом.

Мир перед глазами темнеет и начинает мерцать, делаясь похожим на барахлящую неоновую вывеску. Соломон вслепую пытается дотянуться до клавиатуры, но не может даже определить, какое положение занимают его руки в пространстве. Он чувствует себя крохотным существом, сжатым в угольно-черном лабиринте собственного черепа. Мыслей нет. Точнее, он сам – это и есть мысль. Последняя мысль в подступающем все ближе кошмаре. Надо вскочить из кресла, сорвать с головы нейро-корректор и…

…сознание возвращается к нему медленно. Это похоже на барахлящий поезд, едущий по длинному темному тоннелю и медленно освещающий фарами все вокруг. Отчаянно тошнит – кажется, желудок сорвало с места и зашвырнуло куда-то к легким. Мучительно болит голова. Даже не болит, просто раскалывается, посылая во все клетки тела сигналы бедствия. Кажется, все ее фрагменты сдерживает вместе только обруч нейро-корректора. Во рту – что-то едко соленое, отдающее медью, как концентрированная кислота из аккумулятора.

Соломон дрожащими пальцами вытирает лицо от пота. Сбой излучающих контуров, вот что это такое. Что-то забарахлило – и он получил электрический разряд. Как же болит затылок… Ну ничего, удар был не смертелен. Нас, старых детективов, банальным электро-шокером не убить. Надо подняться и…

Есть еще одно ощущение, которое он испытывает, но оно слишком сложно и пока еще слишком заслонено болью, чтобы его можно было понять. Но оно почему-то кажется Соломону важным. Он пытается нащупать его, как язык нащупывает дырку в зубе. Но тщетно.

Соломон наконец срывает с себя обруч. Он не раскалившийся, как ему казалось, напротив, прохладный. Наверно, надо показаться врачу – черт его знает, что эта проклятая железяка могла выжечь у него в голове. Шатающейся походкой он ковыляет к окну – вдохнуть немного воздуха. Глоток свежего ночного воздуха поможет ему обрести ясность ума, которой пока отчаянно не хватает. Вместо мыслей – комки свалявшейся серой шерсти. Вместо внутренностей – липкие комья желе. И, что еще хуже, что-то тошнотворно давит внутри, точно распирая его.

У оконного стекла что-то движется, но зрение Соломона еще недостаточно восстановилось, чтобы понять, что это. Он видит точку, бьющуюся с тихим стуком в стекло. Когда он делает еще один неуверенный шаг, его вдруг накрывает волной ужаса. Маленькое, но удивительно громко жужжащее вытянутое тело, ярко-желтое, как новенький автомобиль. Поперек желтого тела – страшные черные полосы.

Оса. Всего лишь маленькое насекомое, пробравшееся, должно быть, через щель в кухонном окне и не сумевшее выбраться наружу. Но Соломон чувствует, как спирает от ужаса дыхание, а сердце превращается в неподвижную подгнившую грушу, болтающуюся в груди. Оса, не обращая на него внимания, бьется в стекло. Снаружи осень, видимо, она залетела в окно днем и не успела найти выход до темноты. Соломон делает несколько выдохов и пятится от окна. Что-то внутри него понимает, что оса не может быть ему опасна, но он ничего не может с собой сделать. Ему мерещатся огромные, смоченные прозрачным соком, жвалы, сегменты хитинового панциря, отвратительные суставчатые лапы и фасеточные глаза. Если бы тело полностью ему подчинялось, он выхватил бы револьвер – и всадил в желтую точку все шесть пуль.

Сдерживая рвущееся из груди дыхание, Соломон пятится назад, не отрывая взгляда от осы. Что-то не так, старик, что-то совсем не так. Ты ведь никогда не боялся ос. Точнее, боялся, но в восьмилетнем возрасте, а потом…

Соломон поднимает руки ладонями вверх и смотрит на них. Обычные человеческие руки, морщинистые, с грубой кожей.

- Нет, - бормочет он, всхлипывая, - Нетнетенет…

Так не бывает. Разве что в дешевых комиксах. Так не бывает. Не в реальной жизни. Не с ним, детективом Соломоном Пять. Только сейчас он понимает, что чувство, распиравшее его изнутри, было не совсем тем, что он представлял раньше. Это было не что-то, рвущееся наружу. Это было что-то оставшееся после того, как что-то другое исчезло. Вакуум на месте чего-то. Кусок прохладной, как металл нейро-корректора, пустоты.

Трясущимися руками Соломон водружает на голову обруч. Нейро-корректор пищит, словно приветствуя старого знакомого.

«Открыть меню нейро-софта».

Нейро-интерфейс подчиняется. На хорошо знакомом Соломону зеленом поле, ярком и неестественном, как грунт далекой планеты с ядовитой атмосферой, возникают символы. Их мало, так мало, что Соломон с трудом подавляет испуганный вскрик. Там, где раньше был он, точнее, сорок шесть частей его самого, теперь белеет лишь одна короткая строка.

Соломон читает ее трижды, прежде чем позволяет смыслу достичь мозга.

«В вашем интерфейсе не содержится установленных нейро-модулей».

Наконец он находит в себе силы закричать.