ГЛАВА 17
- У тебя есть дома оружие?
- Что ты имеешь в виду? Какое оружие?
- Любое. Все, чем можно убить. Ножи, пистолеты… я не знаю. Любое оружие.
Энглин приподняло бровь. Нынешнее Энглин было спокойно, даже кротко, оно не хохотало, не швырялось ругательствами, не корчило гримасы, но, вместе с тем, и не выглядело впавшим в депрессию. Пока Соломон осматривал квартиру, в каждой комнате ожидая увидеть засаду и направленный в лицо пистолет, Энглин молча следовало за ним, терпеливо ожидая объяснений. Готовит какую-то пакость? Соломон украдкой следил за лицом нейро-вандала, но ничего подозрительного на нем не обнаружил. Совсем напротив, обнаружил там беспокойство и тревогу. Вполне нормальные эмоции для человека, в чей дом среди ночи вламывается человек в мятом и оборванном костюме, с горящим взглядом и дрожащими от нервозности руками.
А нервозность была, она скребла его изнутри, заставляя руки мелко дрожать, а губы постоянно высыхать. Он ожидал чего угодно. Даже здесь, в единственном безопасном месте Фуджитсу, он ощущал опасность. Не явную, а скрытую, тревожную, сродни шелесту змеиной чешуи в густой траве. Эта опасность была везде. Она наполнила собой темные улицы города, она насмешливо скрипела ему вслед со старых крыш, она пульсировала в рисунке городских фонарей и забиралась ему за пазуху липкой и ледяной рукой сквозняков.
Нет, квартира Энглин не была по-настоящему безопасным местом. Слишком многие могли о ней знать. Тем более глупо было просить помощи у существа непонятного возраста и пола, которое мыслило совершенно непонятными ему категориями и обитало в жилище, больше похожем на мусорную свалку. Кто знает, что крутится у него в голове?.. Почему оно станет помогать ему? Что оно вообще такое?..
Засады не было. Было знакомое ему нагромождение вещей, совершенно не вяжущихся друг с другом. Набор для вышивания лежал на пишущей машинке с заправленным листом, а наполовину разобранный велосипед соседствовал с набором изящной фарфоровой посуды. Человек, обитавший здесь, не мог быть в своем уме. И именно от этого человека сейчас зависела жизнь Соломона.
- У тебя есть дома оружие? – повторил он, - Да. Оружие. Живее же, Энглин. Найди мне все, что может стрелять или резать.
- Зачем тебе оружие, Соломон?
Оно впервые назвало его Соломоном. И сделало это так мягко, что тот осекся.
- Это важно. Сейчас и для меня. Пистолет Пацци я оставил там, но вдруг… В общем, найди мне все, что может представлять опасность. Пожалуйста, Энглин.
Энглин не стало больше задавать вопросов и, неуверенно кивнув, отправилось на поиски. В этот раз оно не дурачилось и не резвилось, в его движениях появилась вполне взрослая неспешность. Даже, наверно, какая-то нехарактерная прежде плавность.
Соломон думал, что поиски затянутся надолго, учитывая, сколь плотно квартира Энглин была забита вещами, но он успел выкурить лишь две сигареты на кухне, прежде чем Энглин появилось на пороге, держа что-то в руках.
- Вот. Эта штука представляет достаточную опасность?
Это был короткоствольный револьвер, маленький, но удивительно тяжелый.
- Да, - сказал Соломон, возвращая его Энглин, - Вполне. У тебя есть только это?
Энглин утвердительно кивнуло. На Соломона оно глядело немного настороженно, явно нервничая, но при этом хорошо владело собой. Это показалось ему добрым знаком.
- Возьми. Кажется, у меня действительно кое-что завалялось. Старый, но, кажется, в хорошем состоянии…
- Нет, - он отстранил руку, протягивающую ему револьвер, - Это ты возьми. И держи при себе, хорошо? И вот что… Ни при каких обстоятельствах не позволяй мне его взять.
Оно взглянуло на него с выражением тревожного любопытства. Внимательные серые глаза пытливо уставились на него. Соломону показалось, что с тех пор, как он в последний раз побывал в квартире под номером сорок два, прошло лет десять. Это Энглин нельзя было спутать с подростком, потому что оно совершенно точно им не было. У подростков не бывает такого взгляда.
На мгновенье у него возникла безумная мысль. Что в этом старом разваливающемся доме существует несколько десятков одинаковых квартир, в которых живут сумасшедшие близнецы, отличающиеся только лишь нравом. Но по всему выходило, что это маловероятно. Второй настолько невозможной комнаты не могло существовать во всем Фуджитсу.
«Оно просто безумно, - подумал Соломон, избавившись от револьвера и наблюдая за озадаченным выражением на лице Энглин, - Да. Разумеется. Это все объясняет. Этот нейро-вандал просто спятил, уродуя чужие нейронные цепи. И у него, как у всех душевнобольных, часты резкие смены настроения. Это понятно».
Энглин не выглядело безумцем. Просто это было другое Энглин, Соломону до этого момента не знакомое. И, пожалуй, из всех существующих в мире Энглин оно было самым приятным.
- Так, пожалуй, с меня довольно странных вещей на сегодня, - сказало оно, садясь на стул, - Наверно, тебе придется кое-что мне объяснить, да, Соломон? Зачем мне этот револьвер?
- Затем, чтоб я ее не использовал против себя же. По крайней мере, если нейро-бомба сработает, мне придется проявить изобретательность…
Энглин тяжело вздохнуло.
- Какой день? – спросило оно напрямик.
- Шестой, - сухие губы заскрипели, не в силах сложиться в улыбку, - Я на пороге рекорда. Никто из жертв нейро-маньяка не прожил больше недели. Я живу с этой тикающей штукой в голове шесть дней. И полночь уже близко. Значит, я на пороге. Понимаешь? В любой момент… Семь дней. Бум.
- Бум… - рука Энглин дернулась, словно инстинктивно пыталась лечь на плечо Соломону, но все-таки осталась на месте, - Понимаю. Извини.
Семь дней… Невозможно. Соломону казалось, что его новая жизнь длится несколько месяцев. А это были всего семь неполных дней. За семь дней он потерял все. Потерял себя, потерял службу, потерял друзей, жену и будущее. А может, это не он потерял, а весь мир. Огромный мир просто взял – и потерял Соломона Пять. С конвейера с зерном просто упало одно крошечное зернышко. Скользнуло между шестернями, никем не замеченное, и кануло в темноту. Но конвейер этого даже не заметил. Шестерни жизни продолжали вращаться. Всего лишь одно маленькое потерянное зернышко…
- Ты можешь узнать его по голосу? – спросило Энглин. Возможно, чтоб отвлечь Соломона от тягостных размышлений. Размышления эти колыхались, как гнилое тряпье на ветру, заслоняя все окружающее.
- А? Нет, - Соломон помотал головой. Скорее для того, чтоб разогнать хоровод вьющихся стервятниками черных мыслей, - Этот тип хорошо изменял голос. Говорил сквозь ткань и нарочито медленно. Опытен, подлец. Так делают те парни, которые не хотят, чтоб их узнали по телефону, это старый трюк. Нет, я не смогу его опознать, даже если он окликнет меня на улице.
Энглин склонило голову, разглядывая его из-под густых вихров:
- Кое-что ты о нем все-таки узнал.
- Только то, что он следит за мной.
- Не просто следит, - заметило Энглин, подняв тонкий полупрозрачный палец, - Очень внимательно следит. Как ревнивый любовник. Ты ему ужасно интересен, детектив Соломон Пять или детектив Идинахренотсюда... Как видишь, он даже использовал свои нейро-бомбы, только бы не расставаться с тобой на день раньше срока.
- Думаю, у него скопился солидный арсенал. Хватит на меня, и еще на многих. Он может развлекаться до самой старости. Интересно, сколько чужих жизней он уже прожил? Дюжину? Сто?..
- Он использовал нейро-бомбы, свое самое серьезное оружие, - сказало Энглин многозначительно, - Ради тебя. А ведь это не пшик из бутылки. Он стал врагом Мафии. Он привлек к себе внимание множества людей. Хотя именно чужое внимание нужно ему менее всего. Он ведь мог тебя просто бросить там, да? Позволить коновалам Мафии разобрать твой мозг по кусочкам, как мозаику. А сам бы нашел другую игрушку. Что ему стоит?
- А вместо этого он заставил пятерых джентльменов продырявить себе голову, - Соломон вновь достал узкий серебряный портсигар Франчезко Пацци и вытряхнул из него сигарету, - Он психопат, Энглин. Он наслаждается чужой болью и чужими страданиями. Думаю, он просто хотел развлечь себя.
Но Энглин, кажется, отличалось настойчивостью во всех своих ипостасях.
- Ты сам говорил, что он психопат другого рода. Он хищник, бьющий один раз и наверняка. Не выходящий из тени. Скользкий и до крайности осторожный. Такие не устраивают праздничный фейерверк с приглашенными мафиози. И вместо того, чтоб найти новую жертву, как он обычно поступал, нейро-маньяк вдруг изменил правила игры. Это о чем-то ведь говорит, так? Давай подумаем, о чем же.
Соломон выпустил дым под потолок. Табак горчил на языке, а дым изо рта вырывался рваными клочьями, как из старого и разношенного автомобильного глушителя. Надо же, отвык курить за столько лет…
- Он не просто охотник, Энглин. Он безумец, фиксирующийся на своей цели, как ракета. Видимо, жертва, чьей жизнью он живет, на какой-то момент становится для него фетишем, к которому он намертво прикипает. Объект извращенной и безумной любви, - Соломон усмехнулся, но смешок превратился в отрывистый кашель, - Он действительно наслаждается болью и отчаяньем. Но он не просто уличный убийца и вор, он изысканный гурман, знающий цену деликатесам, его не прельщают объедки. Ему нужны мои боль и отчаянье. Мои и только мои. Поэтому он выжмет меня до капли.
- Бутылку дорогого вина не оставляют недопитой, - кивнуло Энглин, морщась от табачного дыма, - Хотя ты уже стал настолько кислым, что скорее похож на уксус, чем вино. Конечно, повода для радости нету, но ведь, как говорится, даже у каждой палки есть два конца!
- Угу, - Соломон с отвращением взглянул на сигарету в собственной руке и вновь затянулся, - Только иногда с одного конца у нее приклад, а с другой – дуло. А ты слишком поздно понимаешь, каким именно концом она на тебя смотрит.
Смотрит…
Соломона тряхнула изнутри короткая и острая, как удар током, судорога.
Нейро-маньяк, во всех смыслах укравший его мысли, не станет далеко уходить от жертвы. Он всегда будет держаться где-то рядом, незаметный и бесшумный. Смотреть за ним, наблюдать за последними минутами существования Соломона. Возможно, он следит даже сейчас. Какой-нибудь мощный бинокль…
Соломон отодвинулся от окна, в котором была ночь. Здесь, на окраине, ночь была другой, глубокой и пугающей. В ней не было россыпи неоновых светлячков, к которым он привык, не было верениц уличных фонарей, похожих на растянутые вдоль улиц нитки бус. Только пустота, только отсутствие всего сущего. Как внутри него самого.
Соломон переставил стул так, чтоб сидеть подальше от оконного проема. Занавесей в захламленной квартире Энглин не было, оттого всякий, сидевший напротив окна, должен был представлять собой превосходную мишень. Впрочем, одернул он себя, это пустая предосторожность. Оружие этого парня – не винтовка.
Энглин сразу поняло предмет его беспокойства.
- Хвост отсечь не пробовал? – спросило оно, шутливо дергая себя за вихры и изображая растущий из затылка хвост.
Разумеется, он пробовал. Прежде чем зайти в знакомый дом, Соломон несколько часов пытался поймать неуловимого преследователя. Делал резкие повороты, прятался в густой темноте переулков, менял направление, подолгу застывал под прикрытием заборов, в общем, использовал все старые трюки детективов Транс-Пола. Но так никого и не увидел. Если нейро-маньяк и шел по его следу, он делал это столь виртуозно, что тягаться с ним Соломон не мог. Не то, что от него осталось. Будь он самим собой, выход бы нашелся. Настоящий Соломон, с его чутьем, с его охотничьим хладнокровием, выдержкой и логикой что-нибудь придумал бы. Он всегда придумывал.
- У меня осталось не более дня, - прошептал Соломон, забыв о присутствии Энглин, - И самое паршивое то, что мне некому довериться.
- Как на счет твоих приятелей из Транс-Пола?..
- Я не знаю, кого из них можно считать приятелем. Комиссар Бобель работает на Мафию. Это я знаю наверняка. Подумать только, сам глава Транс-Пола – мафиози! Что тогда можно сказать про его подчиненных? Кому из них я могу верить? Я ведь и самому Бобелю доверял без малого десять лет…Если Транс-Полом командует Мафия, как знать, кто еще у нее на поводке? Может, половина детективов нашего участка?
- А тот, с которым ты приходил? Детектив Шкаф?
Баросса. Верный приятель, старый пират. Всегда плечом к плечу, всегда рядом. Может, он уже мертв. Лежит на грязном полу нейро-клиники, брошенный своим товарищем, с дырой во лбу. А если нет? Если он все еще ищет Соломона? И если ищет – для чего? Из уважения к памяти своего бывшего коллеги, Соломона Пять, которого больше нет? Или он в одной упряжке с Бобелем? Ведь как ловко он умудрился прихватить Соломона с собой на облаву в нейро-клинике… Будто знал, какая участь ему там уготовлена.
«Только не Баросса, - сказал внутренний голос, и получилось это глухо, как будто звучал он в пустом выжженном бункере, а не в человеческой голове, - Ты знаешь его много лет. Это же Баросса. Он всегда был честным детективом и надежным товарищем. Такие не предают».
«Глупец, - фыркнул другой голос, холодный и насмешливый, похожий на голос покойного Пацци, - Ты все еще пытаешься пользоваться глазами в мире, где иллюзий давно стало больше, чем реальных вещей. В мире, где форма не значит ничего, а содержание – и того меньше. В этом мире, в Городе Серого Камня, люди меняются душами по настроению. Здесь давно стало модно быть не собой, а кем-то другим. И ты еще осмеливаешься говорить о дружбе, о постоянстве? Что такое «Баросса»? Имя, сочетание звуков. Щелчок нейро-корректора – и он станет незнакомым тебе человеком. Ты ничего не знаешь о том, что творится у него внутри. Или о том, что будет твориться через минуту».
Этот второй голос был прав. Пока он не может доверять даже Бароссе. Даже Энглин, если на то пошло. Соломон осторожно взглянул на приютившее его существо.
Энглин терпеливо сидело на стуле, ожидая его ответа. Руки оно по-женски скрестило на груди, да и выражение обеспокоенности, не сходившее с его лица, едва ли подходило мужчине. Мягкий взгляд темных, как брусничный чай, глаз, внезапно успокоил его. Револьвера в руках Энглин не было. В течение всего разговора оно вертело оружие в руках, явно тяготясь его грозным весом и наконец отложило на кофейный столик.
Соломон внезапно рассмеялся. Энглин удивленно взглянуло на него:
- В чем дело?
- Вспомнил кое-что. Неважно. Или важно? Уже сам не пойму.
- Ну так скажи, - попросило Энглин, стараясь скрыть зевок тонкой бледной ладонью. Оно уже выглядело сонным. Неудивительно, учитывая, что до рассвета оставалось всего несколько часов. Всю ночь оно не смыкало глаз.
- Не обращай внимания. Ерунда какая-то вспомнилась.
- Все равно расскажи.
- Это очень скучная штука, - серьезно сказал он, - Ты заснешь.
- Я не хочу засыпать, - сказало Энглин, тряхнув вихрами, - Мне сейчас лучше не спать. Расскажи что-нибудь, а я буду слушать. Так быстрее идет время.
- Я просто вспомнил, как однажды Анна, моя жена, показывала мне один каталог.
- Нейро-софта?
- Нет, это был другой каталог. Очень старый, лишь Макаронный Монстр знает, каких времен. Наверно, его издали при моем деде. Или даже прадеде… Там были странные и смешные товары, которых сейчас нет. Всякие, знаешь, вычислительные машины, старинные автомобили… Кажется, это называется ретро. Мужчины в необычных костюмах, гладкие, как чехлы от зубных щеток, автомобили, нелепые крошечные телефоны, которые тогда носили в кармане…
Энглин слушало его молча, откинувшись на спинку стула. Оно выглядело уставшим, сонным и почти беззащитным. Соломону пришлось напомнить себе, что это не девушка и не ребенок, это матерый преступник, нейро-взломщик и вандал, способный вывернуть человеческую жизнь наизнанку. Взломщик странный, противоречивый, непонятный, загадочный, но все же предельно опасный. Сегодня он ведет себя мягко и предупредительно, но это не значит, что через день он не встретит Соломона отборной бранью или тем самым револьвером, что лежит, забытый, на кофейном столике.
«Если он у меня будет, этот день, - подумал Соломон, наблюдая за тем, как Энглин клюет носом, - Если он у меня будет…»
- Так вот, я вспомнил одну из картинок. Кажется, она рекламировала какие-то курсы по изучению языков. Или курсы косметики? Не помню совершенно. Там было написано – «Измени себя к лучшему». Измени себя, понимаешь? Это было до изобретения нейро-корректоров. Но и тогда люди хотели изменить себя. Платили огромные деньги, чтоб изменить себя. Понимаешь? Проводили над собой какие-то странные операции, меняли цвет волос, худели, учили языки. Сейчас это кажется нелепо, верно? Если у тебя лишний вес, гораздо проще поставить модуль «Счастливый толстяк» и оказаться в гармонии со своим телом, чем истязать плоть диетами. Ведь человек не здесь, - Соломон коснулся пальцем груди, - Он тут, в голове. И всегда тут был. Человек непостоянен, он всегда хочет того, чего не имеет. И телу за ним никогда не угнаться. Те люди в нелепых костюмах показались мне смешными. Они так искренне хотели поменять самих себя и с такой болезненной настойчивостью колотились в запертую дверь, не понимая, откуда исходят их истинные потребности и что надо менять. Впрочем, все-таки догадывались, пусть и подсознательно. Начинали менять не тело, а что-то другое. Меняли идеологии, вероисповедания, моральные принципы, привычки – и учились заново жить с собой. Болезненный, должно быть, процесс. Словно слепцы, которые каким-то образом умудряются идти на свет, они все-таки двигались в нужном направлении.
- Угу, - Энглин то ли кивнуло, то ли клюнуло носом.
- Ты меня слушаешь?
- Слушаю. Ты говори… - Энглин сладко зевнуло, - Не давай мне спать. Пожалуйста.
- Ты не обидишь меня, если заснешь.
- Нет… Ты не понял. Мне нельзя сейчас спать. Ведь… ты здесь. Поэтому нельзя. Понимаешь? Ну давай, говори.
Соломон улыбнулся. Какое же странное, вздорное и непонятное существо. Он намеренно говорил негромко и даже чуть напевно, чтоб Энглин быстрее уснуло. Видит Макаронный Монстр, он и так причинил ему много хлопот и волнений. Пусть спит. А револьвер… Да и черт с ним. Наивно думать, что Энглин сможет ему противостоять, если нейро-бомба сработает.
«Спи, Энглин, - подумал он с внезапной нежностью, - Не слушай самозваного Соломона с его глупыми воспоминаниями. Скоро для тебя начнется новый день».
У бывшего детектива Соломона Пять не было уверенности в том, что этот день начнется и для него. Кажется, у него вовсе ничего не было, кроме бесконечной усталости, рассыпанной в душе серым пеплом, как по поверхности пепельницы. Но ему отчего-то казалось, что он должен успеть что-то сказать, прежде чем настанет рассвет.
- Мы всегда хотели меняться, - сказал он, разглядывая смятый окурок, - Всегда были недовольны тем, что имеем, всегда тянулись к чему-то большему, а если нет большего, к чему-то иному. Иногда мне кажется, что боги прокляли нас за это. Не Макаронный Монстр, а другие, старые, боги. Прокляли самым страшным образом. Дали нам то, что мы хотели больше всего. То, что когда-нибудь нас уничтожит. Слепец дошел до ярко горящего пламени и смело ступил в него. Что, слишком пафосно?
Энглин не ответило, только дернуло головой. Свернувшись, как ребенок, оно негромко сопело на стуле, свесив вниз тощую руку. Настоящее дитя своего времени, подумал рассеянно Соломон, корабль под тысячей разнонаправленных ветров. Какой ветер его паруса поймают завтра?..
- Мы получили то, что хотели. Возможность уйти от границ своего несовершенного тела, которые когда-то казались незыблемыми. Научились ковать тонкие материи из собственных нейронов на нейро-наковальне, быть теми, кем хочется, а не теми, кем определила нам быть ДНК или общество. Полная свобода, безбрежное море возможностей, мириады вариантов. Это ослепило нас, я думаю. Мы считали, что движемся вперед, но курс наш стал петлять. Знаешь, что? В древности люди ориентировались по Полярной звезде, она подсказывала им путь. Но одной ночью в небе вспыхнуло бесчисленное множество звезд, и все одинаково ярки. Они все были прекрасны и манили к себе, но среди них отсутствовала одна – путеводная. И мы забыли про свой путь, потому что решили, будто единого пути и вовсе нет, а смысл жизни – в познании и многообразии его способов. Мы бросились ловить звезды, теряя им счет и забывая, откуда начинали. Как заигравшиеся дети. Мы забыли про космические корабли. К чему терпеть ледяной холод безбрежного космоса, если одна-единственная кнопка может сделать так, чтоб родной дом навеки остался чарующим? К чему исследовать человеческое тело, если нажатие кнопки навсегда сделает его таким, которое полностью тебя удовлетворяет? Зачем искусство, если оно – лишь абстракция, проекция нашего внутреннего «я» на стенки разума? Искусства нет, потому что оно в головах, а их содержимое мы можем менять щелчком пальцев. Мы отринули старые лохмотья, чтоб надеть сверкающие одежды, и сами не заметили, что теряем с ними. А ведь наша планета – не бездонная бочка, знаешь ли. Мы отказались от беспроводной связи и вычислительных ЭВМ, связанных друг с другом, чтоб сэкономить электроэнергию и тающие запасы нефти. И утешали себя тем, что это лишь осколки старого мира, которые никогда не пригодятся нам в новом, всецело покорном человеческому разуму. А ведь это не конец, наш проклятый дар навсегда останется с нами. Ресурсы планеты неизбежно тают, а мы все парим среди звезд, не обращая внимания на подступающий холод. У нас так много блестящих игрушек, что мы редко задумываемся о чем-то всерьез… Я слышал, кое-где уже испытывают автомобили на паровых двигателях. Что будет через сто лет здесь? Впрочем, я уверен, что нейро-терминалы мы отключим в последнюю очередь, прежде чем вернуться в пещеры…
Соломон взглянул в окно. Рассвет в Фуджитсу пришел раньше, чем он рассчитывал. Серая копоть медленно поднималась по небосводу, как по стеклу керосиновой лампы. Рассвет седьмого дня. Но, кажется, он забыл еще что-то сказать. Что?..
- А я, счастливчик, оказался лишен этого проклятья. И теперь смертельно страдаю без него. И буду страдать до самой смерти, я знаю.
Кажется, Энглин мирно спало. Глаза были закрыты, грудь равномерно поднималась и опадала. Непослушные вихры торчали, как и прежде, во все стороны. Наверно, надо переложить его на кровать…
Соломон облизнул губы.
- Я только сейчас подумал… Раньше, знаешь, не было повода… Что, если нейро-софт – это смертельный наркотик, подброшенный кем-то человечеству? Нейро-дурь… От него невозможно отказаться, это не в наших силах. И мы вновь и вновь впрыскиваем его в вену, забывшись в танце среди ослепляющих звезд… Красиво сказал, а? Спишь? Ладно. Я ведь тоже был одним из вас, танцующих между звезд. Я был уверен в себе и, пожалуй, счастлив. Хотя нет, не я. Старый добрый Соломон Пять… Мне кажется, он был неплохим человеком. Слишком въедливым, слишком самоуверенным, но все-таки хорошим.
Соломон в задумчивости взял со стола револьвер. Собственный страх, испытанный перед оружием ранее, показался ему смешным. Как будто револьвер может взмыть в воздух и выстрелить сам. Он всего лишь послушный кусок материи, инструмент. Глупо его бояться.
- А теперь я не вижу звезд, - сказал он так тихо, что даже не понял, вслух ли, - Все потухли. Я иду в темноте и только сейчас понимаю, как далеко забрел. Я теперь бесконечно далеко от вас. Вы – слепцы в стране тысяч огней, а я – зрячий в чертогах вечной темноты. Кто из нас в выигрыше?
Соломон взвел курок. Палец сделал это сам, без команды мозга, просто соскучившись по знакомому тактильному ощущению. Прикосновение прохладного твердого металла похоже на поцелуй замерзших губ. Сам не зная, отчего, Соломон ощутил приятную усталость, и еще что-то, похожее на умиротворение. Наверно, так чувствует себя зритель, отсидевший долгий спектакль, замечая наконец краем глаза шевеление занавеса. Седьмой день. Долгий же был спектакль…
- Моя жизнь длилась семь дней, - пробормотал Соломон, глядя в окно, из которого потянуло холодным и липким предрассветным воздухом, - Как и полагается, я родился в муках, крича. А ухожу уставшим и спокойным. Только я постоянно думаю, кто жил за меня все остальное время. Кем был этот Соломон Пять на самом деле? Заданной последовательностью нейронов у меня в мозгу? Или тем, кем я мог бы стать? А может, просто призраком?.. Может, Соломона Пять никогда на самом деле не существовало, просто кому-то казалось, что он и есть Соломон?.. Забавно. Очень забавно.
Соломон вздохнул. В груди что-то тревожно кололо, как будто какой-то орган сорвался с крепления и теперь досаждал неправильным положением. Но Соломон отчего-то знал, что достаточно не обращать на это ощущение внимания, и оно быстро улетучится. Все в порядке. Теперь уже – в порядке. Он разобрался и все понял. И даже обидно, что это «все» оказалось таким простым.
Интересно, нейро-модели попадают на небеса? Будет забавно, если он встретит Соломона Пять где-нибудь потом. Это будет славная встреча. Они пожмут руки и подмигнут друг другу, как старые приятели. В конце концов, у них всегда найдется, о чем поговорить…
Соломон следил за тем, как над Фуджитсу поднимается солнце. Рассвет не выглядел торжественным, солнечный свет, ложившийся на кирпичные стены и ровные ряды фабричных труб, казался грязноватым, точно солнце за ночь где-то основательно выпачкалось. Чахлые деревья на пустыре казались колючими и тонкими, а асфальт – ноздреватой рыбьей чешуей.
«Хотел бы я полюбить рассвет, - подумал Соломон устало, чувствуя, как зарождающееся солнце задвигает все скопившиеся в голове тяжелые мысли по темным углам мозга, отчего голова становится тяжелой и непослушной, как несбалансированный грузовик с набитым кузовом, - Не помню, любил ли я его прежде… Впрочем, какая разница?.. Никакой разницы. Никогда никакой разни…»
Боль вспыхнула в запястье так неожиданно, что он, кажется, вскрикнул. Что-то грохнуло рядом, упало, зазвенело разбитой посудой. Соломону показалось, что он в одно мгновенье перенесся в другой мир. Рассвет в нем не занялся, а лишь едва-едва брезжил. Вместо рассветной сырости пахло тяжелым и неприятно-сладким дымом какой-то фабрики. Были и иные отличия.
Энглин Кейне Нул, спавшее в том, прежнем мире, в этом не спало. Оно стояло напротив Соломона и напряженно глядело на него. Лицо удивительным образом разгладилось, а может, дело было в неверном рассветном освещении. Взгляд сделался уверенным и даже властным. И совершенно, черт возьми, незнакомым. В нем не было ничего от чая с брусникой. И от того Энглин, что забылось сном на стуле. И того колючего огонька ехидной злюки Энглин тоже не было.
Соломон вдруг понял, что в этом мире, куда его выдернула непонятная сила, Энглин был молодым мужчиной лет двадцати с лишним. Лицо, чьи углы вдруг заострились, взгляд, манера держать голову…
- С ума сошел? – холодно спросило его Энглин, разглядывая исподлобья.
- Что… В чем…
- Идиот. Ты чуть не вышиб себе мозги. В моей квартире. Мне кажется, ты ужасный эгоист. Ладно, о себе не думаешь, пусть. Но подумал бы обо мне. Ты представляешь себе, сколько времени у меня ушло бы, чтоб очистить комнату от содержимого твоей головы?
- Да, в ней сейчас… слишком много содержимого, - пробормотал Соломон, чувствуя, как ноги превращаются в быстро тающие свечные огарки, - Мне тоже так всегда казалось. Я… Что произошло?
Энглин наклонилось и достало из-под стола револьвер. Привычно взвесило в руке. Почему-то Соломону показалось, что с этим предметом оно управляться умеет. Хотя еще получасом ранее Энглин крутило оружие в руках так, словно впервые взяло его.
- Ты сидел с этой штукой у виска. И успел взвести курок. Не швырни я в тебя чашкой, сейчас уже лежал бы в углу.
- Я не делал этого, - попытался возразить он.
Ведь не делал. Просто смотрел в окно, чувствуя, как во всем теле собираются затхлые лужицы усталости, как в ржавом трюме давно плывущего корабля, думал о чем-то приятном, был почти счастлив… Рассвет…
- Транс, - пояснило Энглин, коротким отработанным движением пряча револьвер за пояс, - Так обычно и бывает. Твой поезд разогревает двигатели. Понял, нет? Или еще намекнуть?
- Бомба? Ты имеешь в виду, меня только что чуть не ухлопала нейро-бомба? Так она и работает?
- Да. И, судя по всему, она почти сработала.
- Но я еще жив. Значит, не сработала.
Энглин фыркнуло. Не по-детски, как прежде, а с ледяной презрительностью взрослого и уставшего человека. Давно уже не ребенка. Может, даже старика…
- Нейро-бомбы не разряжаются, идиот. Она не убила тебя только потому, что мне не хочется отмывать стену от твоих мозгов. И труп детектива Транс-Пола мне здесь тоже не нужно. Тут и без того достаточно хлама. Но ничего, думаю, в следующий раз нейро-бомба сработает наверняка. И, к счастью, в тот момент меня рядом уже не будет.
Соломон обмер. В новом мире, еще не затронутом рассветом, внезапно стало холодно. И, кажется, дело было не в солнце.
- Энглин…
- Еще не понял? Уходи. Чего смотришь? Я говорю на непонятном тебе языке?
- Энглин! – он ничего не понимал. Кроме того, что случилось что-то плохое. Неожиданное, плохое и в чем-то закономерное… Только он не мог поймать эту закономерность, хоть и чувствовал ее присутствие. Все должно быть просто. Наверняка, все устроено очень просто, он только не может…
- Спасибо за компанию, но тебе пора домой. Приятного дня, детектив.
- Я… Я думал… Думал, ты поможешь мне.
Лицо Энглин исказилось от злости. Это была не знакомая ему дерзость, не хамство, не презрение. Это была злость, которую он прежде на лице Энглин не замечал. Холодная, решительная злость.
- Не буду я тебе больше помогать. Хватит.
- Но мы… договаривались!
- Извини, но мне кажется, что наш договор пора пересмотреть. Слишком уж часто я тебе помогаю, ты не находишь? Взгляни правде в глаза, старый дурак. Ты уже мертвец. Труп. Покойник. Тебя уже ничто не спасет. Твое мертвое тело только причинит мне лишние проблемы. А у меня их и так достаточно. Уходи отсюда. И забудь дорогу обратно.
- Мы договаривались, - повторил он тихо, - Ты же помнишь?
- Помню, - кивнуло оно, - Но чего стоит договор в мире, где нет ничего постоянного? Условия изменились. Договор утратил силу. Уходи, Соломон. Твое общество – недостаточно хорошая плата за опасность. Я не хочу, чтоб сюда вломились агенты Мафии или куча детективов Транс-Пола. Поверь, у меня ушло слишком много времени и сил, чтобы забыть про их существование.
- Я не могу уйти, - голос едва не дрогнул, - У меня же в голове бомба. Я в любой момент могу убить себя.
- И я надеюсь, что он наступит уже после того, как ты окажешься за пределами этой квартиры.
- Энглин!
- Что? – спросило оно спокойно. Бледное лицо казалось незнакомым, никогда прежде не виденным, чужим, и Соломон вдруг отчетливо понял, что оно и в самом деле чужое. Это было не Энглин, пусть даже рассерженное или ядовито-презрительное, это было нечто другое. Словно…
- Ты убьешь меня, если лишишь своей помощи.
- Да? В таком случае ты в глупом положении, старина. Потому что моя помощь убьет тебя еще быстрее.
Энглин направило на него свой револьвер. Крошечная металлическая игрушка, очень увесистая, но ничуть не дрожащая в маленькой руке. Соломон против воли уставился на нее и увидел круглое отверстие дула, скрывающее в себе кусочек непроглядной темноты. Это было крошечное окно из мира рассвета в мир, где вечно царит ночь.
- Уходи, Соломон, - сказало Энглин жестко, - Иначе я выстрелю. И ты это знаешь.
Он знал. Этот голос принадлежал уверенному в себе человеку, который не бросал слов не ветер. Соломон сделал короткий шаг к двери. Дверь казалась далекой и пугающей, как люк шлюза, единственная преграда между Соломоном и ледяным космическим вакуумом.
«Я – зрячий в чертогах вечной тьмы», - вспомнилось ему, но чьи это слова, он не знал.
Второго шага он не сделал.
- Ты не выстрелишь, Энглин, - сказал Соломон, борясь с желанием облизать губы.
Энглин обожгло его ненавидящим взглядом. Соломону показалось, что он услышал, как скрипнул спусковой крючок. Наверно, его слишком долго не смазывали. Скорее всего, револьвер слишком долго валялся где-то в углу, среди пыли, прежде чем его коснулась нужная рука. Рука одного из тех, что танцуют среди звезд.
- Выстрелю, - пообещало Энглин, неприятно ухмыльнувшись.
- Нет. Не выстрелишь. И еще ты поможешь мне.
Оно насмешливо подняло бровь.
- С чего бы ради мне делать подобную глупость?
- Оттого, что я знаю, кто ты.
В глазах Энглин мелькнуло удивление. Но быстро пропало.
- Я – Энглин. К.Н. Энглин.
- И да и нет. В зависимости от того, как тебе хочется себя называть. У тебя ведь может быть много имен, так ведь?
Энглин нахмурилось. Момент неуверенности был короткий, но Соломон его видел.
Этого было довольно.
- Убирайся, - процедило существо с револьвером в руке, - Иначе, клянусь всем на свете, я размозжу тебе голову. И ты знаешь, что я это сделаю.
- Знаю, - подтвердил Соломон, - Превосходно знаю. Ты – да. А… другие?
- Какие другие?
- Ты знаешь. И я теперь знаю. Забавно, Баросса когда-то отказался мне сказать, что с тобой. Сказал, сам разберусь. Я разобрался. У Соломона Пять ушло бы на это куда меньше времени. Но я тоже в конце концов понял. И знаешь, я сочувствую тебе. Действительно сочувствую. В каком-то смысле тебе не лучше, чем мне.
Хлопок выстрела заставил Соломона отшатнуться. Облако порохового дыма быстро таяло в грязно-сером рассветном свечении, как капля молока в густой луже. Соломон стиснул зубы и заставил себя не поворачиваться. Он знал, что в стене за его спиной, совсем рядом с левым ухом появилась маленькое черное отверстие.
- Не можешь ты знать, - процедило Энглин, тяжело дыша, лицо исказилось от сдерживаемой ярости, - И лучше замолчи, ты, ущербный калека!..
- Я знаю… - Соломон шагнул к сторону Энглин, револьвер едва заметно дернулся, - Ты ведь был нейро-вандалом, да? Хорошее занятие, особенно, если ты достаточно молод. И достаточно безрассуден, как и все вандалы, чтобы играть в нейро-игрушки. Ты ведь любил играть, да? Беззаботно разрывать нейронные цепочки и создавать новые. Все мальчишки любят это. Гораздо веселее, чем бросать камень в окно. Позволяет почувствовать себя по-настоящему сильным, верно? Можно взять человеческую жизнь и несколькими движениями обратить ее в собственную противоположность. Можно вытащить крошечный нейрон из длинного ожерелья и наблюдать за тем, как оно рассыпается. Это ведь так легко, так забавно. А люди так самонадеянны и беззаботны. Они даже не замечают твоих действий. И ты можешь развлекаться целыми днями напролет, превращая самоуверенных тиранов в трусливых недотеп, а похотливых красавиц – в жалких посредственностей.
- Тебе не светит даже это, - прошипело Энглин, - Ты нейро-увечный, понял? Калека. Музейный экспонат. Никто и никогда не вернет тебе то, что ты потерял. Забудь.
- Возможно. Но и тебе не легче. Что с тобой произошло, Энглин? Ты заигрался? Синдром излишней самоуверенности? Стал чувствовать себя нейро-богом, а?
- Ты не знаешь, что со мной случилось! - отрезало Энглин яростно, - И не имеешь права рассуждать об этом! Ты ведь даже не человек, если разобраться. Всего лишь остов, огрызок… Окаменелость. Ты никогда не сможешь измениться, ты обречен оставаться неизменным до самой смерти. Мертвая материя, всегда одинаковая, всегда застывшая в своей форме. Впрочем, сколько там тебе осталось до смерти?..
Энглин поднесло к уху свободную руку, делая вид, что вслушивается в тиканье невидимых часов. Но Соломон лишь покачал головой:
- У меня впереди лишь одна смерть. А ты переживаешь их каждый день. Уверен, что не хотел бы со мной обменяться? - Энглин прошипел что-то нечленораздельное, - Я не знаю, что именно с тобой случилось. Мне нет нужды это знать. Думаю, это было что-то вроде эксперимента. Дерзкие нейро-вандалы иногда ставят эксперименты над собой, правда? Те из них, кто слишком уж заигрался. А может, это было что-то вроде аварии. Нейро-авария – как звучит!.. И какие последствия. Человек, привыкший шутки ради уродовать чужие жизни, сам стал жертвой. Уж не знаю, чего, самоуверенности или случая. Да и неважно. Оказалось, что даже нейро-боги могут падать со своего трона.
- Это было не так. Все было не так!
- Неважно, - отмахнулся Соломон. Он ощущал себя сильным, точно это в его руке был револьвер. Разве что сила эта отдавала полынной горечью, - С тех пор отважный нейро-вандал Энглин Кейне Нул перестал существовать. Не смог справиться со своим новым состоянием. Он, как и прежде, умел легко проникать сквозь нейро-замки и повелевать чужим сознанием, но внутренне он сам сломался. Да? Уже не чувствовал себя способным на это. Ведь отныне он был не только повелителем нейронов, но и их рабом.
Энглин тяжело дышало, казалось, любое слово, сорвавшееся с губ Соломона, может подтолкнуть замерший спусковой крючок. Глаза от ярости казались белыми.
- Ты исчез, Энглин. Твое сознание – множество нейро-образов, блуждающих в темноте. И ты не можешь их контролировать. Ты засыпаешь одним человеком, а просыпаешься другим. При тебе остается твоя память, твой интеллект, но что это – без того, что ими руководит, без личности? Мое тело пусто без нейро-сути, но твое – всего лишь оболочка, которую каждый день занимают разные жильцы. И ты не можешь им воспрепятствовать. Да и как смог бы? Ведь ты даже не помнишь, кто из них ты на самом деле. Ехидная девчонка? Ребенок? Зрелый мужчина? Твоя жизнь длится один день и ты, наверно, прожил уже тысячи жизней. Каждую ночь ты умираешь, но на смену тебе приходит новый ты, которого ты ненавидишь, и тоже страдает. Нейро-пытка. Вот отчего вокруг тебя столь много разнообразных вещей – у тебя просто нет ни привычек, ни хобби, ни даже вкуса. То, что нравится тебе в понедельник, во вторник станет безразличным, а в среду – ненавистным. Сегодня тебе нравится запах лилий, а завтра тебя будет от него тошнить. Если я потерял свет звезд, то ты стал безумным звездным странником, Энглин. Странником, который уже никогда не вернется домой.
Энглин всхлипнуло. И вслед за этим Соломон явственно услышал скрип стали. Это значило, что спусковой крючок пришел в движение. И еще то, что его собственная жизнь вот-вот подойдет к концу. Утро седьмого дня… Возможно, он успеет увидеть рождение огненного цветка, прежде чем его измотанные нейро-цепи превратятся в остывающую нейро-кашу внутри разбитой головы.
- Ты не убьешь меня, - сказал Соломон, удивляясь тому, как его голосовые связки, эти старые и сухие истершиеся канаты, еще способны издавать звуки, - Знаешь, почему? Нет, ты спокойно можешь спустить курок. Более того, тебе это понравится, обещаю. Ты увидишь, как я шлепнусь кверху брюхом, и испытаешь настоящее удовлетворение. Но завтра ты проснешься и вспомнишь меня. Точнее, не ты, а кто-то, у кого есть твоя память. И, возможно, его вырвет прямо на пол, когда он вспомнит, как он застрелил безоружного человека, который пришел за помощью. Может, рано или поздно в бесконечном ряду твоих постоятельцев окажется тот, для кого этот груз окажется чрезмерным. И тогда он прижмет револьвер, который ты держишь, твоей же рукой к твоему виску. Бум. Совесть будет твоей личной нейро-бомбой. Примитивной, но безотказной. Подумай об этом, Энглин Кейне Нуль, человек с тысячью душ. Подумай. Ведь тебе, как никому из нас, приходится думать о будущем. Которое ты сейчас можешь бесповоротно изменить.
Соломон замолчал. Сперва ему показалось, что Энглин, погрузившееся в подобие транса, выстрелит, только лишь затихнут слова. Но оно не стреляло. Прошла секунда, потом две, пять. Отмерять их ударами сердца Соломон не мог – сердце колотилось, будто сумасшедшее.
Энглин смерило его мерцающим взглядом, в котором была чистая ненависть. И опустило револьвер.
- Я надеюсь, что ты умрешь, человек, который был Соломоном, - отчеканило оно, - За то, что ты сделал. За то, что я всегда буду тебя помнить.
- Не меня, - поправил Соломон с облегчением, - А собственную слабость. И каждый день твои воспоминания будут немного другими. Ведь наша память – всего лишь пыль на фонарном стекле. Все зависит от цвета горящей в нем лампы. Поэтому ты поможешь мне сегодня. Не ради себя, а ради тех Энглин Кейне Нул, у которых окажется больная совесть. Ведь даже ты не знаешь, сколько их будет и насколько сильны морально они окажутся, смогут ли они нести на себе груз, который ты взвалил на себя…
- Хватит! – решительно, по-мужски, велело Энглин, - Я возобновляю договор. И советую тебе поспешить. У меня впереди много времени, и не твое дело, как я им распоряжусь. А вот у тебя его, кажется, не очень много.
- Мне хватит, - сказал Соломон, - У меня прояснились мысли. Кажется, револьвер и в самом деле немного прочистил мне мозги.
- Скоро нейро-бомба сделает это еще лучше.
- У всех твоих жильцов – ужасное чувство юмора… Не забудь передать им это.
- Седьмой день, человек, бывший Соломоном, седьмой день.
- Я знаю. Но на этот день, до самого его конца, ты становишься моим помощником, не так ли?
- Становлюсь. И действительно попытаюсь тебе помочь. Только что толку? Твой нейро-маньяк далек от тебя так же, как и на первый день.
- Нет, он стал гораздо ближе. Собственно говоря, он всегда был близко, это мои мысли были слишком далеко. Я знаю, кто он.
Энглин уставилось на него с недоверием.
- Ты не мог узнать этого так просто.
- Просто взглянул на некоторые вещи под другим углом.
- Кроме нейро-маньяка у тебя есть и другие проблемы, человек, бывший Соломоном. Тебя ищет Мафия. И тебя наверняка ищет Транс-Пол. Даже разобравшись с нейро-маньяком, ты не будешь в безопасности. Тебе не прожить на улицах Фуджитсу и дня.
- Именно поэтому я буду решать все проблемы одновременно, а не по отдельности, - улыбнулся Соломон, - И надеяться, что ни одна из них меня не убьет.
- Хорошо, - кажется, Энглин хотелось сплюнуть, но оно с трудом удержалось, - Что тебе нужно от меня?
Соломон вздохнул. Рассветный воздух был сырым и холодным, от него ныло под ребрами.
- Много чего, дружище Энглин. Во-первых, телефон. Мне придется сделать целую кучу звонков. Во-вторых, сигареты. Этот ублюдок оказался прав, теперь мне тяжело будет от них отказаться.
- А в третьих?.. – спросило Энглин с каменным лицом. Револьвер оно спрятало под одежду, но от этого оружие не казалось более далеким.
- В третьих… Заводи свой нейро-бур, Энглин Кейне Нул, - Нам придется побывать кое у кого в голове и кое что проверить.
