ГЛАВА 14

- Пацци? – все кости в его теле, еще недавно бывшие подрагивающими тоненькими хрящами, едва скрепленными пружинками, мгновенно обрели твердость, - Великий Макаронный Монстр! Что вы тут делаете?

- Провожу аудиторскую проверку, сеньор детектив, - даже в полумраке Соломон увидел тонкую улыбку на лице регионального вице-капореджиме, - Надо признать, что наше сотрудничество с Транс-Полом в этот раз оказалось не самым удачным. Боюсь, в этом целиком моя вина. Я не предполагал, что наш объект охраняется столь серьезно. Ужасная ошибка! Вся эта стрельба, крики… Мольто мале! Очень плохо для бизнеса! Очень неудобно!

- Вы зашли следом за нами?

- Именно так, сеньор, именно так. Мы поняли, что у вас возникли затруднения. Услышали стрельбу. И решили вмешаться.

- Очень благородно с вашей стороны, - выдавил Соломон.

Судя по тому, как сморщилось лицо сеньора Пации, сарказм он распознавал безошибочно.

- Моя вина, сеньор детектив, кулпа миа! Я понесу ответственность за этот инцидент.

- Вас задушат гарротой?

В этот раз сеньор Пации не стал морщиться, лишь обходительно улыбнулся:

- Полагаю, меня лишат премии и отправят на переаттестацию. Может, даже переведут в другой регион. Наша организация не использует устаревшие методы дисциплинарных взысканий. А теперь идемте, и поскорее.

- Куда? – насторожился Соломон.

- Несмотря на возникшие сложности, наш уговор еще в силе. В этом здании присутствует нечто, что нам небезынтересно заполучить, разве не так?

Кажется, его сердце хлопнуло, как камера пробитого мяча.

- Он здесь? Этот человек еще здесь?

Пацци улыбнулся:

- Идемте. Я буду вашим кондутторе, вашим проводником по этому царству. Наш путь будет не коротким, но в его конце мы получим то, что нам нужно. Идемте. Я проведу вас так, чтоб не подвергать жизнь опасности. В этом здании множество самых неожиданных ходов. И, к вашему счастью, я неплохо их знаю.

Соломон замешкался. В обществе Пацци он чувствовал себя куда спокойнее, но отправляться вглубь неизведанного под руку с высокопоставленным членом Мафии… Не то путешествие, которое одобрил бы комиссар Бобель. Кроме того, всякая услуга Мафии опасна, даже если не таит в себе подвоха. Это как уговор с дьяволом. Проблема не в том, что желание не будет выполнено. А в том, что за него рано или поздно придется заплатить.

- Вернемся к детективу Бароссе, - предложил Соломон, - Нельзя бросать его там.

Пацци покачал головой, немного поджав губы. Выражение огорченного отказа.

- Извините, сеньор детектив, исключено. Не забывайте о моей роли в этом деле. Я не хочу, чтоб меня опознал кто-то из моих несчастных подчиненных. Это может привести к некоторым затруднениям в карьере. Кроме того, сеньор Баросса не требуется нам с вами. Тот, кто нас интересует, не окажет существенного сопротивления. Это я вам обещаю.

Надо было отказаться от этого предложения и вернуться к Бароссе. Судя по отзвукам выстрелов, бой еще не кончен, напротив, в самом разгаре. Бароссе может потребоваться помощь… С другой стороны, если Соломон потеряет драгоценное время, нейро-маньяк может сбежать. В этом хаосе любой дурак сможет незамеченным выскочить из дома. Это значит, что прямо из рук ускользнет то, за чем они сюда пришли. Ускользнет – и больше никогда не окажется в манящей близости. В следующий раз нейро-маньяк не будет столь беспечен и не станет доверять Мафии. А у него, Соломона, нет достаточно времени, чтобы дожидаться этого самого следующего раза. В сущности, у него вообще нет времени.

- Вы обещаете? – переспросил Соломон, требовательно глядя в глаза Пацци, - Как должностное лицо организации?

Вице-капореджиме с достоинством кивнул.

- Си, сеньор. Сейчас и здесь мы получим то, что ищем. Заверяю вас от лица моей организации, как уполномоченное лицо, и пусть мое собственное сердце будет тому залогом! Идемте, время не ждет. В следующий раз, возможно, мы не сможем оказать Транс-Полу подобную услугу.

Внутренности трусливо затрепетали, Соломону пришлось стиснуть зубы. Баросса справится сам. Они здесь ради того, чтоб поймать нейро-маньяка. Значит, остается довериться необычному проводнику.

- Идемте, - твердо сказал он.

Сеньор Пацци двигался в едва освещенном лабиринте уверенно и легко, точно по центральным улицам Фуджитсу. Не спотыкаясь и не теряя направления, он вел Соломона вглубь здания чередой коридоров, пустых залов и крошечных комнат. Спустя несколько минут они оказались настолько далеко от перестрелки, что звуки перестрелки проникали лишь в виде слабых глухих хлопков. И, кажется, время от времени кричали люди – Соломон уже не мог разобрать наверняка.

Несмотря на то, что они шли без фонарей и без оружия, пациенты торопились убраться с их пути, охранников же им не попадалось, скорее всего, те были заняты отражением внезапного штурма. Соломон вспомнил двух мертвых патрульных из их группы и ощутил мгновенный укол совести. Эти люди залезли в змеиное гнездо, чтобы помочь ему, Соломону. Как и Баросса с Маркесом, нарушившие приказ комиссара Бобеля.

Но сейчас думать об этом не следовало. Соломону казалось, что он, подобно охотничьей ищейке, ощущает близкий запах нейро-маньяка. Трусливого существа, сдиравшего кожу с других людей. Мерзавца, издевавшегося над своими жертвами. Острый, неприятный запах. Еще немного – и Соломон сможет сомкнуть зубы на его шее. Закончить утомительную охоту. И вернуть то, что ему принадлежит. Торжество справедливости в его исконной форме.

- Здесь у нас располагаются палаты для тех, кто не смог в полной мере адаптироваться к нейро-модулям, - Пацци успевал кратко комментировать обстановку, подобно опытному гиду, - Несчастные люди. Некоторым можно помочь, но некоторые обречены.

- Помочь? – Соломон старался смотреть под ноги, чтоб не видеть оскаленных ртов с текущей слюной, пустых глаз и свешивающихся языков, - Разве не ваш нелицензионный нейро-софт делает с ними это? Разве не вы получаете с этого деньги?

- Концессо. Но Великим Макаронным Монстром человек создан таким, чтоб мог сам определить путь своего совершенствования. Если эти люди готовы рискнуть, чтоб приобрести недостающее, имеем ли мы право указывать им? Ведь им лучше знать, чего не хватает их душе для обретения покоя.

- Когда-то ваша организация поставляла людям наркотики, алкоголь и проституток, - не удержался Соломон. Но лишить Пацци душевного спокойствия ему не удалось. Его «кондутторе» лишь качнул головой.

- Си, - сказал он сдержанно, - В разные времена люди стремились к разным вещам. Но спрос существовал всегда. А мы – лишь те, кто призван этот спрос удовлетворить. Если сегодня людям нужен не опиум, а возможность почувствовать себя уверенными, смелыми, любящими и любимыми, мы дадим им эту возможность.

- Вы имели в виду «продадим», сеньор Пацци.

- Си. Пусть так. Продадим.

Они оказались в длинном, едва освещенном зале. Здесь было прохладно, и Соломон машинально поежился. Сперва он решил, что Пацци завел его в рефрижераторный зал. Но, конечно, в подпольной нейро-клинике подобное помещения едва ли было востребовано. Спустя несколько секунд он заметил, что вдоль одной из стен высятся высокие контейнеры, каждый размером с кузов грузовика. Передняя часть контейнеров представляла собой толстую решетку, сквозь которую внутри можно было разглядеть какую-то возню. Отчего-то Соломону не хотелось туда заглядывать. Он даже порадовался тому, что остался без фонаря. Холод тому виной или общество Пацци, он ощутил в этой комнате что-то нехорошее, тлетворное, но сокрытое другими вещами, как трупный дух до поры замаскирован пронизывающим запахом формалина.

- Ирония момента, - Пацци улыбнулся, жестом приглашая Соломона следовать за собой, - Я веду вас сквозь сумрачное царство, подобно тому, как сеньор Вергилий когда-то вел сеньора Данте, поэта из древнего города Дольче-Габанно. Только здесь мы имеем возможность лицезреть не круги ада, а чертоги иной природы, хоть и не менее скорбные. А ведь и они могут раскрыть человеческую душу! Лучше не заглядывайте в эти клети, сеньор детектив. То, что вы там увидите, возможно, поможет вам заглянуть в эту самую душу, но едва ли принесет облегчение вашей собственной.

- Что там? – спросил Соломон, пытаясь облизнуть сухим языком пересохшие губы, но лишь царапая их, - Что за отвратительные вещи вы скрываете здесь?

- Что есть отвратительность, если не придуманная человеком мера нравственного характера? О, сеньор… Нет, я не имею отношения к здешним обитателям, мне бы и в голову не пришло обустраивать подобный зверинец. Боюсь, это была фантазия здешнего управляющего. Своеобразный был человек.

Соломон уже видел, что контейнеров было около полудюжины. Может, семь или восемь. В каждом из них, как ему показалось, что-то находилось. Нет, поправил он сам себя. Кто-то. Он слышал дыхание нескольких тел, глухую возню, скрип решеток и прочие звуки, свидетельствующие о том, что камеры населены. Теперь он не сомневался в том, что это были именно камеры, а не палаты или смотровые. И еще он не сомневался в том, что «кто-то» придумало его собственное подсознание, чтобы не указывать на очевидное – там внутри были самые настоящие люди.

Возможно, какие-то бедняги, похищенные Мафией для испытания запрещенного нейро-софта. Если так, им может понадобиться помощь Транс-Пола. Пусть этот холенный Пацци разглагольствует, как напыщенный индюк, рано или поздно и он окажется в руках закона. И тогда он с удовольствием уступит его Бароссе…

Соломон не собирался подходить близко к камерам. Возможно, кому-то из их обитателей нужна помощь, но сейчас помощь больше всех нужна самому Соломону. Дорога каждая секунда.

Поравнявшись с первой решеткой, Соломон ощутил неприятный дух спертого воздуха и человеческих выделений. А еще услышал тяжелое хриплое дыхание, неравномерное и какое-то утробное. Он не мог разглядеть внутреннего устройства камеры, но представилось, что там лежит что-то большое и неуклюжее, какой-то тяжелый сонный зверь…

А потом решетка грохнула, едва не выгнувшись, когда обитатель камеры всем весом ударил в нее. Соломон вскрикнул, чувствуя, как мгновенно обледенели суставы.

Заточенный за решетку человек вел себя, как дикий зверь. Он ревел, пускал пену изо рта, пытался грызть зубами прутья, не обращая внимания на окровавленный губы и осколки зубов, ворочал головой и смотрел на Соломона и Пацци взглядом бешенного животного.

Он не собирался останавливаться, напротив, вид стоящих за решеткой людей приводил его все в большее бешенство. Это был жуткий, нечеловеческий приступ злобы. Злобы такой неимоверной силы, что казалось удивительным, как его сердце способно выдерживать подобный напор адреналина, а голосовые связки не рвутся.

Человек в камере пытался добраться до них, остервенело, не думая о том, чего это будет ему стоить. Пальцы впились в прутья так сильно, что в нескольких суставах, кажется, были сломаны. Зубы, лязгающие в напрасной попытке перегрызть прочную сталь, были редки и иззубрены. Не человек, а сам сатана в человеческом обличье, чистая животная ненависть в человекоподобном теле.

- Что это?.. – выдохнул Соломон, когда страх немного отпустил его, а члены оттаяли. Существо продолжало бесноваться в своей камере, но было видно, что решетки оно одолеть не сможет, - Хорошо, что при мне нет пистолета!

- О, это нечто ужасное и, вместе с тем, прекрасное, - сказал Пацци со своей проклятой неуместной торжественностью, - Это человек. Прекраснейшее и совершеннейшее творение. А если быть точным, составляющая часть этого творения. Эта часть зовется гневом.

Соломон едва не задохнулся от отвращения.

- Вы намеренно превратили человека в кровожадное чудовище!

- Я уже говорил вам, что не имею ровно никакого отношения к данным экспонатам. Ими был одержим предыдущий управляющий клиники. Да, этот несчастный – настоящий генератор норадреналина. Единственное, доступное ему чувство, это чувство гнева, который он изливает на всякого, кто не смог оказаться подальше. Другие чувства ему просто неведомы. Перед вами печальный памятник тому, каким мог бы быть наш с вами предок, если бы в его сознании кроме первобытной ярости не взошли иные всходы.

- Омерзительно.

- Но заставляет задуматься, не так ли?

Соломон постарался быстрее миновать страшную клетку. Заключенное в ней существо продолжало биться об решетку с леденящими душу звуками. А ведь это, действительно, был человек… Судя по всему, безжалостные нейро-хирурги Мафии просто вытащили из его сознания все, кроме слепой ненависти.

В следующей клетке кто-то стонал, но стон этот был странным, в нем было столько же боли, сколько сладострастия. Казалось, будто человек одновременно страдает и наслаждается.

Лицо сеньора Пацци скривилось, как от глотка не в меру кислого вина.

- Похоть. Дисгузтозо! Еще одна сторона человека, на которую мы стараемся не обращать внимания, но которая имеет над нами силу. Простая похоть, сеньор детектив. Совершенно естественное и животное чувство. Этот человек думает только об удовлетворении своего сексуального естества, и ни о чем кроме. Секс – суть его существования, а вне этой сути нет ничего. Он одержим похотью. Он готов совокупляться с представителями любых видов, полов и возрастов и, смею заверить, нет такой сексуальной перверсии, которая показалась бы ему чрезмерной. В данный момент… Да, он удовлетворяет свою страсть самостоятельно, чем обыкновенно занят почти весь день. Насколько я знаю, предыдущий администратор, забавляясь, иногда запускал в эту клетку кого-то из провинившихся подчиненных. И оставлял на несколько дней. Те из них, кто выходили живыми, как правило, теряли рассудок.

Соломон отвернулся от клетки, но успел заметить невероятно тощего человека, сидящего у стены и конвульсивно дергающегося. Его кожа местами вздулась и покраснела, местами была покрыта желтыми мозолями. Человек не прекращал стонать, подрагивать и совершать отвратительные движения с такой страстью, словно стремился изнасиловать сам себя. Соломона затошнило – и он не успел ничего ответить Пацци.

- Следующий обитатель едва ли шокирует вас. Его уродство другого рода. Но в своем роде он тоже прекрасный образец. Догадаетесь, чего, сеньор детектив?

Обитатель третьей клетки не старался вжаться в угол, оттого был хорошо заметен. Сперва Соломону показалось, что в нем нет ничего особенного. Человек был неподвижен, просто стоял и глядел куда-то в сторону. Лицо его не было обезображено неконтролируемыми страстями, как у двух его соседей. Но, приблизившись, Соломон понял, что в этой неподвижности есть что-то зловещее. Человек стоял, задрав подбородок, и смотрел в стену, даже не попытавшись взглянуть на проходящих мим, хоть и находился в полном сознании. Судя по всему, он не испытывал ни любопытства, ни необходимости в чьем-то обществе. Он смотрел на что-то, и был столь увлечен, что казался застывшей статуей из камня землистого цвета. Он был грязен, от него ужасно пахло, от одежды остались бесформенные лохмотья на груди и бедрах, но он не делал попытки очиститься или скрыть наготу. Он был захвачен созерцанием чего-то столь прекрасного, но ничто остальное просто не имело значения. Сделав шаг, Соломон увидел ртутный блеск на стене и понял, что созерцал этот человек.

- Зеркало, - сказал Пацци, щелкнув длинными пальцами, - Думаю, вы уже поняли. Это гордыня. Человеческая спесь – особая сущность, которая не видит собственной оболочки. Да, этот человек может сутками стоять неподвижно, любуясь собой. Он считает себя идеалом, венцом творения, небожителем, самой прекрасной формой жизни в обитаемом мире, бесконечно далекой от нас. Простых людей он настолько презирает, что не одаривает их даже взглядом. Общаться с нами – оскорбление для него. Как вам тако*е?

- Мне казалось, мы спешим, - процедил Соломон.

- Не переживайте, дом окружен моими людьми. Если то, что мы ищем, попытается сбежать, его быстро схватят. Мы не Транс-Пол, но опыта нам не занимать. Давайте ознакомимся с оставшимися экземплярами. Заверяю вас, сеньор детектив, хоть каждый из них и отвратителен сам по себе, в целом они являют очень поучительное и интересное зрелище.

В следующей камере металось вдоль решетки что-то большое и тучное. Оно повизгивало, хрюкало, шумно облизывалось, терло огромный отвисший живот и перебирало ногами. Это тоже был человек, но ужасно толстый, настолько, что сперва даже казался чуждым человеческим формам. Толстейшая шея покрыта надувшимися венами, руки и ноги набухли настолько, что их мышцы едва способны сокращаться. Живот – выпирающий пульсирующий бурдюк. Человек, страдающий столь сильным ожирением, должен быть прикован к кровати собственным весом. Но только не этот. Толстяк сновал возле решетки, тыкался в нее лицом, пытался облизывать прутья грязно-сизым языком. Увидев Пацци и Соломона, он взволновался, и его бездумные коровьи глаза едва не вылезли из орбит. Он стал жалобно подвывать и хрюкать, а его неловкие движения стали подобострастны и суетливы, как у голодного щенка, выпрашивающего еду.

- Чревоугодие, - пробормотал Соломон, - Я уже понял . У этого существа вы отобрали все, кроме желания есть.

- Вы совершенно правы, сеньор детектив. Этот человек – просто огромный желудок на ногах. Все доступные ему страсти сосредоточены на вкусовых сосках его языка, весь смысл его существование – набить желудок. Вам эта картина кажется трагичной? Взгляните на нее под другим углом. Этого человека никогда не будут терзать муки выбора, чувство собственной неполноценности или ощущение несправедливости мира. Он знает, чего он хочет, и он счастлив, когда получает это.

- Безмозглая амеба, вот что это такое.

Пацци округлил глаза:

- Детектив!.. Не преумаляйте его умственных способностей. Насколько мне известно, этот человек был доктором наук. Его способность мыслить никуда не делать, ведь нейро-софт над интеллектом не властен. Просто в силу нашей человеческой природы интеллект – лишь раб нашей личности, раб бессловесный и исполнительный. У этого человека никто не забирал способности мыслить, это и в самом деле было бы своего рода святотатством. Разум неприкосновенен! Даже сейчас, сладострастно хрюкая над картофельной шелухой, этот человек не сделался глупее, чем когда возвышался над кафедрой, его интеллект, безусловно остался при нем. Но вот у его сознания появился новый ориентир, ставший центром Вселенной, и интеллект бессилен что-то изменить.

- Но ведь он больше не человек! - сказал Соломон, силясь сдержать рвущиеся наружу отвращение и ужас, - Он не человек, он машина, а машинам неведомы муки выбора или страсти. Точно так же можно сказать, что газонокосилка счастлива, подрезая траву. Она не может быть счастлива или нет, ведь у нее нет возможности осознать суть счастья или несчастья. Она просто выполняет свое предназначение.

- Как и мы, - Пацци коротко кивнул, - Как и мы, детектив. Мы ведь тоже машины, которые не сознают сути счастья, лишь стремятся приблизить его, интуитивно пользуясь всеми доступными возможностями. Сложность всякого устройства прямо пропорциональна тому, с какими задачами оно способно справляться. Этот обжора кажется нам примитивным, но, в сущности, мы ничем его не превосходим. Мы просто устройства другого порядка, которые гораздо хуже умеют справляться со своими задачами. Ведь ни я, ни, полагаю, вы, не можем назвать себя счастливыми. А этот человек – может. Он достиг цели. Он счастлив.

- Я не стану спорить с вами о сути вещей и человеке, - твердо сказал Соломон, желая как можно быстрее выбраться из этого страшного зала, в котором чувства человека были препарированы и разложены по колбам в своем отвратительном натурализме, - Дальше!

- Как будет угодно, сеньор Данте, - улыбка Пацци была холодна, как лезвие шпаги, - Извините, что отнимаю ваше время. Всякий раз, оказываясь здесь, я не могу не отдать должного этой коллекции. Она заставляет меня задуматься.

Пятая клетка была пуста. По крайней мере, Соломон искренне надеялся на это. Некоторое время ему казалось, что это действительно так. Ни малейшего движения не было видно за решеткой. Судя по всему, здешний обитатель, приговоренный к одной из изощренных пыток, не выдержал и погиб, а замены ему еще не нашлось. С опозданием Соломон заметил человеческую фигуру, лежащую у дальней стены.

Это была женщина, и в ее облике не было заметно ничего примечательного. Обычное человеческое тело, которое можно было назвать даже привлекательным. Ни измождения, ни тучности. Женщина не шевелилась, она лежала на спине, глядя в потолок своего контейнера, ритмично дышала и казалась полностью удовлетворенной окружающим миром. Если бы не блеск ее глаз, Соломон решил бы, что она спит.

- Еще одно отражение наших с вами душ, сеньор детектив. Лень в своем истинном и полном обличье. Да, она лежит в этой позе постоянно и даже не делает попытки подняться. Ее кормят внутривенно, и только поэтому она еще жива. Если вы положите еду в десяти сантиметрах от нее, мадам Лень не протянет руки, даже если будет умирать от голода. По прежнему не ощущаете родственных чувств? Разве не приходилось вам самому страдать от собственного слабоволия, от готовности выпустить вожжи судьбы и доверить ее бегу свое будущее? Эта женщина лишь пошла дальше, вот и все. Ее можно поджечь, но она не станет даже делать попыток сбить пламя, предпочтет сгореть заживо, лишь бы не вынырнуть из дарованного ей ленью счастья.

- Еще две… - пробормотал Соломон, взглянув вперед, - Заканчивайте свою страшную экскурсию.

- С превеликим удовольствием. Клетка номер шесть… Позвольте представить вам алчность, сеньор детектив.

Алчность тоже оказалась женщиной. Впрочем, Соломон не сразу уверился в этом. Алчность забилась в дальний угол, пританцовывая на куче собранного там хлама, ее движения были судорожны, как у пугала на ветру, взгляд – испуганный и в то же время яростный. Увидев Соломона, женщина затряслась, обхватив костлявыми руками, похожими на сегментированные конечности насекомого, свое богатство. Оно состояло из мусора – кусков сломанной мебели, металлических болтов и гвоздей, разбитых бутылок, мятых салфеток, окурков и оберток. Но судя по тому, как затрепетало в непритворном ужасе тело женщины, эта груда была ей дороже собственного ребенка. Соломон поспешно отошел – и алчность, довольно урча, свилась на своих сокровищах.

- Опять же, абсолютно естественное состояние человека, - прокомментировал подоспевший сеньор Пацци, - Мы ведь тоже дрожим за наши богатства. За семью, репутацию, убеждения. Даже за такое призрачное богатство, как свое будущее. Чем же мы лучше этой дамы, которая не стесняется своих страстей? Напротив, мы лицемернее и лживее. Жажду обладать чем-то мы так часто прячем за долгом, неизбежностью или справедливостью! О, если бы все люди в мире были так просты и в то же время так полны, как здешние экспонаты…

- Не хотели бы занять одну из клеток? – спросил Соломон, ощущая хинную горечь во рту, - Кажется, вы настолько восхищаетесь здешним собранием, что были бы польщены подобным предложением?

Сеньор Пацци рассмеялся. Как многие люди, привыкшие сдерживать свои эмоции за холодной змеиной оболочкой, в смехе он открывался, смеялся искренне и долго.

- О, не уверен, что гожусь для подобного. Мы с вами слишком испорчены наносным сором цивилизации, ржавчиной культуры и тленом условностей. Мы потеряли те свободные исконные чувства, которыми отличаются здешние экспонаты. Мы испорчены, сеньор Данте. Только нейро-скальпель может снять лишнее, да и то…

- Это, надо полагать, зависть? – Соломон, как ни тянуло его ускорить шаг, чтобы вырваться скорее из ужасного музея, остановился перед последней клеткой, - Давайте же, сеньор вице-капореджиме, отыщите очередное меткое словцо.

- К чему? – вскинул бровь Пацци, - Здешняя коллекция тем и хороша, что не требует пояснительных надписей на клетках. Ведь каждый ее обитатель знаком нам не хуже, чем собственные пальцы на руках.

Зависть из седьмой, последней, клетки, выглядел хуже прочих своих соседей. Его тело сохранилось неплохо, выглядело относительно здоровым и молодым. Но лицо выражало неподдельное страдание, столь отчаянное, что Соломон ощутил невольное сочувствие. Зависть всхлипывал, горестно вздыхал, и конечности его дрожали, как в лихорадке. Судя по всему, он испытывал бесконечную и бездонную боль, столь острую, что выдерживать ее человеческое тело было практически не в состоянии.

- Перед вами существо, исполненное зависти, - указал на него рукой Пацци, - Весьма неприятная картина, вы скажете. И будете правы. Ничто не вызывает у нас, людей, большее отвращение, чем завистник, трясущийся от желания забрать то, что принадлежит вам и мучающийся оттого, что это не в его силах. Долой лишние краски, долой грим, дорогой сеньор детектив! Перед вам зависть в чистой химической форме, очищена от примесей, как препарат на предметном стекле микроскопа. Наблюдайте же. Вглядывайтесь. Ужасайтесь. Это существо несчастно, потому что стремиться обладать всем, что видит у других. Как его сосед-обжора, оно никогда не наестся, потому что подобный голод невозможно удовлетворить. Если путь к совершенству может показаться благородным безумием, то путь зависти – безумие жалкое. Увидев одноглазого, зависть в попытке приблизиться к нему, само лишит себя глаза. И второго – если увидит слепца. Не рассуждая о смысле, она просто тщится заполучить то, что есть у других. И вечно мучается, понимая всю тщетность усилий.

Соломон с облегчением убедился, что шеренга клеток осталась позади. Его била мелкая колючая дрожь, словно он несколько часов провел на леднике. Зрелище изощренно изувеченных людей оказалось слишком сильно для того, чтоб переварить его безболезненно. Настоящий Соломон Пять вынес бы это. Но тот Соломон, который остался на его месте, был напуган и опустошен, как если бы и в самом деле предпринял прогулку по адским чертогам.

- Вы садист, Пацци, - сказал он слабо, когда они наконец покинули зал, - Вы получаете удовольствие, наблюдая за страданиями других.

- Во-первых, далеко не все из этих людей страдают, - отозвался с готовностью Пацци, - Во-вторых, как я уже сказал, вы просто боитесь увидеть чистую культуру, штамм без примесей. Вас пугает четкая форма, вы предпочитаете засовывать все человеческие добродетели и пороки в темный шкаф подсознания, в котором при случае, на ощупь шарите рукой. Это не ваша проблема, сеньор детектив, нет, не ваша. Это становится правилом для всех нас. Мы так привыкли управлять нейро-софтом, что начинаем забывать его суть, его чистую форму. Хотите стать уравновешеннее? Улыбчивее? Прямее? Хотите почувствовать то, что прежде было вам недоступно? Заключить свой дух в новую форму? Смелее! Достаточно лишь подписать нейро-контракт и поставить подпись нейро-кровью. Никто ведь не задумывается, что он на самом деле теряет и что приобретает. Мы слишком привыкли ставить опыты на самих себе, безоглядно менять то, что не требует замены, трусливо прятать собственные недостатки за нейро-ложью... Мы возводим сложные дворцы витиеватых стилей, позабыв про то, из каких кирпичей они состоят. Вот что понимает человек, увидев этот цирк уродов. Вот что на самом деле наполняет его страхом. Он вдруг понимает, с какими стихиями играет и какими силами жонглирует. Да, это, в сущности, бесчеловечно, превращать людей в наглядное пособие вроде вскрытых лягушек. Но где тогда кончается человечность, мой дорогой детектив, и где ее начало? Человечно ли обрубать собственные чувства и насаждать вместо них иные? Какие чувства убивать гуманнее? И кому позволительно об этом судить?

- Вы преступник, - холодно сказал Соломон, стараясь не глядеть на своего спутника, легко скользящего сквозь полумрак, - Преступник всегда готов пуститься в нелепый спор или выкрутить понятия так, чтобы не выглядеть преступником хотя бы в своих глазах. Любой подлец, стянувший чужой бумажник, вместо того, чтоб покаяться, пустится в рассуждения о том, что есть справедливость и распределение собственности. Пытаясь выглядеть памятниками, все негодяи собственноручно возводят себе монументы из пустых слов. И вы ничем не лучше, Пацци. Вы не моралист и не поборник нейро-справедливости, какой бы смысл ни заключали в эти слова. Вы преступник и ничтожество.

Он думал, что Пацци опять рассмеется, но вице-капореджиме лишь хмыкнул.

- Мне кажется, вы говорите это по привычке, - сказал он, - Пытаясь соответствовать тому представлению о Соломоне Пять, которое осталось в вашей памяти. На самом деле вы отлично понимаете меня. Может, не полностью, но понимаете. Посмотрите на себя. Вам страшно. Я многое слышал о детективе Пять, я знал его методы и его стиль мышления. О да, конечно же, у меня было ваше досье. На порядок более точное, чем то, что имеется у комиссара Бобеля, к слову. Мафия всегда придирчиво изучает своих… партнеров. Так вот, тот Соломон Пять не испугался бы. Он бы лишь уверился в том, что я бездушное чудовище. Но сейчас вы боитесь, потому что заглянули туда, куда прежде не отваживались. А страх – прекрасная сигнальная лампа… Тогда, когда нет возможности перерезать провода.

- Сколько у вас нейро-модулей? – вдруг спросил Соломон. Странно, раньше эта мысль не занимала его.

Пацци замедлил шаг. Совсем незначительно, но Соломон сразу это ощутил.

- О, - сказал вице-капореджиме, и в его голосе Соломону послышалась легкая печаль, - Лотто. Много, сеньор детектив. Очень много. Но я вынужден к этому. Требование организации, сами понимаете. Поэтому я даже немного завидую вам.

Напоминание о собственном увечьи разозлило Соломона. Даже страх выкипел в мгновенье ока.

- Ведите! – приказал он, борясь с желанием схватить Пацци за ворот дорогой шелковой сорочки, - И прекратите это проклятое словоблудие! Иначе, клянусь всеми Соломонами Пять, сколько бы их сейчас не существовало, я забью все ваши лживые слова обратно вам в глотку!

- Нет причин для злости, сеньор детектив. И для спешки тоже.

- Человек, укравший меня, может сбежать! – рявкнул Соломон, - И вы говорите…

- Не может. Человек, укравший вас, находится в наших руках. Он попытался покинуть здание в самом начале штурма, но был перехвачен моими людьми. В данный момент он дожидается вас – и своей судьбы – надежно упакованный в автомобиле. Нет нужды в спешке, ему уже никуда не деться.

Соломону потребовалось пять секунд и несколько глубоких вдохов, чтобы взять эмоции под контроль. Но голос все равно предательски дрожал.

- И давно вы об этом знаете?

- Уже полчаса, - сеньор Пацци улыбнулся скупой и тонкой улыбкой ящерицы, - Надеюсь, вы простите мне нашу маленькую прогулку. Честно говоря, мне просто было любопытно. Я хотел показать вам экспонаты здешнего музея и посмотреть за вашей реакцией. И сделать выводы. О, считайте это моей маленькой платой за оказанную услугу. Выводы действительно интересны. Для преступника вроде меня.

- Лицемерный выродок!

- Не сердитесь, сеньор детектив, - Пацци вновь использовал свою скользящую улыбку, чтоб смутить Соломона и сбить его с толку, - Согласитесь, цена не столь высока. И, если вы сполна насладились прогулкой, мы можем покинуть это неприятное место. Если не ошибаюсь, здесь должен быть выход на пожарную лестницу…

Раздался скрежет металла, что-то хрустнуло – и в глухой прежде стене образовался прямоугольник неба. После давящего полумрака нейро-клиники оно показалось Соломону не грязным, как обычно, а удивительно прозрачным.

- Прошу, - Пацци сделал нарочито галантный жест в сторону ржавой лестничной конструкции, тянущейся вниз, - Вон и автомобиль.

Автомобиль действительно стоял внизу, не заметить его было невозможно. Роскошный черный «Фугатто» с непрозрачными стеклами, словно сошедший с киноэкрана, неподвижно замер на автостоянке. Механическая черная пантера с хромированной решеткой радиатора, ни единой пылинки на матовом лаке.

- Внутри, - лаконично сказал Пацци.

Больше Соломон его не слушал. Забыв про страх, он быстро спустился по скрипящей и пошатывающейся лестнице, не обращая внимания на острые чешуйки краски, царапающие ладони. Сердце грохотало в груди так, что грозило расколотить изнутри ребра. Соломон, не отрываясь, смотрел на автомобиль.

Там, внутри, его ждал человек, виновный в самом страшном преступлении. Укравший его, Соломона, и обрекший его на невыносимые страдания. Этот человек пожалеет о том, что он совершил. Очень серьезно пожалеет. Сперва он вернет украденное, а потом… Внутренности сладко заныли при мысли об этом «потом». Но заглянуть в салон Соломону очень не терпелось. Он хотел увидеть лицо нейро-маньяка в тот момент, когда тот увидит свою жертву. И он собирался запомнить выражение его лица надолго.

Не в силах сдерживаться, Соломон рванул на себя никелированную ручку «Фуггато». Задняя дверь распахнулась, но внутри было темно. Из просторного салона доносился запах хорошего табака и бензина – как из любого дорогого автомобиля. Соломон не мог больше ждать. Он решительно шагнул в темные недра, ощущая податливую мягкость кожаных сидений и бархат подголовников.

Протянул руку, пытаясь нащупать чужое тело. От сдерживаемого торжества руки слушались неохотно, скользя по мягким сиденьям. Наверно, со стороны он похож на голодного аллигатора, щелкающего зубами, пытающегося нащупать свою жертву.

Здесь. Он должен быть где-то здесь. Соломон продолжал шарить руками, но на поверхность сознания ледяной струйкой прыснула паникующая мысль. Пусто. В автомобиле никого нет.

Кроме одного парня, который забыл, что такое осторожность. Который забыл, что значит иметь дело с Мафией. Который…

- Располагайтесь поудобнее, - сказал сеньор Пацци. Он скользнул в салон следом за Соломоном и непринужденно уселся рядом. Его костюм отлично гармонировал с дорогими чехлами.

Гнев даже не успел придти. Вместо него пришло удивление.

- Что тут происходит? – спросил Соломон, уставившись на вице-капореджиме, - Здесь никого нет! Великий Макаронный Монстр, вы что, обманули меня?

Пацци поднял ладони в жесте нарочитого смирения.

- Никакого обмана, сеньор детектив. Я не из тех людей, что лгут. К тому же, я подтвердил, что являюсь уполномоченным членом организации и имею право говорить от ее имени. Никакого обмана. Совершенно исключено. Импоссибль!

Соломон вновь стал задыхаться. Салон «Фугатто» вдруг показался ему тесным склепом, а запах табака – вонью разложения.

- Вы предали меня! – крикнул он, надеясь в этой ярости найти источник сил для борьбы, схватить Пацци за податливую шею, сдавить, бороться за свою жизнь, - Вы сказали мне, что я получу то, что ищу!

- Не совсем так, сеньор, - улыбка Франчезко Пацци, регионального вице-капореджиме, стала текучей и мягкой, - Не совсем. Я сказал «Мы получим то, что ищем». Вы уже нашли более чем достаточно. Теперь и мы возьмем свое.

Соломон попытался оттолкнуть его, но Пацци был быстрее. В его бесшумно выскользнувшей из кармана руке оказался небольшой черный предмет, выглядящий больше как игрушка, чем как оружие. Этим предметом он аккуратно кольнул Соломона под ребра. Между ними хлопнула ослепительная сухая искра, и Соломон вдруг ощутил, как по всему телу снизу вверх течет обжигающая дрожь. Вокруг стало еще темнее, чем прежде. Тело вдруг стало чужим, предало его, стало безвольно сползать на мягкое сиденье. Сперва у него забрали душу, теперь и тело…

Из последних сил Соломон рванулся вперед, чтобы ударить плечом в запертую дверь.

Но стремительно густеющая темнота оказалась быстрее.