20.10.13, Мюнхен

Полулежу на диване, замкнув на затылке руки. Катя на винтовом стуле у компьютера, палец на мыши. Покусывая губы, двигает на экране текст.

– Завтра последний теплый день. А потом, между прочим, зима… – Вздохнув, сворачивает экран. – Зима, Глеб.

В окне соседнего коттеджа отражается красный вечерний луч. По-футбольному, в одно касание, перелетает в гостиную Яновских. Дрожит на потолке. Говорю:

– Напиши Майеру, что я отменяю берлинский концерт. – После паузы: – Что отменяю концерты вообще.

Катя на стуле делает пол-оборота. Молча смотрит на меня.

– Ну что ты глаза вытаращила! – Бросаю взгляд на Катю и меняю тон. – Напиши…

Катя открывает на компьютере почтовую программу.

– Ты будешь указывать причину?

– Обойдемся без причины… – Подхожу к окну. – Причина в том, что я больше не могу играть! Не могу, понимаешь?

– Знаешь, даже с болезнями бывает по-разному. Известны случаи, когда все проходило само собой.

Смеюсь громко и неестественно.

– Я репетировал вчера четыре часа – сплошная лажа. Ты слышала это бульканье? Слышала ведь: когда ты подходишь к двери, громко скрипит пол. А знаешь, почему скрипит? – Направляюсь к книжному шкафу и, отодвинув том Гете, двумя пальцами достаю фляжку. – Потому что от алкоголя толстеют. Я знаю все твои заначки.

– Я старая толстая пьяница. Если тебе от этого легче…

Она произносит это почти шепотом. Пристально всматривается в экран. Кладу Кате руки на плечи и прижимаюсь лбом к ее макушке.

– Прости меня. Ты не старая и не толстая. Но – пьяница.

Катя накрывает мои ладони своими. Смотрит на меня снизу вверх.

– Две недели я, Глебушка, к спиртному, считай, не прикасалась. Не заметил?

– Нет, потому что вчера от тебя несло.

Компьютер сигнализирует о получении почты. Катя касается мыши, и погасший экран загорается.

– Вчера я выпила, когда услышала твою игру… Письмо от Анны Авдеевой.

Я возвращаюсь на диван.

– К черту Анну Авдееву. Пиши Майеру.

– Она указывает свою девичью фамилию.

– К черту девичью фамилию.

– Смешная фамилия: Лебедь.

Провожу руками по лицу. Кожа вытягивается, как резиновая маска.

– И что же, интересно, пишет Анна Лебедь?

– «Дорогой Глеб, несмотря на прошедшие годы, надеюсь, ты меня вспомнишь. Уверена, что вспомнишь, хотя воспоминания твои будут, вероятно, не самыми приятными…»

– Не самыми. А стиль – просто тургеневский, вот дура.

– Сейчас… Было три замужества, но всё не удавалось родить ребенка… – Катя бросает на Глеба короткий взгляд. – Так. Выйдя замуж в третий раз, переехала в Ленинград. Родила девочку, зовут Вера… Вскоре после рождения Веры муж умер…

– Да зачем мне вся эта муть? В корзину!

– Подожди… У Веры начались проблемы с печенью, и недавно был поставлен диагноз: рак. – Какое-то время Катя продолжает читать письмо про себя. – Девочке тринадцать лет. Анна пишет, что она учится в музыкальной школе. Фортепиано. Удивительно способная…

Внимательно смотрю на Катю.

– Анна – моя первая женщина.

Катя продолжает скользить глазами по строкам.

– «После нашего расставания обращаться к тебе, наверное, неприлично, но я уже не думаю о приличиях. Хватаюсь за любую возможность…» Она просит о помощи, Глеб.

Удивительно способная. А для каких родителей их ребенок не способный? Пожалуй, только для моего отца.

– Что мы можем для нее сделать?

– Пока – ничего, но может понадобиться пересадка печени.

Я смотрю, как садовник закатывает тележку в сарай. Выйдя наружу, медленно стаскивает перчатки.

– Мы ей поможем, Глеб?

– Ты этого хочешь?

– Да.

– Тогда напиши ей, что поможем. Только от своего имени.