Эпилог

Автобус катил в Беловодье, привычно объезжая выбоины, и временами казалось, будто не шофер крутит руль, а сама машина, как умная лошадь, выбирает дорогу. Бабкин рассматривал золотую царскую бахрому над лобовым стеклом и думал, что он в последний раз потакает Илюшину, и лишь потому, что тот жертва маньяка.

Когда Сергей добрался до фельдшерского пункта, эскулап сидел на табуреточке за дверью, и глаза его были голубы и пусты, как у фарфоровой собачки. Бабкин сумел выжать из него, что несколько часов назад в помещение ворвалась очень толстая женщина. Его заставили сделать перевязку и уколы раненому, а потом, невзирая на сопротивление, погрузили в машину – на случай, если пациенту станет хуже, – и отвезли в больницу. Женщина не стала тратить время на местную старенькую больничку, а помчалась в районный центр. Бабкин понял из его рассказа, что, во-первых, толстуха гнала как сумасшедшая и добралась за немыслимо короткое время. Во-вторых, в приемном покое она завыла сиреной, подняла всех на уши, крича, что у нее смертельно раненый, а когда пациентом занялись врачи, прыгнула в машину и понеслась обратно. Несчастный фельдшер решил, что ножевая рана пациента – дело рук этой сумасшедшей. Он умолял ее остановиться и выпустить его, но та несла полную дичь про Марту Бялик, и он убедился, что лучше ему заткнуться.

«Мы не можем уехать, не попрощавшись», – твердо сказал Макар. Сдавшись, Бабкин стал искать телефон службы такси. Никакого такси, сказал Макар, ты не понимаешь, туда можно попасть только на автобусе; Бабкин догадался, что Илюшина напичкали лекарствами, и не стал спорить, чтобы тот не разволновался.

Ну, и что? Где волнение? Восседает впереди, как король, крутит головой по сторонам.

Гурьянова ждала их на пороге своего дома. Старуха тоже была здесь, заваривала чай из подозрительного вида травок. Бабкину показалось, что при встрече она хотела обнять их, но передумала (чему в глубине души он был только рад).

Травяной напиток оказался вкусным.

– Вы знаете, наверное, что у нас произошло? – Гурьянова разрезала теплый пирог, положила на тарелки.

– Германа вытащили рыбаки, – кивнул Макар.

Даже до большого города дошли слухи о том, что в Беловодье годами орудовал маньяк, убивавший приезжих. Бабкин молча слушал обсуждения среди медсестер и врачей, философски отмечая про себя, что года через три эта история изменится до неузнаваемости.

– В чудовищно изуродованном виде. Его как будто протащили через молотилку. На нем даже одежды не осталось!

– Что знает полиция?

– Марта рассказала, что столкнула его в воду, а плавать Герман не умел… ну, и вот.

Бабкин хотел спросить, что стало с Буслаевым, но удержался. Какой в этом смысл? Вряд ли они ответят правду.

В саду за открытым окном раздалось шуршание, и на подоконник вскочил черный кот. Бабкин чуть не облился чаем, Илюшин приветливо сказал «киса-киса» и бросил в чашку еще два куска рафинада.

– Это вы подговорили священника опознать в Карнаухове Федю Буслаева, а бродягу – заявить, что он видел его у реки? – без всякого перехода спросил он.

Женщины обменялись взглядами.

– Мы понятия не имеем, почему они это сделали, – искренне, как показалось Сергею, сказала Гурьянова.

– Сами были, простите за грубость, чрезвычайно изумлены, – поддержала Шишигина.

– И у вас нет предположений?

Старуха шмыгнула.

– Люди у нас тут хорошие…

– И что? – не понял Макар.

– И все.

Кира встала, чтобы долить кипяток в чайник. Две недели назад они с Глебом Яицким сумели по чистой случайности выяснить, кто отец Алексея Буслаева, а узнав, посмотрели друг на друга так, что обоим стало ясно: ни один из них до конца жизни никому не проговорится. Воркушин Викентий Алексеевич. Редкое имя: благодаря ему они его и нашли.

«Какой поднялся бы скандал, если бы узнали, что папаша Буслаева – бомж», – прошептал Яицкий. А Кира подумала, что Воркуша, должно быть, находил особое удовольствие в том, чтобы время от времени показываться Алексею на глаза и лишать его сна. Бросал ли сын ему подачки? Что-то подсказывало ей, что старый бродяга не взял бы у него ни копейки.

После случая с лодкой на Долгом озере Федя рассказывал ей, что когда он выбрался на берег, вокруг начали браниться и кричать; ему стало страшно, но пришел Воркуша, и все успокоилось. Это был первый раз, когда бродяга помог мальчику.

Шишигина проговорилась о фигуре, которую заметила на берегу в ночь убийства Карнаухова. Многие годы они считали, что ей почудилось, но теперь все встало на свои места. Воркуша действительно видел их, увозящих Буслаева; когда распространилась новость об убийстве и пожаре, он понял, что произошло, солгал – и тем самым второй раз спас внука.

– Запрет ходить на реку – ваших рук дело? – спросил Макар.

Шишигина довольно усмехнулась.

– Нам нужно было оградить Федю и Илью, – пояснила Кира, словно извиняясь. – У директора большие возможности воздействовать на родителей, и мы талдычили об опасности из года в год. Конечно, купаться в ней не разрешалось и прежде…

– …но табу это стало только при вас, – закончил Илюшин.

Кира кивнула.

– Неужели все послушались? – удивился Сергей, подумав про себя, что чихал бы на все предупреждения и запреты, будь он подростком.

– Что вы! Конечно, нет! Мальчишки иногда бегали туда тайком. Но не слишком приятно быть там, где погибли двое детей. У этого места сложилась дурная слава.

– Анна Козарь поспособствовала. – Старуха отрезала себе кусок пирога. – Разумеется, мы не сообщили ей, зачем это нужно, и когда она распространяла страшную легенду о мальчике Осе и страшных водяных щупальцах, то была уверена, что мы просто защищаем детей. Если подумать, так оно и было, поэтому лично я даже не испытываю стыда за содеянное.

– А за что испытываете? – спросил бестактный Илюшин.

– За Федьку.

Поговорили о том, зачем Карнаухову понадобился свой дом на окраине.

– Жегалин сказал, что до его участка не доносится шум города, – вспомнил Илюшин. – Значит, и с его участка тоже ничего не слышно. Это наводит на мысль, что они с Германом собирались устроить что-то вроде перевалочного пункта.

Киру передернуло.

– Пока я лежал в больнице, Сергей разузнал кое-что об обстоятельствах гибели Полины Карнауховой.

– Следствие было проведено халатно, – признал Бабкин. – Грабителями там и не пахнет. С другой стороны, я бы тоже не стал подозревать тихого сына-подростка… Кстати, Кира Михайловна, почему вы с Германом дали одинаковое объяснение исчезновению Карнаухова?

– Его отъезд – это было первое, что пришло в голову, – развела руками Гурьянова. – Видимо, нас обоих осенила одна и та же мысль.

– А мы решили, что вы в сговоре… – Макар вздохнул. – Ах, да, Кира Михайловна, мне нужно с вами кое-что обсудить.

Они вышли в сад, и кот, к облегчению Бабкина, увязался за ними.

Их не было долго. Старуха несколько раз вставала и выглядывала в окно, а когда они вернулись, метнула негодующий взгляд на Макара – у Гурьяновой покраснели глаза, словно она плакала. Сергей подумал, что вряд ли виной тому Илюшин, скорее, сильный ветер с реки.

На обратном пути Макар посматривал на Сергея как-то странно, и Бабкин не выдержал:

– Ну? Чего косишься?

Илюшин помолчал.

– Ты иди на станцию, а я кое-кому позвоню и догоню тебя, – сказал он наконец, явно приняв какое-то решение.

– Неужели раскошелишься на такси? – съязвил Сергей.

Макар не ответил, и это тоже было странно.

– Эй! Все в порядке?

– Да-да, – рассеянно отозвался тот. – На такси согласен.

Конечно, нельзя посвящать его, говорил себе Илюшин, глядя на играющих под липами детей. Вопиющее нарушение профессиональной этики, а если забыть про этику, то бессовестный обман; помимо того, что Сергей никогда бы не согласился, преступно вешать на его честные плечи такой груз. Хорошо быть лживым и беспринципным человеком, подумал он и достал телефон.

– Здравствуйте, Иван Борисович. Да, мы его нашли. Подождите, подождите! Мне не хотелось бы обнадеживать вас раньше времени… нет, дело не в этом… он глубоко нездоров. Я не специалист, но умственная отсталость налицо… вплоть до того, что он называет себя чужими именами и плохо помнит, что с ним случилось. В этом городе есть кому о нем позаботиться, поэтому… Подумайте, нужно ли вам… Взвесьте… Иван Борисович, вы должны хотя бы познакомиться с ним, прежде чем принимать решение. Конечно, должны! Ну, как хотите, я вас предупредил. Что? Нет, его привезет к вам женщина, которая заботилась о нем все эти годы. Ее зовут Кира Михайловна.

Убрав телефон, он посмотрел вслед Бабкину.

Вот и отлично. Гурьянова не будет вечно держать парня взаперти, а за рекой ему нельзя оставаться. Если она решит, что Оводову можно доверить Федю, тот позаботится о нем. Оформит опекунство, пользуясь деньгами и связями… Пусть Малой живет под присмотром, в домике среди леса, как он привык.

Время безнадежно упущено, сказала Макару Гурьянова, он не станет нормальным в общепринятом смысле. Может, это и к лучшему для обоих, ответил Макар, ваш Федя не будет помнить, что он совершил, а Оводов забудет, что отказал в помощи осиротевшему мальчишке.

Илюшин поднялся и неторопливо пошел к станции.

– Где машина? – издалека крикнул Бабкин.

– Я посмотрел расписание, – невозмутимо сказал Макар. – Ближайший рейс через десять минут, так что все отлично складывается и без такси.

Дюжина автобусов, отличавшихся только номерами маршрутов, выстроилась в ряд. Поодаль курили шоферы, все как один в зеркальных солнечных очках, и казалось, что Беловодье не в двух часах езды, а где-то далеко-далеко отсюда.

– До встречи! – попрощался с водителем Илюшин.

– Типун тебе на язык, – буркнул Сергей и демонстративно твердым шагом направился к стоянке желтых машин.

Он опередил Илюшина, и потому, когда Бабкин на ровном месте споткнулся и встал, тот в первую секунду решил, что они что-то забыли в автобусе. Сергей обернулся с видом восторженным и враз поглупевшим, провожая взглядом молодую женщину в длинном платье. Илюшин понимающе усмехнулся. Но когда женщина поравнялась с ним, из его головы вылетели все шутки, которыми он собирался изводить Бабкина до конца пути.

Она была очень красива. Это была не та красота, которая на мгновение заслоняет собой весь мир, а та, из-за которой на мгновение кажется, что весь мир состоит из красоты. Она мимолетно улыбнулась Макару, и с внезапно сжавшей сердце тоской он понял, что это не ему, а от избытка жизни и радости, рвущейся из нее, что она, должно быть, даже не увидела его, как не видит по-настоящему пассажир поезда, всем сердцем стремящийся домой, тех, кто остался на платформе; они бродят в трех шагах за стеклом вагона, бесконечно далеки от него.

Возле автобуса, который привез Макара с Бабкиным, она остановилась и крепко ухватилась за поручень, словно боясь, что уедут без нее.

– Соня! Ты идешь?

Ее ярко-рыжая подруга бежала от привокзальных касс, размахивая билетами.

Женщина села у окна. И все время, пока пробирался на водительское место пожилой шофер, помахавший кепкой им на прощание, пока автобус выползал со станции, а в его пыльных стеклах неторопливо проплывали волнистые дома и облака, она смотрела на Илюшина все с той же удивительной полуулыбкой, как будто обещавшей, что все будут счастливы, и каждый обретет свой дом, и что будет сад, и яблоки в саду, и небо над рекой, а под небом все те, кто ушел, потому что жизнь, некоторым образом, никогда не кончается.