В начале восьмидесятых группы первой волны панка претерпевали изменения, адаптировались и развивались. Классические первые три альбома Stranglers довели их угловатый, построенный на мощном басе саунд до максимума. Их четвертый альбом The Raven был больше прог- и поп-роковым и оставался самым любимым альбомом фэнов на протяжении нескольких лет. Альбом 1981 годаThe Gospel According To The Meninblack был чем-то абсолютно другим. В нем пелось о пришельцах и НЛО, а музыка была самой странной из всего ранее ими сделанного. Альбом не очень хорошо продавался, но все же выдержал проверку временем. Позднее, в том же году, Stranglers выпустили шестой альбом La Folie с их самым большим хитом «Golden Brown», и группа оставалась финансово успешной на протяжении всех восьмидесятых и далее.

Это был почти конец для Buzzcocks. Поток их хитов иссякал, и после их третьего альбома A Different Kind Of Tension в 1979 году они собрались снова, чтобы записать четвертый. Однако серия из трех синглов, на которых они извратили и вдоволь поиздевались над форматом, выпущенная в 1980 году не имела успеха, и Пит Шелли, записывавший демо с продюсером Мартином Рашентом, решил начать сольную карьеру. Первым его синглом стала его старая вещь «Homosapien», переделанная в стиле современного электропопа. Его соло-карьера так и не принесла ему коммерческого успеха, хотя реформированные в наши дни Buzzcocks по-прежнему играют потрясающие живые концерты и периодически выпускают альбомы, на которых их магия остается нетронутой.

Clash, несмотря на многие происшествия, хаотичные, инстинктивные решения, оставались одной из величайших групп в мире. «Тройник» 1981 года Sandinista ругали за то, что он был слишком длинным и раздутым, хотя он и содержал много скрытых жемчужин. Хотя большие американские гастроли и понимание американской культуры сделало их популярными по ту сторону Атлантики, что отразилось на их следующем альбоме 1982 года, Combat Rock, ставшим их самым большим бестселлером наряду с изданным в Америке синглом «Rock the Casbah», автором которого был ударник группы Топпер Хэдон. И когда они, казалось, завоевали Америку, из группы ушел Мик Джонс. Clash в свою очередь обновили состав, который, несмотря на отличные живые выступления, записал самый их слабый альбом Cut the Crap в 1985 году. Из оригинального состава на альбоме присутствовал только Джо Страммер, что было вызвано странным продюсерским решением, превратившим бунтарскую музыку Clash в электронную поп-жвачку. Выделялся только сингл «This Is England», и то только благодаря великолепному тексту Джо и замечательному вокалу, поднимающему песню на максимальную высоту; остальные песни звучат хорошо лишь на концертных бутлегах тех времен. Тем временем Мик Джонс нашел свою золотую жилу и продолжил движение вперед с Big Audio Dynamite (куда вошел и его старый приятель Дон Леттс), смешивая электро с зарождающимся хип-хопом, сэмплами из кинофильмов и футуристичным рок-н-роллом.

Джа Уоббл ушел из Public Image Limited, а Джон Лайдон записал еще один альбом с Китом Левином, наполненный перкуссией Flowers Of Romance, после чего Левин так же покинул группу. PiL продолжали свое существование и в восьмидесятые, но несмотря на такие большие хиты, как «This Is Not A Love Song» и «Rise», они постепенно отходили от своего статуса злободневной группы, которым они обладали в конце семидесятых.

Damned продолжали свой извилистый путь. После возвращения с третьим альбомом Machine Gun Etiquette, несколько вещей с которого стали хитами, они выпустили свой The Black Album в 1980 году и спустя два года Strawberries. Удивительно, но у Кэптена тоже случился хит в том же самом году. Им стала шизофреническая обработка песни группы Rogers and Hammerstein «Happy Talk». В середине восьмидесятых к ним пришел запоздалый коммерческий успех благодаря хит-синглам, таким как «Grimly Fiendish» и в особенности «Eloise». К тому времени у руля группы стоял Дэйв Вэниан, и они стали фаворитами гот-сцены отчасти благодаря вампирскому облику Вэниана, который он придумал десятилетием ранее.

Stranglers заработали репутацию наркоманов. В нашем поколении мы были одними из первых, кто серьезно подсел на героин. Для нас героин стал одержимостью. Изначально все это началось с идеи употреблять его каждый день и посмотреть, какой из всего этого получится альбом. В результате получился Meninblack, который вообще был из другой оперы. Я думаю о Meninblack как о ребенке-уроде, которого я люблю. Это был опасный период, о котором я не люблю вспоминать. Мы попали в замкнутое пространство, и, к счастью, нам удалось выбраться обратно на главную дорогу. Сейчас я рад, что нам удалось выбраться из всего этого целыми. Это самый ужасный наркотик в мире. На несколько лет я бросил занятия карате, но, к счастью, у меня была возможность снова начать и сфокусироваться на этом. Я никогда не кололся; я его курил и меня нормально вставляло. Я бы никому не рекомендовал героин. В этом нет никакого гламура. Мы помогли друг другу выбраться из этого.

Мы увлекались разными вещами, в том числе и оккультными. Помню как-то ночью, когда мы были в Чиддингфолд, Дэйв вызывал духов — он общался с парнем, который был чернокнижником или что-то вроде, и другой чувак, зашедший к нему, поседел за одну ночь. Дэйв может рассказать вам о том, что он вызвал какого-то демона. Не знаю, правда это или нет. Есть вещи за пределами нашего видения; есть измерения, могущие быть за пределами нашего восприятия.

Там существует интересный мир, где многое можно исследовать, обсуждать и писать об этом. Не могу вспомнить ни одной простой песни в нашем творчестве. (Смеется.) Мы четверо интересовались очень многими вещами и до сих пор интересуемся. Ты об этом пишешь, и если некоторые люди начинают интересоваться ими благодаря нашей музыке, значит мы сделали им услугу. Жизнь коротка. Можно, конечно, изучать и свой пупок, но помимо этого существует огромное количество интересных вещей на этом свете.

Пит Шелли писал песни о любви, а мне хотелось писать о других вещах — Рэй Дэвис из Kinks вдохновлял меня, выросшего на улицах среди бедноты. Два наших стиля совпали естественным образом. Если бы я учился с ним в школе, то Пит не был бы одним из тех ребят, с которыми я тусовался. Я бы посчитал его чертовым дрочилой! (Смеется.) Но есть и сходства. Мы с ним посидели во многих пабах за эти годы — Пит умеет бухать, это точно!

Мы записали первый альбом Buzzcocks и Love Bites, а на третьем A Different Kind Of Question пришло время сделать что-то другое.

Мы пошли в направлении темноты. Мы всегда писали необычные песни вроде «Moving Away From The Pulsbeat», «Fiction Romance» и «Anatomy», которые не были похожи на типичные вещи Buzzcocks — «Pulsbeat» была на тот момент очень экспериментальной — а еще би-сайды, например, такие как «Why Can't I Touch It», которая была очень грувовой вещью. К моменту выхода третьего альбома мы уже раза три объездили весь мир и естественным образом нам хотелось двигаться дальше. Безумное время. Мы постоянно были в разъездах, было много вечеринок — нас тогда просто разрывало! Трудно удерживать все это в куче.

EMI купили United Artists, и люди там постоянно менялись. Мы не понимали, кто нами занимается. Казалось, никому это не интересно — нам приходилось объяснять, кто мы такие снова и снова. Мы написали эти три песни и думали, что сможем выпустить их тремя синглами. Мы пошли в студию и записали их как демо. Мартин Рашент куда-то уехал, и мы записали их с Мартином Ханнетом, и они вышли в Америке двенадцатидюймовым синглом. Все эти песни вышли здесь синглами — отличные песни, только некоммерческие. Панк умирал, и песни становились мрачнее. Люди предпочитали другую музыку.

После этих синглов мы вернулись в студию записывать альбом. Мы ждали возвращения нашего продюсера Мартина Рашента, и, казалось, что пришел конец всему. Мы чувствовали, как над нами сгущаются тучи, и мы с Питом тусовались со множеством разных людей, были разные напряги. Они с Мартином Рашентом пошли в студию, чтобы поработать над его песнями. Он воспользовался электронными примочками и записал Homosapien. Он написал письмо, в котором говорилось: «Я покончил с группой», — и все здорово на него разозлились. Он просто должен был позвонить — мы бы его поняли после пяти лет, проведенных вместе! Мы долгое время не разговаривали — это было плохое ощущение. Странно, но именно я никогда не покидал группу!

Но это было и облегчением в некотором роде. Мы месяцами гастролировали по Америке — наркотики, женщины, отсутствие сна. Нам было лишь по 26, когда группа распалась, но за этот короткий срок мы сделали очень многое. Мы постоянно были в разъездах — мы отыграли 32 концерта в Англии, тогда как все остальные играли не более 15. Мы никогда не останавливались и вот результат.

Мы как-то попали на запись «Bankrobber» Clash в Манчестере. Я и Пит Гарнер и Сай Уолсонкрофт были в Гранби Роу в городском центре Манчестера.

Мы просто гуляли. Мы даже не знали, что они там, мы просто услышали барабаны. Игра прекратилась, и кто-то сказал: «Вы чего там делаете? Входите, входите!» Страммер писал текст рядом с часами своего деда. Он был в шляпе федора и щелкал пальцами в такт часам. Пол Саймонон спросил: «Какой фильм вам больше всего нравится?» Майки Дред там тоже был — это была абсолютная случайность — мы познакомились с их роуди, Джонни Грином, который подарил нам их лонгплей, и мы чуть не поссорились, споря о том, кому из нас троих достанется диск. Кажется, мне досталась пластинка, а Питу конверт от нее. (Смеется.)

Я разлюбил Clash после Give' Em Enough Rope. Мне нравился первый лонгплей, но только не второй. Я был тогда слишком молод, чтобы понимать, что он рассчитан на американский рынок. Clash подсадили меня на регги — во времена панк-рока эти два направления шли рука об руку, не так ли? Для меня это было так важно.

Важным в Clash было то, что продолжительность жизни группы была особенно не важна. Большинство групп, что мне нравятся, жили естественной органической жизнью лет семь-восемь: The Smiths, Led Zeppelin. Когда люди слишком долго держатся на сцене, они разрушают собственный миф. Есть несколько исключений. Но всем остальным лучше было бы остановиться пораньше. Есть возможность — используй ее и сваливай на хер с дороги.

После распада Clash Мик маялся без дела. Я зашел к нему и спрашиваю: «Мик, и что ты собираешься делать? Ты же не собираешься стать молочником?» Лео Уильямс был бас-гитаристом, вот вам уже и две трети группы — а если вы White Stripes, то это целая группа получается! Он берет Лео, берет Топпера на какое-то время, но по определенным причинам все это не срослось.

Как-то вечером мы были в клубе: я, Мик и Лео. Мик смотрит направо, а там Лео. Смотрит налево, а там я. «Ну, похоже есть группа», — говорит он, и в следующий момент предлагает мне место в группе, а я ему говорю: «Мик, я не умею ни на одном инструменте играть». Он говорит: «Да ладно тебе, Дон, это же панк». А я говорю: «Есть у меня парочка идей в рукаве». Я заморочился с сэмплерами, посмотрев фильмы. Кажется, мы стали первой группой, у которой был хит, засэмплированный в «e=mc²». Я не умел играть ни на одном из инструментов — это был панковский способ создания и воссоздания звука. Я не писал особенно много текстов. Большую часть текстов мы написали вдвоем с Миком. У меня был более кинематографический подход, больше в стиле Ника Роега, более абстрактный. Именно люди, наименее сведущие в искусстве, придумывают самые интересные вещи. У них нет ограничений. Меня всегда окружали люди, умевшие играть на инструментах, но их идеи никуда не годились.

Я выходил на сцену с BAD, с этими клавишами, на которых куча разноцветных наклеек, и мне было наплевать на всех! Я поднимал клавишные и показывал их публике, как бы говоря: «Если у вас есть яйца, выходите и сделайте то же самое!»

Первый тур Public Image случился из-за того, что Warner выпустили Metal Box как Second Edition. Они сказали: «Ребята, вам нужно прорекламировать это». И в следующий момент у нас уже есть долбанный тур-менеджер и мы уже находимся в сраном туре. А мы сделали так: остановились в Нью-Йорке, отыграли концерт в Палладиуме, потом организовали следующий, потом следующий и так далее, и это здорово их разозлило! После Палладиума мы отыграли в Гилдерсливс, в этом притоне Ангелов Ада в Бауэри. Это был отличный, убойный концерт.

Все это становилось скучным. После выхода Metal Box мы отыграли концертов пятнадцать за два года, но ни одного в Англии! У нас не было менеджмента, дела шли ужасно, сделки были дерьмовыми, деньги уходили. Много лишних людей крутилось вокруг группы. Пришло время соскакивать.

Я употреблял траву, и порошки, и колеса еще до PiL. Еще я серьезно бухал — нельзя жить такой жизнью, когда ты постоянно в дороге. Я никогда не придавал этому особого значения. Терпеть не могу, когда все эти селебрити начинают ныть, будто бы это базовый ход в этой игре, иметь проблему. Это просто незрелость относиться к таким вещам безответственно. Эта проблема имела быстрое развитие — я употреблял наркотики, много пил, каким-то образом функционировал, и внезапно все это достигло стадии, когда я не мог работать и был полной развалиной.

Я перестал пить и употреблять наркотики и, в конце концов, получил работу машиниста в метро. Займитесь делом! Это стало одной из лучших вещей, которые со мной случились.

Мы записали еще одну пластинку Flowers Of Romance. Мы не искали замену Уобблу, который ушел из группы. Теперь в группе были я, Джон и Дженет Ли — я оставался единственным, кто хоть как-то умел играть на инструментах. У меня была привычка ходить вокруг и находить всякие странные инструменты, вроде этих акустических скрипок и сопрано-саксофонов. Был еще такой странный бамбуковый инструмент, который я использовал на «Hymie' Hymn» — Ричард Брэнсон купил несколько таких на Бали и дал мне один. Мы пошли в Мэнор Студио, и у нас было три недели студийного времени, что было большой удачей.

Пластинка вышла очень, очень разрозненной. В сингле «Flowers Of Romance» нет гитары — только контрабас и барабаны. Мы записали бэкинг-трек и стали заниматься компьютерным микшированием, потому что это интересовало Джона. Он записал на этом треке саксофонное соло — он не умел играть, и получилось то, что получилось. Я сказал: «О'кей, мы можем это использовать». Получалось очень экспериментально. Будто документальная хроника о том, как я знакомился с другими инструментами, и запись кого-то, кто вообще не умеет играть ни на каких инструментах. Я придерживался мнения о том, что детский рисунок может быть таким же классным, что и рисунок Ван Гога. Я использовал неумение Джона для артистической выгоды. В то же самое время я понял, что иду в другом направлении.

Я всегда считал альбом недоработанным, но он все же выдерживает проверку временем. Я всегда чувствовал, что мне следовало больше использовать гитарных партий на нем. Можно было сделать больше, но я не сделал.

Мы очень серьезно относились к критике. Люди говорили, что мы одномерная панк-группа, и поэтому мы включили в Machine Gun Etiquette вещь «Just Can't Be Happy Tonight» и долгое вступление к «Smash It Up». Мы поняли, что это было хорошо воспринято, и когда дело дошло до The Black Album, мы снова использовали творческий подход. Мы поехали в Рокфилд и записали очень интересно звучащий альбом.

The Black Album был альбомом Дэйва. Снова было много экспериментов, и мы обнаружили себя в первых рядах движения готов. Девчонки отлично выглядят в готических прикидах. Что плохого в готах? Они охренительные!

В случае со Strawberries была идея записать гаражный альбом. Мы ходили на концерт Chocolate Watch Band и других групп, которые нам нравились. К тому же это снова была музыка, которая нравилась Дэйву. Он гаражный гуру, и я имею в виду настоящий гараж, а не Джей Ло! (Смеется.)

В защиту своей сольной карьеры (Безумный смех.) могу сказать, что у меня собралось где-то пятнадцать песен, от которых отказались Damned — они были слишком сахарными. Короче, я подумал: «Ты их либо выбрасываешь, либо записываешь их сам». Если ты чистильщик сортиров и у тебя никогда не было чертовых денег, ты используешь все, что возможно!

Моя тогдашняя подружка, Кирсти, слушала New Music, группу, которая пела «Living By Numbers».

Она сказала: «Сходи на них в Фэйрфилд Холлс». Я сказал: «Я знаю, как туда бесплатно вписаться. Мы не будем платить за вход». В общем, мы прошли бесплатно и посмотрели концерт. Она сказала: «Парень просто гений». Я говорю: «Ладно, как скажешь». У нее хорошо подвешен язык, и мы прошли за кулисы.

Она потащила меня с собой и познакомила с вокалистом Тони Мэнсфилдом, который потом стал меня продюсировать.

Я очень много работал над продвижением «Happy Talk» и «Wot», летал по всей Европе и не мог работать с Damned. «Happy Talk» добавили в альбом только потому, что не хватало одной песни — я взял ее с альбома моих родителей South Pacific. Мне не хотелось выпускать ее синглом, но она потом стала Номером Один в чартах. Джон Пил считал, что она замечательная — он стал первым диджеем, кто ее поставил в эфире.

Когда я присоединился к Banshees, их видение того, что они хотели делать, оставалось прежним, что и показал следующий альбом.

Изначальные демо «Christine» и других песен были другими по подходу. Я привнес в них целую кучу вещей, под впечатлением от прослушивания которых находился. В отличие от Джона и Кенни я играл во многих группах. У меня была куча идей, помимо Banshees, а у них это была первая группа. Да и в любом случае у нас с Робертом Смитом были разные источники вдохновения, и мы играли каждый по-своему. Потом пришел Джон МакГеок и присоединился к сессиям Kaleidiscope. Самым первым пришел Стив Джонс. Я его видел недавно, и он ничего не помнит о сессиях Kaleidoscope, и я ему говорю: «Ты был супер!» Он сыграл в «Paradise Place» и «Skin» — он внес туда этот нереальный звук гитары Gibson, и это было круто. Это также внесло в процесс записи новое измерение. Сьюзи и Стив вносили свои идеи, а я в процессе добавлял партий ударных в треки.

Потом мы записали демо песни «Happy House» и би-сайд «Drop Dead» и «Celebration» — все это делалось с МакГеоком. С Джоном мы обрели новый голос. Он занимался группой Magazine. Северин видел их выступление, и мы все вместе постарались отговорить его от этой затеи. Такие люди, как Кит Левин и Джон МакГеок определенно слушали друг друга, хотя я не уверен, кто к кому прислушивался. Манера игры Джона тоже добавляла что-то новое. Мы записали альбом в студии, и когда мы начали играть вживую, все стало складываться. Когда мы писали песни для следующего альбома Ju Ju, мы уже достигли пика телепатии. (Смеется.) О таких моментах можно только мечтать, и я счастлив, что я это испытал.