В школе я постоянно слушал поп. Мои родители сводили меня на концерт Beatles, но я мало что об этом помню. Я был совсем мелким. Это случилось в Маргейт Уинтер Плейс в начале 63-го — концерт проходил до того, как они стали знаменитыми. Я помню два выступления, включая одно для детей и родителей ранним вечером, когда зал еще не был слишком полон.

Мне всегда нравились чарт-синглы. Первым, который я купил, стал сингл Hollies, однако мне всегда нравилась музыка с более резким уклоном, и помню, тогда я стал слушать Kinks. Я не мог бы объяснить вам, что именно мне в них нравилось.

В 1964-м я оказался в Манчестере, ошивался в Стокпорте и Читэм Хилле. Я присоединился к группе с названием Rockin Vicars. Мы играли по всему городу — Олдхэм, Эштон. Мы ходили в Twisted Wheel, но никогда там не играли. Мы также играли в клубе Cavern, том, что в Манчестере, который сейчас похоронен под этим сраным отвратительным торговым центром. Манчестер был отличным местом. Вроде Ливерпуля. Там было много групп. Мы были знакомы с Hollies, Herman's Hermits. Мы все тусовались в том музыкальном магазине, где продавались гитары, что на Оксфорд-стрит, в Барретс. Мы выступали с Manfred Mann. Rockin' Vicars всегда шли первыми за исключением одного случая с Hollies — это долгая история, но наш барабанщик преуспел в том, чтобы стать полным мудаком и проломил вокруг себя сцену, после чего рухнул в образовавшуюся дыру! (Смеется.) Это был урок, после которого вы бы подумали, что он чему-то научился, но я боюсь, что это не так!

Beatles оказали огромное влияние на большинство людей в середине шестидесятых и определенно на меня. Моя мама фанатично тащила меня в Джоунс Брос на Холлоуэй Роуд и после быстрого прослушивания в наушниках или музыкальной будке неслась к прилавку и покупала пластинку.

Когда вышли их фильмы и в особенности Help!, Beatles стали для меня волшебными. Их шалости открыли целый новый мир для сумасбродных поп-исполнителей и без сомнений сделали возможным существование фигляров вроде Monkees. В начальной школе я придумал собственную «группу» с названием Tigers. Во мне до сих пор живо то волнующее воспоминание о том, как я бегал по игровой площадке, преследуемый всеми девчонками, потому что я был «поп-звездой».

Rolling Stones были общепринятым антидотом к Beatles, и мне они также нравились. Даже когда я был еще ребенком, мне нравился более агрессивный, рисковый, криминальный, наркоманский образ, окружавший Stones. Образы Ангелов Ада в Алтамонте только укрепили это и поместили их в моем юном сознании рядом с такими людьми, как Джими Хендрикс, который всегда выглядел абсолютно инопланетным и очень крутым. Когда он появлялся на ТВ, у него всегда был такой вид, что ему совершенно наплевать на все, аура, которую Джей Джей Бернел попытался воссоздать в некоторой степени несколькими годами позднее.

Мой интерес к Doors пришел позже, хотя я был в Париже на школьной экскурсии не более чем в нескольких сотнях ярдов от дома на рю Ботрелли, где 3 июля 1971 года умер Джим Моррисон — буквально камнем можно было добросить от нашего отеля.

Beatles подтвердили политический элемент в музыке. Джон Леннон заставил меня понять, что ты мог иметь право на собственный голос. До этого ты должен был получить университетское образование или изучать философию, чтобы иметь собственное мнение, а у меня всегда были собственные суждения по разным вопросам, но меня постоянно затыкали. Леннон помог мне понять, что мое собственное мнение было так же ценно, как и чье-либо другое.

У нас было полно пластинок: «Wooden heart» Элвиса, много Чарли Дрейка и Бернарда Гриббинса! Я вырос вместе с Beatles, Stones, ранними Who и Бобом Диланом. Была у меня знакомая девчонка, жившая через дорогу, и у нее был первый альбом Дилана, у моего приятеля был первый альбом Beatles, и это были первые реальные пластинки, которые я услышал. Через пару домов от меня жил мой кузен, который был тедди-боем, и он слушал Литтл Ричарда и Элвиса — настоящий хороший рок-н-ролл. Когда мне было четырнадцать, я стал слушать Velvet Underground — психоделические вещи.

Я был немного модом. Помню, ходил на Бель Вью в Манчестере и видел людей с надписями «The Who» на куртках. Это было в 1965-м. Это казалось удивительным, и мне всегда хотелось иметь скутер. Тауншенд разбивал гитары, а Stones и Beatles говорили тебе такие вещи, которые не услышишь от папы с мамой — такая субкультура была тогда.

Мне казалось, что быть в группе, это слишком сложно. Мне нравилось состоять в уличных бандах и влипать в неприятности в районах типа Расхолма и Брэдфорда в Манчестере, а потом в Ардуике, и это казалось мне настоящим. Помню, как шел по улице в кожаной куртке, и люди кричали мне вслед всякое. Если ты странно одевался на тех улицах в те дни, то можно было нарваться на неприятности. Такие вещи закаляют. Что-то вроде Coronation Street: очень по-северному, где ты всех соседей знаешь и влетаешь в неприятности, разбивая стекла в окнах, — все это заставило меня по-другому отнестись к политике, собственному окружению и разочарованиям в жизни.

Когда я вернулся домой в Лондон из Парижа, как раз начались шестидесятые. Я ходил в клубы, и как раз Rolling Stones становились все более популярными. Я в них влюбился и стал следовать за ними повсюду — меня прозвали Чарли Стоунз. Мне довелось познакомиться с Брайаном Джонсом; ему понравились мои обувь и одежда. Я выглядел вроде как битник. У меня были такие зеленые сандалии, которые я покрасил краской для обуви, и они его прикололи.

Stones играли в клубе Кена Кольера, 51 Club. У них каждую неделю был вечер r'n'b, кажется по пятницам. По воскресеньям они играли в Richmond Railway Hotel, потом они играли по молодежным клубам по всему Лондону. Я ходил на них, когда мог — достаточно часто, раза три в неделю. Когда они прорвались на вершину, я видел их в Tooting Granada, в кинотеатре. Я и мой приятель купили билеты на передние сидения. Они вышли, а три четверти аудитории были молодые вопящие девчонки, и все вскочили, танцуя на месте. Эти девчонки настолько сходили с ума, что кувыркались через сидения, и мой приятель застрял между ними и сломал ногу.

После Stones я подсел на Pretty Things. Все эти клубы имели, по крайней мере, одну группу-резидента, вроде Джона Майалла в Marquee — тот клуб был все еще ориентирован на джаз. Никогда не забуду свой поход в 100 Club, когда там выступали в рамках тура Kinks. «You Really Got Me» прыгнула в чарты — они там были обычной группой-резидентом. Нас пришло около сотни человек и вдруг, откуда ни возьмись, там уже триста визжащих девочек, вот так вот.

Я был уличным музыкантом. Играл фолк-музыку летом. Ездил на юг Франции или в Испанию со своими гитарами и играл на круизных судах, курсирующих между Испанией и югом Франции. Я плавал в Сан-Тропе, пил испанское шампанское по четыре фунта за бутылку. Мы играли все подряд. Никогда не забуду, когда я первый раз играл в Ницце. В моей шляпе оказалось столько денег, что ее после этого можно было выбрасывать.

Это был потрясающий период. Мы постоянно что-то открывали: ощущение от первого прослушивания «Not Fade Away» Stones было невероятным. Боже, это было разнузданно электрически! Когда мне было пятнадцать, я ходил в Marquee и видел всех: Yardbirds, Who, группу Стива Уинвуда, в которой он играл до Traffic. И я очень любил Graham Bond Organisation. Они были другими, немного джазовыми — у них не было гитары, в основном орган. Великолепно.

Я ходил туда сам по себе. Я стал членом клуба. Там было очень цивильно. Я не пил и не принимал наркотики. Я просто стоял и слушал музыку. Я никогда ни с кем не разговаривал. Я был очень молодой. Когда там играли Who, я надел черный свитер с горлом, сделал их лого из фетра и приклеил его к нему.

Мальчишкой я торчал от Stones и Yardbirds, потом от Who, но также я любил и блюз — Джон Майалл, Питер Грин. Это заставило меня обратить внимание на американских музыкантов и подумать: «Кто это пишет? Откуда это?»

Я побывал на живых выступлениях многих музыкантов. Я видел Джона Ли Хукера в Starlight Ballroom в начале шестидесятых. Его разогревали Savoy Blues Band, игравшие свои вещи, потом вышел Хукер и порвал зал. И как играл Би Би Кинг в Альберт-холле! У него была отличная группа на разогреве — по-моему, это даже был Fleetwood Mac Питера Грина.

Я состоял в фан-клубе Animals и фан-клубе Kinks, когда был совсем мелким. По субботам я ходил на Чейн Уок и стоял напротив домов, где жили Мик Джаггер и Кит Ричардс. Как-то мы стояли там одним субботним вечером, глядя через ограду — это был дом Мика Джаггера — и он подошел к окну, а кто-то закрыл жалюзи. Мы пошли к следующему окну, и они закрыли и его. И тогда мы шли к дому Кита. Вот чем мы занимались по субботам, а потом шли на Карнаби-стрит.

В школе я играл в группах. У меня была группа, назвавшаяся Knox, и Nightriders, и Renegades, когда мне было четырнадцать-пятнадцать — мы играли r'n'b каверы. В школе я был тедди-боем. У меня был начес на голове. Я видел Beatles по крайней мере однажды, пару раз видел Stones — я видел их в Гамоне, в Уотфорде. Тогда были такие сборные туры, где выступали шесть или восемь групп, и мы ходили на все эти группы — там были тысячи человек в зале.

Мы ходили посмотреть, как Скриминг Лорд Сатч вылезал из гроба. Я даже видел Джими Хендрикса, когда он играл в верхнем зале в Мэнор Хаус в Лондоне. Мы думали, что это будет не очень, и колебались, а в результате это было, типа, Боже! Было очень громко, он играл вещи вроде «Hey Joe» и дилановскую «Like A Rolling Stone».

В середине шестидесятых мы играли в молодежных клубах, на совершеннолетиях, свадьбах. Я был вокалистом и гитаристом, и мы играли в группе из четырех человек с еще одним гитаристом. Мы были всего лишь маленькими пацанами и делали всю эту работу. Мы играли кучу всего, в основном то, что было в чартах в те времена. Мы прекратили играть, чтобы сконцентрироваться на наших экзаменах, потом я пошел в арт-школу и снова начал играть в r'n'b-группах. Там было столько гитаристов, что мне пришлось переключиться на клавишные на несколько месяцев, поскольку клавишников недоставало. Затем я переехал в Бристоль в 1965 году. Мне не очень нравилась музыка в тамошних r'n'b-группах.

Потом несколько лет я жил в Эдинбурге. Некоторое время я жил за счет моих картин — денег особо не было, но картины продавались, и я жил с них. В Эдинбурге было хорошо: я работал в театре в качестве официанта и еще готовил. Там можно было кого угодно встретить. Я видел Майкла Элфика, Стивена Ри, позже я встретил Робби Колтрейна, кого-то из Скаффолд, и Майка Рэдфорда, режиссера.

Who на Top Of The Pops. Rolling Stones, кое-что из Beatles были музыкой, которая мне нравилась. Я родился в Кингстоне, недалеко от Лондона. Первыми пластинками, которые у меня появились, были Дэйв Кларк Файв, Сэнди Нельсон и кое-что из джаза.

В те дни на радио крутили много джаза — тогда это было коммерческой нормой, крунеры и джаз. Тогда еще не было Радио Один и Радио Два. Не слишком многое происходило. Помню, мы читали о рокерах и модах в газетах. Помню, мы ходили на местную ярмарку и сотни ребят приезжали на скутерах. Это не было чем-то, что могло на меня повлиять; я был слишком молод. Я смотрел на происходящее, не понимая, что именно происходит.

Я всегда испытывал глубокую любовь к барабанам; она просто была во мне, она была врожденной. Именно потому мне и нравились Dave Clark Five и джаз — у них всегда есть барабанные соло. Помню, смотрел, как играет Эрик Делани, барабанщик из Big Band. Это было в Лондон Палладиум и у него было два басовых барабана. Он был звездным барабанщиком в те дни — у него в барабанах были лампочки. Он был невероятно изобретательным чуваком со здоровенным тимпаном. Я однажды увидел его по телевизору и выпросил у родителей детскую ударную установку. Это были игрушечные барабаны. Много позже, в конце шестидесятых, когда мне было десять или одиннадцать, я получил-таки нормальную установку.

В конце шестидесятых я слушал Who. У них был Кейт Мун, и они разбивали аппаратуру на сцене. Мне нравились группы с позицией, а таких было очень мало. Мне не нравились Stones, потому что они были странными и неряшливыми. Мне также не нравились Beatles, потому что они были чистенькими и прилизанными. Были и Kinks, но они не крушили аппаратуру на сцене. Мне нравилось все, где было много барабанов.

Мои первые воспоминания — это пластинки моего старшего брата Джима. Он был на три года старше меня, фан Beatles. Альбом Sgt Pepper был первой пластинкой, которую я послушал. У нас дома мы все были большими поклонниками Beatles, с нетерпением ждущих наступления «Коробочного Дня» из-за фильма Beatles. Мы никогда такого не пропускали. Это было лучшей частью Рождества.

Я вырос в Сент-Хеленс. Я припоминаю стекольный завод Пилкингтона. Не много перспектив. Что-то вроде переизбытка населения из Ливерпуля. Теперь в городе уже нет сент-хеленского акцента — теперь там только скаузерские акценты! Это было что-то вроде синдрома старшего брата/сестры: у них были коллекции рока и проигрыватели Dansette. Сначала это были Beatles, потом моя сестра стала слушать Walker Brothers и P. J. Proby. Мой брат слушал Animals, Pretty Things. Помимо Beatles и Stones там еще присутствовали сборники Kinks. Рэй Дэвис был настоящим пионером.

Beatles были первой поп-музыкой, которая что-то для меня значила. Stones представляли альтернативу — мне тогда было шесть лет!

Monkees и Beatles были для меня сумасшедшим увлечением. Позже их место заняли Black Sabbath и Led Zeppelin. Наверное, было что-то между этим, но я не помню, что именно. Кое-кто из моих друзей постарше купили альбом Black Sabbath и посчитали его крутым, и так я на него подсела. Потом Фрэнк Заппа, Captain Beefheart и все такое подобное, типа Элиса Купера. Потом New York Dolls и Игги. В то время я училась в колледже искусств — у Ника, моего бойфренда, были эти пластинки. Мне они показались потрясающими, и я стала покупать все, что было с этой музыкой связано.

В Торкуэе был магазин пластинок, где вы могли купить такую музыку. Живя в Байдфорде, Девон, я пользовалась почтовой рассылкой Virgin, это было очень здорово — тебе могли прислать что-нибудь еще до официального релиза. И еще они часто присылали не те пластинки или больше одной копии. Я получила три копии альбома Pink Floyd Ummagumma! Я заказала альбом Can Monster Magnet, но вместо этого я получила саундтрек к фильму «Полуночный ковбой»! Было так здорово получать эти посылки. Нас было четыре-пять человек, которые этим занимались. Но у нас не было ни одного шанса на то, чтобы увидеть любую из этих групп. Я впервые увидела Dolls лишь в прошлом году на фестивале в Рединге!

Я мало что понимал в музыке. Наверное, Rolling Stones, когда они появились, а потом, когда мне исполнилось шестнадцать, я увидел Beatles. Любовь к Rolling Stones заставила меня заинтересоваться американским ритм-энд-блюзом, и так я стал увлекаться музыкой. Я представлял себя с гитарой. Я имею в виду шестидесятые, r'n'b, лейблы Stax и Chess — чикагских блюзовых людей. Я никогда не пытался играть блюз. Но все играли в группах, и всегда приходилось играть те же самые ритм-энд-блюзовые вещи.

Я играл в школьной группе в середине шестидесятых, и когда я поступил в университет в 1967-м, я забрал свою гитару с собой. Однако я так и не смог найти себе группу, поэтому оставил ее дома под кроватью. Я не думал о том, чтобы начать играть снова.

Для меня более важным была слабость к визуальным образам, чем фильмы с Дорис Дэй. Именно так. Моя мама таскала меня на фильмы с Дорис Дэй и Элвисом, и я воспринимала их такими, какими они были, но Злая Королева из «Белоснежки», когда она появляется в шторм как ведьма, была намного ближе к тому, что мне нравилось. В то же самое время я любила Басби Беркли и «42-ю улицу».

Мне нравится играть на контрасте; баланс и серость меня никогда не привлекали. Так что я понимаю, почему меня привлекают определенные стили 1920-х, например, или ранний оп-арт Бриджет Райли.

Думаю, это пригороды вызывали такую сильную ненависть. И мне кажется, что притягательность Лондона также присутствовала. Помню, как моя сестра отвела меня в магазин Biba на Кенсингтон-Хай-стрит; я купила пальто и ходила туда сама впоследствии. Но еще пригороды были показателем того, насколько ты не вписывался. Там, где мы жили, все было очень прилично, соседи и все такое, и наш дом выглядел не похожим на остальные. Начнем с того, что он не был из красного кирпича — он был отштукатурен белым, с плоской крышей и деревьями вокруг. У всех соседей были садики с патио и аккуратно постриженными газонами, а у нас были такие массивные буковые деревья перед домом и нереальная живая изгородь. Наш дом вообще видно не было! Другие дома словно приглашали тебя заглянуть в окна через миленькие тюлевые занавесочки — парад жизни во всей ее нормальности. Что, возможно, вовсе и не было так за закрытыми дверями, но так вот это воспринималось. Думаю, это потому что мы были такой семьей, и определенно чувствовалось, что мы не являемся частью сообщества. Я очень хорошо понимала, что мы другие. Я точно могу сказать, что наш ранний материал, по крайней мере, два первых альбома, были о пригородах — о том, где я выросла и связанных с этим обстоятельствах.

Конечно, музыка была очень важной вещью, которая делала все терпимым. Пока играла музыка, ты забывал о различиях и проблемах. Она была причиной счастья в семье, смеха и веселья. Моей первой любимой пластинкой стала «Johnny Remember Me» Джона Лейтона, которая, как я потом узнала, была спродюсирована Джо Миком, который сам по себе был тот еще персонаж. Такие потрясающие, призрачные бэк-вокалы, замечательная мелодия, и в общем, песня о мертвой подруге. Я была одержима ею. Мне было три-четыре года, когда она вышла в 1961-м, и я просила кого-нибудь включить проигрыватель и поставить ее для меня.

Повзрослев, я очень полюбила Tamla Motown и r'n'b: Арету Фрэнклин, Temptations. А потом были обычные Beatles и Stones. Я сильно подсела на White Album. Мне нравились попсовые Beatles — Love Me Do и так далее — но White Album на самом деле значил для меня очень много. Наверное, поп-музыка была для меня чем-то вроде бегства, но никогда наукой. Меня никогда не привлекала идея быть суперпрофессиональной певицей или музыкантом. Наверное, мне более интересно было создание визуального образа; так же точно меня чрезвычайно привлекало напряжение в кино. Хичкок был другой моей ранней одержимостью — «Психо» и его музыка. Я любила почти невыносимое напряжение, вроде «что же произойдет?» Джо Мик, если вам угодно, использовал студию похожим образом, как лабораторию, в которой экспериментировал со звуком. Там было такое ощущение попыток создания атмосферы: то, как резонирует звук и производит эффект. И это всегда было для меня очень важным.

Первой моей любимой музыкой были Beatles. Когда мои родители купили мне EP Twist and Shout, тогда поп-музыка проникла в мое сознание. После этого были Stones и плотину прорвало! С тех пор музыка стала моей страстью, и у меня было алфавитное знание пластинок. Я был полным ботаном в плане музыки! Я знал, кто играет на басу, кто на ударных, в какой студии записывалась та или иная пластинка. Первой купленной мной пластинкой стал альбом Cream Disraeli Gears. Помню, когда вышел White Album Beatles, я учился в школе, и как все мы этому радовались. Это было большим событием. Тогда в чарты стали попадать такие странные вещи, смешиваясь с дурацкими балладами и стареющими крунерами — это только добавляло радости.

Когда я был молодым, я слушал Beatles и Stones. Первым альбомом, который я купил, был Abbey Road. Помню, как сидел, приставив напротив каждого уха по колонке и кайфовал от прыгающих туда-сюда звуков. Мне интересна была не столько музыка, сколько продюсирование. Как они это делали? После этого я полюбил Deep Purple. Это из-за музыкантов — Йен Пейс отлично управлялся с барабанами, затем Thin Lizzy, потому что они, как и я, были ирландцами, а потом панк.