Глава 9
Поселок элитный, со своей территорией, огороженной, но не охраняемой. Вместо ворот шлагбаум, постоянно поднятый, а потому и бесполезный. Сторож должен находиться в будке, но Матвей ни разу его не видел. У этой будки крутятся собаки, одна — тупо добрая, другая — тупо злая, но толку от этой парочки не будет, если злоумышленник приедет сюда на машине.
Матвею не очень верилось, что Виталика Горбунова подставили. Это слишком сложно. Надо выслеживать Ирину Белозерову, работать с ним самим. Телефон из кармана вытащить — это целое искусство. А человека ради него убивать? Какая выгода от такого риска?
Но кому-то нужна была Елена Коригова. Кто-то стягивал ее кольцами, как это делает удав со своей жертвой, подставлял эту женщину, лишая выбора. Ради нее можно было пойти на риск.
Но убивать человека? Если Елена того стоила, то хотел бы Матвей видеть такого оценщика. Он желал бы посмотреть в глаза этому нелюдю, потому и тратил свое драгоценное время на то, чтобы выйти на него. Ради этого капитан и приехал к Сумароковой, а если точнее, к Кориговой Елене Евгеньевне.
Сумарокова — это девичья фамилия ее матери. Матвей наводил справки и знал, что Елена Евгеньевна сменила фамилию перед тем, как отправиться в Державск. Ее мужу в Москве принадлежала крупная торгово-промышленная компания. Она управляла ею, пока не перебралась сюда. Что заставило ее бросить все, поехать в далекий от Москвы город, пустить здесь корни? Кого она боялась? Кто мог преследовать ее?
Елена Евгеньевна умела владеть собой, не открывала свою тайну, но ведь у Матвея чутье, его не обманешь. Потому он и держал в поле своего зрения подозрительную серебристую «десятку», стоявшую в непосредственной близости от дома, где жила Сумарокова.
Вроде бы и приняла она какое-то решение, поступила правильно, как сама говорила, но ее злой гений по-прежнему держал эту женщину под контролем. За ней наблюдали, возможно, прослушивали. Номера у «десятки» местные, машина зарегистрирована на некоего Самуилова Павла Михайловича, но это имя Матвею ничего не говорило. Этого Самуилова он пока не искал. Сейчас его интересовали люди, которые наблюдали за домом Сумароковой.
Было уже поздно, половина второго ночи, а «десятка» как будто и не собиралась уезжать. Елена Евгеньевна давно уже спала, а за ней все еще наблюдали. Или не за ней? Если и так, то что с того? Ведь этим субъектам ничего не предъявишь. Вот если бы в их машине находилось орудие убийства, но так нет его там. Оно на экспертизе. Есть и заключение, подтверждающее вину Горбунова.
Валера Верютин дремал на сиденье. Затея Матвея ему не нравилась, но вопросов он не задавал. Засада для него — это прежде всего тренировка характера. Именно так он к этой работе и относился. Если бы они сидели сейчас где-нибудь под кустом, в холоде и сырости, то он включил бы в свой перечень и закалку тела. Но в машине тепло и сухо, сиденье вполне удобное. Валера дремал, может, уже и заснул, а его рука по-прежнему сжимала кистевой эспандер. Такой он человек, даже во сне совершенствуется.
«Десятка» плавно стронулась с места и покатилась к воротам. Матвей дождался, когда она скроется за поворотом, только тогда включил фары и направил машину следом. Не тот сейчас час и не та обстановка, чтобы его машина не вызвала подозрений.
Он знал толк в наружном наблюдении, не сомневался и в том, что грамотная работа не является залогом успеха. Был бы у них с Верютиным радиомаяк, никаких проблем не возникло бы, а так водитель «десятки» мог заметить их, принять меры предосторожности.
Матвею хотелось знать, куда выведет их «десятка». Неплохо было бы высветить круг людей, которые ведут подрывную работу против Сумароковой-Кориговой, взять их под колпак, пробить всю подноготную. Но если водитель «десятки» учует слежку, то он просто не поедет к осиному гнезду. Встанет где-нибудь на прикол, предупредит по телефону своих.
А может, и нет никакого осиного гнезда, и никто не подкапывается под Сумарокову? Нельзя исключать, что подозрения Матвея — это плод воображения, переутомленного напряженной оперативной работой.
Матвей нагнал «десятку» за воротами поселка, на улице Стаханова. Для этого ему пришлось разогнаться до ста километров в час, поскольку серебристая машина развила бешеную скорость. Она вдруг свернула на проселок, который уходил в сторону от реки, к поселку, стоявшему у птицефабрики. Вряд ли водитель «десятки» там жил. Возможно, он заметил хвост и решил от него избавиться.
— Куда его понесло? — удивился Валера.
— С хвоста сбивает.
— Не тем он занялся. Тупик там.
— Какой тупик?
— Газификация. Трубу тянут. Тетка у меня на птицефабрике работает, она говорила.
— Нравится мне твоя тетя, Валера. Очень даже! — Матвей улыбнулся.
Дорога была грунтовая, но покрытие плотное, твердое, как асфальт. Машину мелко и часто трясло, чувствовалось, что гусеничный транспорт бороздил этот путь.
Дальше дорога была перекрыта экскаватором. За ним громоздились трубы, стоял вагончик с тусклой лампочкой под козырьком.
«Десятка» остановилась, из машины вышли двое мужчин и, не оглядываясь, направились к экскаватору. Матвей припарковался рядом и вместе с Валерой покинул машину.
В «десятке» мог кто-то остаться. Матвей обязан был заботиться о своих тылах, поэтому заглянул в машину. Окна тонированы, салон едва-едва просматривался, и непонятно было, есть там кто-то или нет. Дверца закрыта, взламывать ее нельзя, да и некогда.
— Эй, мужики, стойте! Разговор есть! — крикнул Матвей.
Но водитель и пассажир «десятки» лишь ускорили ход. Они обогнули экскаватор, перепрыгнули через траншею, форсировали земляной навал. Матвей последовал за ними, повторил их путь и на всякий случай взял в руку пистолет. Время позднее, место пустынное, мало ли что!..
— Эй, куда вы? Разговор есть!
Но вместо того чтобы остановиться, мужики бросились бежать. Матвей увидел, как вздыбился Верютин, как сверкнул в лунном свете его взгляд. Он ведь не только волкодав, но и гончая, а тут вдруг в поле зрения появилась быстроногая дичь. Ату их, ату! Команда подана, старт взят. Остановить Валеру сейчас могла только пуля или сильный встречный удар, если он окажется очень удачным.
Матвей никогда не был фанатом спортивного образа жизни, но за своей физической формой следил по мере сил и служебной необходимости. Верютин настиг свою жертву, а капитан сбил с ног его дружка. Он свалил мужика на землю, заломил руки за спину, защелкнул на них браслеты. Тот ревел, как раненый зверь, пытался вырваться из захвата, демонстрируя свою недюжинную мощь, но Матвей собаку на задержаниях съел. И опыт у него был солидный, и силы не занимать.
А вот Верютину не повезло. Он взял дичь в зубы, заломил ей крылья, а вот на пояс подвесить не смог. Мужик не упирался, с покорностью подставил руки под стальные браслеты, но, когда Валера снял их, вдруг сильно дернулся, столкнул его с себя, локтем ударил в лицо и бросился бежать. Матвей в это время занимался своей добычей и не смог сразу же броситься в погоню. Перспектива гнаться за двумя зайцами его не устраивала, поэтому он сначала захомутал одного и только затем, пока Валера приходил в себя, кинулся за другим.
Мужик бежал к своей машине, и Матвей, в принципе, успевал его догнать. Но ему тоже не повезло. На земляной насыпи нога капитана вдруг поехала в сторону, тело занесло, и он оказался в траншее, на полметра заполненной водой.
Тут появился и Верютин. Он решил, что Матвей нуждается в помощи, полез его выручать, а тем временем беглец ушел. Он сел в свою машину, задом объехал «девятку» Матвея, развернулся и был таков.
Его дружок тоже подался в бега. Со скованными за спиной руками он бросился в сторону леса, но ноги этого типа увязли в мякоти вспаханного поля. Да и Верютин со своей прытью не оставлял ему шансов. Он сбил беглеца с ног, схватил за шиворот и, отыгрываясь за свое поражение, ткнул носом в землю. Только затем Валера потащил его к машине.
Ночь за окном, всем спать пора, в том числе и лампе дневного света под потолком, но ее заставляли работать, поэтому она возмущенно гудела. Матвей должен был допросить задержанного, из-за которого ему пришлось стирать свои джинсы и чистить от грязи пиджак. Да еще и туфли у него ненадежные. Как бы подошва, посаженная на суперклей, не отошла, набравшись влаги.
— Ну, сколько раз вам говорить, товарищ капитан, не знал я, что вы из милиции, — твердил задержанный.
Мужик крепкого сложения. Невысокий, кряжистый, голова бритая, лицо грубое, задубелое на холодных лагерных ветрах. Уголки глаз у него были опущены вниз, а скулы сильно выражены — и это при неразвитой лобной части. Нос толстый, мясистый. Уши по своей форме напоминали человеческий эмбрион и не имели мочек. Видимо, кто-то из его дедушек или бабушек болел сифилисом.
— «Товарищ капитан»? А почему не «гражданин»?
— Зачем «гражданин»? Что я такого сделал?
— У тебя пятилетка строгого режима на лбу нарисована.
— Ну и что?
— Сидел?
— Э-э…
Задержанный не хотел признавать свое уголовное прошлое, но прекрасно понимал, что установить его будет несложно.
— Мы ведь пальчики твои пробьем.
— Да чего там пробивать?.. Да, мотал срок. Ковальков Семен Эдуардович, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, статья сто семнадцатая, часть вторая, пункт «д», семь лет лишения свободы в колонии строгого режима.
— Вот видишь! А еще спрашиваешь, что ты сделал. Людей истязал, да?
— Так это когда было! Отмотал я свое! — буркнул Ковальков, угрюмо глядя себе под ноги.
— Что там за пункт «д»? — Матвей постучал пальцами по Уголовному кодексу.
— Пытки.
— Кого же ты пытал?
— Да не важно.
— А здесь кого пытать собирался?
— Никого.
— В Стахановском поселке что делал?
— Где?.. — не понял Ковальков.
— Поселок на улице Стаханова.
— Там, где новорусы живут? Ну, блин, командир, ты загнул! Какие ж там Стахановы! Рокфеллеры, блин!
— А ты к дочке Рокфеллера приехал?
— А она что, там живет? — хмыкнул Ковальков.
— Да, под именем Сумароковой Елены Евгеньевны.
— Да? Хотел бы познакомиться.
— А чего не заглянул к ней? Стоял под ее окнами до глубокой ночи, а в гости так и не зашел.
— Так не знал я, да она и не приглашала.
— В поселке что делал?
— Так работу мы искали. Для этого сюда и приехали. Дома строим, отделываем.
— Ночью работу искали?
— Мы с вечера заехали, вот и решили в машине до утра подождать. Новорусы по своим делам потянутся, мы бы поспрашивали, может, кому-то там ремонт надо сделать.
— Ты уже пытаешься сделать ремонт моего головного мозга, — заявил Матвей. — Только лепнина у тебя чересчур тяжелая, отваливается.
— Нет, работу мы искали.
— Как друга зовут?
— Толик… Толик Михайлов.
— На ходу имя и фамилию придумал? — догадался Матвей.
— Нет, не придумал. — Ковальков покачал головой, глядя в сторону.
Увы, но мужик мог плести лапти сколько угодно долго. Липового лыка у данного фрукта полная голова. Вот если бы Матвей смог взять его дружка, снять показания с одного, с другого, потом сравнить их, после чего устроить очную ставку!..
— Машина чья?
— Толика.
— Личная?
— Да.
— А кто такой Самуилов?
— Не знаю. — Ковальков пожал плечами.
— Машина на него зарегистрирована.
— Откуда мне известно, на кого она оформлена? Мы с Толиком всего два дня знакомы.
— А почему не три?
— Да не вру я!
— Где ты с ним познакомился?
— Я на Саратовской улице стоял…
Матвей устало махнул рукой. Есть на Саратовской улице пятачок, где тусуются таджики, узбеки, предлагая себя в оплачиваемое рабство. Да и братья-славяне там попадаются. Так что теоретически Ковальков мог торчать на этом пятачке и там познакомиться со своим дружком. Только Матвей не хотел слушать это вранье.
— Значит, по сто семнадцатой статье сидел? Кого истязал?
— Да так…
— Документы твои где?
— У Толика. Он бригадир.
— Сам откуда?
— Из Москвы, — не очень охотно ответил Ковальков.
— Там тебя и осудили?
— Да.
— В каком году?
— В девяносто восьмом.
— Что в Москве делал? Бандитствовал?
— Нет.
— Я ведь все узнаю.
— Не то чтобы очень. Так, ошибки молодости. Друзья попросили, надо, говорят, с крысой одной потолковать. Он, мол, деньги занял и не отдавал. Я его прижал, бабки, спрашиваю, где…
— Значит, бандитствовал. Что за бригада?
— Да я не знаю.
— Друзья под кем ходили? — Матвей совсем невесело усмехнулся.
— Да я точно не помню.
— Я ведь с утра в Москву звонить буду.
— Так Стригун у них за главного был.
— У них?
— У них.
— Не у тебя?
— Нет, не у меня.
— И не у Толика?
— Толик здесь точно ни при чем!
— Сам он откуда?
— Кто, Толик?.. Местный он.
— Где живет?
— Не знаю.
— Два дня назад с ним познакомился?
— Ага.
— И все это время в машине с ним провел?
— Ну да. Слышь, командир, что я такого сделал? За что ты меня повязал?
Ковальков практически не грубил, не дерзил, да и незачем ему это было делать. Вины как таковой за ним не было. Он понимал, что рано или поздно его отпустят. А раз так, то и незачем наживать себе врага в лице оперуполномоченного.
— Да вот на опознание тебя поведу. Вдруг это ты телефон у Горбунова дернул, — внимательно всматриваясь в уголовника, сказал капитан.
У того что-то дрогнуло в самой глубине глаз.
— А кто это такой?
— Такой да сякой. Сначала ты у него телефон дернул, затем ствол ему подбросил.
— Ствол?! Что ты такое говоришь, командир? — Ковальков делал дурные глаза, но Матвей видел, что задел его за живое.
— Зачем Иру застрелил? — негромко, но хлестко спросил он.
— Иру?! Какую Иру?! Никого я не убивал!
— А кто убил, Толик?!
— Не знаю, о чем разговор, начальник! — разволновался Ковальков.
— Нет, знаешь ты все, Ковальков, только признаваться не хочешь. А зря! Мы твоего дружка обязательно возьмем. Хорошо, если он тебя не сдаст. А если расколется и всю свою вину на кореша перекинет?
— Не надо брать меня на пушку, командир. — Уголовник усмехнулся. — Я на такой мякине не развожусь. Не знаю я никакую Иру! И никакого Горбунова тоже. Все, точка!.. Если есть доказательства, предъявляй. Если нет, выпускай.
— Выпущу. Как только твой дружок документы подвезет, так и пойдешь гулять.
Отсутствие документов — не преступление, и за это надолго Ковалькова не закрыть. Но и на волю его выпускать никак нельзя. Придется идти на хитрость, засылать к нему в камеру подсадного человечка, чтобы тот спровоцировал драку. Тогда Ковалькова можно будет оформить за хулиганство.
А может, выпустить его да проследить, куда он двинется? Но вдруг он унюхает хвост и уйдет от него? Видно же, что мужик бывалый. Битого волка так просто не проведешь.
Голод не тетка, тюрьма не красотка. Горбунову в изоляторе невесело, голова опущена, взгляд потухший, на щеках щетина.
— Почему не бреешься? — спросил Матвей.
— Да так!.. — Парень с вялой небрежностью махнул рукой.
— Зря. Нельзя так, это неуважение к себе. Тебя и другие за нормального человека держать не будут. В тюрьме с такими персонажами разговор короткий, опустят, и все дела. Завтра у тебя этап в следственный изолятор.
— Да, мне говорили. — Виталик вздохнул.
— Плохи твои дела. Экспертиза признала твой пистолет орудием убийства.
— Да не мой это пистолет! — вскинулся парень.
— Пусть так, но его нашли у тебя в машине.
— А где там отпечатки моих пальцев?
— Пальчики ты и убрать мог, — сказал Матвей.
Эта версия не выдерживала никакой критики. Это понимал даже следователь, но обвинение Горбунову было предъявлено. Суд подтвердил содержание под стражей, так что впереди его ждал следственный изолятор.
— Да не убирал я ничего!
— Ты говорил, что телефон у тебя украли.
— Да, возможно.
— Ты в очереди стоял, какой-то мужик возле тебя крутился.
— Может быть.
— Узнать его сможешь?
Матвей достал из кармана снимок подполковника Зайцева в штатском и велел парню напрячь память, но тот лишь качал головой, рассматривая фотографию.
— А этого узнаешь?
Следующим на очереди был Толик Михайлов.
Правду говорил Ковальков. Его дружка действительно так и звали. Видимо, он был в курсе, при каких обстоятельствах Михайлов обзавелся автомобилем «ВАЗ-2110», поэтому и не стал врать. На имя Михайлова оформил доверенность гражданин Самуилов, который, конечно же, знал, с кем ходил к нотариусу.
Правда, Самуилов долго не хотел признаваться, пытался прикидываться дурачком, но Матвей предупредил, что по своей глупости тот запросто может попасть в списки соучастников убийства. Это подействовало, поэтому в руках у капитана оказалась фотография с ксерокопии паспорта Михайлова. Запрос в Москву уже был отправлен.
— Да, кажется, он. — Горбунов неуверенно кивнул. — Похож.
— А если не он?
— Может, и не он.
— А этот?
Матвей показал фотографию Ковалькова, и Горбунов сразу же заявил:
— Да, видел его!
— В очереди?
— Нет, не в очереди. Я в машину сажусь, а он стоит, задумавшись о чем-то, и смотрит на меня. Заметил, что я на него поглядел, нахмурился, набычился как-то. А он что, следил за мной?
— С чего ты взял?
— Да, они за мной следили и ствол подбросили!
У парня начиналась истерика. Матвей мысленно соглашался с ним, но все-таки решил, что разговор пора сворачивать.
