Ворон кувырком летел со стены вместе с вопящей колдуньей, и взгляд выхватывал то несущуюся навстречу землю, то возмущенно ревущего кита, чья попытка схватить вылезшую из котла тварь позорно провалилась.

Ворон грянулся оземь. И ощутил, как его лезвие достигло хребта ведьмы, прошло между позвонками.

Его правая нога угодила под женщину и сломалась. Оба взвыли, ударившись головами и разбив друг другу лицо.

Все же Ворону повезло больше: он остался в сознании, даже сохранил каплю воли. Этого хватило, чтобы отползти на несколько футов и прикинуть, насколько серьезно пострадала нога. На сложный перелом не похоже – больно, но терпимо.

Кругом лежали бездыханные тела. Только Боманц вроде шевелился.

Ворон навалил на ногу снега, утрамбовал. Немножко полегчало. Наверху кричали люди. Ворон увидел там Ящика – тот прыгал, махал руками. Ворон поглядел туда, куда показывал Ящик.

Приближается тварь из котла. Она уже меньше чем в ста ярдах, и никто не в силах ее остановить. Скаты лупят молниями, а ей хоть бы хны. Тварь думает только об одном: надо завладеть серебряным клином.

Ящик требовал, чтобы Ворон добрался до клина, опередив монстра, и закинул его на стену. Боманц перевернулся на живот, встал на четвереньки, потряс головой. Неловко огляделся, увидел чудовище и сделался белым как снег.

– Я попытаюсь его задержать, – прохрипел он, – а ты найди клин и отдай Душечке.

Он кое-как встал и побрел навстречу твари.

Глядя на чудовище, Ворон предположил, что это уже не Хромой, хотя его ведет безумие, властолюбие и злоба Взятого.

Он огляделся в поисках клина. Как же болит нога! Таких мучений не причиняла даже рана от стрелы, которую Госпожа вручила Костоправу.