Мы летели над Облачным лесом, к югу от Весла, восточнее Роз, западнее Лордов, прячась от имперских глаз. А их было слишком много, заметивших, что летучие киты забрались очень далеко от равнины Страха. Душечка решила подождать, пока уляжется суматоха, прежде чем действовать.

Она не давала Праотцу торопить себя, хотя тот слегка мандражировал. Я очень слабо представлял, за каким чертом мы летим, но и мало кто из моих спутников знал больше. Просветить нас взялся старик Боманц, внезапно сделавшийся правой рукой Душечки.

– Все вы там были, поэтому должны помнить, что после битвы при Курганье душа или сущность Властелина – самой злобной твари, когда-либо ходившей по этой земле, – была заключена в серебряный клин, тогда же и забитый в ствол молодого потомка бога-дерева с равнины Страха. – Когда у старого колдуна появлялась аудитория, его несло. – Те, кто это сделал, полагали, что придумали надежный способ удерживать веки вечные оставшееся от Властелина зло. Деревце считалось неуязвимым, неприступным и очень долговечным, по нашим людским меркам – бессмертным. Оно будет расти, а клин – все глубже погружаться в его древесину. Придет день, когда от древнего зла останется только память.

Мы верили в это. Но мы ошибались. Однажды в Курганье явилась шайка авантюристов. Им удалось ненадолго парализовать стража, подобраться к нему и завладеть клином. Если верить свидетельству дерева, – а что еще остается, ведь других очевидцев не нашлось? – воры совершенно не знакомы с магией. Они примечательны лишь тем, что додумались похитить клин. По логике, такая идея должна была возникнуть у того, кто посвятил себя оккультизму.

Проклятье! Он готов бесконечно чесать языком, были бы желающие слушать. И никакая сила его не остановит.

– Господа, серебряный клин оказался на свободе. Это не Властелин. Тот мертв. Но это бессмертная черная сущность, которая его вела. Кто-нибудь из его последователей, завладев клином, сможет собрать, объединить и увлечь за собой такие силы, каких даже мне не вообразить и не измерить. Сей клин не что иное, как труба, идущая в самое сердце Тьмы. Он открывает путь к могуществу, каким, возможно, не обладал даже Властелин.

Наша задача – нет, наша священная миссия, порученная Праотцом, богом-деревом, Белой Розе, – найти серебряный клин и доставить его туда, где он будет надежно сохранен. Мы должны это сделать любой ценой, не дожидаясь, когда какой-нибудь сильный волшебник завладеет им и использует его в собственных зловещих целях. И сам будет при этом использован – возможно, превратится в Тень столь широкую и плотную, что у мира не будет ни малейшего шанса выбраться из-под нее.

Вот это его «любой ценой» вызвало бурные протесты. Болтливый канюк выпростал голову из-под крыла, разлепил зенки и засыпал оратора критическими замечаниями. Поток красноречия наконец прервался – старый колдун вышел из себя.

– Канюк! – заорал он. – Если ты созрел для жарки, я сейчас же разведу костерок!

И как ни в чем не бывало продолжил свою речь:

– У Праотца есть основания подозревать, что клин сейчас в Весле. Белая Роза, Молчун, Вертуны и кое-кто из наших мелких друзей спустятся в город. С помощью подполья они создадут там секретную базу и приступят к поискам. Ворон, Ящик и ваш покорный слуга, плохо знающие эти места, побывают в Курганье и постараются там что-нибудь выяснить.

Опять поднялся ропот. Ворон вовсе не желал отправляться туда, где не будет Душечки. Я не считал, что эти люди имеют право втягивать меня в свою авантюру.

Споря с Боманцем, я взбеленился, но Душечка отвела меня в сторону и успокоила. Дескать, если я и верен империи в глубине души, не будет ничего плохого в том, что я сейчас помогу Белой Розе. Пожалуй, Душечка была права – зло, которому она хотела дать укорот, не ценит лояльности, не разделяет мировоззрений. Людей оно делит только на две категории: враги и рабы.

Нелегко было капитулировать вот так сразу, но я сказал:

– Ладно. Я просто сопровождал Ворона, куда бы его ни понесли черти. Могу и дальше продолжать в том же духе.

Вот так и вышло, что я примкнул к Белой Розе. И тогда же у меня забродили мыслишки насчет возвращения на ферму. Ухаживать всю жизнь за грядками – не такая уж и дерьмовая карьера. Картофан еще никого не уговорил свалять самую чудовищную глупость на свете.