– Что-то неладно, – сказал Смедз.

– Кажется, до меня скоро дойдет твой намек, – проворчал Талли, услышавший это уже пятикратно. – Ты хочешь сказать, что-то неладно. И Тимми тоже так кажется.

Тимми согласился со Смедзом трижды или четырежды.

– И они правы, – впервые соблаговолил высказать свое мнение Рыба. – Не к добру это затишье. Почему нет повозок на дороге? Куда подевались звероловы-охотники?

– Глядите! – Тимми показал, кривясь; у него все еще болела рука.

Чуть в стороне от дороги чернело пожарище. Смедзу вспомнились свиньи и овцы, встреченные по пути на север, вспомнились и собственные шуточки насчет сельских ароматов. Теперь ничем таким не пахло. Рыба решил осмотреть останки фермы и прибавил шагу. Смедз поравнялся с ним.

Руины выглядели страшно, хотя беда случилась давно и время частично стерло ее следы. Больше всего напугали Смедза кости, тысячи костей – поломанных, обглоданных, валяющихся вперемешку.

Старик молча рассматривал их, неторопливо переходил с места на место, шевелил находки посохом. Через некоторое время остановился, оперся на посох и надолго застыл в этой позе, глядя вниз. Смедз не рискнул приблизиться. Доверился предчувствию, что увиденное ему совсем не понравится.

Рыба осторожно, словно у самого не в порядке были кости, опустился на корточки. Что-то взял в руки, поднял, показал Смедзу.

Детский череп. С проломленным теменем.

Смедзу не в диковинку была смерть, даже насильственная. Но сейчас он ощущал дыхание совсем другой смерти, совершенно незнакомой. И дело-то давнее – спрашивается, чего тут пугаться? Почему желудок сжался в тугой комок и быстрее забилось сердце? Откуда взялся этот внезапный гнев, эта жгучая ненависть?

– И дети? – пробормотал он. – Даже детей не пощадили.

Рыба что-то буркнул.

Появились Талли и Тимми. Кузен выказал полное равнодушие; единственная смерть, которая могла бы его напугать, – та, что грозила бы ему самому. А вот Тимми расстроился.

– И живность всю истребили, – сказал он. – Какой в этом смысл? Чего они хотели?

– Крови они хотели, потому и убивали, – пробормотал Рыба. – В охотку им резать, жечь и рушить. Власть над чужой жизнью, жестокость ради жестокости. Разве мало такой сволочи мы знаем?

– Думаешь, это та самая банда, что в городе всех прикончила? – спросил Смедз.

– А что, не похоже?

– Похоже…

– Мы весь день тут собираемся проторчать? – рассердился Талли. – Смедз, ты никак решил поселиться в этом краю, среди жуков и крыс? Что до меня, так я бы поспешил домой, навстречу кучерявой жизни.

Смедз подумал о вине и девках, о радостях земных, которыми Великий лес, прямо скажем, не богат.

– Правильно говоришь, Талли. Но пять минут погоды не делают.

– Вы, парни, не спешите шиковать, – предупредил Рыба. – Люди задумаются, откуда вдруг у вас появились денежки. А там, глядишь, найдутся и крутые перцы, которые захотят эти денежки отобрать.

– Да ты задрал! – вспылил Талли. – Кончай свои проповеди. И сделай одолжение, не считай меня полным идиотом.

Они пошли дальше. Талли все брюзжал, Рыба молчал и слушал, и Смедз дивился его невозмутимости. Он уже был готов задушить кузена собственными руками. Вот доберутся до города, и он позаботится о том, чтобы целый месяц не встречаться с Талли. А если получится, то и дольше.

– Тимми, как рука? – спросил Смедз.

– Вроде хуже не становится. Я в ожогах не разбираюсь, а ты? Там, где очень сильно обожгло, теперь темные пятна.

– Я тоже не знаток. Видел одного обгоревшего парня – черный был, что твой уголь. – Смедз аж съежился, вообразив, как в заплечном мешке, аккурат между лопаток, вдруг раскаляется клин. – Вот придем в город, обратись к лекарю или знахарю. Только не тяни, понял?

– Шутишь? Знаешь, как больно? Я бы уже бежал, кабы не проклятый мешок.

Земля вдоль дороги была испятнана следами расправ и разрушений. Но смерть собрала не весь урожай. Ближе к городу виднелись труженики на полях, с каждой пройденной милей на пути встречалось все больше спин, согбенных тяжестью старых и новых бед.

Человек для того и рождается, чтобы нести бремя горя и отчаяния… Смедз встряхнулся, прогоняя тоскливые мысли. Дурацкие философствования – это не для него.

С вершины холма они увидели Весло. Городская стена была в строительных лесах; даже в столь поздний час там кипела работа. За хлопочущими каменщиками присматривали солдаты в сером. Имперцы.

– Серые здесь, – проворчал Талли. – Значит, ждут неприятностей.

– Вряд ли, – сказал Рыба.

– Поясни.

– Если бы назревали неприятности, серых было бы куда больше. А эти просто следят, чтобы стену чинили как следует.

Талли фыркнул, скривился, что-то пробормотал под нос, но решил не спорить. Ему стало стыдно, что не понял очевидного. Имперцы – поборники порядка, особенно в военном деле. Они не успокоятся, пока не убедятся, что укрепления восстановлены.

А значит, солдаты – не препятствие, чего нельзя сказать о сооружении. Талли был недоволен, его тошнило от Рыбы, который по части сметки всегда затыкал его за пояс. Как бы не сорвался сейчас, подумал Смедз, как бы не пустился в импровизацию. Как бы не наделал непоправимых глупостей…

– Вашу мамашу! – раз пять-шесть тихо, как молитву, повторил Смедз, пока они шли через город. Куда ни глянь, восстанавливаются полуразрушенные дома или строятся новые на месте полностью снесенных. – Они точно решили вывернуть город мехом внутрь.

На сердце у него лежал камень. Когда Смедз уходил, в Весле оставались не чужие ему люди. Живы ли они?

– Обалдеть! – сказал Талли. – Сроду не видал такую уйму солдатни. Разве что в раннем детстве…

Солдаты были везде. Они помогали городским властям строить дома и поддерживать порядок на улицах, а сами жили в палатках, поставив их на расчищенных среди руин площадках. Сколько же войск нагнали в этот несчастный город? Кругом незнакомые флаги, мундиры, эмблемы подразделений.

– Тут что-то странное творится, – проговорил Смедз. – Надо держать ухо востро. – И указал на мертвеца, подвешенного к коньковому прогону трехэтажного здания.

– Военно-полевой суд, – пояснил Рыба. – Это значит, что большие дяди не расположены шутки шутить. Ты прав, Смедз, будем дышать через раз, пока не выясним, что тут делается.

Ближе всего находился квартал, где жил Талли; туда они и направились. Квартал нашли, а вот дом – нет. Талли нисколько не расстроился.

– Погощу у тебя, пока не найду жилье, – сказал он кузену.

Но Смедз не оплатил постой, и хозяева гостиницы распорядились его пожитками. Сбыли порожнюю тару, приглянувшиеся вещи прибрали к рукам, оставшееся барахло скинули старьевщикам, а комнату сдали погорельцам. Старик Рыба тоже остался без крыши над головой, но он, как и Талли, решил не пенять на судьбу. Разве что чуть осунулся, ссутулился и помрачнел.

– Получается, набьемся всем скопом ко мне, то-то мамаша обрадуется, – заключил Тимми.

Он здорово нервничал. Смедз предположил, что это из-за ожога.

– Только на эту ночь, – предупредил коротышка. – Папаша моих гостей не больно-то жалует.

Родители Тимми имели собственный дом, в остальном же были бедны, как и все на Северной стороне. По слухам, жилье им досталось от серых, когда Весло еще кишело мятежниками. Награда за стукачество. Может, и правда. Тимми на этот счет помалкивал.

Впрочем, сейчас-то кому какое дело? Семейка не прогадала, и это главное. Имперцы честнее, управляют они лучше. Тем, кто прозябает в трущобах, безразлично, в чьих руках находится власть. Смедзу, к примеру, на это совершенно наплевать, лишь бы его не трогали. И большинство людей считают точно так же.

– Тимми! Тимми Локан!

Они остановились, обернулись к старухе. Когда та подковыляла, Тимми сказал:

– Госпожа Циско. Как поживаете?

– Ой, Тимми, а мы-то думали, ты помер заодно с другими. В ту ночь четырнадцать тысяч полегло…

– Я в городе не был, госпожа Циско. Только что воротился.

– И домой еще не заходил?

Людской поток оттеснил их в боковую улочку. Уже почти стемнело, но при таком изобилии военных патрулей не было необходимости прятаться на ночь. Интересно, чем теперь заняты злодеи, подумал Смедз. Неужто честным трудом?

– Сказал же: только что вернулся.

По резкости ответа Смедз понял, что старуху Тимми недолюбливает.

Она пошла рядом, прямо-таки расточая сочувствие и желание утешить. Даже Смедз, никогда не считавший себя человеком чутким, видел фальшь. Старухе хотелось, чтобы худую весть Тимми получил не от кого-нибудь, а от нее.

– Отец твой и оба брата… Какое горе… Помогали тушить пожар, и вот… Мать, сестра… Их не пожар сгубил, а вороги. Вороги, они же без злодейств не могут… Сестренку твою так изувечили – руки на себя наложила пару недель назад…

Тимми затрясся. Казалось, сейчас рухнет и забьется в конвульсиях.

– Довольно, сударыня, – сказал Рыба. – Вы уже вонзили ему нож в сердце, ни к чему проворачивать.

– Ах ты хамло! – брызгая слюной, накинулась на него старуха. – Да что ты себе позволяешь?!

– Заткнись, сука! Вали отсюда, пока я твою задницу тебе же на башку не нахлобучил! – Произнесено это было ровным, даже мягким тоном, но Смедз знал, что так звучат самые опасные угрозы кузена.

Это что же получается, Талли приберег в душе каплю человечности? Небось даже на дыбе в этом не признается.

– Мне этого не вынести, – пролепетал Тимми. – Лучше бы я тоже умер.

– Старуха не даст тебе покою, Тимми, – сказал Рыба.

– Знаю. И я сделаю все, что нужно сделать. Но не сейчас. Слыхали про гостиницу «Череп с костями»? Там дешевые номера. Если она уцелела.

Она уцелела. Враги не сочли эту халупу достойной сожжения. Смедзу пришло на ум сравнение с жалкой, до безобразия опустившейся проституткой, которой еще двадцать лет назад следовало оставить промысел.

У входа сидел на стуле капрал имперских войск, прислонясь спиной к деревянной, давно забывшей слово «краска» стеной. Он держал на коленях жбан с пивом и вроде бы дремал. Но когда компании осталось до двери несколько шагов, военный открыл глаза, ощупал взглядом всех четверых, кивком разрешил войти и отхлебнул из посудины.

– Эмблему заметил? – спросил внутри Смедз Рыбу.

– Да. «Ночные хищники».

Бригада «Ночные хищники» считалась в северной армии элитной. Ее учили воевать в темное время суток и при колдовском противодействии.

– Я думал, они где-то на востоке, пытаются покончить с Черным Отрядом, – сказал Смедз.

В битве при мосте Королевы «Ночным хищникам» крепко влетело от Черного Отряда, и это позорное пятно – главное украшение бригадного знамени. До моста Королевы эти наемники считались непобедимыми. Половина империи верила, что боги на их стороне.

– Как видишь, они здесь.

– О черт! Что тут вообще происходит?

– Надо бы разобраться с этим. Что неизвестно, то опасно.

Тимми переговорил с владельцем гостиницы – они были слегка знакомы. Хозяин клялся и божился, что его заведение битком набито бездомными. Однако никто из этих жильцов не попадался на глаза. Подыскать местечко ну никак невозможно. Разве что будет на то благоволение богов…

На лапу хочет, сообразил Смедз. Да без проблем.

– Размер благоволения? – спросил Тимми.

– Полтора обола. С носа.

– Озверел, хапуга?

– Плати или проваливай.

Мимо Смедза и Тимми прошел капрал из «Ночных хищников», с грохотом поставил жбан перед хозяином гостиницы, в один миг побледневшим как полотно.

– Это уже второй раз за день. И теперь я собственными ушами слышал. Попался, песья сыть!

Хозяин судорожно глотнул воздуха, сгреб жбан, кинулся наполнять.

– Не старайся, – хмыкнул капрал. – Предложишь взятку – на всю жизнь загремишь в рабочую команду. – Он взглянул на Тимми и Смедза. – Выбирайте себе комнату, парни. Эта ночь – за счет того, у кого дерьмо вместо мозгов.

– Капрал, да я просто шутил с ребятами…

– Ну да. То-то я гляжу, как они со смеху покатываются. Спорим, парень в черной маске тоже живот надорвет? Он от вас, комиков, просто без ума.

– Капрал, что тут стряслось? – осведомился Смедз. – Нас не было в городе.

– Могу просветить. Хотя суть вы и сами уже наверняка ухватили. Сюда приперлись какие-то бандиты и дезертиры и давай безобразничать. Потом они двинули к Башне, но обломали об нее зубы. А поскольку мы стояли неподалеку, нам и пришлось наводить порядок заодно с другими войсками. Бригадир наша родом из трущоб Нихиля, она увидела шанс поквитаться со сволочной породой, которая превратила ее детство в ад. Так что можете полюбоваться развешанным на коньковых прогонах ворьем. А вашим сутенерам, жрецам, наркоторговцам, шулерам, барыгам и шлюхам самое место в рабочих командах. Они вкалывают по восемнадцать часов в сутки и не мешают вам, добропорядочным гражданам, приводить жизнь в порядок. По мне, так зря наша бригадир с ними нянчится. Зря дает им все новые шансы. К примеру, вот этот болван – первостатейный выжига, у него уже два наказания. В прошлый раз маршировал по улицам с гостиничной вывеской на шее и неделю разбирал завалы. А теперь схлопотал тридцать горячих и две недели общественных работ. Хорошего отношения он не ценит, учиться не желает. Значит, и добром это для него не кончится. Приволокут дурака на Майское Поле, насадят на пику, и будет торчать, пока не сгниет. – Капрал хорошенько приложился к жбану, уже снова наполненному, вытер рот рукавом и ухмыльнулся. – Бригадир говорит, наказание должно быть соразмерно преступлению. – Он снова хлебнул от души и взглянул на владельца гостиницы. – Ну что, готова задница к расплате?

Хозяин поплелся к выходу, а капрал задержался у стойки.

– Надеюсь, вы ребята честные. Ведите себя тут прилично – конечно, если не мечтаете о карьере строителей. – Он снова ухмыльнулся и вышел.

– Вашу мамашу! – ругнулся Талли.

– Во-во, – согласился Смедз.

– Есть у меня предчувствие, что в этом обновленном Весле не найти нам былого уюта.

– Скоро все наладится, – пообещал Смедз. – А пока удовольствуемся тем, что есть. Сейчас мне нужна выпивка, крыша над головой и крепкий сон – на чем угодно, только не на земле.

Тимми выдавил улыбку:

– Да и горячая ванна еще никому не вредила.

– Вот и не будем времени терять. За дело!