– А я говорю, никуда не пойдешь! Ишь ты, любовь… Придумала! Молоко на губах не обсохло, а туда же.

– Вообще-то уже шестнадцать! Имею право! Ма-ам, скажи ему!

– Ремнем по жопе ты имеешь право. Мать, а ты что молчишь?!

– А что говорить-то? Девочка на самом деле выросла, и захочешь – дома не удержишь.

Лиза с благодарностью посмотрела на мать – хоть она понимает. Оказалось, рано радовалась.

– Лиза, девочка моя, папу все равно слушаться надо. Раз он сказал нельзя, то и нельзя. Иди спать.

– Надеюсь, запирать тебя не надо будет?!

Девчонка вопрос проигнорировала, ушла, от души хлопнув дверью.

– Настырная какая!

– Не из рода, а в род. Свекровушка покойная, мама твоя, один в один.

– И от тебя недалеко ушла, не обольщайся. Лучше проверь, а то сбежит к этому кобелю. Тот только рад будет. Да запри дверь потом.

Роман Ильич не особо заботился о привилегиях, но отдельную комнату для дочери, как только та подросла, выделил. Они с Аллой и сами еще молодые, мало ли чего захочется? И что, ждать, пока дите угомонится?

«Дите» было на месте. Перешагнув порог, Алла застыла в изумлении:

– Лиза!!

Сначала она увидела отражение: комната была устроена так, что входящий в первую очередь натыкался взглядом на большое зеркало – подарок Лизе от отца.

– Лиза!!!

– Что – Лиза? Не видела никогда такого? – девчонка зло рассмеялась, – Так полюбуйся!

Любоваться было не на что: в свои шестнадцать Лиза еще была гадким утенком – тощим, нескладным, с длинными, голенастыми ногами. Одно хорошо: вряд ли Витька Лазарев на такую красоту позарится.

– Прикройся, бесстыжая! – мать кинула Лизе покрывало.

– А кого мне стыдиться? Тебя, что ли? Родили уродину, ни кожи, ни рожи!

По части рожи девочка погорячилась: очень даже симпатичная рожа, личико, вернее. И носик, и глазки – все на месте. Вырастет, вполне и в лебедя превратиться сможет. Только беда: ей лебедем-то сейчас быть хочется!

Лиза, между тем, продолжала истерить.

– Жопы нету, титьки… Может, они у меня на спине растут? Может, я их просто не вижу?!

Алла захохотала.

– Поручик, что вы делаете? – Ищу грудь. – Так она спереди. – А там я ее уже искал. Уж извини, дочка, что такой анекдот тебе рассказываю. Но рассмешила ты меня. Сильно рассмешила.

Алла бережно укрыла рыдающую девочку покрывалом, усадила на кровать и сама села рядом с ней.

– Ты на меня посмотри, все ведь на месте, правда? А в твои годы я, как и ты была, тощая да нескладная. Аистихой дразнили. Выросла, и титьки тоже выросли, и задница. Все появилось. И у тебя появится. Дай срок.

Лиза постепенно успокаивалась.

– Мам, расскажи чего-нибудь хорошее. Про любовь.

– Сказку?

– Лучше как взаправду было.

– Взаправду не всегда счастливо. Это только в сказках все хорошо да гладко, а на самом деле всякое бывает.

– А у вас с папой всякое? Или как в сказке?

– Всякое, или как в сказке, – Алла улыбнулась, но в темноте Лиза этого не увидела.

– Это как?

– Это жизнь. Подрастешь, сама все узнаешь. Спи. А я пойду, поздно уже.

Лиза не ответила, уснула, словно провалилась в темный омут.

Про Виктора девушка больше не говорила, по вечерам убежать из дома не пыталась. Может, выкинет из головы эту свою любовь?

Роману Ильичу бы насторожиться – слишком все хорошо стало. А он, наоборот, успокоился.

Говорят, у каждого человека две любви: первая и настоящая. Редко, когда они совпадают, но зато всегда первую считают настоящей. На всю жизнь. До самой смерти. И обязательно обоих и в один день. Взрослые над этим посмеются, но кто не проходил такое? Спросите. Если ответят, что нет, – не верьте, врут. Или просто ущербные.

Лиза влюбилась впервые. Те детские влюбленности в соседских мальчишек не в счет. Там игра. А тут – Любовь. Настоящая. Со слезами, ревностью, бессонными ночами. И желанием. Неизвестным ей ранее, жгучим, заставляющим стонать по ночам и тихо сходить с ума от невозможности его удовлетворить. Начхать на приличия и условности! Девушка готова была сама броситься в объятия к любимому. Если бы не эти тощие бедра, торчащие пипки на месте полагающихся каждой порядочной женщине грудей. Уродина… Показать такое ЕМУ? Ни за что!

И все равно Лиза старалась быть поближе к объекту своей любви: в столовой садилась неподалеку, вызвалась убирать у него на Ботанической. И дико ревновала к Людке Самохваловой!

– Эй, Ботаник, а девчонка-то на тебя глаз положила.

Люська по-прежнему захаживала к Виктору, спала с ним, но ничего не забыла. Если раньше с ее стороны была почти любовь и она на полном серьезе мечтала стать мадам Лазаревой, то теперь их с Виктором отношения свелись к простому сексу. Для здоровья. И чтоб не забыть, что это вообще такое. Люська молчала, но для некоторых вещей слова совсем не обязательны: Виктор и без этого прекрасно почувствовал охлаждение. И ни разу не расстроился: свидания с Люськой все равно больше не приносили прежней радости, свой счет к девушке у него тоже имелся. Он даже Люсиндой ее перестал называть, Люся, Люська, даже Людмила. Но больше не Люсинда. Да и вообще… Пора бы задуматься о продолжении рода, о жене и нормальной семье. Положение обязывает. А Люська, хоть и хороша, зараза, в определенных позах, на роль жены не годилась. Ни с какого боку.

Вот бы с начальником породниться… Девчонка у него ничего, смазливенькая, длинноногая. Мала только, подождать придется, пока в сок войдет. Ну и постараться понравиться.

– Какая?

– Мужики все слепые? Или ты один такой раритетный? Лизка, конечно, Романа Ильича дочка. Она глаз с него не сводит, меня убить от ревности готова, а он, как дундук дундуковский, ничего не видит.

– Так она ж ребенок еще. Посадят за совращение малолетней, – сказал, а у самого сердце аж зашлось от радости: надо же, и тут подфартило!

– «Кто ж его посадит, он же памятник», – Люська засмеялась. – Эй, статуй лебастренный, Лизке шестнадцать как бы, у нас такие уже вовсю рожают, если кто не в курсе. Вот же девке свезло так свезло, ну и вляпалась: первая любовь, и сразу Лазарев. Я бы повесилась.

Виктор на сарказм даже не обратил внимания, а разговор запомнил. И сделал выводы. Роман Ильич, само собой восстанет, только надо подвести все так, чтоб ему уже деваться было некуда, только «совет да любовь и детишек поболе». А для этого сначала просто быть с девушкой поласковее.

Лиза чуть не умерла от радости, когда утром Виктор, словно случайно, встретил ее взгляд, улыбнулся, а потом еще и подмигнул.

Смущение и отчаянное счастье девочки от глаз прожженного бабника не укрылись. Что ж, начало положено, но форсировать события не будем, клиент должен созреть. Сам, а он, Виктор Лазарев, этому только поможет.

Следующие несколько дней он сознательно избегал Лизы. Не так явно, чтоб она заподозрила что, но старался на глаза ей не попадаться. Потом опять – ободряющая улыбка. Люська, вот стерва, все поняла сразу.

– Эх, жалко, что Лизка ребенок еще. Взрослая баба тебя бы вмиг раскусила, соблазнитель хренов. И огреб бы ты не по-детски.

– А ты ревнуешь, да?

– Еще чего. Рассуждаю. И наблюдаю, что у тебя получится. Грубо, Витенька, грубо. И без выдумки.

– Ты сомневаешься?

– В твоих способностях? Ни разу. Но Ильич тебя точно прибьет, он над дочкой не надышится, а ты даже не в очереди из кандидатов в мужья.

– Посмотрим. Придет время – куда он денется с подводной лодки.

Время пришло быстрее, чем он думал.

Лиза не находила себе места. Она не знала, что думать, сердце то заходилось от радости, то в отчаянии съеживалось. Нечаянный взгляд, пара слов, а на завтра для Него Лизы опять не существует. А вчера он дотронулся до нее. В первый раз. Она протирала пол, Виктор поскользнулся, схватился за нее, чтоб не упасть. Всего несколько секунд, а как целая вечность. Счастье, что она сама как-то смогла не грохнуться в обморок.

Как хорошо, что отец всегда занят и ничего не замечает. Мама… Мама заметила: «Что ты бледная такая, все в порядке?» Пришлось приврать: ПМС – отличная отговорка. Маман, конечно, бросилась с советами. Можно подумать, что сама Лиза ничего этого не знает.

Пытка, какая это пытка! Единственное желание – оборвать все это разом. Пусть он выгонит ее, пусть посмеется над уродством. Но тогда она хоть перестанет надеяться, и уже будет легче.

Виктор уже засыпал, когда входная дверь тихонько скрипнула. Он подскочил, вспомнив, что забыл запереться, щелкнул выключателем. В дверном проеме стояло худое, длинноногое существо. Лиза… От яркого света она зажмурилась, а потом закрыла лицо руками. Покрывало упало на пол… Ах, как хороша же она будет года через два! Ах, как хороша же она сейчас: уже не ребенок, но еще и не женщина. Узкие бедра, едва намечающаяся грудь.

Виктор рывком втащил девочку в комнату, кинул на постель. Церемониться с ней он не собирался. Ласки будут потом, потом он еще научит ее всему. А сейчас… Сейчас хочется только одного – царапать, рвать, ломать, кусать это нежное тело.

Лиза плакала. Совсем не так она себе все это представляла. Думала, будет счастье, а получила только кровь, боль и унижение. Словно вываляли в дерьме. Тот, кого она боготворила, спит теперь рядом, и ему нет никакого дела до ее переживаний. Она пошевелилась, попыталась выбраться. Ничего не вышло. Только разбудила Виктора.

Ага, мы, получается, сбежать надумали? И куда это собрались? Не-ет, команды на выход пока не было, он еще не все закончил. Зверь покинул его, но желание-то, оно никуда не делось! Черт, а ведь эта малявка заводит его ничуть не хуже Люсинды! Неумеха, да, но это дело наживное, научим. Люська, как ни крути, но сама командовала им. А тут… Тут он полный хозяин. Хозяин и господин. И еще это тело… Девчонка даже и не подозревает, насколько она прекрасна.

И уйдет она, только когда этого захочет он.

Захотел он не скоро…

– Мне надо идти. Пожалуйста…

– Угу, – Виктор сделал вид, что ему все равно. – Прикройся только, и осторожнее.

Сам же подумал, что будет просто отлично, если девчонку сейчас кто-то увидит. И доложит Роману Ильичу.

Лиза соскользнула с постели, попыталась сделать шаг, вскрикнула и согнулась от боли. Натянула на плечи покрывало. В этот момент сильные руки схватили ее, развернули к себе. Она сжалась, ожидая повторения кошмара. Но вместо этого Виктор поцеловал ее, нежно, именно так, как она и мечтала когда-то.

– Приходи завтра. Я буду ждать. Ты прекрасна.

На работу Лиза не пришла, что было вполне ожидаемо: Виктор тоже не рискнул бы выйти на люди с обкусанными губами и синюшными засосами на шее. Но вечером девочка заставила его поволноваться. Правда, совсем немного. Она, конечно, же, пришла.

…Интересно, сколько времени он продержится, если такие ночи будут повторяться регулярно?

Папаша, как и полагается, узнал обо всем последним. Скандал был жуткий, но Виктор и тут оказался прав: деваться Роману Ильичу было некуда, тем более что Лазарев и не возражал породниться, а Лиза – сменить фамилию. Посему, стали готовиться к свадьбе, и чтоб все, как у людей, чтоб белое платье, застолье, цветы.

Принцесса зацвела как раз накануне торжества. Сразу несколько бутонов. Аромат ванили был настолько силен, что чувствовался даже в туннеле.

– Как красиво. А если перенести цветок на Петроградскую? Не на совсем, только на свадьбу. Здорово бы было.

– А что? Желание невесты – закон, организуем. Смотри, во-он там еще бутоны набиваются, как раз к церемонии и распустятся. И будет у тебя самый красивый букет невесты.

Цветок перенесли в тот же день. Чтоб вездесущая мелюзга не лезла, куда не надо, отгородили его ширмой и рядом посадили охранника.

– Ой, не смотри!

– Что еще?

– Я платье меряю. А жених невесту до свадьбы в нем видеть не должен, примета…

Виктор не дал Лизе договорить, привлек к себе и поцеловал. Знал, что именно это девочке и понравится.

– Ты хотела сказать, что плохая? Не верь. Нет плохих примет.

Он отодвинул прижавшуюся к нему Лизу. Да, а она подает надежды. Что ж потом-то будет, если уже сейчас готова везде и всегда? Ух!

– Платье красивое.

– Мама сшила! Правда, хорошее! Тебе нравится?

– Правда. И ты в нем просто красавица!

Виктор не врал. Платье было хоть и простенькое, но сшито со вкусом, и по фигуре легло идеально. Даже грудь, вроде как, проявилась.

– А фату показать?

– Покажи.

Девушка накинула на голову прозрачную вуаль, закрыла лицо.

– А я тебе перчатки принес. Белые.

– Ой, как здорово!

Лиза бросилась к Виктору, обняла его за шею, чмокнула, а потом запрыгала вокруг него, хлопая в ладоши.

– А-а-а! Завтра я буду самой красивой невестой!

– Ты и сейчас самая красивая!

– Как Царица?

– Царица – цветок.

– А правда, что она цветет только несколько часов?

– Правда.

– Ой, а если до завтра бутоны опадут? Жалко будет.

– А пойдем глянем.

– Я переоденусь?

– Не надо. Пойдем так.

Царица вовсю цвела.

– Ну вот. Так и есть, цветет. А как пахнет… Жалко, если опадет, да Вить? Витя, что с тобой?!

Если бы он знал, что с ним! Сейчас он чувствовал только одно: время пришло. Противиться он был не в силах. Он обязан…

– Витя!!!

Она даже не сопротивлялась, послушно, повинуясь его воле, сделала несколько шагов к цветку, раскрывшему ей свои смертоносные объятья. Стебли, длинные и узкие, сплошь усеянные мелкими жесткими иглами, рванулись навстречу обреченной, мертвой хваткой впились в нее и потащили вовнутрь, сжимаясь, словно челюсти диковинного животного и одновременно раздирая плоть.

Умоляющие, испуганные глаза, короткий вскрик… И кровь, много крови. Все.

Стебли опали, выплюнув на платформу окровавленные тряпки.

Бутоны на цветке выстрелили почти одновременно, кактус стоял, словно облитый красным. Виктор без чувств рухнул на платформу.

– Роман Ильич, беда. Там…

Парень закашлялся, хотел еще что-то сказать, но, начстанции перебил его.

– Чего захлебнулся? Нормально доложить не можешь!

Парнишка, еще совсем молоденький, вдруг побледнел и тихо прошептал:

– Роман Ильич, там, – и тут же повернулся и выскочил из помещения.

Что за ерунда? Ну, получит у него Сильвестр! Распустил! В приоткрытую дверь Роман Ильич успел заметить горе-вестового: тот согнулся пополам, издавая характерные звуки.

Сильвестр сам материализовался через несколько секунд.

– Помяни черта. Что там у тебя такого, что этот недоносок обедом похвастаться решил?

– Ильич, беда.

Сердце екнуло.

– Ну, я жду! Что, язык проглотил?!

– Ты только…

Ильич побледнел: Лиза. Что-то с дочкой.

У ширмы, где стояла кадка с цветком, было не протолкнуться. Но увидев начальника, народ расступился…

Что было потом, Роман Ильич не помнил. Кажется, он бросился на колючки, кажется, его кто-то оттащил. Кажется, его пытались успокоить, но в уши словно вставили вату, и он ничего не слышал. Сильвестр, Роман Ильич точно запомнил – это был именно Сильвестр, осторожно вытащил из его рук окровавленные ошметки, то, что когда-то было Лизой. Последняя мысль: даже похоронить нечего… А потом он и все остальные долго кашляли и чихали – пыльца забила нос и рот. Когда же все закончилось, он вдруг успокоился. Судьба. Так надо. Жертва, которая нужна Царице… Но почему именно Лиза?!

Никто и никогда не упрекнул Виктора в том, что случилось, все, как один, признали его право говорить от имени Царицы, быть ее глашатаем. Хранителем. И именно после этого его стали сторониться. Только вот ему, Виктору Лазареву, Хранителю, на это было уже глубоко фиолетово.