Глава 5
ОКОЛЬНЫЙ ПУТЬ
Поздно вечером Чуга с Турениным переправились через Гудзон на пароме и вышли к вокзалу. Поезд до Канзас-Сити как раз разводил пары, потихоньку готовясь к отправлению. Состав был длиннее, чем обычно, — целых восемь вагонов, не считая тормозного, — почтовый, багажный, два грузовых и три пассажирских разной классности.
Друзья купили билеты во втором классе. Больше всего вагон напоминал немного увеличенный дилижанс — тут стояли деревянные сиденья, обтянутые иссиня-чёрным тиком, а стены были отделаны синим плюшем, с узкими зеркалами между окон.
Войдя, Фёдор сразу услышал смех Ларедо — проигравшийся ковбой был уже без седла.
— По пути, значит? — осклабился Шейн.
— Вроде того, — проворчал Чуга, аккуратно укладывая шляпу-стетсон на багажную сетку.
— Всё спустил? — ухмыльнулся Туренин.
— Даже шпоры! — захохотал ковбой.
Мало-помалу пассажиры занимали места. Показалась хрупкая, миловидная женщина в сером дорожном платье. Глаза её подозрительно шарили вокруг, то и дело ширясь от испуга, а руки крепко сжимали сумочку.
Вошёл дородный, сопящий фермер с окладистой бородой, щеголявший в синих домотканых штанах с нашитыми сзади и на внутренних сторонах икр кусками жёлтой оленьей кожи. Из голенища высокого сапога у него торчала роговая рукоять охотничьего ножа, на поясе висела кобура, едва вмещавшая настоящую пушку — здоровенный «милс» 75-го калибра, — а толстые и короткие пальцы постоянно оттягивали новенькие подтяжки и щёлкали ими.
Появился офицер-кавалерист в синей форме и скрипучих сапогах. Он учтиво поклонился испуганной женщине с сумочкой. Последним сел крупный мужчина лет тридцати. Чернявый, с аккуратной бородкой и усами, с лицом загорелым и обветренным, он смахивал на мексиканца, а одежда его — серый костюм из тонкого твида и чёрная плантаторская шляпа — указывала на состоятельность. Голубино-сизый жилет чернявого пересекала массивная золотая цепочка часов, на которой висели брелки — самородок и лосиный зуб, оправленный в золото. Багаж пассажиру соответствовал — это были два мешка, рюкзак и деревянный ящик, обитый железными полосками.
«Деньги везёт, наверное», — подумал Чуга, поудобнее приваливаясь к собственному мешку, и задремал. Свисток паровоза перебил ему сон, но из дрёмы так и не вывел. Поезд тронулся, вагон покатился, перестукивая, и помор заснул ещё крепче.
Проснулся он утром, лёжа на диванчике, вытянув ноги в проход. Солнце ярко светило, дым паровоза за окном летел себе мимо, рассеиваясь в чистом воздухе. Уползали назад перелески да речушки, пшеничные поля да одинокие фермы. Крякнув, Фёдор сел и протёр глаза. Ларедо задумчиво глядел на проплывавшие пейзажи. Павел сидел напротив и улыбался.
— Как спалось? — спросил князь.
— Вашими молитвами, — буркнул Чуга, чувствуя, как ломит во всём теле. Приучила его Олёна к перинам пуховым да к соломенным тюфякам, вот и изнежился…
Шейн, оглядываясь на чернявого, склонился, заговорщицки подмигнув.
— А ящичек-то тяжёленький, — проговорил он. — Деньгу, надо полагать, везёт, и немалую. Может, мы его… того? А?
— Рискни, — зевнул Фёдор, не принимая Ларедо всерьёз. — А меня уволь…
— Ну как хотите, — разочарованно протянул Шейн, откидываясь на спинку.
Между тем паровоз издал гудок, приближаясь к станции, маленькому домику красного цвета. Сразу за путями тянулась пара улочек городишки, приткнувшегося к железной дороге.
Вагоны подтянулись к перрону — платформе футов шестьдесят длиною, грубо сколоченной из досок, — и замерли. Протяжно закричал кондуктор:
— Стоянка двадцать минут!
Чуга нашарил взглядом Шейна и сказал:
— Лопать пойдёшь?
— Не-а… Вы уж сами как-нибудь.
— Что, всё до цента спустил?
— Ну-у… Где-то так.
— Ладно. Мы сбегаем перекусить и тебе чего-нибудь притащим.
— Уговорили! — ответил Ларедо с ухмылкой.
Постоялому двору с парусиновыми перегородками, где по двое спали на одной кровати, название «Гранд-отель» не шло, но кормили тут прилично. Над дверями пристройки, выходившей к перрону, красовалась вывеска «Кухня Беккет», сулившая обед за пятьдесят центов.
Столовая занимала узкую и длинную комнату с белёными глинобитными стенами. Внутри располагались пять или шесть столиков, застеленных несвежими скатёрками в красно-белую клетку, и один длинный стол со скамейками по сторонам.
Дородная повариха живо обслужила проголодавшихся пассажиров.
— На первое — телятина с картофелем, — проговорил Павел, подозрительно принюхиваясь, — на второе — картофель с телятиной. Не «Дельмонико», конечно, но есть можно…
— Лопай пошустрее, — присоветовал ему Чуга.
Толстуха с красным, распаренным лицом, поставила перед ними полный кофейник и тарелку с горячим хлебом, нарезанным ломтями.
— Благодарствуем, — сказал помор, выкладывая доллар.
— Кушайте-кушайте! — басисто проворковала миссис Беккет, смахивая монету в карман на застиранном переднике.
— В следующий раз, — проворчал Фёдор, — платишь ты.
— До следующего раза, — тонко улыбнулся князь, — ещё дожить надо…
Схарчив полную тарелку картофельного пюре с ломтем ветчины и кукурузным початком, Чуга налил себе кофе, до которого не был большой охотник. Но напиток оказался чёрным, как смертный грех, и крепким — такой быстро выгонит сонную муть из головы.
В комнату, брезгливо задирая платье над грязными опилками, покрывавшими пол, вошла молодая женщина — пассажирка из вагона первого класса. Каштановые волосы оттеняли её очень светлую кожу, пронзительные зелёные глаза и яркие губы дополняли портрет.
Усевшись за отдельный столик, женщина заказала кофе. Скользя скучающим взором по лицам пассажиров, она остановила его на Фёдоре. Помор прищурился.
Неожиданное внимание красотки заставило его насторожиться. С чего бы вдруг леди интересоваться простым переселенцем? Либо это выдавало её порочный нрав, либо существовали некие тайные причины для подобного интереса. Переведя взгляд на Туренина, Чуга удивился — князь был напряжён.
— Ты чего?
— Я мог ошибиться, — медленно проговорил Павел, — но, по-моему, я видел Хэта Монагана.
— Ага…
Пассажиры, наскоро перекусив, покидали заведение. Фёдор встал из-за стола, и тут же поднялась красотка. Быстренько промокнув губки платочком, она приблизилась к помору, шурша юбками, и томно сказала, беря его под правую руку:
— Вы не проводите даму?
— Отчего ж? — буркнул Чуга. — Доведу как-нибудь…
— Фёдор! — предостерегающе крикнул Туренин. — Это Пенни Монаган!
В этот самый момент четверо или пятеро парней, с лицами, прикрытыми шейными платками, ввалились в забегаловку с двух сторон сразу — из кухни и через главный вход.
— Ни с места! — гаркнул тот, что шагал впереди — высокий, костлявый, с козлиной бородкой.
— Стреляй, Ньют! — возбуждённо завизжала Пеннивелл, вцепившись в Чугу и не позволяя ему выхватить револьвер из кобуры.
Названный Ньютом промешкал, боясь угодить в женщину, и тогда Фёдор «помог» ему, отшвырнув красотку. Павел выстрелил первым, вытянув руку и целясь как на дуэли. Один из нападавших взмахнул руками, с размаху ударяясь о буфет вишнёвого дерева и сползая на пол. Другой ухватился за локоть — сквозь пальцы проступила сочившаяся кровь.
Чуга саданул Ньюту кулаком под дыхало, а когда тот согнулся, приложил его коленом, расквашивая нос. Сквозь облако порохового дыма Фёдор углядел выпученные глаза и перекошенный рот Хэта — красный шейный платок сполз с лица Монагана.
Неизвестно, чем бы кончилась стычка, но тут уж отобедавшие пассажиры сами открыли огонь. Это были люди Запада.
Женщина в сером платье достала из сумочки двухствольный «дерринджер», офицер-кавалерист выхватил двенадцатизарядный револьвер Уэлча, а фермер, одной рукой суетливо щёлкая подтяжкой, вооружился «милсом» — и тут же стрельнул с оглушительным грохотом. Парочка неподстреленных бандитов, почти невидимых в дыму, бросилась наутёк, отстреливаясь на бегу, отбиваясь от озверелой кухарки, которая охаживала их медной сковородой на длинной ручке. Гаснущий перезвон озвучивал попадания по головам налётчиков.
Выбежав на платформу, Чуга заметил улепётывавших «ганменов», хотел было пальнуть вдогонку, но передумал — зачем лишний раз брать грех на душу? Но проворно ковылявшего Хэта он догнал-таки, обезоружил и прижал к дощатой стене.
— Говорил я тебе, чтоб не рыпался? — гаркнул Фёдор.
— Говорил… — проскулил Монаган.
— Кто вас нанял?
Глазки у Хэта забегали.
— Ну?!
— Б-большой человек, — сипло выговорил Монаган, — очень большой… Мэтьюрин Гонт.
Чуга рывком отпустил Хэта, и тот чуть не упал, благо стена удержала.
— Дуй отсюда!
Незадачливый стрелок захромал прочь.
— Ушли! — воскликнул подскочивший Туренин. — А Пенни? Вот ведь…
Воспитание не позволило князю закончить характеристику, но Фёдор был попроще.
— Сучка! — договорил он.
— Грубо, — оценил Павел, — но точно.
— Это Гонт их подослал.
Паровозный гудок положил конец прениям сторон. Пассажиры, возбуждённо переговариваясь и обсуждая перестрелку, разбежались по вагонам. Залязгав сцепками, паровоз потянул состав дальше.
Уже плюхнувшись на скамью, Чуга поглядел за окно — на платформе, склонившись над раненым, осталась Пеннивелл Монаган. В это мгновение она казалась подобием скорбящей мадонны, средоточием милосердия, но стоило ей поднять голову, как иллюзии опадали быстрее жёлтых листьев — лицо женщины, обезображенное ненавистью, было уродливо.
— Что там? — нервно спросил Ларедо.
— На десерт подавали горячий свинец, — проговорил Туренин.
Фёдор медленно выдохнул. Сердце уже не частило, билось ровно, хотя Чуга всё ещё напрягался. Правда, уже не бандитской пули ожидаючи, а свистка полицейского. А дождался паровозного гудка…
Минул день, снова настала ночь. Поезд замедлил ход, будто готовясь к паромной переправе в Сент-Луис, что лежал на западном берегу Миссисипи. И тут господин в плантаторской шляпе, теребивший в пальцах лосиный зуб на цепочке часов, неуклюже повернулся к Фёдору с Павлом — те кемарили под стук колёс.
— Джентльмены следуют на Запад? — спросил он, упирая руки в колени.
— Лично я… — зевнул Шейн. — Следую в Техас!
— Вот и мне туда же! — оживился господин. — Чарльз Гуднайт меня зовут. Я тут послушал, посмотрел… К-хм… Вы, так я понимаю, парни честные, работящие…
— Правильно понимаете, — открыл один глаз Чуга.
— Вроде как нездешние…
— Я из России, — сказал Фёдор.
— Я из Англии, — сообщил Павел.
— А я из Теннесси! — осклабился Ларедо.
— И спуску никому не дадите… — гнул своё Гуднайт.
— Не дадим, — мотнул головой Туренин.
— Видал я, как вы тех молодчиков попёрли! К-хм… А если я предложу вам работу, опасную, но денежную, то вы как?..
Фёдор внимательно посмотрел на вдруг разговорившегося пассажира.
— Нам это только давай, — усмехнулся он. — А чего делать-то?
Чарльз хлопнул ладонями по коленям.
— Сопровождать! — внушительно начал он. — И охранять — меня и мой груз. Одному мне несподручно. Короче. Грузимся на пароход до Натчеза, оттуда на дилижансе до Сан-Антонио. Плачу пятьдесят долларов. Каждому! Билеты за мой счёт, патроны — тоже. Ну как вам такой расклад?
Чуга поскрёб щетину на подбородке и пожал плечами. Конечно, сворачивать на пути в Калифорнию не хотелось, да только что прикажете делать по прибытии в Канзас-Сити? Как одолеть тысячи вёрст пути, не имеючи ни коней, ни фургона, ни припасов — ничего? Сент-Луис, Натчез, Сан-Антонио… Хоть и окольным путём, а всё на Запад.
— Я не против, — сказал помор, покосившись на князя. — Ты как?
— Я — за! — выразил своё мнение тот.
— Ребята, — тревожно завертел головой Ларедо, — а я тоже в доле?
Фёдор улыбнулся насмешливо.
— Револьвер видал когда?
— С тридцати ярдов индюшке голову сшибаю! — воскликнул ковбой негодующе.
— Ладно, согласные мы, мистер Гуднайт.
— Отлично! — крякнул ранчеро. — Тогда в Сент-Луисе у нас конечная остановка — и пересадка!
Сент-Луис казался именно тем, чем и был — перекрёстком. Сто пятьдесят тыщ народу скопилось тут — одни готовились податься дальше на Запад, другие раскачивались, не зная, на что решиться, а третьи просто жили, получая свой гешефт с переселенцев.
Не так уж давно Сент-Луис стоял на границе освоенных территорий. Всего в десятке миль за чертой города пролегали Великие равнины — бесконечная прерия, где паслись стада бизонов и рыскали отряды воинственных сиу. Плавными волнистыми изгибами уходила прерия на Запад, с весны её пологие холмы были зелены, к осени они бурели. Редко где дикий простор очерчивался квадратами полей кукурузы, а в Канзасе даже лёгкая холмистость сходила на нет — равнина разглаживалась в обманчивую плоскость, где-нигде изрезанную неприметными низинками и оврагами, увидеть которые можно было, лишь подъехав вплотную.
Из Сент-Луиса на Запад пролегли караванные тропы, уводящие в Санта-Фе, в Калифорнию обетованную, в Солт-Лейк-Сити. А на юг катила свои воды Миссисипи, донося пароходы до самого Нового Орлеана.
— Раз уж мы записались в верные паладины, — сказал Павел со скользящей улыбкой, — надо бы и вооружиться соответственно. Револьверы — хорошо, а винтовки лучше!
— Дело говоришь, — кивнул Фёдор.
Оставив за себя Ларедо Шейна, у которого всё равно было пусто в карманах, помор и князь направили стопы в город.
Первые дома Сент-Луиса выстроили французские торговцы мехами ещё в ту пору, когда огромная Луизиана принадлежала королю Людовику. Тогда тут стояли индейские деревни, вроде Кахокиа, а множество курганов сохранилось до сих пор — они дыбили землю на окраинах, то поднимая развалюхи переселенцев на верхушки, то опуская в междурядья.
Каменных зданий в Сент-Луисе числилось немного, их занимали отели вроде «Сазерна» или «Плантатора». В основном кривые улочки застраивались каркасными домами, обшитыми досками, как правило некрашеными, и на каждом углу стояли бочки с водой на случай пожара.
Кабаки, которые здесь назывались салунами, и платные конюшни попадались на каждом шагу. Создавалось такое впечатление, будто весь город был населён всадниками, которые спешились, чтобы пропустить стаканчик виски. Фальшфасады магазинов, изображавшие несуществующие вторые этажи, были раскрашены и расписаны зазывалами попросту и бесхитростно: «Пейте бурбон из Кентукки „Джим Бим“ по три доллара за галлон!» Или так: «Готовит мамаша О’Флахерти. Обед — два четвертака».
На перекрёстке Туренин неожиданно встрепенулся, вроде как знакомого приметил.
— Ты чего? — нахмурился Фёдор.
— Да так, померещилось… Сюда, может? — кивнул Павел на магазин «Эмпориум», перед которым была разбита клумба и вкопаны колёса от фургона.
— Можно и сюда, — согласился помор.
Посерёдке магазина располагался старомодный прилавок с выемкой впереди для дам в пышных платьях. На прилавок кучей были навалены джинсы, сбоку стояли бочки с мукой, на полках лежали консервы, на полу — бочонок с печеньем, по стенам были развешаны шляпы, сапоги, уздечки, шпоры, жилетки, а позади прилавка поблескивали винтовки. Пахло — густо и остро — свежевыделанной кожей, поджаренным кофе и сушеными яблоками.
— Чего изволите? — мигом прогнулся лысенький продавец с умильной физиономией проныры.
Не отвечая, Фёдор со знанием дела перебирал винтовки.
— «Винчестеры» имеются? — осведомился он.
— Кончились! — развёл руками торгаш. — Но я бы предложил вам винтовку «генри» того же оружейника. Просто Оливер Винчестер выкупил у Бена Генри его предприятие, понимаете? А винтовка — та же самая! Вот, гляньте, перезаряжается этим вот рычагом, он так и называется — «скоба Генри». В магазине пятнадцать патронов и один в стволе, 44-й калибр. Отдам за сорок три доллара.
Чуга забрал у него «генри», взвесил. А руки-то не оттягивает, в меру тяжёленькая… Хорошее ружьецо…
— А патроны? — спросил он.
— По доллару за сотню.
— Беру, — сказал Фёдор, косясь на князя.
Тот любовно оглаживал приклад семизарядного «спенсера» 56-го калибра.
— Рекомендую! — набросился на него владелец магазина. — От-тличная «железка»! Всю войну с ним прошёл, а после с индейцами воевал, на бизонов охотился… Убойная вещь! Свинцовая пуля у «генри» весит двести шестнадцать гранов, а у «спенсера» — все триста шестьдесят! Оставляет по себе такую дыру, что никакому хирургу не заштопать. Всадника сносит с лошади! Пуля 44-го калибра пробивает сосновый брус семи-девяти дюймов толщины, а «спенсер» прошьёт салун… вон тот хотя бы, что напротив, от стены до стены!
Туренин издал душераздирающий вздох.
— Могу предложить запасные обоймы для «спенсера», — вкрадчиво сказал продавец, доставая из-под прилавка какую-то трубку. — Перезарядите одним махом!
Князь подумал-подумал, запустил руку в потайной кармашек и вынул-таки заветные соверены, сложил стопочкой на прилавке.
— Этого должно хватить, — мрачно сказал он.
Продавец с поклоном передал ему и «спенсер», и трубку, и патронную сумку «Блэксли» — деревянный ящичек, обтянутый кожей, куда можно было сунуть хоть десяток запасных обойм.
Выйдя на улицу, Туренин не сдержался.
— До чего же ужасно быть нищим! — процедил он.
Чуга усмехнулся, закидывая «генри» на плечо дулом вниз, и подбросил на ладони последнюю золотую монету в пять долларов.
— Ужас не в том, что люди впадают в нищету, — сказал помор, — а в том, что они не желают из неё выбираться.
— А если я не могу, допустим? — с вызовом спросил князь.
— А ты через «не могу»! Айда в салун…
Выбирая заведение поприличней, они завернули в ресторацию «Бон-тон». За распахнутыми дверями висели ещё одни — качавшиеся створки, названные из-за подобия «крыльями летучей мыши». Толкнув их, Фёдор переступил порог салуна и огляделся. Трактир как трактир… Справа стойка барная тянулась, за нею — полки, бутылками заставленные. Слева — столики. Пол опилками присыпан — ежели вымести их вместе с плевками да накапавшей кровью, вроде как чистота образуется…
Народу в салуне хватало — заезжих ковбоев, речников, переселенцев, фермеров, неясных личностей уголовной наружности.
— Моя очередь! — объявил Туренин и заказал мяса с бобами.
Устроились друзья к окошку поближе, чтобы и жизнь городскую наблюдать, и за тем, что в салуне деется, присматривать.
Оставив ружьё у стены, Фёдор с довольным стенанием развалился на скрипучем стуле. Лепота!
Вертлявая официанточка выставила на их столик блюдо с пахучим жарким и графинчик с виски.
— Ирландское, — сказал князь со знанием дела. — Понюхай! Пахнет торфяными болотами.
— Ряской тянет, — поморщился Чуга. — Ну, поехали!
Чокнувшись, они опрокинули по стопочке «огненной воды». Хорошо пошло!
Благодушествуя, Фёдор откинулся на спинку стула. Пил он редко, по большим праздникам, но сегодня больно уж сильное желание возымел «обмыть» покупки.
Подняв глаза, Чуга заметил мужичка в сером плащике и в котелке того же цвета, суетливо спускавшегося по лестнице, ведущей в номера. За ним ступал худощавый парень в непременной ковбойской шляпе, в затасканных джинсах и чёрной жилетке поверх рубашки в клеточку. Лицо у молодчика было узким, острым, как топор, а губы до того тонкими, что они больше подразумевались, чем наличествовали. На тощих чреслах непонятным образом болтался оружейный пояс — из кобуры, подвешенной слева, выглядывал револьвер, рукояткой вперёд. Ещё один торчал у худого за поясом.
Серый сразу вышмышгнул за дверь, а остролицый направился к столику Туренина и Чуги. Шагал он спокойно и уверенно, безо всякой опаски. Безгубый рот кривила нагловатая ухмылочка.
Напоровшись на холодный взгляд Фёдора, молодчик глумливо усмехнулся. Не сводя глаз с Чуги, он проговорил, растягивая слова на южный манер:
— Чегой-то я тебя тут раньше не видал.
Помор молча подобрал с тарелки последний аппетитный кусочек и сунул его в рот. Крылья хрящеватого носа у худого дрогнули.
— Я тебя спрашиваю! — повысил он голос.
Фёдор равнодушно глянул на него, прекрасно понимая, как того бесит его деланое безразличие. Князь с интересом следил за развитием событий.
— Тебе чего, мужик? — осведомился Чуга.
— Я хочу, чтобы ты валил отсюда!
— А мне наплевать, — медленно проговорил Фёдор, — чего ты хочешь.
— Вам, молодой человек, морду давно били? — весело поинтересовался Туренин. — Хотите освежить впечатления? Так это мы мигом!
Тонкие губы молодчика растянулись в подобии улыбки, открывая щербатые зубы.
— Вы? — фыркнул он. — Мне?! — и гордо представился: — Я — Добан Мейси!
— Нет, ну ты посмотри! — делано восхитился князь. — Сам признался!
— Ни стыда ни совести у человека, — вздохнул Фёдор, неодобрительно качая головой.
— Ага! Так и сказал — я, говорит, тот самый Добан. И не покраснел даже!
Заметно было, что Мейси чуток растерялся. И ещё Чуга углядел, как занервничали посетители, — одни поспешно уходили вон, другие жались к стенам. Видать, знали, чем обычно заканчиваются подобные перепалки. Решив подстраховаться, Фёдор отстегнул ремешок, привязывавший револьвер через скобу, чтобы тот не вывалился ненароком, положил пальцы на рукоятку…
И когда правая рука Добана метнулась к кобуре, пуля, выпущенная из «смит-вессона», расщепила столешницу и впилась Мейси в грудь.
Добана, уже выхватившего облупленный «кольт», отбросило спиною на крашеный столб, поддерживавший потолок. Скалясь от натуги, Мейси вскинул оружие. Грянули выстрелы, но пули уходили в опилки. Всхлипывая от ужаса, Добан сполз по столбу на пол и выстелился, разбросав руки.
В ту же секунду Туренин выскочил из-за стола, направляя свой «адамс» в сторону лестницы. Грохнуло, заволокло дымом, но мужичок с «винчестером», пробегавший мимо дверей номеров на втором этаже, лишь голову в плечи втянул и выстрелил в ответ, три раза подряд, да всё мимо. Зато Чуга промаху не дал — мужичок дёрнулся, роняя винтовку, и кувыркнулся вниз, проламывая хлипкую балюстраду.
Отбросив стул, Фёдор отступил к стене, левой рукою подхватывая «генри». Сунув револьвер в кобуру, он вооружился винтовкой.
Очень скоро она ему понадобилась — в салун ворвались двое с «кольтами» в мускулистых руках. Один, лохматый, чью пышную шевелюру едва покрывал мятый «стетсон», а рубашка, расстёгнутая до пупа, обнажала курчавую растительность на груди, присел и выстрелил прямо с порога, выцеливая Туренина. Другой, длинный как жердь, с круглой, обритой наголо головой, решил извести Чугу, обеими руками вскидывая потёртый «кольт». Пуля прозудела так близко от щеки, что помор ощутил лёгкий ожог.
Вся эта карусель длилась первую секунду, а во вторую заговорил «генри». Круглоголового развернуло и отбросило к дверям, прямо на руки новым посетителям — те сразу шарахнулись в стороны.
Тут лохматый сообразил, что эдак можно и под раздачу попасть, — взяв короткий разбег, закрыв голову руками, он выпрыгнул в окно, высаживая раму спиной. Правда, это его не спасло — громыхнул «спенсер», и тяжёлая пуля, просадив стену салуна, достала-таки нестриженого.
— Уходим! — коротко сказал Чуга.
— Уходим, — согласился Павел.
Судов у пристани в Сент-Луисе было так много, что они причаливали носами, теснясь борт к борту, а в порту царила полнейшая неразбериха, точь-в-точь разворошенный муравейник. Пассажиры с детьми и со скарбом мешались с телегами и лошадьми. Негры-грузчики, ревевшие свою песню «Последний куль! Последний куль!», закатывали по сходням бочки, затаскивали, сгибаясь, тюки и ящики, а матросы орали, надсаживаясь, изнемогая, ибо разместить прорву грузов и орду пассажиров казалось делом нереальным.
— Думается мне, друг мой, — громко сказал Туренин, — что этот Мейси не зря по наши души явился.
Фёдор мрачно кивнул.
— Мыслю я, — проговорил он, — что и тут Гонт замешан. Его это проделки. Хотя… Когда бы он поспел?
— А телеграф на что?
— Ну да… Потопали, князь. Вон, нам уже руками машут…
Чарльз Гуднайт поднялся на борт парохода «Великий Могол». Фёдор, Павел и Ларедо Шейн топали следом, облапив багаж да поглядывая по сторонам.
— Объявляется посадка на «Великий Могол»! — трубно взревел капитан в рупор. — Всем грузиться на «Великий Могол»!
У нарядной конторки кассира Гуднайт купил билеты, и все гурьбой прошли к каютам.
— Стильно тут у них, — прокряхтел князь.
— А то! — гордо отозвался Шейн, словно был хозяином парохода.
«Великий Могол» и вправду выглядел под стать названию. Над судном воздымались две высокие трубы, чёрные и вычурные, а между ними висела золочёная эмблема. Прямо за трубами блестела стёклами лоцманская рубка. Кожухи над колёсами были расписаны довольно аляповато, зато ярко, а над буквами, выведенными полукругом и складывающимися в наименование «ВЕЛИКИЙ МОГОЛ», расходились чётко прорисованные солнечные лучи. Все три палубы были окаймлены белыми поручнями, а из труб нарочно валил чернущий дым — в топку подкинули смолистых сосновых поленьев, чтобы каждому стало ясно — пароход отправляется!
Повсюду были расстелены ковровые дорожки, наверху позванивали люстры с гранёными стеклянными подвесками, мимо дверей с картинками сновал негр-буфетчик в чистом переднике.
— Оливер, мой друг и напарник, — говорил Гуднайт, широко шагая по коридору и раскланиваясь со встречными дамами, — нынче в Биг-Бенде обретается. Самая глушь во всём Техасе! Оливер должен пригнать из Мексики большой табун — каждый ковбой на перегоне меняет за день по три-четыре лошади, вот и представьте… Я так прикинул, что в Сан-Антонио мы с ним пересечёмся. Сразу долги все раздадим, и ещё останется, на что скот покупать… Ну располагайтесь!
Чарльз устроился в крошечной каютке с намалёванным у входа индейцем — ярко-красным, в перьях, смахивавшим на петуха, — а наша троица поселилась через стенку. На двери их тесного обиталища был изображён абсолютно счастливый негр с огромной корзиной, полной хлопка.
— Вы как хоти-ите, — раззевался Шейн, — а я баиньки!
Повесив шляпу на крючок и разувшись, ковбой с кряхтеньем забрался на верхнюю койку. Фёдор с подозрением принюхался, но нет, грязными носками не воняло.
— Я тоже прилягу, пожалуй, — пробормотал Павел. — В поезде было чертовски неудобно…
— Хе-хе! — тут же откликнулся Ларедо. — Это тебе не ложе с балдахином!
— Пристрелить его, что ли? — задумчиво сказал Туренин.
— Нельзя! Я безоружный!
— Отбой! — скомандовал Чуга. — А ежели кто из вас храпеть начнёт, будет на палубе почивать!
— Вопрос не ко мне, — надменно сказал Павел Андреевич.
Уставшая троица затихла. Из иллюминатора доносился смутный говор да частое шлёпанье плиц гребного колеса. Первым захрапел его сиятельство князь Туренин.
Полдня друзья продрыхли, а к вечеру поднялись, чувствуя, что малость переспали.
«Великий Могол» плавно сплавлялся по реке, следуя ближе к правому берегу, густо, до самой воды заросшему тополями, вязами, ивняком и бузиной. Иногда на косогоре мелькал всадник, изредка показывались неказистые строения, сколоченные из досок, — то ли ферма чья, то ли лесопилка — не понять.
Река была чем-то отличным от той безразмерной хляби, коя именовалась Атлантическим океаном. Мелкая, пресная Миссисипи в сравнении с той прорвой вод казалась ничтожной, как соломинка рядом со стогом, зато и успокаивала не в пример лучше. Разлившись широко и привольно, река являла некий третий простор. Вроде и не подходит к нему понятие бесконечности, видимые берега положили край, а всё ж душа отдыхала. Человек, он же не великан какой, большого размаха не требует. Глянет, что до ближнего берега добрая верста, и ему довольно…
Когда стало темнеть, пароход пристал к берегу — плыть ночью было опасно. На Миссисипи хватало островков, намытых течением. Им редко давали имена, чаще всего присваивали номера. Ещё опаснее были стволы-топляки. Эти и днём различались с трудом, а уж ночью-то и подавно.
Рано-рано утром, когда над левым берегом занималась заря, капитан ударил в большой колокол, и пароход величаво двинулся дальше.
Стычка с Добаном кое-чему научила Фёдора, вернее, подала ему мысль овладевать револьвером вплоть до сущего совершенства. Ведь Мейси он грохнул потому лишь, что оказался быстрее. Да что там! Повезло просто. Выхватывать «пушку» он научился, это верно, а вот палить, как здешние ганфайтеры, стрелки Божьей милостью…
Над этим стоило серьёзно поработать. Ни дня без выстрела! Никогда не разовьёшь талант пианиста, если не будешь упорно разучивать гаммы. С револьвером такая же закавыка, что и с роялем, — набивать надо руку, а лучше — обе.
И Чуга положил себе за правило ежевечерне, как только пароход отшвартовывался на ночь, уходить подальше, дабы не пугать нервных пассажирок, и упражняться в стрельбе. Час, другой…
Темнело — Фёдор раскладывал костерок, ма-аленький, лишь бы мишень видно было, и стрелял, стрелял, стрелял…
Туренин, порою сопровождая товарища «на занятия», ворчал, что уж больно много патронов переводится, но быстро смолкал, ибо как научиться стрельбе, не расходуя боеприпас?
Ночью рука у Фёдора побаливала, зато делалась всё ловчее, движения приобретали отточенность. Чуга потихоньку одолевал непростую дорожку к славе ганфайтера…
Через неделю судно отшвартовалось в Мемфисе, штат Теннесси. Некогда деревня племени чикасо, город стал главным невольничьим рынком под властью бледнолицых. Тут «Великого Могола» поджидала огромная баржа, гружённая дровами. Казалось невероятным перебросать все чурки, да ещё и место найти, где их все уложить, но ничего, команда справилась.
Чуга, Туренин и Шейн нашли себе укромное местечко на корме, как раз за аккуратным штабелем дров, и резались в карты.
Князь отчаянно мухлевал, но Фортуна оказалась немилостива к нему.
— Ну правильно! — возмущался Павел. — Если ни одного козыря!
— Привет, — удивился Фёдор, — а дама?
— Ну одна дама…
— А валет козырный?
— Ну один валет…
Тут князь перестал бурчать — его глаза сощурились, что-то высматривая за спиной у Чуги.
— Глянь-ка, — сказал он негромко. — Во-он тот типчик в сером котелке…
Помор обернулся, примечая суетливого господинчика в потёртом сюртучке и полосатых брючках.
— Где-то я его уже видел… — протянул Чуга и хмыкнул: — Где, главное! В Сент-Луисе и видел, в салуне! Он тогда спускался, а за ним топал Мейси.
— Да? А я его на улице приметил. Этот «серый» всюду за нами ходил…
Ларедо посмотрел на Туренина, перевёл взгляд на Чугу.
— Я что-то пропустил? — сказал он неуверенно.
— Пустяки, дело житейское! — ухмыльнулся князь. — Тео набил морду Мэтьюрину Гонту, и тот сильно обиделся.
— Самому Гонту?! Ну ничего себе…
— А эта «серая мышка», — кивнул Павел на типчика в котелке, — не иначе как «пинк».
— Кто? — не понял Чуга.
— «Пинк»! Агент Пинкертона. Надо полагать, Гонт нанял «пинков» и пустил их по нашему следу!
— А мы сейчас проверим. Павел, подмогнёшь?
— Легко!
Фёдор поднялся и прогулялся по палубе, держа курс на господинчика в сером. Господинчик любовался видами на реку.
Чуга подошёл к нему с одного боку, Туренин с другого и взяли «пинка» под локотки.
— Что? — дёрнулся он. — Что такое?
— Разговор есть, — сказал Фёдор и воскликнул: — Ну конечно! А то ты, я смотрю, набрался изрядно, ноги не держат!
— Другу, да не помочь? — подхватил князь.
Пассажиры не обратили внимания на подвыпившую троицу — на пароходе многие лечились виски от скуки долгого пути.
Заведя агента на корму, Чуга нежно прислонил его к штабелю дров.
— Отпустите немедленно! — просипел тип в котелке. — В чём дело?
— Ты кто такой, засранец? — спросил его Чуга с проникновенностью.
— Я — Финиан Роуз, коммивояжёр! Что вам от меня надо? Денег у меня нет, предупреждаю сразу!
— Если ты действительно Роуз, — подступил князь, — то за каким дьяволом следишь за нами?
— Да вы что? — вытаращился Финиан так натурально, что Фёдор даже засомневался, а того ли они в оборот взяли.
— Вопросы тут задаём мы, — жёстко сказал Туренин. — Давно ты в агентстве Пинкертона? Кто тебя послал за нами — начальство или сам Гонт? Отвечай!
— Джентльмены что-то путают… — заскулил Роуз, но тут Чуга убедился в правоте своих подозрений: выглядел Финиан перетрусившим малым, но глаза смотрели спокойно, с иронией даже.
Фёдор основательно встряхнул «пинка», да так, что у того зубы клацнули, и проговорил — медленно, ровно, очень прохладным голосом:
— Ты заплатил Добану Мейси, чтобы тот порешил нас…
— …А джентльмены такого не спускают, — сказал Туренин, тыча дулом револьвера Финиану в бок.
Тут-то Роуз и «сдулся».
— Нет! — хрипло выдавил он. — Не надо! Я всё скажу! Да, я работаю на Пинкертона. Мы с Диком «вели» вас от самой Пятой авеню, но мы… Мой бог! Что нам приказали, то мы и делали!
— Кто приказал?
— Гонт! Мэтьюрин Гонт! Он заплатил большие деньги, чтобы мы вас нашли. Сперва мы получили от него указание за девкой его приглядывать, а потом — за вами.
Чуга отпустил «пинка», и тот чуть не упал.
— Живи, — сказал Туренин, пряча «адамс».
— Плыви, — добавил Фёдор. Роуз дёрнулся было уходить, но помор покачал головой: — Не туда. За борт — и плыви. Берег рядом, водичка тёплая. Мемфис недалеко… Или помочь?
— Нет-нет! Я сам!
«Пинк» торопливо перелез через леера, перекрестился и ушёл «солдатиком» в воду, придерживая свой котелок. Прошло немного времени, и Чуга разглядел маленькую чёрную фигурку, вылезавшую на берег.
— Вот тебе и весь сказ… — пробормотал он.
