Глава 10
22 июня 1936 г. Ленинград

Майор ворвался в кабинет мрачнее тучи, грозно хлопнув дверью, так что филенка едва не вылетела. Вася Трофимов пугливо втянул голову в плечи и тихонько перебрался со своего места на стул за шкафом, подальше от недовольного начальства.

Игнат Петрович крякнул, предвкушая головомойку. И только Яков сидел как сидел, словно и не заметив шумного появления майора, и лицо его выражало блаженную мечтательность. А потому именно он и попал первым под раздачу.

– Чубов, ты что тут расселся, как девка на смотринах? – рявкнул майор, усаживаясь за столом и привычно поправляя щепку. – Ишь, развели институт благородных девиц, поэзию небось почитываем? А работать за вас кто будет, к едрене фене? Майор Колодей? Почему до сих пор убийца Платонова не найден?

Голос майора набирал громкость по нарастающей, так что конец вопроса он проорал хриплым надрывным голосом, пуча глаза от напряжения.

– Чубов, мать твою за ногу! Где версии, где подозреваемые, чем ты вчера последние сутки занимался, глазки девочкам строил? – продолжал реветь майор, глядя на обиженно хлопавшего ресницами Якова.

Обидно Якову было вдвойне, даже, пожалуй, втройне. Во-первых, прошлые сутки он носился не покладая ног по городу, разыскивая школьных товарищей Родиона Платонова. Во-вторых, когда майор ворвался в кабинет, Яков как раз размышлял, что надо бы съездить домой к учительнице Галине Гавриловне, проверить ее алиби, а заодно, возможно, пригласить в кино или еще куда-нибудь, чтобы наладить контакт с важным свидетелем. Так что майор попал прямо в яблочко, а это всегда обидно. Ну а в-третьих, у Якова были необыкновенно длинные и густые ресницы, такие, что любая девица обзавидовалась бы. Якову же они доставляли одни лишь страдания. Любое упоминание о них болезненно ранило его самолюбие. В юности он даже их стричь пытался. Вышло, правда, еще хуже.

– Что, досталось от начальства, Андриан Дементьевич? – сердобольно поинтересовался Игнат Петрович. – Да ты не горюй, нас бьют, а мы крепчаем. И потом, все знают, что уж коли ты не раскроешь, то и никто не раскроет убийство энто. А начальство, оно поорет-поорет и забудет, – подмигнул майору Игнат Петрович. – Уж мы то-знаем.

Андриан Дементьевич стрельнул на старого товарища сердитым взглядом и шумно выдохнул.

– Ну, вот и хорошо. А теперь давай мы тебе доложим, что с Василием в больнице смогли накопать. Да и ты, Яш, кончай дуться, майор, он не со зла так пары выпустил. Начальство ему по шее для порядка, а он нам.

– Ты давай, Игнат, не заговаривайся. Соблюдай субординацию, – рыкнул на него майор, но уже без сердца, а именно для порядку, чтоб не нагличали. – Ладно, выкладывайте.

– Значит, так. На время убийства алиби не было у Оганесян Раисы Робертовны, той самой, что в Платонова была влюблена.

– Подожди, в прошлый раз вроде говорили, что было алиби? – нахмурился майор.

– Прошлый раз была сырая прикидка на местности, теперь все точно. В день убийства Оганесян ушла с работы раньше времени, отпросилась у Якубсона, на именины к сестре, но на именины она явилась только в семь, а с работы ушла в четыре. На вопрос, где была, сказала, искала подарок в Гостином дворе. Потом ходила домой переодеваться.

– То время, что она провела в Гостином дворе, проверить невозможно, – заключил майор.

– Именно, – согласился Игнат Петрович. – Далее, медсестра Нина Ивановна Щукина. В этот день была выходная, стирала. Но в квартире до шести никого не было, свидетелей нет. Живет на Садовой, а оттуда, как известно, до Четвертой Красноармейской рукой подать. Правда, неясен мотив. Никаких конфликтов с покойным у нее не было, личных отношений тоже. Про перстень вспомнила, говорила о нем спокойно.

– Оставим под вопросом. Далее.

– Далее. У покойного имелся приятель в соседнем отделении, некто Луговой Олег Олегович. С покойным были однокашниками, приятельствовали, правда, близкими друзьями не были. На день убийства у Лугового алиби нет. Был простужен, бюллетенил. Соседи по квартире говорят, что вроде был дома. Но точно утверждать не берутся. Вроде кашлял за стенкой, а когда? В какое время? Сколько раз? Никакой ясности. О перстне знает, что подарок жены к свадьбе. С женой Платонова встречался несколько раз, в прошлом году был приглашен к покойному домой на день рождения.

– Вот это уже интересно. Значит, в квартире бывал. Алиби нет. Врач. Берите в оборот, – оживляясь, распорядился майор. – И давайте-ка его к нам на допрос. Кто-нибудь еще?

– Еще был у Платонова один пациент, это мне по большому секрету нянечка рассказала, Марфа Ефремовна. Года два назад это было. Больного им тяжелого привезли с двухсторонним воспалением легких. Говорит, привезли уже совсем плохого, да еще осложнение на сердце. В общем, умер. А жена у него попалась на редкость склочная баба. Всю душу вымотала Платонову. Жалобы писала, на отделение прорывалась, скандалила, к главному врачу бегала. Требовала денег за мужа. Компенсацию, что ли. Просто вымогала, Платонову тюрьмой грозила. Орала, что она нищей сиротой без мужа осталась, а у доктора вон все пальцы в перстнях, еще небось и с покойников снимает. Мерзкая, в общем, баба. Еле-еле отбились. Дятлов помог, коллега Платонова. Не поленился, съездил к ней на квартиру, с соседями пообщался, оказывается, она и их всех допекла. Ее весь дом ненавидит, – взахлеб рассказывал Игнат Петрович. – Так вот, муж-то у нее больной с неделю дома лежал, она к нему врачей не звала. Расходов боялась. Вот Дятлов с соседей бумагу-то с показаниями и взял, и когда она в следующий раз к главврачу притащилась, они ей и пригрозили, что подадут на нее в милицию за то, что мужа убила. Специально в больницу не везла, и бумагу эту от соседей показали, да еще заключение врачей, вскрытие и еще там что-то. Она ушла, но пригрозила, что еще доберется до них. Что они еще пожалеют. Муж ее умер почти два года назад, а от этой склочной бабы они только в начале зимы отделались.

– Разыскали бабу?

– А то. Пронина Дарья Авдеевна. Происхождение пишет себе из рабочих крестьян, но соседи говорят, что ее дед скобяную лавку держал до революции и деньги под большие проценты давал, а отец в революцию хлебом спекулировал, потому как работал на каких-то складах, хлеб с барж сгружал. В общем, неприятная семейка.

– А с алиби что?

– Да пока не ясно. Сама вроде врет, что есть, а проверить пока не успели, – развел руками Игнат Петрович.

– А где сама работает?

– В заготовительной артели, огурцы солит, капусту в бочках квасит, такое всякое.

– Что ж, – задумчиво почесал подбородок майор. – Может быть, конечно, но уж больно фигура колоритная, хотя…

– Видели бы вы, как она ножами орудует, – высунулся впервые из-за шкафа Вася Трофимов. – Просто жуть берет. Ей что горло человеку, что кочерыжку капустную перерубить, все одно.

– Точно, – поддакнул Игнат Петрович. – Жуткая баба. Как с ней муж жил, не представляю. Приличный, говорят, человек, счетоводом работал в их же артели. Тихий, порядочный. Мухи не обидит.

– Любовь зла, – заметил многомудрый майор. – А может, просто прикидывался, знаешь, и такое бывает, а сам не лучше этой Прониной был. Только хитрее.

Игнат Петрович только пожал плечами.

– Ладно. Продолжайте. А у тебя, Яков, чего? – обратился майор к пересевшему подальше от начальства Яше. – Ну, накопал что-нибудь?

Яков сидел, нахохлившись, всем своим видом изображая оскорбленное достоинство. Он не первый год знал майора и прекрасно понимал, что тот уже остыл и, возможно, уже даже сожалеет о своей вспышке. И что майор определенно не имел намерений никого конкретно оскорбить, а просто, как выразился Игнат Петрович, выпускал пары, которыми его самого накачало начальство.

– Ну, давай, давай выкладывай. Хватит себе цену набивать, – поторопил его майор примирительным тоном.

– Я вчера в школе был, – не глядя на майора, сообщил Яков. – Познакомился с директором. Вроде порядочный мужик. О семье Платоновых отзывается хорошо, мальчика очень жалел. Потом познакомился с учительницей, которая с ребятами в поход ходила. Про перстень помнит. И даже его видела. Покойный Платонов ее мать вылечил, она ему очень благодарна.

– Очень трогательная история, – с едва уловимой иронией заметил майор. – Проверили?

– Пока нет. Как раз сегодня собираюсь, – все еще слегка обиженно ответил Яков. – Я вчера еще одноклассников Родиона Платонова опрашивал, тех, кто с ним в поход ходил.

– И как?

– Пока не очень. Половина из них вообще про этот рассказ забыли. Почти никто из них в глаза не видел Платонова-старшего, знали просто, что он доктор, а что, какой, где? Понятия не имели, да им это и неинтересно. Вожатого Славу тоже пока не опросил, он в этом году школу окончил, к вступительным экзаменам готовится.

– Негусто.

– Негусто. Так я на сегодня самое интересное оставил. Самых близких друзей Родиона Платонова, тех, что с ним в одном дворе живут, и заодно вожатого с учительницей собирался подробнее изучить.

– Ты, главное, когда учительницу начнешь изучать, про других подозреваемых не забудь, – хохотнул Игнат Петрович.

– Да я… – тут же вскочил с диванчика Яша. – Да я…

– Сядь. И мотай на ус.

– Я проверил алиби Дмитрия Кириллова и его жены, – проговорил майор, ставя точку в отчете Якова. – А заодно составил список близких знакомых Платоновых. Их оказалось не так много, и только у двоих из них нет алиби. Им я займусь сегодня. Игнат Петрович, с ателье, где работает Платонова, у нас что, может, рано мы эту версию забросили?

– Ателье вне подозрения. После четырех у них не то что уйти с работы, перекурить некогда. Дамочки валом валят. Даже начальство сидит безотлучно на месте. Потому как в этом ателье простые служащие не обшиваются. Только всякие там жены больших начальников или актрисы известные, ну, в общем, контингент капризный, избалованный. Бывает, скандалить начинают, тут уж выбегает директор и принимается их улещивать, – с усмешкой рассказывал Игнат Петрович. – Сам лично вчера наблюдал. Портнихи носятся как ошпаренные. Тут подшей, там подколи, Анна Ивановна, к вам пришла Роза Марковна, поторопитесь, ах, нет, такая складочка мне не нравится, – просюсюкал он, изображая капризную дамочку, – и так далее, до полного одурения.

– Запретить надо все эти ателье! – буркнул с диванчика Яков. – Чтобы не отвлекали легкомысленные элементы от строительства коммунизма. А то ишь, взяли моду, тряпки-шляпки! Только бездельники и перерожденцы могут тратить свое время на эти буржуйские забавы. Серьезный человек, даже женщина, найдет себе более полезное занятие.

– Правильно, Яков, – одобрил майор. – Только женщинам об этом не рассказывай. Разорвут, – усмехнулся он.

– И ничего и не порвут. Не все женщины такие, как эти, из ателье. Есть и нормальные, правильные, которым содержание важнее, чем все эти… павлиньи перья.

– Эх, Чубов, молод ты еще, – глядя на Якова с жалостью, вздохнул майор. – Все женщины в душе одинаковые. Уж можешь мне поверить, просто не у всех есть возможность в перья рядиться, а дай им волю, все помчатся по ателье платья шить. Ладно, хватит о глупостях. Давайте за дело. Игнат Петрович с Василием: Оганесян, Пронина и медсестра Щукина. Яков, продолжай работать по школе. И поосторожнее с учительницами. Пока следствие не закончено, они все подозреваемые. Не увлекайся, – без всякой насмешки предупредил майор. – А я продолжу отрабатывать ближний круг Платоновых.

Майор остался в кабинете один. Он никуда не спешил. Он думал. Выложив перед собой пачку папирос, откинувшись на спинку стула, он не спеша дымил, разглядывая густые завитки крепкого табачного дыма.

Он вспоминал все, что ему рассказывали о покойном Алексее Ивановиче Платонове. Вспоминал его семью, жену Евдокию Андреевну, людей, их окружавших. И думал. Почему, впустив в квартиру убийцу, Платонов вернулся к столу и продолжил читать? Убийца пришел не к нему? Это был знакомый его жены? Нет. Воспитанный человек не оставил бы гостя скучать в одиночестве. Если только это не был «свой» человек. Например, Митя. Но у Мити алиби. Так же, как и у Веры.

Вот тут Андриан Дементьевич очень порадовался, что алиби у Евдокии Андреевны было надежным, стопроцентным. Потому как в данном случае первая, на кого пало бы подозрение, была бы жена. Разумеется, представить себе, что Евдокия Андреевна убила своего мужа, было немыслимо, но, к сожалению, молодое советское правосудие было не всегда объективно и очень несовершенно. Подобные мысли Андриан Дементьевич всегда держал при себе и никогда, ни при каких обстоятельствах, ни с кем ими не делился. Но мнение о том, как обстоят дела на этом фронте, имел вполне определенное, а потому с особой тщательностью расследовал каждое дело, скрупулезно собирая факты и улики, не надеясь на добросовестность следователей.

Значит, это мог быть либо очень близкий семье человек, или дверь квартиры убийца открыл самостоятельно. Этот вариант открывал множество вариантов. Кража ключей у одного из членов семьи, отмычка, дубликат. А может, дверь просто не запирали, замер с папиросой в руке майор. Как же он сразу не сообразил спросить об этом у Евдокии Андреевны? Придется сегодня к ней заехать. Мысль о том, что ей можно просто позвонить, на работу или домой, майор аккуратно задвинул в сторону.

Итак. Кража ключей. Их могли взять незаметно. Но, по свидетельству Игната Петровича и Васи Трофимова, никто из работников ателье этого сделать не мог. Их родственники? Надо дать задание Игнату, пусть проверит. Клиентки? Нет. Личные вещи сотрудников хранятся в служебном помещении, туда вход заказчикам закрыт. Уже хорошо, удовлетворенно отметил майор, туша в чумазом стакане, заменявшем сотрудникам пепельницу, очередной окурок. Итак, родственники. Точнее, посторонние в служебном помещении.

Майор вытянул из стола лист бумаги и, привычно помусолив карандаш, записал под циферкой «один» проверку наличия посторонних в ателье в день убийства.

Что касается больницы, Игнат с Василием и так ее отрабатывают.

Так. Теперь отмычка. Отмычка означает, что убийца работал по наводке. Но для ограбления по наводке слишком жалкий улов. Скорее это был заказ именно на перстень. Заказ надо оплачивать. Значит, заказчик должен быть человеком состоятельным или влиятельным. Например, сотрудником органов, который в обмен на услугу может простить кое-какие грешки. Последняя версия вызывала у майора категорическое отторжение. Не желал он думать плохо о своих коллегах, не мог. А приходилось. Потому как мечта о светлом коммунистическом будущем оставалась пока что мечтой, а жить приходилось в суровом настоящем, где люди пока были несовершенны, корыстны, подлы, жадны, а, да что там говорить… И майор записал пункт второй в свой план сыскных мероприятий. Человек, знавший о перстне и его силе, имеющий деньги или влияние. А затем деньги и влияние объединил скобочкой.

Отыскать такого человека – задача сложная, но выполнимая. И, наконец, дубликат ключей.

Эта версия сама по себе была фактически безнадежна, дубликат можно было сделать и за полгода до убийства. Пойди-ка поищи, когда и кем. Но этот вариант неизбежно увязывался с мотивом преступления. А значит, шанс все же был. Майор сделал две последние глубокие затяжки, затушил окурок, встал, прихватил с собой старенький планшет, пиджак и в бодром расположении духа покинул кабинет, не забыв запереть его на ключ.

Родион стоял за углом дровяного сарая, слегка ежась от утренней свежести и неотступно наблюдая за дверью соседнего подъезда. Виктор всегда выходил из дома в восемь утра. Родион взглянул на отцовские часы. Мать вчера вручила их Родиону, с трудом сдерживая слезы.

– Носи, сынок. – Мама хотела еще что-то добавить, но не смогла, заплакала, крепко обняв Родю. Маленькая, худенькая, такая родная и беззащитная.

Родион расправил плечи: и ничего не беззащитная. У нее есть я. Я сделаю ее жизнь счастливой и спокойной. После школы пойду работать, а учиться поступлю на вечерний. Я буду как отец. Как ты, папа. Родион почувствовал, как у него защипало глаза. Он поднял взгляд вверх, чтобы удержать слезы, и едва не упустил Виктора. Когда Родион вновь выглянул во двор, Виктор уже входил в арку.

На такси Виктор не поехал, сел, как все, на трамвай, и Родя тоже на заднюю площадку пристроился. Чтобы «объект наблюдения» из поля зрения не терять.

– Эй, парень, передай на билет, – толкнул его в бок какой-то здоровяк с красной физиономией. – Оглох, что ли? На билет передай.

– Во-первых, когда просят, говорят «пожалуйста», – неожиданно зло и грубо ответил Родька и сам своей грубости испугался, но вместо того, чтобы извиниться и молча передать за проезд, он продолжил: – А во-вторых, руки при себе держи.

– Чего? Это что это за щенок нахальный? А? Ты на кого хвост свой драный поднимаешь, а? Всякая тля меня учить будет! – К Родьке наклонилось огромное, как тыква, красное и злобное, как у буржуев на плакате, лицо, а потом вместо лица под самым носом появился кулак. Не менее здоровенный. – А вот этого ты не нюхал? Я тя сейчас научу, как себя вести! – рычал мужик, и Родьке вдруг стало страшновато.

А пассажиры в трамвае разделились на два лагеря. Одни поддакивали краснолицему, что молодежь совершенно обнаглела и надо их учить чаще, и с нетерпением ждали, когда Родьку «научат». А вторые, в основном состоящие из интеллигентного вида гражданок, за Родьку переживали, требовали, чтобы краснолицый перестал безобразничать, а у вагоновожатой – остановить трамвай и вызвать милиционера. Неизвестно, чем бы все это кончилось, скорее всего, вломил бы этот жлоб Родьке по полной, если бы не вмешательство хорошо одетого гражданина лет тридцати с хвостиком.

Когда кулак краснолицего здоровяка стремительно летел в перепуганное лицо Родиона, что-то произошло; его, то есть кулак, словно заело.

– Чё? В чем дело? – завертел головой краснолицый, ища причину заминки.

– Извините, товарищ, – раздался вежливый голос из-за его спины, – но бить детей непедагогично. Вы разве не читали Макаренко?

– Чего? – задергался, пытаясь вырваться, краснолицый.

– Не читали. Но, возможно, хотя бы слышали? Или, возможно, вы знакомы с Уголовным кодексом, где статья о хулиганстве весьма четко прописана? – продолжал спокойно расспрашивать Родькин избавитель.

Уголовный кодекс краснолицему гражданину, очевидно, был знаком лучше, чем педагогические труды Макаренко. Потому что он перестал дергаться и, злобно сопя, опустил руку.

– Ну, вот и славно, – выныривая из-за его плеча, проговорил Виктор. – А вы, молодой человек, идемте со мной. – Он взял Родиона за локоть и увлек с собой в начало вагона.

– Что ж ты, брат, так неосмотрительно, а? Ведь мог бы, пожалуй, и схлопотать, – заглядывая в глаза Родиону, спросил Виктор. – Ты куда направляешься?

Этот безобидный вопрос застал Родьку врасплох. Он еще от недавней истории не оправился, а тут «куда направляешься». Но Виктор продолжал внимательно на него таращиться, а следовательно, надо было что-то отвечать. Ничего умного в голову не лезло, и Родька невнятно пробормотал:

– Да я так, вообще.

Виктор еще с минуту его рассматривал, а потом вдруг предложил:

– А хочешь ко мне на работу заехать, в гости? Посмотришь, что к чему. Тебе ведь скоро профессию выбирать, так?

– Так! – обрадовался Родька такой удаче, аж глаза засверкали.

– Вот и хорошо, – улыбаясь, заметил Виктор.

– ТАСС, – прочитал на табличке огромные буквы Родион. – Так вы журналист! – выдохнул с облегчением мальчик.

Пока они с Виктором ехали в трамвае, незаметно разговорились, и он начал нравиться Роде. И как Родион ни уговаривал себя не поддаваться обаянию собеседника, ничего не мог с собой поделать. Разговаривать с Виктором было легко и интересно. Он держался с Родионом как с равным, без всякой насмешливости или высокомерия. Задавал серьезные вопросы и серьезно выслушивал ответы.

– Да, Родион, я журналист, – открывая тяжелые дубовые двери, подтвердил Виктор. – Мы Телеграфное агентство новостей. Сюда к нам стекаются новости со всего мира, со всех стран и континентов. Лента новостей идет беспрерывно на всех языках. У нас есть переводчики, журналисты, редакторы, фотокорреспонденты, художники и много кто еще. И все вместе мы обрабатываем поток поступающей к нам информации и самую важную и интересную сообщаем людям, – ведя Родиона сквозь большую комнату, в которой стрекотали телеграфные аппараты, рассказывал Виктор.

– Здоро́во, Виктор Сергеевич. Неужели твой такой? Больно взрослый парень, – проходя мимо и пожимая Виктору руку, заметил высокий рыжий, бородатый гражданин с трубкой в зубах и пачкой исписанных листов в руке.

– Здорово. Нет, не мой. Сосед в гости заехал, – кладя Родиону руку на плечо, пояснил Виктор; Родиону это очень понравилось. Его словно бы взяли под покровительство, приняли в товарищи, это было приятно.

– А! – протянул рыжий и куда-то умчался.

– Ну, что, нравится тебе у нас? – ведя Родиона дальше и поминутно кивая то одному, то другому сотруднику, спросил Виктор.

– Здорово! – восхищенно оглядываясь по сторонам, прислушиваясь к разговорам, вздохнул Родион. – А вы кем работаете, журналистом или переводчиком?

– И тем и тем, – проводя Родиона к себе в маленький, заваленный газетами, журналами, рукописями, словарями и телеграфными лентами кабинет, проговорил Виктор. – Я знаю три языка, работал несколько лет корреспондентом ТАСС во Франции, Англии, Австрии и даже в Соединенных Штатах, и в Мексике успел побывать, – освобождая для Родиона один из стульев, рассказывал Виктор.

– Вот это да! Вот это работа! – Вот откуда у Виктора такой загадочный вид и красивые костюмы. А они-то напридумывали себе невесть что.

– Значит, нравится? – с легкой усмешкой проговорил Виктор, но лицо его при этом было вовсе не веселым.

– Еще бы!

– Вот и ладно. А теперь расскажи мне, как ты в трамвай попал?

Этот вопрос застал Родю врасплох. О предыстории их с Виктором знакомства он как-то уже подзабыл. А потому сидел сейчас, глупо хлопая глазами, и ничего не мог придумать.

– Так куда ты направлялся? – повторил вопрос Виктор.

– Я… Так я… – Родион отвел глаза в сторону, сосредоточенно соображая, что бы такое наврать.

– Давай я тебе помогу, – спокойно предложил Виктор. – Ты следил за мной?

– Что? – вскинулся Родион. – Я… да я… Нет… Я просто…

– А мне показалось, что мы подружились, – чуть печально заметил Виктор.

– Ну, да. Конечно, – тут же оживился Родион.

– А разве друзьям можно врать?

– Нет.

– И я так думаю. – подтвердил Виктор и замолчал.

Пришлось выкладывать.

– Я за вами следил, – глядя себе на руки, признался Родя.

– Зачем? Ты меня подозреваешь в убийстве твоего отца? – прямо в лоб, без всякого стеснения или неловкости спросил Виктор.

– Нет, – воскликнул Родион, удивившись, как глупо и неуместно звучит подобное предположение. – Точнее, уже нет, – добавил он, потому что отличался патологической, бескомпромиссной честностью. Мама даже иногда причитала: «Как ты, сыночек, жить будешь на свете такой простодушный?» А отец, наоборот, говорил, что честным людям на свете жить легче. То есть, конечно, труднее, зато на душе спокойно, а правда, она все равно всегда торжествует, сколько бы всякие подлецы и мерзавцы ни утверждали обратное. Может, иногда кажется, что зло побеждает, но это только временное явление, окончательная победа всегда за добром и правдой.

– Уже нет. Это хорошо, – кивнул Виктор. – Ну а почему же ты вообще решил, что я на такое способен?

– Ну… – Теперь Родиону было очень стыдно за свои неуместные предположения, и он от души краснел, не глядя на Виктора. – Вы очень загадочный. Никто не знает, где вы работаете. Потом, вы одеваетесь хорошо. На такси часто ездите. Не женаты, и вообще…

– Ясно. – Теперь на лице Виктора была веселая и искренняя улыбка. – Эх вы, Наты Пинкертоны.

– А почему вы никому не говорите, где работаете, и вообще о себе не рассказываете? – заметив эту перемену в настроении, осмелился спросить Родион.

– Так сразу и не ответишь, – почесал лоб Виктор. – Ты парень вроде взрослый, понимаешь, наверное, что вокруг творится… – начал он издалека.

– Это вы о чем? – Он уставился на Виктора, пытаясь понять, о чем идет речь, и по многозначительному выражению лица быстро сообразил. – Ну, в общем.

– Вот. А я, брат, много лет жил за границей, языки знаю. Да и происхождение у меня не безупречное. Мать в гимназии преподавала при старом режиме, а вот отец… Тут все сложнее. Сейчас и за меньшее можно пропасть. Я с тобой сейчас так откровенно говорю, потому что знал твоего отца и уверен, что ты вырастешь таким же порядочным и добрым человеком, как он. И разговор этот, Родион, должен остаться между нами. Понял?

– Да.

– Так вот. Кому следует, все обо мне знают, – угрюмо проговорил Виктор. – А вот чтобы обо мне на коммунальной кухне языками трепали или, еще лучше, доносы на меня стали строчить из-за новых ботинок, не желаю. А пока они не знают, кто я, то побаиваются. Потому как сами себе нафантазировали невесть что и верят. А я их разочаровывать не собираюсь, – заключил Виктор.

Они помолчали, думая каждый о своем.

– А почему ты решил сам заняться расследованием, неужели милиции не доверяешь? Ведь если ты подозревал меня, мог просто сообщить в угро, они же вас с матерью допрашивали, наверняка сказали обращаться, если вспомните что-то важное?

– Ну, мы решили сами все выяснить, а потом уж им сообщить. К тому же мы не были уверены, что это вы. Мы просто выяснить хотели, кто это сделал, а потом уж…

– «Мы» – это ты и твои друзья? – Родион кивнул. – То есть у вас несколько подозреваемых? – уточнил Виктор.

– Еще трое, – смущенно поведал Родион, сомневаясь, не является ли его откровенность предательством товарищей. А хотя, какое тут предательство? Он же не донес на них, не обвинил их в плохих делах, просто поделился с другом своей бедой. А Виктор ему теперь друг. А потому… – Баба Оля из Лидкиной квартиры рассказала нам, кого видела на черной и парадной лестнице в тот день между пятью и шестью часами, – решительно проговорил Родион. – Вот мы всех обсудили и выбрали четырех наиболее подозрительных. Точнее, теперь трех.

– Поделишься?

– Клавдия с ухажером, Петр Петрович и Семен Наумович.

– Н-да. В экую вы меня компанию определили, – тряхнул головой Виктор. – Петр, конечно, когда напьется, на все готов, я уже сто раз говорил Зинаиде, что пора его в милицию сдавать, пока ее с детьми не порезал, но она только воет. Так что тут, возможно, вы правы, – задумчиво заключил Виктор. – Клавдия с ухажером. Клава баба неплохая. Только уж больно невезучая. Без мужика жить не может, а хорошего найти ума не хватает, вот и тащит всякий сброд, а участковый наш Гаврила Харитонович знает ее и жалеет, а то бы давно уже загремела на нары. Соседи-то на нее безостановочно жалобы строчат. Так что тут вы тоже, пожалуй, верно рассудили. Семен Наумович. Сомневаюсь, что этот тип на убийство пошел. Не его методы. На такое дело его либо очень жирный куш мог подвигнуть, либо уверенность в полной безнаказанности, а точнее, и то и другое. Нет. Насчет него сомневаюсь. Этот бы скорее человечка послал, есть у него связи, еще с двадцатых годов остались.

– Откуда вы знаете? – встрепенулся Родик.

– А я, брат, много чего знаю. Потому как журналист и информация – мой хлебушек, – перевел все в шутку Виктор. – А вообще будьте осторожны. И мой тебе совет, хотя ты его и не послушаешь: идите в угро и там все расскажите. А сами в это дело не лезьте. Послушаешься?

Родион решительно помотал головой.

– Ну что, Родька, как прошло? – С ребятами Родион увиделся только вечером, когда они собрались в своем штабе на крыше сарая.

– Виктор ни при чем.

– Откуда знаешь?

– Следил за ним?

– Рассказывай подробно!

– Я за ним утром следил, как мы и договорились. А в трамвае ко мне один тип прицепился, чуть не накостылял. Здоровенный такой детина, с красной мордой. Виктор выручил. Мужик, что меня побить хотел, здоровый такой. А Виктор его скрутил. В общем, познакомились. Он меня на работу к себе привел. – У ребят даже рты от таких новостей пооткрывались.

– А где он работает? – подползла поближе к Родьке Лида.

– В ТАСС, журналистом. Он, оказывается, полмира объездил. Даже в Мексике был, – заговорщицким шепотом поведал Родька. – Только об этом никому ни слова. Информация секретная.

– Ничего себе! – привычно сдвинул кепку на затылок Толик. – А чего он еще сказал?

– Сказал, чтоб мы сами с этим делом не связывались, в угро сообщили о наших подозрениях, – неохотно признался Родион.

– Вот. А я что говорила! – торжествующе воскликнула Лида.

– Что «вот»? Он же взрослый, – осадил ее Боря. – Он и должен был так сказать. А то, что он журналист, еще не алиби. Ты алиби его проверил?

– Нет. Но это не он. Точно тебе говорю, – твердо заявил Родя. – Так что давайте выкладывайте, что вы узнали.

– Чур, я первый, – вызвался Толик. – Я, считай, весь день на вокзале проторчал. С Клавкой туда пришел и целый день возле буфета терся. Одурел просто слоняться. Ко мне даже дежурный милиционер присматриваться стал, хотел в отделение вести. Пришлось соврать, что у меня здесь сестра работает в буфете, а я ее жду. А он, оказывается, Клавдию знает. Тут же меня к ней и потащил.

– Эх ты. Горе-сыщик! – воскликнул досадливо Борис.

– Да ты погоди. Я тоже сперва расстроился. А потом только лучше вышло. Как у Родьки!

– То есть Клавдия тоже втайне на Телеграфное агентство работает, секретным корреспондентом? – поддразнила его Лида.

– Нет. Но когда милиционер меня притащил, она меня не выдала. Подмигнула и говорит: точно, братишка младший. Ну, он меня и оставил. А Клавдия спрашивает: ты чего, мол, на вокзале отираешься? А я говорю: со своими поругался, идти некуда. Домой боюсь, выпороть могут. Она поверила. Накормила меня котлетами.

– Я смотрю, ты неплохо время провел. С котлетами, – завистливо заметил Борис. – Теперь тебе Клавка первый друг, да? За вокзальные котлеты продался!

– А вот и нет. Зато я кое-что важное узнал, пока у нее под прилавком сидел, – обиженно возразил Толик.

– Ну, выкладывай.

– Так вот. У Клавдии на сегодняшний день есть два кавалера, как она их называет. Первый, это грузчик из вокзального ресторана. Очень мутный тип. Наверняка сидел, такая рожа, закачаешься. Как только Клавка с ним дело иметь не боится? А второй вообще со стороны. Клавдия их друг от друга прячет. Боится, чтоб не встретились. Тот, что с вокзала, вцепился в нее, понимает небось, что сытное местечко. Клавка и накормит, и комната у нее своя. И вообще. И Клавдия, мне кажется, тоже это понимает. Поэтому не больно за него держится. А вот второй вроде как побогаче будет. Свое жилье у него имеется где-то на Петроградской стороне. Но сама Клавдия там не была. И деньги у него водятся. Чем занимается, Клавдия толком не знает. Они с ней на улице познакомились, – с упоением рассказывал Толик. – Она его, конечно, спрашивала о работе. Но он все крутит и намекает, что по части торговли. Клавка думает, что он или завскладом работает, или даже директором магазина. Не Елисеевского, конечно, но все ж.

– И откуда же ты столько всего узнал? – ехидно спросила Лида.

– Так Клавдия наболтала. Я под прилавком сидел, а она мне все это и рассказывала. Еще и советовалась: как быть? Волновалась, вдруг у второго, который побогаче, жена есть. Потому он ее домой и не приглашает, все время у нее встречаются.

– А ты сам-то его видел? – скептически спросил Борис.

– Видел. По мне, так или спекулянт, или буржуй недобитый. Морда сытая, аж лоснится. Глазки маленькие, противные такие, и с пузом, – презрительно сплюнул Толик.

– Не плюйся. Ты же не шпана, а комсомолец, – одернула его Лида.

– Извини, – спохватился Толик. – Это я после Клавдии в себя прийти не могу, у них там, в буфете, общество так себе, и манеры тоже. И вот еще что: в тот день к ней приходил тот, что на вокзале работает, – заключил свой доклад Толик. – Тихоном его зовут.

– Молодец, – одобрил Борис.

– Ну, а вы с Лидкой чем занимались? – требовательно спросил Толик.

– Мы занимались дядей Петей и Семеном Наумовичем, – ответил Борис.

– Слушайте, совсем забыл. Виктор сказал, что Семен Наумович очень хитрый. И что у него всякие связи остались. И что он сам бы убивать не стал, нанял бы кого-нибудь, а если сам, то должен быть уверен, что ему это с рук сойдет и за большой куш, – торопливо и путано рассказал Родион.

– А он откуда знает? – подозрительно спросила Лида.

– Не знаю, он не сказал. Но я ему верю.

– Что-то ты больно доверчивый стал, – заметил Боря. – Ну да ладно, сейчас не об этом. Мы с соседями дяди Пети разговаривали, они вот что сказали. В тот день он напился только ближе к семи, а до этого ужинал, потом спал, а потом только за бутылкой полез. И все это время его слышали и видели соседи. Он ходил на кухню курить, ругался с соседом из-за громко включенного радио, храпел. Орал на жену и детей. Потом орал песни. В общем, у него алиби.

– А вот у Семена Наумовича алиби нет, – поспешила перехватить инициативу Лида. – После того как он пришел домой, его больше никто не видел и не слышал. Конечно, у них отдельная квартира, но зато на их этаже дядя Коля живет, он все время на лестнице курит, потому что у его жены астма. В общем, Семен Наумович мог выйти из квартиры никем не замеченный и так же вернуться. А жена его в жизни не выдаст. А еще мы с Борей пробовали с их сыном разговаривать. Знаешь, чернявый такой, лет восемь, Веня зовут.

– Знаю.

– Ну, вот. Я к нему во дворе подошла. Поздоровалась. Он под яблоней ковырялся. Один совсем. Я его и спросила, а почему ты с ребятами не играешь? Может, тебя обижают? А он посмотрел на меня, совсем как зверек, кинул какими-то листьями и убежал. – Лида пожала плечами. – Я потом к ребятам во дворе подошла, спросила, он всегда такой? Они сказали, всегда. Никогда ни с кем не играет, не разговаривает. А в школу он ходит куда-то далеко, никто не знает куда.

– А может, он немой? – предположил Толик.

– Нет. Он умеет разговаривать. Я сама однажды слышала, как он с матерью разговаривал. Просто странный.

– Может, больной? – предположил Родя.

– Да никакой он не больной, а просто задается, – отмахнулся Толик. – Короче, после первого дня расследования у нас осталось два подозреваемых, давайте думать, что дальше делать.

– Правильно! – неожиданно поддержала его Лида. Неожиданно, потому что обычно они всегда спорили, если один говорил «белый», то второй уж наверняка утверждал «черный». – Давайте решать, что завтра делать будем, потому что меня скоро домой позовут.

– Раз Толик знает этого мужика с вокзала, значит, надо всем вместе сходить на вокзал и посмотреть на него, а потом будем за ним по очереди следить. Лучше по двое на всякий случай, – предложил Боря. – А что касается Семена Наумовича, надо следить за ним не дома, а на работе, в мастерской, что за люди к нему ходят и прочее. А еще надо с Сенькой Горлом встретиться, он с такими типами дружбу водит, может, и про часовщика что-то знает. Но это мы вдвоем с Родей.

– Почему это вдвоем? Я тоже хочу, – встрепенулся Толик. – И вообще. А вдруг он вам накостыляет? А так нас хотя бы трое будет.

– В том-то и дело. Нам поговорить надо, а не драться. Поэтому лучше мы вдвоем пойдем, – не согласился с ним Боря.

– Борис прав. Лучше нам вдвоем пойти, – поддержал его Родя.

С Родей Толик спорить не стал. А потому ребята договорились встретиться завтра с утра и пойти на вокзал. После чего Толик с Лидой отправились домой, а Родион с Борей на встречу с хулиганом Сенькой Горло.