Урок
Весна 1977 года
С широко раскрытыми глазами я, кроха шести лет, стою и смотрю на тело незнакомой старушки, болтающееся на дереве. Ее губы черные. Ее кожа желто-синяя. От нее разит туалетом и протухшими яйцами или чем-то вроде того. Тонкая шея перетянута ремнем, привязанным к одной из веток.
Я не понимаю, что происходит, но замираю на месте, и только удивленные глаза бегают туда-сюда, опасаясь обнаружить еще кого-то живого или мертвого рядом.
Я ничуть не испугалась. Дети боятся только тех вещей, которых велят им бояться взрослые, а в моем перечне страхов не значилась реакция на встречу с трупом. Я с любопытством рассматриваю яркий наряд старушки: на груди сверкают увесистые гроздья крупных алых бус, синее ситцевое платье с широкими рукавами и резинками на их концах в огромные красные маки, белоснежный, почти прозрачный платок с бахромой и вышивкой на голове, а ноги обуты в новехонькие коричневые туфли на небольшом каблучке с ремешком. Я никогда не видела более красивого наряда ни на одной из живших в нашем поселке женщин. Мама всегда предпочитала сдержанные, почти мрачные цвета. Няня, Прокоповна, всегда была либо нежно-розовой, либо небесно-голубой, либо золотисто-песочной – приятные оттенки любых существующих цветов. А тут столько всего и сразу! Вот только прекрасный наряд портило до ужаса истощавшее лицо, запавшие щеки, ладони с целыми траншеями грязи, устрашающие ногти. Прекрасное и ужасное в одном просто загипнотизировали.
– Матерь Божья! – неожиданно и слишком громко раздается позади меня, заставляя вздрогнуть и прийти в чувство.
Оборачиваюсь на голос Прокоповны. За все шесть лет своей жизни я никогда не видела на добром лице няни такого ужаса. Она подскочила ко мне и, развернув лицом к себе, крепко прижала.
– Ведмежонок, дитя мое дорогое, ты не должна была этого видеть! Господи Иисусе! Что ж это такое творится?! Ильинична, что ж ты натворила?.. Идем, Кирочка, быстренько идем за помощью. Нужно милицию вызвать да людей оповестить о такой находке.
Крепко сжав мою руку, Прокоповна практически насильно вытащила меня за пределы цветущего сада, но я все же умудрилась пару раз оглянуться, чтоб навсегда запомнить красоту ярких маков и уродливость смерти.
На пути к моему дому Прокоповна успела оповестить всех встретившихся нам людей о страшной находке. Все встречные лица без исключения искажал ужас, такой же, как застыл на лице Прокоповны.
– Милая Кирочка, во имя всего святого, не рассказывай родителям об этом ужасном эпизоде. – Прокоповна усадила меня на табурет за кухонным столом, а сама присела на корточки и взяла мои ручки-сардельки в свои вяленые-осьминоги. – Врать не нужно. Я всегда за правду, и тебе это прекрасно известно, но в этот раз не стоит с правдой торопиться. Просто не спеши делиться новостью, я сама сообщу твоим родителям, если до меня кто не успеет, о трагедии. То, что в саду мы с тобой гуляли, не страшно, это можешь не утаивать. А если спросят – находку нашла я, а ты в нескольких шагах цветы на лужайке собирала и ничего не видела. Может, Господь милует, и никто и не спросит. Договорились?
Для маленькой меня Прокоповна была ангел во плоти, и не сделать так, как она просит, я просто не могла. Из уст няни я принимала за чистую монету все! Скажет она на черное – белое или что снег – это дело рук ангелов, которые шалят на небе, значит, так оно и есть. Я доверяла ее опыту безоговорочно. Я впитывала в себя все, что произносили когда-либо бледные губы Прокоповны, как пустыня впитывает случайно пролитую на ее территорию воду.
– Договорились, – шепчу и опускаю глаза вниз.
– Ведмежонок мой расчудесный, как же нам все это пережить? – Прокоповна нежно прижимает меня к груди, в которой бешено колотится сердце.
Больше о том, что мы видели среди цветущих яблонь, Прокоповна не обмолвилась ни словом. Я же до конца дня терзалась миллионом вопросов, но задать их не решалась.
Ближе к вечеру домой явилась мама, и первое, что прозвучало из ее уст, было:
– Прокоповна, это правда?
– Да, милая.
Это единственное, что я слышала. Я играла в гостиной и не могла видеть, что творится на кухне, куда поспешила мама и где хозяйничала Прокоповна. Среди игрушек, разбросанных на ковре, у меня и куклы, и кастрюли со сковородками, и солдатики, и плюшевых зверят полно, неваляшки, юла, но все мысли остались в саду. Я самостоятельно пыталась понять – что это было, но ничего не выходило. Все прояснилось на следующий день, а затем я охотно обо всем забыла. Думала, что обо всем.
С утра пораньше мама снова убежала на работу, а отец всегда уходил из дому ни свет ни заря. Я и Прокоповна снова были предоставлены друг другу, и первое, что прозвучало из моих уст, – съедающие изнутри мой детский любознательный мозг вопросы.
– Прокоповна, а что это вчера было?
Старушка сидела в двух шагах от меня, на скамье. Еще до моего рождения отец соорудил у нашего двора песочницу, хотя «отец соорудил» – это ложь, он просто дал указания своим подчиненным. Сидя в песочнице с десятком разноцветных игрушек, предназначенных для игр с песком: лопатка, грабли, ситечко, пасочки, ведерко, – я решаюсь начать такой важный для себя разговор.
– Что именно, Ведмежонок?
Гадая, то ли няне вдруг память изменила, то ли я неправильно спросила, я повторила попытку докопаться до истины.
– Ну та бабушка вчера… Почему она висела на дереве? Почему от нее воняло, если она так нарядилась? Что она делала в саду? Кто ее повесил на дерево?
Прокоповна непривычно долго подбирала слова:
– Милая, не стоит ворошить вчерашний день. Ни к чему это.
– Но ты ведь всегда учила меня, что всегда нужно спрашивать, если чего не понимаешь. Как ты любишь повторять? Как, а?
– Глупый не тот, кто не знает и спрашивает; а тот, кто не знает и узнавать не стремится. – Старушка медленно и как-то по-особому грустно выдыхает. – Что ж, сама виновата. Но ты, милая, права – ответы нужно получать, если того требует нутро.
Бросив все, я понеслась к скамейке со скоростью соседской кошки, которую мне ни разу не удалось поймать. Усевшись поудобнее, с воодушевлением уставилась на несчастную няню, которой от моей любознательности деваться было некуда.
– Ты ведь знала Ильиничну? – Живо мотаю головой из стороны в сторону, всем видом показывая уверенное «нет». – Как «нет»? А кто же вам молоко и яйца всегда приносил? Кто клумбы ваши вскапывал? Кто каждую осень овощами да фруктами ваш подвал заваливал?
Я напряглась. Как бы ни старалась расшевелить свой крохотный мозг, кроме скрюченной черной бабки, сжимающей в руках сооруженную из платка котомку с яйцами, грязной старушки, копающейся в нашем саду, из рук которой я никогда не принимала даже самых ароматных пирожков – вспомнить никого не удалось.
– Я никогда не видела ту бабушку. Я тебе точно говорю, я бы ее запомнила. А нам яйца с молоком приносит очень страшная бабушка в черной грязной одежде. И клумбы копает, и яблоки с картошкой приносит тоже бабуля очень страшная.
– Дитя… – Прокоповна слабо улыбнулась и провела ладонью по моей косе. – Эта бабушка, которая так тебя пугала, и была Ильинична. Зачем для тяжелой работы красивые наряды примерять? А вот в последний путь – другое дело.
Я тут же раскрыла рот, но няня предугадала мой вопрос.
– Что такое «последний путь»? – И дождавшись моего кивка, продолжила: – Это когда человек больше не будет ходить по этим тропам да дорожкам никогда, но прежде чем отправиться в лучший из миров, он проходит свой последний путь здесь. Вот поэтому Ильинична и нарядилась, чтоб в другой мир проследовать красавицей.
– Но у нее только вещи красивыми были, а сама-то она все равно не красавица.
– Да, Ведмежонок, жизнь не оставила ей шансов сберечь красоту.
– Это как?
– Судьба у нее очень сложная и тяжелая была. Слишком много горя она хлебнула и под конец сломалась.
– А как это «горя хлебнуть»?
– Какая ты у меня любознательная, не перестаю удивляться. Это когда много плохого жизнь преподносит. А Ильиничну она не пощадила. То война, то голод, то ссылка, то муж погиб, то ребенок, то болезнь… Много всего было, о чем вам, милая, знать не обязательно. Главное вот что – нельзя поступать так, как поступила Ильинична, что бы в жизни ни происходило.
– А как она поступила?
– Плохо. Очень плохо. – Прокоповна подняла глаза к небу. – Ты знаешь, кто такой Господь Бог?
– Нет, – растерянно прошептала я в ответ.
– Ничего удивительного, твоим родителям по должностям не положено даже думать о нем, не то что говорить. Твой возраст не совсем удачен для подобных бесед, но я все же попытаюсь объяснить тебе кое-что в нескольких словах, а остальное узнаешь в свое время. Бог – это наш создатель и хранитель. Ты, я, твои родители и все остальные люди, звери, птицы, рыбы, природа, погода – все в нашем мире – когда-то очень давно создал Господь и на протяжении многих лет хранит и оберегает собственное творение.
У меня непроизвольно раскрылся рот:
– Это что, получается, я тоже Бог?
Прокоповна удивленно улыбнулась:
– Это почему же?
– Я ведь тоже много чего создаю. Я из песка целые города строю и куклы мои в них живут, а в замках принцессы.
Няня рассмеялась:
– Давай договоримся так – Бог у нас один, а ты… – Старушка задумалась. – Ты когда-то станешь прекрасным архитектором, строителем, а быть может, археологом, раз так копаться в песке любишь. Ты безумно талантливый ребенок, который проявляет себя в разных занятиях. Это нормально, ведь все мы начинаем искать себя в раннем детстве, чтоб, повзрослев, связать свою судьбу с тем занятием, которое поглощало нас с головой. Вот и весь секрет твоей любви к созданию.
Я не совсем поняла, но мысленно расфасовала полученную информацию у себя в голове.
– Так вот о Боге, – продолжила няня. – Он хороший, добрый, щедрый, великодушный и всепрощающий, но живет в своем мире, не в нашем, который сам создал. За нами он присматривает, наблюдает, иногда проверяет на прочность, выдержку, посылает различные испытания, чтоб понять, кто чего стоит. Наш мир не идеален, а его – да, и все хотят попасть туда, в мир, где правят добро и благодать, но это не так просто. Чтобы попасть в Рай, – место, где живет Бог, называется так, – нужно прожить полную жизнь здесь. Он всем отводит определенное время для этой жизни и каждому посылает разные испытания, чтоб проверить, достойны ли мы жизни в Раю, в благодати и бесконечной любви. Уж точно не скажу, по каким причинам он одному выделяет сто лет, а другому двадцать; и не могу знать, почему у одних вся жизнь – сплошное испытание, а другие не живут, а порхают, так легко и просто все в их судьбе складывается. Никто не знает, каким образом и по каким меркам Господь распределяет меж нами судьбы и определяет пути. Но дело в том, что какую бы судьбу для тебя ни уготовил Господь, ты должен пройти этот путь от начала до конца, пока он не заберет тебя к себе. Ни в коем случае нельзя самостоятельно обрывать себе жизнь. Если ты это сделаешь, то никогда не попадаешь в Рай, где нет печалей и забот, слез и боли, а повсюду витает счастье и любовь.
– А почему это я должна ждать, пока Бог меня к себе позовет, если здесь надоело? И почему, если он такой добрый, он и наш мир не создал идеальным?
– Когда закончится мой путь в этом мире и Господь позовет меня к себе, я обязательно поинтересуюсь у него – почему наш мир не идеален, а сейчас я не стану врать и выдумывать тебе ничего, я не знаю ответа на этот вопрос. Может быть, он нарочно создал этот мир с изъянами, чтоб дать нам возможность самостоятельно создать Рай и здесь. Но не тут-то было. – Прокоповна иронично улыбнулась и тяжело выдохнула. – Пока ни у него, ни у нас с этим делом ничего не вышло. Но кто знает, может, спустя столетия люди не будут мечтать о загробном Рае, а научатся создавать земной. А по поводу ждать. Вот представь, что ты отправилась к кому-то в гости, потому что тебе так захотелось, постучала в дверь, а тебе либо не открыли, либо никого не оказалось дома, что тогда делать?
Я довольно улыбнулась, радуясь моменту блеснуть умом и сообразительностью:
– Как что? Вернусь домой.
Прокоповна тоже ухмыльнулась:
– Верно. Но в случае с походом в Рай обратной дороги нет.
– Почему это нет?
– Потому, что путь этот неблизкий, и к тому времени, как ты пройдешь туда и обратно, тебя уже здесь похоронят и возвращаться будет некуда.
Внутри меня все сжалось. Я не поняла, что к чему, суть всего сказанного, но мне стало страшно.
– Меня уже съедят черви?
– И откуда только ты это берешь? – Мой вопрос поверг милую старушку в шок. – Не тем тебе забивать рыжую головушку нужно. Не по годам этот разговор пришелся, и тебе хоть и нужно знать ответы на все вопросы, но некоторые вопросы должны звучать многими годами позже. Я одно тебе скажу: как бы жизнь тебя ни испытывала, не стоит поступать так, как Ильинична. Это большой грех, который нельзя искупить.
– А как это искупить? И что такое грех?
Прокоповна засмеялась:
– Дитя мое дорогое, и в кого ты такая почемучка? Грех, это когда поступаешь очень, очень плохо. Ты ведь знаешь, что нельзя воровать, нельзя обижать никого, нельзя завидовать, а тем более убивать кого-то.
– Даже маленькую букашку?
– Даже ее.
– А я вчера гусеницу случайно задавила, теперь мне никогда не попасть в Рай? – со страхом и разочарованием спрашиваю я.
– Господь все видит и все знает, от него ничего не скроешь, и все твои случайные проступки он великодушно прощает. А если ты умышленно над животными издеваешься или над сверстниками, над кем или чем угодно, вот это грех.
– А откуда мне знать, что Бог простит?
– Потому что он всегда и всех прощает.
– А разве так можно?
– Можно, когда сердце у тебя огромное и любящее всех и каждого.
– А у меня оно огромное? Я ведь тебя люблю, и маму с папой, и даже Сережу с Костей и Сашкой, Мурку соседскую люблю, и всех птичек, и рыбок, и даже муравьев!
– Ну конечно же огромное. Ты золотой ребенок с доброй душой, и рано тебе голову забивать сложными вещами. Стоит навсегда запомнить только одно – поспешишь в Рай, окажешься в Аду.
Новое слово с невероятной легкостью возбуждает во мне миллион вопросов.
– А что такое Ад?
Прокоповна заливисто смеется.
– Ну и Кира! Ну и дите! Ад – это очень плохое место, где царят все твои страхи, обиды и боль. Там тебя постоянно обижают, и ты все время плачешь. Там нет друзей, нет любви, нет радости, только все самое плохое. Ад – это место, где сбываются все твои самые страшные кошмары и повторяются по кругу.
– И что, попади я сейчас в этот твой Ад, меня там всегда будут ругать, наказывать и дразнить? У меня что, там даже собаки не будет? А сладости? А играть мне тоже запретят? А мама с папой там будут?
– Да, милая, попади ты сейчас туда, все было бы именно так, как ты говоришь. Но через десять лет или двадцать твой Ад будет выглядеть иначе. Чтоб ты понимала, это место, где сбывается все самое страшное, чего ты никогда бы для себя не пожелала и чего боишься. А Рай, место, где сбывается все хорошее. Разница в том, что дорогу в Ад ты сама находишь, а чтоб оказаться в Раю, нужно дождаться, чтобы тебя Господь туда забрал.
– А почему тогда эта вчерашняя бабушка не побоялась попасть в свой Ад? Она ведь такая же старая, как и ты, и должна была знать, что отправится в очень плохое место.
– Кирочка, кто ж его знает, почему она так поступила? Может, не подумала, а может, и не знала того, что теперь знаешь ты.
– Да, наверное, не знала, – кивнула я. – Хорошо, что ты мне обо всем рассказала. Я вот теперь никогда не захочу в Рай по своей воле. Тем более мне и тут хорошо. К чему мне какой-то там Рай?
