Часть 3. Момент истины

Ровно девять дней и ночей продолжалась эта война, и эти девять дней уже успели поставить крест на надеждах одних господствовать над миром, других ввели в состояние полного недоумения, а третьих убедили в том, что все идет по заранее разработанным ими планам. И вот эти планы подошли к пункту, когда оборонительная фаза приграничного сражения оказалась полностью завершенной, и надо было начинать двигаться дальше на запад, как завещал великий полководец Востока Чингисхан – к Последнему морю.

Пока шла оборонительная для советской стороны фаза приграничного сражения, ситуация на советско-германском фронте для обеих сторон складывалась вполне однозначно. Немецкие ударные группировки, оторвавшиеся от тыловых складов и увязнувшие в советской обороне, барахтались, пытаясь продвинуться хоть немного дальше и неся при этом неоправданные потери. Командование вермахта снимало войска с второстепенных участков фронта и направляло их туда, где, по мнению германских генералов, в них была необходимость. То есть с вершины Белостокского выступа – из 9-й и 4-й армий – маршевые пополнения уходили соответственно к 3-й и 2-й танковым группам Гота и Гудериана, а с вершины Львовского выступа – к танковой 1-й группе Клейста.

В результате, например, левофланговый для 4-й армии 7-й армейский корпус, с 22 июня не принимавший серьезного участия в боях, по численности сократился до дивизии. Та же судьба постигла и дислоцированный южнее 9-й армейский корпус немцев. Немецкие войска, подвергшиеся такой вивисекции, вовсе прекратили активные боевые действия и принялись интенсивно окапываться, утратив превосходство даже над теми советскими войсками, которые на этом участке стояли еще с 22 июня. Артиллерия, например, была сокращена не менее радикально, в дивизиях на вершине выступа оставили по одной шестиорудийной батарее 105-мм гаубиц, а все остальное еще в первые дни войны ушло туда, где оно к настоящему моменту было полностью утилизировано в ходе контрбатарейной борьбы.

Советская сторона, уверенно оборонявшаяся на ключевых для немцев направлениях, напротив, в течение последних суток спешным темпом наращивала численность своих войск именно там, где конфигурация границы позволяла нанести глубокий удар вглубь вражеской территории на стыке крупных соединений противника. Главная роль при этом отводилась трем ударным армиям особого назначения, прошедшим специальную подготовку на полигонах в глубоком прошлом, и вооруженным снятым с консервации оружием и техникой конца ХХ века. Все эти три армии, выходя из глубокого рейда по территории далекого прошлого, плотно сконцентрировались на вершине Белостокского выступа в треугольнике Замбрув – Ломжа – Стависки.

На юге, в полосе действия Юго-Западного фронта, в Львовском выступе концентрировались подвижные соединения, укомплектованные исключительно местной техникой и проходившие предвоенную подготовку на территории СССР. Это были конно-механизированные корпуса генералов Карпезо и Рябышева, усиленные двумя самоходными противотанковыми бригадами. Если в начале войны, на случай успешного вражеского прорыва, кавмехкорпус Карпезо был дислоцирован в полосе 5-й армии, а кавмехкорпус Рябышева в полосе 6-й армии, то теперь, когда немец выдохся и не мог преодолевать сопротивление даже советских линейных стрелковых дивизий, оба кавмехкорпуса усилили самоходными противотанковыми бригадами, после чего перебросили на исходные позиции в район Перемышля, где славная 99-я стрелковая дивизия и без того давала немцам перцу, как и в том варианте истории, отбросив 101-ю легкопехотную дивизию противника на несколько километров от государственной границы.

На Северо-Западном фронте закончил свое сосредоточение во втором эшелоне 8-й армии кавмехкорпус генерала Хацкилевича. Тут, где не было возможностей для хитрых обходных маневров, предстоял жесткий лобовой удар на Тильзит против почти полностью выгоревшей в жестоких боях 4-й танковой группы генерала Гепнера. В общем контексте наступательной фазы приграничного сражения этот удар мыслился исключительно как вспомогательный, для того чтобы ни одна немецкая группа армий не осталась бы без болезненных шлепков со стороны советского командования.

Оставались невостребованные резервы и у Экспедиционного корпуса. Поскольку дела на Алитусском направлении шли более или менее приемлемо и с форсированием Немана у Гота, мягко говоря, не получалось, четыре резервных смешанных общевойсковых бригады с этого направления параллельно с развертыванием ударных армий особого назначения в течение двух последних суток были переброшены под Августов, и вместе с 204-й мотострелковой дивизией РККА изготовлены к вспомогательному удару на Сувалки и далее на север на соединение с войсками Северо-Западного фронта. Тем самым 3-я танковая группа Гота должна была оказаться окончательно отрезанной от материально-технического снабжения, которое и так поступало к ней в объеме примерно двадцати процентов от необходимого.

Параллельно в далеком 2018 году Российская Федерация объявила о начале внезапной проверки Западного военного округа и Балтийского флота, в ходе которой по воздуху и морем начала массированную переброску войск в Калининградскую область. Внезапная проверка плавно перетекла в учения «Балтийский щит – 2018», в ходе которых концентрация войск еще более увеличилась, а на армейских полигонах началась активная боевая работа.

И хоть операция прикрытия была осуществлена идеально, но мир, уже осведомленный о том, что сейчас творится в другой реальности примерно в этих местах семьюдесятью семью годами ранее, ни на йоту не поверил в эту маскировку. Все были уверены (и справедливо), что русские раз уж они затеяли переигрывание Второй мировой, готовятся поставить в истории Третьего рейха жирную точку. Но вой по этому поводу почему-то (а в самом деле, почему?) подняли только в Варшаве, Вильнюсе, Риге и Таллине.

Хельсинки, кстати, промолчали, и только потому, что из-за межвременного занавеса донеслось, что Финляндия в той истории так и не рискнула вступить в войну с СССР, а президент Рютти, который был инициатором заключения германо-финского союза, сперва подал в отставку, а потом покончил жизнь самоубийством, когда узнал, что правительство СССР требует его выдачи для показательного суда как военного преступника, планировавшего разрушение Ленинграда.

На немецкой стороне тоже происходили определенные подвижки. С самого начала войны советская артиллерия использовала не только осколочно-фугасные, бронебойные, кумулятивные и шрапнельные, но еще и снаряженные листовками агитационные снаряды. Разбрасывала листовки и авиация. От бомбардировщиков, которые брали контейнеры с листовками в полет вместе с бомбами, до специальных беспилотников, точечно доставляющих пачки бумаг к заранее выбранным объектам. Агитационные материалы были разные. Для рядовых это были мрачные листки в готических тонах с надписями вроде «Вы все умрете», «Сибирь – это навсегда», «Застрели товарища и застрелись сам» и прочей чернухи.

Кроме того, имели место красочные фотографии гей-парадов под Бранденбургскими воротами, пачки немецких газет XXI века (подбрасывались с беспилотников исключительно в штабы не ниже дивизионного). В них муссировались только две темы: об ужасном Путине, который правит всем миром, и о том, как смачно шоколадные беженцы, понаехавшие в Фатерлянд из Африки и Ближнего Востока, насиловали немецких фройляйн и фрау на Рождество 2018 года, а полиция не могла всему этому противостоять, потому что обижать беженцев ей не разрешено. Ну, и фото последней немецкой рейхсканцлерии, оплывшей и хмурой. Также был представлен и текст «Канцлер-акта», который в течение ста пятидесяти лет с момента разгрома фашистской Германии должен подписывать каждый германский канцлер.

Были там еще и материалы о военных преступлениях германских нацистов, и о том, какая расплата за них последует. Прилагались фотографии полуобгоревшего трупа Адольфа Гитлера, отравившегося в тюрьме Нюрнберга Германа Геринга, трупы повешенных Иоахима фон Риббентропа, Вильгельма Кейтеля, Эрнста Кальтенбруннера, Альфреда Розенберга, Ганса Франка, Вильгельма Фрика, Юлиуса Штрейхера, Фрица Заукеля, Артура Зейсс-Инкварта и Альфреда Йодля.

Честное слово, подбросить в сортир пачку дрожжей – значительно гуманней того, что совершили сталинские пропагандисты и российские пиарщики из 2018 года. Были среди немецких офицеров слабонервные идеалисты, которые, просмотрев все эти материалы, тут же пускали себе пулю в висок. Да и те, которые не застрелились, тоже находились в таком смятенном состоянии души, что воевать нормально не могли. Да и как тут воевать, когда узнаешь такое!

Итак, все было готово, последняя пуговица к мундиру последнего красноармейца пришита, войска выведены на исходные позиции, а на направлениях прорыва сформированы мощные ракетно-артиллерийские кулаки. Пройдет еще несколько минут, взлетит зеленая ракета, и земля содрогнется от тяжкого грохота артиллерийской подготовки.

Едва только секундная стрелка пересекла роковую отметку, ровно в три часа тридцать минут по московскому времени на вершине Белостокского выступа взревела советская реактивная и ствольная артиллерия. Через пару секунд эхом отозвались орудия под Августовым, а еще мгновение спустя под Таураге и Перемышлем. Отвлекающая артподготовка началась под Граево, Брестом и Христианополем у основания Львовского выступа. Подвижных соединений, способных нанести удары на всю глубину вражеского построения еще и на этих направлениях, у СССР не было, но требовалось ввести в заблуждение немецкое командование относительно направления главного удара.

Например, в районе Бреста, где немцы отчаянными атаками через Буг пытаются деблокировать попавшие в мешок дивизии Гудериана. После артподготовки, которая или уничтожит или отгонит немецкие части на западном берегу реки, мотострелковые батальоны Экспедиционного корпуса на БМП форсируют водную преграду, после чего понтонно-мостовые части начнут наводить переправы для переброски на западный берег танков, пехоты и артиллерии.

Этого будет вполне достаточно, чтобы немецкое командование, считающее Брестское направление ключом к Генерал-губернаторству (бывшей Польше), начало лихорадочную перегруппировку сил, стремясь если не уничтожить этот плацдарм, то хотя бы помешать развертыванию на нем наступательной группировки. Но этой группировки нет и не будет, потому что главный удар наносится совсем в другом месте и другими силами. Когда это станет ясно, то менять что-либо будет уже поздно. Как у французов в сороковом, после прорыва Гудериана через Арденны.

Снова, как девять дней назад, в воздух поднялась вся советская авиация. Но только теперь сталинские соколы должны были в условиях своего подавляющего превосходства поддержать наступление советских войск вглубь вражеской территории, а не сражаться за господство в воздухе. Их задача – пока длится световой день, прижать немцев к земле, максимально затрудняя им перегруппировку войск, одновременно разрушая те мосты и транспортные узлы, которые нужны противнику, и высаживая планерные и парашютные десанты около тех объектов, которые нужно захватить советским войскам.

Еще не отгремела артиллерия, еще ревевшие моторами танки не прошли первые метры по вражеской земле, а десантники из осназа – часть из них, одетая в немецкую форму, часть в камуфляж XXI века – уже начали расчистку путей продвижения ударных группировок, то есть захват мостов, уничтожение и замену на своих людей постов фельджандармерии. Высадившись, они начали перехватывать курьеров и посыльных, направлять немецкие части, спешащие к месту прорыва, по ложным маршрутам, вносить в ряды немецких войск панику, хаос и дезорганизацию.

Наступавший на Кенигсберг кавмехкорпус Хацкилевича с первых же минут сражения встретил упорное сопротивление немецких войск. Танки у Гепнера давно уже сгорели в отчаянных лобовых атаках на позиции самоходной противотанковой бригады, а вот противотанковая артиллерия и значительная часть пехоты у немцев еще остались. Да и танки те были, честно говоря, слабыми. 4-я танковая группа, сверхштатная относительно первоначального плана «Барбаросса», была укомплектована изготовленными в протекторате Богемии и Моравии танками Pz.Kpfw.38(t) – в девичестве чешскими LT-38. Вот что о них писал в своих мемуарах в нашей реальности воевавший на них немецкий танковый ас оберлейтенант Отто Кариус:

И это он писал о сорокапятках! А какие разрушения могли причинить «чешским перебежчикам» бронебойные снаряды «форсированных» самоходных пушек Ф-22, уже скорее не противотанковых, а танкоистребительных, когда противотанковая пушка, став самоходной, превращается в хищника, который сам ищет и уничтожает врага!

Но к первому июля все это было уже не важно. Большая часть чешско-немецких танков обгорелыми коробками стояли на поле битвы под Таураге. Они ждали окончания боевых действий и прихода людей в спецовках, которые погрузят их на железнодорожные платформы и отправят в мартеновские печи уральских заводов на переплавку. Больше ни на что этот металлолом годен не был.

Танкоистребительные самоходные орудия теперь сопровождали наступающие танки и кавалерию в качестве средства огневой поддержки поля боя. Их длинноствольные пушки, рассчитанные на мощный заряд, на больших дистанциях с легкостью поражали не только вражеские танки, но и позиции противотанковой артиллерии, пулеметные гнезда, а также амбразуры дотов и дзотов. На первых порах немецкую оборону на пути к Тильзиту приходилось буквально прогрызать. Но спешить было некуда, и при поддержке артиллерии и авиации, сорвавших немцам маневр силами, кавмехкорпус Хацкилевича медленно, но верно продвигался вперед. Основное средство ПТО вермахта, так называемые дверные колотушки были бессильны против брони модернизированных Т-34 и КВ.

Удар четырех общевойсковых бригад Экспедиционного корпуса от Августова на Сувалки поставил немцев в безвыходное положение. 162-я пехотная дивизия вермахта на этом участке фронта за предшествующие дни понесла большие потери, пытаясь атаковать этот самый Августов. Она должна была прервать обстрелы расположенной в его районе советской дальнобойной артиллерии, обстреливающей основные пути снабжения, транспортные узлы и склады 3-й танковой группы. Задачу эту ей выполнить не удалось. Августов устоял, и обстрелы продолжались. Сама же дивизия в ходе тех боев была обескровлена, потеряв убитыми и ранеными до половины личного состава.

И вот теперь удар частей Экспедиционного корпуса разорвал ее пополам, отбросив меньшую часть на восток к позициям 256-й пехотной дивизии, а большую – на запад. После чего танки Т-72 и БМП-2 рекой хлынули к Сувалкам. И ходу им было до цели всего сорок километров, а до железной дороги, которую требовалось перерезать в первую очередь, вдвое меньше. И никаких препятствий на пути, кроме разрозненных и обескровленных подразделений, большей частью тыловых и вспомогательных. И хоть полного окружения и не получится – не та ширина горловины, но логистика у соединения генерала Гота, и без того отвратительная, после этого удара будет уничтожена окончательно, и доставлять снабжение его частям можно будет только через территорию, контролируемую группой армий «Север», к тому же поперек основных транспортных путей.

Однако основные события этого дня разворачивались на вершине Белостокского выступа, где наступление на позиции немцев начали три ударные армии особого назначения под общим командованием красного маршала Семена Михайловича Буденного. Каждая ударная армия осназ включала в себя два механизированных и один мотострелковый корпус, по немецкому обычаю в боевых порядках движущийся так называемым проходческим щитом. Это означало, что мехкорпуса, имеющие в своем составе больше шестисот танков Т-72 и Т-55, двигаются сомкнув фланги в первом эшелоне, а сразу за ними идет мотострелковый корпус, в котором танков почти нет. Но зато в них много мотопехоты, устраняющей все недоделки танковых частей, и до прибытия дивизий НКВД обеспечивающей безопасность путей снабжения. И вот три такие конструкции разом двинулись вперед, сминая и перемалывая в труху и без того ничтожные немецкие заслоны на вершине Белостокского выступа.

1-я ударная армия под командованием генерала Рокоссовского наносила удар в общем направлении от Цехановца, где еще недавно спасали 5-й стрелковый корпус, в общем направлении южнее Варшавы на Деблин и Радом, таким образом обозначая угрозу окружения 4-й, 6-й, 17-й немецких армий и 2-й и 1-й танковых групп. А если учесть, что одновременно от Перемышля в Львовском выступе на тот же Радом и Краков ударили кавмехкорпуса Карпезо и Рябышева, то немецкое командование оказалось в положении пожарного, у которого горит сразу все и везде. 9-й армейский корпус немцев был легко смят, через Буг наведены понтонные мосты, после чего танки и мотопехота хлынули, чтобы исполнить замысел советского командования – «окружить и уничтожить основные силы вермахта в приграничном сражении», не допустив их отступления вглубь территории Европы.

2-я ударная армия под командованием генерала Горбатова, наносящая первый удар от Замброва на Остров Мазовецкий, легко смяла то, что после девятидневных боев и многочисленных перегруппировок осталось от противостоящего ей 7-го армейского корпуса немцев, после чего рванула вперед на Варшаву, до которой и было-то всего около ста километров. Варшава сама по себе была не только столицей бывшей Польши, но еще и крупнейшим логистическим узлом. С падением Варшавы немецкая оборона восточнее Вислы должна была развалиться сама по себе.

3-я ударная армия под командованием генерала Ватутина наносила удар от Ломжи-Стависки на Алленштайн, и в дальнейшем на Эльблонг, отрезая северную часть группы армий «Центр» и всю группу армий «Север». Противостоящая ей 87-я пехотная дивизия немцев была вытянута в нитку более чем на сто километров, потому что это направление, как полагали авторы плана «Барбаросса», считалось безопасным. Советские танки и мотопехота, выполняя поставленную перед ними задачу, прошли через немецкие боевые порядки как раскаленный нож сквозь масло и устремились в общем направлении на северо-запад.

Чем дальше врезались в глубину немецкой территории советские танки и высаживались парашютные и планерные десанты, тем более очевидным становилось для всех, что Германия эту войну уже проиграла. И как только запланированная мышеловка захлопнется, выхода из нее, даже в виде почетной капитуляции, у немецкого командования уже не останется.

Пожилой человек с поседевшими висками, слегка склонив набок голову с аккуратным пробором, сидел за столом и внимательно слушал радио «Голос Москвы», совсем недавно, менее полугода назад, появившееся в эфире вместо невесть куда пропавшего «Радио Коминтерна». Тут же, за этим же столом с самоваром и чайными чашками, сидела женщина с тонким аристократическим лицом – это была супруга писателя Вера Николаевна, в девичестве Муромцева. Рядом с ней присутствовали еще две русские женщины-эмигрантки, нашедшие убежище в доме Бунина в эти нелегкие военные годы – Галина Кузнецова и Маргарита Степун. Кроме перечисленных, за большим обеденным столом расположились двое мужчин. Один из них – молодой человек, писатель, почитатель таланта Бунина и его мемуарист, Леонид Зуров. Ну, как молодой, тридцать девять лет на фоне семидесяти одного года Бунина и шестидесяти лет его супруги – это почти что мальчик.

Тут же, напротив Бунина, сидел ровесник Леонида Зурова – малороссийский литератор-эмигрант из евреев, Александр Бахрах, которому при встрече с вишистской полицией грозил немедленный арест и отправка в концлагерь. Чтобы спасти этого человека, Иван Алексеевич и Вера Николаевна провели для него обряд крещения, по поводу чего выправили у приходского священника соответствующую бумагу, которая однажды спасла-таки ему жизнь. В нашей истории он, вспоминая свое пребывание на вилле «Жаннет», напишет книгу мемуаров «Бунин в халате», а потом переедет в Мюнхен, где будет активно сотрудничать с финансируемым ЦРУ радио «Свобода»…

Молча, не произнося ни слова, присутствующие слушали победный голос Левитана, перечисляющий успехи советских войск и какого-то Экспедиционного корпуса. Они были буквально шокированы тем, как развивались события. Но каждый день, ровно в два часа дня по местному времени, вот уже одиннадцать дней подряд они включали радио и настраивали его на волну «Голоса Москвы». Происходило что-то невероятное. Непобедимый, как им казалось, вермахт, бодро промаршировавший по всей Европе, вторгшись в большевистскую Россию, сразу забуксовал на ее границах, неся ужасающие потери.

Это ломало надежды части русской эмиграции на «скорое освобождение России от ужасов большевизма». Брызгал в оккупированном Париже ядом Мережковский, недавно назвавший Гитлера очередной инкарнацией Жанны д’Арк, призванной спасти мир от ужасов коммунизма. Сам Бунин не относился к числу тех эмигрантов, которые считали, «хоть с чертом, но против большевиков». Но все равно отношение к событиям, происходящим сейчас на западных границах Советской России, у него было двойственным, потому что из-за спины СССР в этот тихий и патриархальный мир заглядывало нечто огромное, страшное и безжалостное.

И вот теперь для них всех случился еще один удар. Выдержав первый натиск и перемолов в тяжелейших боях самые боеспособные части врага, Рабоче-Крестьянская Красная Армия прорвала немецкий фронт тремя ударными группировками и устремилась на оперативный простор Европы, сжимая уцелевшие в приграничных боях части вермахта железной петлей окружения. В сегодняшней сводке Левитан сообщил, что 2-я ударная армия особого назначения генерала Горбатова завершила бои по ликвидации остатков варшавского гарнизона, а в районе польского города Радом, замкнув окружение вокруг основных сил группы армий «Юг», соединились передовые части кавмехкорпуса генерала Карпезо и 1-й ударной армии особого назначения генерала Рокоссовского. В котле восточнее Вислы оказались измотанные предшествующими боями части трех немецких полевых армий и двух танковых групп.

– Это конец! – дослушав сводку, произнес шокированный Александр Бахрах. – Вермахт теперь окончательно разбит, и большевики вскоре ворвутся в Европу, где никто их уже не остановит. Варварская бомбардировка Берлина, полностью разрушившая центр города, показала, с какими чудовищами мы будем иметь дело!

– Неужели это говорит тот, – едко заметила Вера Николаевна, – кого немцы сразу же отправят в концлагерь, как только узнают, кто он такой!

– Да, я это говорил, и буду говорить! – воскликнул Александр Бахрах. – Как вы не можете понять, что если Сталин захватит Европу, то большевизм будет уже навсегда, и не только в России, но и здесь, во Франции…

– Говорят, – несколько невпопад произнес Леонид Зуров, – что огромные, белые четырехмоторные аэропланы-бомбовозы с красными звездами видели даже над Парижем и другими городами северной Франции…

Замечание это оказалось несколько неуместным, потому что не далее как сегодня утром один такой «красавец», оставляя за собой белый инверсионный след, прошел на большой высоте над виллой «Жанетт» в направлении к Тулону, где уже больше года отстаивались остатки французского флота. Некогда флот Франции был третьим в Европе и четвертым в мире – и это если не учитывать хроническую небоеспособность итальянских кораблей.

– Как вы можете говорить об этом спокойно! – взвился Бахрах. – В тот самый час, когда, быть может, решается судьба всей европейской цивилизации. Я же вам вчера говорил, что большевики продемонстрировали такую силу, что остановить их не смогут даже англичане, притом что Америка далеко и совсем не горит желанием вмешиваться в европейские дела.

Супруга Бунина в ответ на эти слова только презрительно фыркнула, а сам он успокаивающе поднял руку.

– Спокойнее, господа, спокойнее, – тихо произнес он, – не надо эмоций и патетики. Многое еще не понятно. В сводках большевистского радио постоянно упоминаются какие-то части Экспедиционного корпуса. Сие означает, что хотя эти части и сражаются на стороне большевиков, но не входят в состав Красной Армии. При этом те, кто сражаются в этом Экспедиционном корпусе, носят чисто русские фамилии, а командующий Западным фронтом генерал Владимир Шаманов вообще никому не известен… Тут надо бы разобраться во всем как следует.

– Иван Алексеевич, – воскликнул Бахрах, вскакивая из-за стола, – да как вы можете говорить об этом спокойно! Нет, я ни минуты больше не могу оставаться в этом доме! Прощайте, я ухожу, и вы меня больше не увидите!

– Иван, останови его, – осуждающе покачала головой Вера Николаевна, – Александру нельзя отсюда уходить, его же арестует первый встречный жандарм!

– Это вряд ли, – возразил Леонид Зуров, – два дня назад командование большевиков по радио официально предупредило всех, кто может быть замешан в том, что они назвали военными преступлениями, вплоть до самых нижних чинов, о персональной уголовной ответственности. Преследование евреев, кстати, тоже упоминается в этом списке. Теперь, когда точно стало известно, кто хозяин в Европе, вряд ли хотя бы один жандарм рискнет тронуть Александра пальцем. Сочувствующих идеям Гитлера среди них мало, да и своя рубашка ближе к телу.

– Но все-таки, – сказала Вера Николаевна, – лучше бы он вообще никуда не уходил.

– Да, – согласился Бунин, – лучше было бы, если бы он остался здесь с нами. Но я не могу удерживать его силой. Пусть уходит, если ему так хочется. Вольному воля, а для меня все же важнее разобраться в происходящем, чем заранее клеить ярлыки.

– Черчилль, – воскликнул остановившийся в дверях Александр Бахрах, – осудил большевистское вторжение в Европу и призвал весь цивилизованный мир к всеобщему сопротивлению русской угрозе…

Произнеся последние слова, Александр Бахрах осекся, а Леонид Зуров поучающе поднял вверх палец.

– Вот, – заметил он, – главное им было сказано. Не красная угроза, не большевистская и не коммунистическая, а именно русская. Господин Черчилль знает, о чем говорит.

Иван Бунин вздохнул и произнес:

– Большевики в последнее время, если судить по их передачам, стали какими-то уж слишком человекообразными, что ли… Ни тебе классового подхода к искусству, ни тебе рассуждений о грядущей всемирной революции, социализме и превосходстве общественного над частным. Нет, понятно, что такое превосходство в определенном роде имеется – иначе человеческое общество не могло бы существовать, превратившись в скопище унылых одиночек, – но их превосходство скорее означало отрицание частной жизни в пользу общественной. Сейчас же об этом они молчат.

– Теперь подобный подход, – с ехидством ввернул вернувшийся за стол Александр Бахрах, – у них называется троцкизмом и карается десятью годами каторги. Впрочем, как я считаю, все это лишь для отвода глаз, и, ворвавшись в Европу, они снова примутся обобществлять все подряд, от заводов до, простите, женщин! Было уже такое, знаем.

– Не мелите чушь, Александр Васильевич, – резко возразил Леонид Зуров, – я думаю, что те, кто стоит сейчас за спиной у Сталина, просто не допустят такого варварского подхода к чужому имуществу в частности и к цивилизации вообще. Обобществлять женщин – это надо же было придумать!

– Погодите, Леонид, – задумчиво произнес Бунин, – так вы полагаете, что в нашу историю вмешалась какая-то третья сила – божественная или сатанинская – и вершит сейчас над человечеством свой беспощадный суд?

– Нет, Иван Алексеевич, – ответил Зуров, – не божественная или сатанинская, а именно человеческая сила – причем сила русская. Не зря же Черчилль заголосил на весь мир о русской угрозе. И именно русская сила, переварившая большевизм, выходит сейчас на простор Европы, и именно ее испугался наш милейший Александр Васильевич.

– Ну-ну, – сардонически усмехнулся Бахрах, по-байроновски сложив на груди руки, – посмотрим, когда и вас, милейший Леонид Федорович, возьмут за цугундер и потянут в этот, как у них там – в Гулаг.

– Тихо, господа, тихо, – опять прервал спорщиков Бунин, – большевики доберутся до нас еще не скоро, и у нас еще будет время понять, кто из вас прав. Будем надеяться, что все же прав Леонид, но надо быть готовым ко всему. На сем предлагаю закончить политические споры и послушать прелестную музыку, которую сейчас передает Москва. Это что-то новенькое, я такого еще никогда не слышал.

Несмотря на то что русский морской десант додавил 291-ю пехотную дивизию и вместе с сухопутными частями Красной Армии окончательно взял под свой контроль Мемель, и то, что русским удалось, полностью сломив сопротивление 4-й танковой группы, форсировать Неман и захватить Тильзит, настроение в столице Восточной Пруссии было спокойным. До сих пор зенитная артиллерия Кёнигсбергской зоны ПВО вполне успешно отражала попытки вражеских налетов. Между наступающими русскими частями и оплотом немецкого юнкерства в этих восточных землях были не только сто километров расстояния, но и три долговременных оборонительных рубежа, включая укрепления и форты самого Кёнигсберга.

«Пока большевики подойдут к городу, – думали кёнигсбержцы, – они еще не раз умоются кровью. А мы можем спать спокойно».

Но никто из них не обратил внимания на тот факт, что Тильзит так быстро пал исключительно потому, что в тылу немецкой обороны внезапно стали появляться небольшие, но хорошо вооруженные штурмовые группы, которые в кратчайшие сроки разрушили структуру немецкой обороны. В частности, они, обеспечив захват двух переправ, по которым подошедшие к Неману танки, самоходные орудия и кавалерия Хацкилевича с ходу форсировали эту водную преграду, тем самым способствовали дальнейшему продвижению своей пехоты.

Но это были еще цветочки, так сказать проба пера. Единственно, о чем жалело российское командование, так это о том, что ставка Гитлера «Вольфшанце» была расположена в той части Восточной Пруссии, которая позже отошла к Польше, из-за чего не представлялось возможным спланировать и осуществить операцию по внезапному захвату фюрера. Почуяв неладное своим звериным чутьем, Гитлер в любой момент мог перебраться в свою альпийскую резиденции Бергхоф, где достать его будет куда сложнее.

После длительных советско-российских совещаний на самом высоком уровне было решено не гнаться за показухой и не устраивать персональную охоту на Гитлера. Пока он является правителем Третьего рейха, а не обитателем секции приматов Московского зоопарка, невозможно никакое примирение между Германией, Великобританией и эмигрантскими структурами де Голля… А эти последние, то есть Великобритания и де Голль, при нынешнем развитии событий Советскому Союзу и Российской Федерации отнюдь не друзья, хотя и врагами их пока тоже назвать сложно. Они пока так – вещь в себе. Но если Гитлер будет убит или пленен, то с его преемниками британские деловые круги быстро найдут общий язык. На то эти круги и деловые, в смысле подлые, алчные и беспринципные.

Как только это случится, то Британия станет открытым врагом союза РФ-СССР, а следовательно, и она встанет в очередь на экзекуцию. Но чем позднее это случится, тем лучше будет для РФ-2018 и для СССР-1941. Поэтому было решено не отлавливать пока Гитлера – пусть бежит себе, и заняться изоляцией и уничтожением того, что осталось от группы армий «Север» и 3-й танковой группы.

К тому времени части Экспедиционного корпуса уже взяли Элк и Сувалки, а передовым частям 3-й Ударной армии осназ генерала Ватутина оставалось всего пятьдесят километров до Эльбинга, взятие которого означало бы выполнение промежуточной задачи по окружению приграничной группировки вермахта. В любом случае 3-я танковая группа уже начала отход от Алитуса в северо-западном направлении на соединение с 16-й армией генерала Буша, которая, в свою очередь, так же медленно откатывалась из-под Каунаса обратно в Восточную Пруссию. На этом участке у РККА почти не было подвижных соединений, поэтому у немецких частей была надежда планомерно отойти к старым – еще времен до «той войны», пограничным укреплениям – осесть в них и, сократив линии снабжения, стабилизировать фронт. Эти немецкие солдаты и офицеры совсем не подозревали ни о том, что в течение ближайших суток Ватутин возьмет Эльбинг, несколько запасных батальонов и зенитные подразделения которого не сумеют его остановить, ни о том, что через несколько часов в Кёнигсберге силами регулярных подразделений ВС РФ будет проведена межвременная десантная операция «Слезы Маргариты», после чего говорить о Восточной Пруссии или группе армий «Север» можно будет только в прошедшем времени.

На юге задача по рассечению и окружению уже была выполнена, и 1-я и 2-я Ударные армии осназ генералов Рокоссовского и Горбатова, достигнувшие промежуточных рубежей, уже перегруппировывались и подтягивали тылы для того, чтобы стальным валом рвануть через южную и центральную Польшу на запад к Берлину и Дрездену, оставив позади себя стиснутые тугой петлей окружения растрепанные, почти неуправляемые остатки того, что еще совсем недавно было группой армий «Юг». Танковые дивизии без танков и артиллерии, пехотные полки, по численности равные от силы ротам, и огромное количество раненых в прифронтовых госпиталях, которых то ли не успели, то ли просто не смогли вывезти в глубь немецкой территории из-за паралича железнодорожного транспорта, вызванного постоянными авиационными налетами на железнодорожные узлы Варшавы, Радома, Люблина, Деблина, Бреслау и Кракова.

Еще шли бои под Брестом, где добивали разрезанную надвое и сжатую в кольцо 2-ю танковую группу Гудериана. Сам Быстроходный Гейнц, по слухам, от отчаяния застрелился. Но его солдаты продолжали драться насмерть в этих лесах и болотах, и скорее всего, из них вскоре никто не останется в живых. А 4-я полевая армия, вместе с тыловыми частями 2-й танковой группы, была оттеснена южнее Бреста и должна была разделить судьбу группы армий «Юг». Еще шли бои под Бяла-Подляска, где части Брестской группировки очищали от остатков немецких гарнизонов железнодорожную магистраль Брест – Варшава.

Но вернемся к нашим баранам, то есть к Кёнигсбергу и «Слезам Маргариты». Первой сразу после полуночи изнутри была атакована военно-морская база Пиллау. Размещенный в Калининграде разведывательный батальон морской пехоты Балтийского флота Российской Федерации, проникший в крепость, на улицы города и причалы через мобильные межвременные переходы, устроил немецкому гарнизону внезапную и беспощадную ночную резню.

Первыми от выстрелов бесшумного и беспламенного оружия с ночными прицелами пали часовые на постах у кораблей и складов и ночные патрули на улицах. Потом смерть заглянула в караульные помещения, отправив на тот свет бодрствующую смену, а затем вдоволь порезвилась в казармах и кубриках кораблей. К двум часам ночи в Пиллау не осталось ни одного живого немецкого солдата, матроса или офицера, после чего в знак победы над городом взвился невидимый пока в темноте Андреевский флаг.

Утром едва пришедшие в себя после всего случившегося обыватели будут мобилизованы на перетаскивание и складирование трупов для их последующего захоронения. Хотя многие морские офицеры в эту ночь находились не в своих частях или кораблях, а на квартирах вместе с семьями, и потому уцелели в этой бойне. Ну что же, тем горше будет их пробуждение.

Чуть позже то же самое началось и в самом Кёнигсберге, с поправкой на масштаб города и на то, что там в основном действовали армейские подразделения, разведполк ВДВ, спецназ ГРУ и прочие «вежливые люди». Утром проснувшиеся жители столицы Восточной Пруссии увидели патрули в невиданной еще ими форме на улицах их города, развевающийся триколор над королевским замком и ратушей, где пришедшего на работу бургомистра уже встречал русский военный комендант. Шок – это по-нашему! Второй раз за свою историю Кёнигсберг перешел под русскую юрисдикцию. Видимо, у него и в самом деле такая судьба.

По соглашению, достигнутому между правительствами Российской Федерации и Советского Союза, вся территория Восточной Пруссии, вплоть до бывшего Польского коридора, включая бывший вольный город Данциг, становилась эксклавом Российской Федерации в мире 1941 года. Взамен товарищ Сталин получал доступ в 2018 году ко всем недружественным России странам-лимитрофам: Эстонии, Латвии, Литве, Молдавии и особенно Украине. Соглашение о невмешательстве во внутреннюю политику между РФ-2018 и СССР-1941 касалось исключительно только этих двух стран и более никого.

Узнав о том, что Кёнигсберг оказался в руках русских и над ним поднят имперский триколор, Гитлер впал в состояние, весьма близкое к тому, которое охватывало берсеркеров. Во всяком случае, оно было похоже на то, как их описывали древние викинги в своих сагах. Он с воем и проклятиями метался по кабинету, швырял на пол книги со стола и разбил графин с водой. Потом фюрер рухнул на ковер и, тихонечко поскуливая, стал кататься по нему, извергая изо рта слюну и пену. Хорошо, что в этот момент Геринг находился в своем поместье Каринхалле, Кейтель погиб во время сражения с внезапно ворвавшимися в Варшаву русскими, а фельдмаршал фон Лееб бесследно исчез где-то между Тильзитом и Кёнигсбергом. Подвернись сейчас Гитлеру под руку кто-то из этих троих, он бы бросился на них с кулаками или просто приказал бы охране пристрелить без суда и следствия. Особенно фюреру хотелось добраться до фон Лееба, который нес личную ответственность за то, что столица Восточной Пруссии оказалась в руках восточных недочеловеков.

Кёнигсберг был для Гитлера не просто крупным немецким городом, столицей Восточной Пруссии и одной из главных политических опор его власти в Третьем рейхе, это было сакральное место, где началось движение немецкой нации на восток, и откуда рыцари-крестоносцы стальной лавиной двигались в походы на земли, заселенные славянами.

Славяне казались Гитлеру диким и необузданным стадом, непредсказуемым, как штормовое море. И люди высшей расы, которым удалось подчинить эту стихию, сделать ее послушной своей воле, вызывали у фюрера немецкой нации мистический трепет ужаса и восхищения.

Большевистский вождь Сталин был одним из таких людей, которые смогли обуздать неуправляемую славянскую стихию. Перед началом войны Гитлер решил, что он поместит пленного большевистского вождя в неприступный альпийский замок, где тот должен в достатке и покое доживать свой век, а лучшие ученые умы Германии будут там пытаться разгадать секрет того, как этому сыну сапожника удавалось то, что не удавалось никому. Потом, когда стало ясно, что война пошла не совсем так, как рассчитывала верхушка Третьего рейха, на этих планах пришлось поставить крест. Но мистический ужас Гитлера перед Сталиным от того стал еще сильнее.

Каким образом Сталину удалось добиться того, что любое его, Гитлера, решение, любой ход или замысел оказывался ошибочным, принося вместо успеха одно поражение за другим? Получалось так, будто силу Германии он обратил против ее самой, заставляя напрасно растрачивать тевтонскую ярость.

Падение Кёнигсберга, по каким причинам оно бы ни произошло, означало лишь одно – отсрочка, данная для того, чтобы Третий рейх исчерпал свои ресурсы, закончилась, и пришло время платить по счетам. Кто бы ни был главным режиссером этого спектакля, он блестяще провел свою партию и теперь мог пожинать дивиденды.

Все когда-нибудь кончается. Закончилась и истерика у Гитлера. Тем временем тихие, как мышки, секретарши, уже привыкшие к подобным всплескам темперамента своего фюрера, собрали осколки разбитого графина и поставили на тумбочку полный, и как только невысокий человек с усиками и косой челкой поднялся с ковра, одна из секретарш подала ему стакан холодной чистейшей родниковой воды, а вторая стояла сбоку, держа наготове листок с донесением, который фюрер швырнул на пол перед тем, как впасть в истерику.

Выпив холодной воды и немного успокоившись, Гитлер взял у девушки листок бумаги и, поблагодарив ее, углубился в чтение. Прочитанное не доставило ему радости, а напротив, вызвало злобу и недоумение.

По сообщениям солдат и офицеров, сумевших вырваться из захваченного русскими города, над ратушей и королевским замком развевается не красное знамя большевиков, а русский трехцветный флаг. Солдаты и офицеры противника носят погоны, то есть то, чего не может быть в большевистской Красной Армии. Экипаж торпедного катера, который стоял в гавани Кёнигсберга на бочке и потому сумел незаметно ускользнуть в Эльбинг, сообщил, что над захваченными в порту немецкими кораблями опять же был поднят Андреевский флаг, а не большевистские военно-морские штандарты.

Реакция у фюрера была мгновенной – если господа эмигранты решили начать свою игру, то они за это очень дорого заплатят! В Берлин немедленно ушла шифрограмма, предписывающая всем органам безопасности – СД, гестапо, ГФП и криминальной полиции – начать арест находящихся на контролируемой Третьим рейхом территории вождей белоэмигрантов, которые пытались втереться в доверие к фюреру германской нации.

Отдельное поручение было дано по поводу Розенберга и других служащих министерства Восточных территорий. Министерство распустить за ненадобностью, руководящий состав, включая его шефа, – расстрелять за тотальную дезинформацию, а персонал среднего и низшего звена – отправить на Восточный фронт рядовыми.

Таких распоряжений, наверное, было бы еще много, но едва только Гитлер задумался, кого бы еще отправить на фронт, как поступило сообщение о том, что с севера к Ангербургу (Венгожево), а с юга к Лётцену (Гижицко) подходят крупные танковые соединения русских, и поблизости нет сил, способных их остановить или хотя бы задержать на время. Эсэсовцы личной охраны, двухметровые «белокурые бестии» всего с одной извилиной, но зато преданные как псы, были на этот случай специально проинструктированы Гейдрихом. Поэтому они, не слушая возражений своего подопечного, объявили общую эвакуацию. Потом, схватив фюрера в охапку, сунули его в бронированный «Хорьх» и с головокружительной скоростью погнали машину на аэродром Виламово, где уже раскручивал винты личный самолет Гитлера – трехмоторный Ю-52 по прозвищу «корова».

Они успели, не могли не успеть, потому что тем, кто затеял все эту операцию, было нужно, чтобы Гитлер сумел сбежать. Им требовалось заполучить документы его Ставки на Восточном фронте, и было бы весьма желательно, чтобы в руки российской разведки попали живые свидетели, непосредственно работавшие с Гитлером и способные дать свидетельские показания по его делу. Это часть личной охраны фюрера, которая осталась на месте, и все секретарши-стенографистки, обеспечивавшие работу Ставки. Никто не знает так много, как эти живые транскрайберы.

Все именно так и произошло. Едва только трехмоторная «Тетушка Ю» с фюрером на борту оторвалась от взлетно-посадочной полосы аэродрома и взяла курс на запад, как почти сразу же после этого ставка Гитлера в самый разгар общей эвакуации была атакована российскими ударными вертолетами Ка-52. Объемно-детонирущие НАРы С-8 обрушились на позиции зенитной артиллерии, и почти такие же, но без внешних взрывателей и заправленные летаргеном вместо окиси этилена были выпущены по площадкам возле бункера с лихорадочно суетящимися людьми. Еще несколько мгновений, и с транспортно-ударных Ми-8 прямо на головы теряющих сознание обитателей ставки фюрера на тросах стали десантироваться российские спецназовцы. «Сдайся враг, замри и ляг!»

Комплекс бывших австрийских, а потом польских казарм, в котором год назад нацисты устроили концлагерь, жил своей обычной жизнью. За двойным забором из колючей проволоки, через которую был пропущен ток высокого напряжения, в двухэтажных бараках из красного кирпича под черепичными крышами, лежа на жестких нарах, досматривали свои последние сны двадцать тысяч узников, большинство из которых были участниками польского сопротивления и военнопленными, а также польскими евреями. В своей казарме сладко дрыхли в мягких постелях почти три тысячи эсэсовцев и эсэсовок из охраны и администрации лагеря, дрых также и комендант лагеря гауптштурмфюрер Рудольф Хесс, его супруга Хедвига, а также два их сына и две дочери.

Спал сном младенца и заместитель коменданта оберштурмфюрер Карл Фрич, которого заключенные боялись даже больше, чем самого Хесса. Это именно он в декабре сорокового года приказал установить на плацу лагеря рождественскую елку, украшенную электрическими лампочками, под которой горой были свалены трупы замученных узников. Фрич объявил, что эти трупы – подарок тем, кто еще жив, и запретил польским заключенным петь рождественские песни. Кроме того, именно Фрич был ответственным за отбор тех заключенных, которые должны быть умереть от голода в особом бункере в случае побега их товарищей.

Не спали только часовые из охраны лагеря, которые боролись со сном, прогуливаясь взад и вперед по дорожкам и переминаясь с ноги на ногу на пулеметных вышках. Заканчивалась последняя смена перед побудкой и спектаклем, именуемым «утреннее построение заключенных». Пройдет еще немного времени, и в бараках забегают лагерные капо, набранные в основном из немецких уголовников, пинками поднимая заключенных и выгоняя их на аппельплац на утреннюю поверку.

Нервозность, охватившая администрацию и охрану лагеря после того, как русские начали свое наступление, сейчас немного успокоилась. Поговаривали о том, что выдвинувшиеся к фронту из глубины Германии резервные части в ожесточенных боях под Краковом остановили русское наступление, и теперь они готовятся к контрудару, после которого восточные недочеловеки побегут до самой Сибири, из которой они и пришли в Европу. И в самом деле, канонада, особенно громко звучавшая третьего и четвертого числа, к пятому почти утихла, и лишь время от времени до лагеря доносилось глухое, едва слышное ворчание.

Лишь иногда в безоблачном летнем небе над лагерем рассекали синеву белыми инверсионными следами блестящие точки самолетов неизвестной конструкции, после чего небосвод становился похожим на нотную тетрадь, только без скрипичного ключа. Хотя при этом на сам лагерь еще не упала ни одна бомба, и даже более того, тут еще ни разу не видели вблизи ни одного русского самолета, хотя война шла уже почти две недели. Также за все это время не поступало никаких указаний из Берлина. Генрих Гиммлер погиб еще 22 июня, а его возможные преемники, сцепившись в схватке за власть, как крысы на тонущем корабле, забыли о существовании лагеря Аушвиц, а в последние дни, после катастрофы, постигшей группу армий «Юг», его могли посчитать уже захваченным Советами.

На самом деле кавмехкорпус Карпезо, за четыре дня с боями прошедший около двухсот километров и более чем на сто километров оторвавшийся от своей пехоты, которая двигалась пешим порядком со скоростью не более тридцати километров в день, после взятия Кракова остановил свое движение. Необходимо было дождаться стрелковых подразделений и тылов, дать отдых лошадям, а также позволить механикам-водителям и специалистам из рембатов провести техническое обслуживание и текущий ремонт техники.

Севернее кавмехкорпуса генерала Карпезо действовала 1-я ударная армия осназ генерала Рокоссовского, которая, второго числа соединившись с частями Карпезо под Радомом, прошла затем за два дня триста километров и, с разбегу перемахнув через незанятый немецкими войсками так называемый Силезский вал, к исходу 5 июля подошла к Бреслау, с двух сторон обтекая этот крупный город с преимущественно немецким населением. Потом, во втором эшелоне советских войск, сюда подойдет мотострелковая дивизия НКВД, и сотрудники Лаврентия Павловича разберутся, кто тут был нацистом, а кто не очень.

Таким образом Освенцим оказался как бы в вершине узкого, вытянутого на восток двухсоткилометрового клина, пока еще не занятого советскими войсками. Можно было подумать, что командование Красной Армии забыло о лагере Аушвиц. Но это было далеко не так. С начала войны сами лагерь и его окрестности несколько раз подвергались аэрофотосъемке, и вот теперь, когда советские войска уже два дня находились всего в сорока километрах от него, пришло время окончательно решить вопрос Освенцима и поставить точку в этой кровавой истории.

С этой целью на занятый советскими войсками аэродром Балице к вечеру пятого числа была переброшена особая полковая вертолетная группа Министерства обороны Российской Федерации, состоящая из эскадрильи «ночных охотников» Ми-28 (12 машин), двух эскадрилий «Крокодилов» Ми-24 (40 машин) и одной эскадрильи транспортно-ударных вертолетов Ми-8АМТ (20 машин). С вертолетной группой также прибыл полностью экипированный десантно-штурмовой полк осназа НКВД СССР, который натаскивали в течение нескольких месяцев инструкторы из «Альфы» и «Вымпела». Операция получила название «Страшный суд», из соображений, что сия аллегория относится лишь к грешникам из состава войск СС и лагерным капо.

Примерно за полчаса до рассвета семьдесят боевых машин со страшным ревом, до смерти напугав жителей окрестных польских деревень, поднялись в воздух и, выстроившись в боевой порядок, на малой высоте направились на запад. Тугой предутренний воздух рубили винты, надрывались тяжелым гулом турбины, в десантных отсеках плечом к плечу сидели закованные в бронежилеты и увешанные оружием осназовцы, с которыми перед вылетом замполиты провели хорошую воспитательную беседу с просмотром фильма «Обыкновенный фашизм».

Первыми в тот момент, когда из-за верхушек растущих за рекой Солой деревьев показался краешек солнечного диска, к лагерю Аушвиц подошли «ночные охотники», выдвинувшиеся вперед на правом фланге. Одна группа из четырех машин с дистанции в полкилометра атаковала неуправляемыми ракетами С-13 главное караульное помещение лагеря, расположенное прямо за домиком коменданта. Две другие нацелили свои хищные носы на казармы.

Герра Хесса и все его семейство разбудил рев и гул. Тяжелые авиационные ракеты с объемно-детонирующими боевыми частями обрушились на жилые помещения администрации лагеря и охраны. Не успел Хесс произнести «О, майн гот!», как под грохот рвущихся НАРов большая часть эсэсовцев охраны из своих постелей прямиком отправилась в преисподнюю. А те, кто выжил, тоже вскоре должны были очутиться там. Что же касается содержавшихся в лагере заключенных, то тяжкий грохот взрывов и заходившая ходуном земля возвестили им о близкой свободе.

Выполнив свою задачу, «ночные охотники» начали огибать лагерь с севера, пушечными очередями одну за другой сшибая пулеметные вышки. Пока шла вся эта свистопляска, к лагерю начали подходить чуть приотставшие Ми-24ВП с первой волной десанта на борту. Одна рота спецназа была высажена на территорию эсэсовских казарм, где сперва прикрывающие высадку «крокодилы» разровняли ракетами С-8 горящие развалины. Две другие роты первого батальона высадились на административной территории, объединяющей в себе разрушенное и горящее здание для караула, дом коменданта, администрацию, госпиталь СС, крематорий и здание, в котором располагалось лагерное гестапо.

Не успел герр комендант натянуть штаны, как прямо в его спальню сквозь выбитое вместе с рамой окно влетел здоровенный, вооруженный до зубов детина в камуфлированном бронике с размалеванным устрашающим боевым гримом лицом. Супруга коменданта хлопнулась в обморок, да и сам герр Хесс был близок к этому. Его и замутило и заслабило, а в спальне гадостно завоняло. Но это, так сказать, издержки его профессии, особенно в том случае, когда вдруг становится ясно, что за все зверства придется отвечать.

А тем временем с вертолетов Ми-8 на территорию лагеря уже высаживались второй и третий батальоны десантно-штурмового полка, которые брали под контроль территорию самого лагеря с бараками для заключенных. Задачей десантников было недопущение самосуда над капо и их помощниками, чтобы в недалеком будущем всех этих мерзавцев после суда можно было повесить в назидание потомкам. Операция «Страшный суд» прошла успешно, лагерь был освобожден, а потери среди заключенных оказались незначительными.

Я счастлив, я плачу от счастья… Господь явил мне чудо! Иначе трудно назвать то, что произошло сегодня в рукотворном аду, устроенном на земле гитлеровцами.

Я сознательно пришел к Богу, и всю свою жизнь служил Ему. Отправившись совсем юным из родной Лодзи во Львов, я принял монашество, и ничуть в этом не раскаиваюсь. Даже попав в лагерь, на воротах которого, словно в насмешку, красовался лозунг «Arbeit macht frei» («Труд делает свободным»), я молил Господа не о собственном спасении, а о спасении тех несчастных, кто, попав сюда, отчаялся и потеряли веру в Чудо Господне.

Я рассказывал им о страданиях первых христиан, которые умирали на арене римского Колизея под радостные вопли языческой толпы, благословляя Господа и не отрекаясь от Него. А чем отличаются от императора Нерона и его прислужников звери в человеческом обличие с рунами СС на петлицах, которые мучают и убивают узников нового «Колизея»? Я верю в то, что, когда зло будет наказано, те, кто стал жертвами нацистов, станут новоявленными мучениками, и истинные христиане им будут поклоняться так же, как мы поклонялись жертвам кровожадных римских императоров.

Мой отец был немцем, и после того, как Польша была захвачена воинством Гитлера, я легко мог бы стать фольксдойче. Мне было достаточно объявить о своем арийском происхождении, получить фолькслист, и отношение ко мне со стороны германских властей сразу же изменилось бы.

Но я не стал этого делать. Наоборот, я стал спасать от расправы гитлеровцев тех несчастных, которых преследовали нацисты за то, что они выразили неудовольствие захватчиками или просто были евреями. За ними охотились, словно за дикими зверями, и я прятал их в своем монастыре. За это меня и арестовали гестаповцы. Сначала меня бросили в варшавскую тюрьму Павияк, а в мае этого года отправили сюда, в лагерь Аушвиц, который стал для меня филиалом преисподней.

Чего только мне здесь не пришлось увидеть! Казалось, Гитлер собрал здесь самых жестоких маньяков со всей Германии. Они не просто убивали узников лагеря, но и делали это с нескрываемым удовольствием. Они словно состязались друг перед другом в жестокости и изобретательности умерщвления ближних своих. Люди в лагерной одежде были для них «материалом», с которым можно было делать все что угодно. И друг от друга узники отличались лишь номерами, под которыми они значились в лагерной картотеке. Вот и я стал не братом Максимилианом, а «заключенным номер 16670». Я знал, что отсюда уже не выйду – с моим запущенным туберкулезом жить мне осталось недолго, даже если бы я оставался на свободе.

И вот сегодня на рассвете все это разом закончилось. Господь прислал своих воинов, и они, явившись во всем своем ужасном великолепии, в грохоте взрывов и в отблесках пламени горящих эсэсовских казарм, освободили всех, кто мог уповать лишь на Его Чудо.

Это было воистину Утро Спасения. Рев моторов огромных железных птиц, проносящихся по небу, казалось, прямо под окнами наших бараков, разом разбудил всех заключенных. Там, снаружи, за толстыми кирпичными стенами и пыльными зарешеченными окнами наши спасители творили Божий Суд. И был он суровым и беспощадным. Встав на колени прямо посреди лагерного барака, я начал молиться, вознося Господу хвалу за чудесное явление наших спасителей, и многие узники присоединились к моей молитве.

Правда, те люди, которые захватили лагерь и спасли узников, меньше всего были похожи на ангелов господних в белых одеждах и с крыльями за спиной. Это были солдаты с лицами, разрисованными устрашающими черными и зелеными полосами, одетые в мешковатую пятнистую униформу, с ног до головы увешенные оружием. Разговаривали наши спасители между собой по-русски, при этом часто употребляя слова, мало похожие на молитвы и псалмы. Они были зримым воплощением силы, но я чувствовал, что они служат не сатане, а Господу, и являются его карающим мечом. Ибо снова настали времена, когда, как говорил Господь, меч стал важнее плаща.

Я родился на территории Российской империи и достаточно хорошо знаю русский язык. Из разговора солдат я понял, что русское командование и их вождь Сталин специально прислали их для того, чтобы спасти всех тех несчастных, которых германские нацисты содержали в нашем лагере для того, чтобы убить, заморить голодом, замучить на тяжелых работах или сделать подопытными кроликами в бесчеловечных медицинских экспериментах.

Матка Боска Ченстоховска, подумал я, не может такого быть! Русские большевики специально отправились в нашу несчастную Польшу для того, чтобы спасти от смерти поляков и евреев, многие из которых ненавидят этих самых большевиков?! Хотя до нас доходили слухи о том, что Гитлер напал на Советскую Россию, и эта война у него как-то сразу не задалась. И вот русские оказались в центре Польши. Похоже, что дни нацистской Германии сочтены!

Я подошел к одному из наших спасителей, поклонился ему, а потом перекрестил его и его товарищей.

– Храни вас Господь, воины, – сказал я по-русски. – Низкий вам поклон за то, что вы сделали. Пусть даже если вы отправите нас потом в Сибирь, все равно мы будем вам благодарны. Хуже этого ада нет и не будет на свете.

– Вы что, священник? – спросил меня один из русских и, получив утвердительный ответ, поинтересовался: – А вас-то, святой отец, за что сюда отправили?

Я вкратце рассказал ему о своих не совсем удачных попытках спасти от жестокой расправы людей, гонимых нацистами. Русские переглянулись, потом один из них, тот, кто, как мне показалось, был старшим по званию, достал из кармана маленькую записную книжечку, полистал ее, а потом спросил у меня:

– Постойте, постойте, а вас, случайно, зовут не Максимилианом Кольбе? Вы возглавляли монастырь в Терезине, неподалеку от Варшавы?

Я удивился – откуда эти люди знают обо мне и о моем монастыре? Ведь у них в Советской России церковь в течение многих лет подвергалась гонениям, а святые места поруганию. Но я никогда не лгал людям, а уж тем более тем, кто спас стольких от верной смерти.

– Так есть, пан… – я вопросительно посмотрел на своего собеседника.

– Называйте меня – товарищ сержант, – ответил он. – Значит, вы Максимилиан Кольбе… Извините меня, святой отец, не могли бы вы пройти со мной к начальству?

Не могу сказать, что предложение сержанта обрадовало меня. Я не боюсь смерти, но будет очень обидно умирать тогда, когда Господь свершил чудо и дал мне возможность еще немного пожить. Но я прочитал про себя молитву и постарался сдержать свои чувства, чтобы русские не увидели на моем лице смятения.

Вместе с ними я прошел на аппельплац, где стояло несколько странных летательных аппаратов с чем-то похожим на крылья ветряной мельницы наверху. Здесь же толпились освобожденные заключенные, еще не пришедшие в себя и не верящие в свое спасение.

По территории лагеря с видом хозяев разгуливали люди в пятнистой форме, осматривая бараки и, как я понял из разговора моих сопровождающих, разыскивая там охранников лагеря и капо, которые могли попробовать в этой суете затеряться среди заключенных. Как оказалось, некоторые из них, надеясь спастись от неминуемого теперь суда за свои преступления и последующего за ним сурового приговора, переоделись в арестантскую униформу и попытались смешаться с толпой узников, чтобы потом скрыться от возмездия. Вот таких-то хитрецов и выискивали русские сотрудники НКВД. Надо сказать, что прикидываться узниками охранникам и сотрудникам администрации лагеря было очень трудно – их холеные и сытые лица были мало похожи на изможденные и худые лица заключенных.

– Пан сержант, а что вы собираетесь делать с теми, кто содержится в этом лагере? – осторожно спросил я. – Ведь они ни в чем не виноваты перед вами, русскими. Неужели вы отправите всех в Сибирь?

– А что им там делать, в Сибири-то? – ответил мне сержант. – Неужели в Польше им не найдется работы? Конечно, какое-то время им придется побыть здесь – многие из ваших товарищей по несчастью сильно истощены, немало среди них и больных. Скоро сюда прибудут врачи, которые проведут тщательный медицинский осмотр бывших узников, после чего они решат, кого можно отправить домой, а кого поместить в больницу до тех пор, пока не поправятся и не наберут сил, чтобы тоже отправиться к родным и близким.

Я хорошо разбираюсь в людях и сразу вижу, врет мне человек или говорит правду. Так вот, этот русский не врал! Похоже, что так все и будет.

– А вот этим, – сержант кивнул на сбитых в кучу перепуганных насмерть бывших охранников, – Сибирь еще надо заслужить. Всех тех, кто мучил и пытал вас, но не проявит должного раскаяния перед следствием и судом, публично рассказав о делах гитлеровского режима, повесят прямо здесь, на территории лагеря, на глазах бывших заключенных, чтобы все знали, что справедливость есть и правосудие торжествует.

– Скажите, пан сержант, – спросил я, – а ваши командиры разрешат мне отслужить прямо здесь благодарственный молебен в честь нашего чудесного спасения? Ведь гитлеровцы не разрешали нам молиться, и если я исповедовал кого-то или тайком служил мессу, то все это происходило с оглядкой – если бы наши надсмотрщики узнали об этом, то тогда многим бы из нас не поздоровилось.

– Святой отец, – сказал сержант, – как вы понимаете, я не могу решать некоторые вопросы за своего командира. Но как мне кажется, он не будет возражать. Кстати, вот он, – и русский указал на одетого в такую же форму подтянутого мужчину средних лет, стоявшего чуть в сторонке и о чем-то разговаривавшего с другим русским военным.

– Товарищ полковник, тут священник Максимилиан Кольбе хочет с вами переговорить. Да, тот самый Кольбе, чья фамилия в особом списке…

Полковник внимательно посмотрел на меня, закрыл свою полевую сумку и направился в нашу сторону. Господь Всемогущий, спаси меня и помилуй!