– Спасибо… – задыхаясь, проронил Влад.

– Не за что, – фыркнули сверху. – Вставай, рано разлеживаться.

«А ведь действительно! Тварь, вырывшая эту западню, вполне могла услышать и устремиться сюда, боясь лишиться обеда!» – подумал Влад и вскочил раньше, чем это осознал; охнул, неудачно опершись на ногу, – синяк у него точно был знатный.

– Не так прытко! – рассмеялся неизвестный.

Симонов уткнулся взглядом в высокие ботинки из добротной кожи. Мысы были специально заужены, на них крепились странного вида приспособления. Пожалуй, будь такие у Влада, он не сидел бы в яме… а может, и сидел бы, все же для лазанья нужен навык. Затем он посмотрел выше и сумел лучше разглядеть своего спасителя.

Прямой нос. Внимательные золотисто-карие глаза – такие еще принято называть глубокими. Взгляд – пронизывающий, будто тотчас забрался в душу и принялся выворачивать ее наизнанку. Замершая на тонких губах ироничная улыбка. Черная плотная куртка, под ней – черная же футболка. Молния была расстегнута до половины груди, на голой шее поблескивала витая цепочка из серебристого металла. Запястье левой руки обвивала татуировка в виде змеи, кусающей саму себя за хвост.

Сталкер! Никто больше так одеваться не мог – в этом парень даже не сомневался – и уж точно, никто другой не полез бы в это ответвление туннеля в здравом уме и твердой памяти.

Он ждал вопросов, но спаситель и без них все понял правильно:

– Ты отбился от группы, потом рухнул в яму, так?

Влад кивнул, набрал в грудь побольше воздуха и заговорил скомканно и быстро, боясь, что не дослушают:

– У нас две группы пропало. Глава усилил дозоры. Мы патрулировали туннель, ну и… чуть-чуть углубились дальше сто пятидесятого. Где-то до трехсотого дошли. Все как обычно было, но… – он снова перевел дух. – Они все словно умом тронулись, свернули в ответвление, шаг ускорили. А когда я спросил, куда мы направляемся, на смех подняли, сказали, будто идут на Нагатинскую. Вроде как даже свет впереди разглядели. Только не было его там! Клянусь!

– Спокойно, – произнес его собеседник. – Я не вижу причин тебе не верить. Дальше.

– А дальше они решили, будто я свихнулся, и собрались тащить меня на эту несуществующую станцию волоком. И свист этот дурацкий… я думал, уже не выберусь, ну и сбежал…

– Молодец, – одобрил незнакомец. – Причем не единожды.

– Почему?.. – глупо хлопнув веками, спросил Симонов. – Потому что в своем уме остался?

– Ну, положим, у тебя попросту врожденный иммунитет к ментальному воздействию, – заметил его спаситель. – У каждого двадцатого он есть. У меня – в том числе. Молодцом из-за него ты быть не можешь, поскольку не сам же ты выработал в себе умение не поддаваться зову тварей, правильно?

Парень кивнул:

– Повезло.

– Вот именно, – согласился его собеседник. – Однако, что не поддался на уговоры, поверил себе, а не остальным, – молодец однозначно. И что меня позвал – тоже, хотя я и тихо шел. Самая распространенная реакция на страх – застыть и замереть молча, ты с ней справился.

– Спасибо… – снова поблагодарил Симонов, озираясь. Показалось или он действительно уловил какой-то шум на грани слышимости, а если…

– Нечего себя мучить, никто на нас не нападет, – сказал спаситель. – Эта дрянь вообще осторожная и жрет только молчаливых. Пока ты трепыхался, она к тебе не приблизилась бы, вот засни – возможны варианты.

Влад кинул взгляд в яму:

– Что это вообще за землеройка такая?

– Землеройка? – фыркнул неизвестный. – Вполне себе подходящее название, да и похожа. Относительно, правда, и больше ассоциативно, насколько уж удастся соотнести маленького безобидного грызуна с монстром размером со свинью, с хоботом, оснащенным зубастой пастью, на месте носа. Глаз у нее нет. Хвост – как кнут. При ударе эффект соответствующий.

Парень передернул плечами. Пожалуй, имеющегося у него боекомплекта на эдакую зверюгу могло и не хватить, а подранок всегда злее обычного хищника.

– А вы откуда знаете? – спросил он. Может, врет ему сталкер? Эта братия любит рассказывать сказки. Впрочем, как и все в метро.

– Видел лично. Почти так же отчетливо, как тебя, – ответил тот. – Эта дрянь обреталась раньше в районе Киевской, потом сюда перебралась, видать, филевские мутанты пришлись ей не по вкусу.

– А вы…

– Я – следом. И здесь гуляю не просто так, а выслеживаю, – ответил собеседник и, протянув руку, представился: – Кай. А ты, случайно, не можешь показать, куда именно группа твоя пошла?

Влад машинально пожал протянутую ему ладонь. Ответное рукопожатие оказалось крепким, сухим и теплым.

– Нет. Честно, не могу, а не из-за того, что вы меня здесь оставите. Просто, когда бежал, паниковал очень. Я вообще заблудился, потерял направление. Потому и свалился в яму, – сказал Симонов и прибавил: – К сожалению… – помочь сталкеру очень хотелось. Наверное, еще ни к кому на свете Влад не испытывал настолько сильной благодарности.

– Я и не оставил бы, – заверил Кай. – Так… на будущее интересуюсь. Сумеешь пройти так, как с группой шел?

– Не знаю… наверное… А можно не прямо сейчас?.. – последнее вышло совсем уж по-детски умоляюще.

– Можно, – ответил собеседник и неожиданно озорно подмигнул ему, а затем спросил: – Ты откуда: с Нагатинской или с Тульской? Куда тебя вести?

– На Нагатинскую.

– А как звать-величать?

«Вот ведь остолоп! Я же не представился!» – дошло до парня лишь теперь.

– Влад… – почему-то показалось, что представляться неполным именем неправильно, и, собравшись с духом, он добавил: – Владлен Симонов.

– С Красной линии? – уточнил спаситель, но вроде бы не потешаясь, как остальные, и не презрительно, а просто что-то выясняя для себя.

– Я родился на Фрунзенской.

– А сюда какими судьбами? С семьей перебрался?

Парень куснул нижнюю губу и решил, что отвечать нужно. В конце концов, этот человек спас ему жизнь.

– Сам… и не по доброй воле. На нашу станцию фашисты напали, меня с собой увели, а я от них сбежал и вышел на Добрынинскую. Потом уже Нагатинскую восстанавливать стали.

Кай некоторое время молчал, раздумывая.

– А эти… уроды тебе ничего не вкалывали? В смысле, под кожу. Или, может, выпить что-то давали?

Симонов пожал плечами и признался:

– Я не помню. Вы не подумайте, я не трус, просто…

– Ну, знаешь… не мне упрекать того, кто в одиночку по подземке ходил и сейчас, к слову, не бьется в истерике, а вполне спокойно со мной беседует. Ты, между прочим, личность легендарная, не удивляйся, коль услышишь про юношу, бродящего по туннелям и темноты не боящегося.

– Да я действительно… – начал Влад. Свою известность он воспринял равнодушно и точно никаких светлых чувств при мысли о ней не испытал. – Боязнью туннелей не страдаю вовсе – наверное, тоже врожденная особенность. Я там, между Чеховской и Добрынинской, все словно в тумане видел. Больше половины не помню: шел, шел и пришел на станцию, меня еще чуть к стенке не поставили, когда я им представился. Винт меня допрашивал, а потом обвинения снял и чего-то такое заявил тамошним пограничникам, что меня сразу отпустили и сдали ему на поруки.

– Винт, значит… – протянул Кай, и на мгновение лицо у него застыло, а глаза заледенели.

– Знаете его? – замирая от неприятного предчувствия, спросил парень.

Сталкер немного оттаял, вновь ухмыльнулся.

– Знаю, конечно. Этого кобеля невозможно не знать – воплощенный анекдот всея метро. По бабе на каждой станции, – сказал он.

Влад фыркнул.

– А Винт обо мне упоминал?

– Нет, – тотчас заверил Симонов.

– И это замечательно. Значит, собственные выводы сделаешь, – отозвался собеседник, явно намекая на то, что между ним и Винтом если не вражда, то точно не приятельство и дружба. Впрочем, Влад, особенно учитывая последний разговор, тоже сильно сомневался, что у него с Винтом остались нормальные взаимоотношения. И Кай, кстати, нравился ему гораздо больше, от него словно шла теплая мягкая уверенность: обволакивала, необидно насмехалась, поддерживала. Парень ему безотчетно доверял и, если бы сталкер только предложил отправиться с ним наверх, не пошел бы даже, а побежал за ним, готовый к любым авантюрам, беспрекословно выполняя приказы.

Его спаситель снял рюкзак, звякнувший чем-то металлическим, вытащил из сетчатого кармана на боку термос и протянул Владу:

– Наливай и пей, даже если думаешь, будто не хочешь. Обезвоживание тебе точно ни к чему.

Симонов поблагодарил в третий раз, понял, что как-то оно странно со стороны смотрится, и занялся термосом. Пить хотелось почти невыносимо. Начиная глотать прохладную, чем-то подкисленную жидкость, он полагал, будто на одной кружке точно не остановится, однако та неожиданно хорошо утолила жажду.

– Еды нет, извини, – принимая у него термос и снова убирая в рюкзак, сказал Кай. – Я ведь не знал, что придется поработать службой спасения.

– Да я… – промямлил парень.

– Шучу. Ты чего оправдываться начал?

Влад пожал плечами. Действительно, зачем оправдываться, если не виноват?

Его спаситель тем временем надел рюкзак, а за левым плечом пристроил длинный брезентовый сверток, явно скрывающий какое-то оружие, но так просто разглядеть его вряд ли вышло бы, да и не являлся Симонов специалистом: автомат собрать-разобрать-почистить мог, стрелять выучился – ну и хорошо.

– Застоялись. Сейчас двинемся к твоей Нагатинской, – распорядился Кай, – но не так, как все ваши ходят. Без света. Обещаешь не паниковать? – Влад кивнул. – Впрочем, кого я спрашиваю?.. – усмехнулся его собеседник. – Надо же, ходока встретил. С ума сойти.

– Ходока?..

– Народ у нас в метро не только ушлый, но и творческий. Чуть ли не каждый второй – сказочник, а остальные из уст в уста передают были и небыли, – заметил Кай. – В общем, Влад, ты у нас очень знаменитая эфемерная хрень, зовущаяся ходоком. Тебя на самом деле много – этакий хор кровавых мальчиков-зайчиков. На вид от людей неотличим, но тьмы не боишься, а любишь ее. Видишь в ней замечательно, как кот, а еще пьешь кровь, и глаза у тебя красные, в темноте светятся.

– Серые у меня глаза! – возмутился парень.

– Ну, должно же быть хоть что-то выдуманное, – рассмеялся его спаситель. – Кусаться не будешь хоть?

– Не собираюсь, – буркнул Влад. – И темноты я действительно не боюсь, сам хожу без света, если бы не эта яма…

– Мы с тобой не встретились бы, – закончил за него Кай. – Потому, все к лучшему, – и подобрал с пола странный предмет. Симонов, покопавшись в памяти, отыскал слово «трость», знакомое не по реальной жизни, а выуженное из книг. С такими «палочками» когда-то прогуливались по бульварам и скверам старой Москвы аристократы. И выглядела она совсем как на иллюстрации: черная, с металлическим наконечником и набалдашником в виде оскаленной морды какого-то хищника.

Новый знакомый постучал концом трости по полу и стенам, и Влад понял: он слышал именно этот звук – еще принял за биение хвоста крысы-мутанта. Даже стыдно стало.

– Я немного фаталист и чуть-чуть мистик, не удивляйся, если скажу что-нибудь эдакое. Странно не верить, если жизнь настолько забавно складывается, – заявил Кай. – Значит, я сейчас свет потушу, а ты меня за плечо возьми или могу руку дать. Не бойся, я от тебя никуда не денусь и не потеряю. Ну, разве что ты умеешь не дышать и не издавать прочих звуков. И говорить с тобой буду. Оступиться тоже не бойся, пол здесь ровный, а когда на пути выйдем, я предупрежу.

Влад даже не вздрогнул, вдруг оказавшись в полной темноте. Рассказывали ему о людях, способных не только успокоить чужую истерику, но и животных уговорить, а он не верил. Зря. Его спутник, наверное, и мутанта заставил бы убраться восвояси, просто встав напротив него, пристально глядя в глаза и прося уйти и не нападать. Сталкер нащупал его руку, слегка сжал пальцы, а потом поднес к лямке рюкзака, приказав:

– Цепляйся. Если хочешь, можешь прикрыть глаза. Некоторое время они тебе не понадобятся.

Так и двинулись в путь. Симонов не смыкал век, и казалось ему, что тьма снова становится не такой уж и непроглядной. Шаги он слышал в основном лишь свои. Кай шел практически бесшумно.

– Все дело в постановке стопы, – сказал он, будто прочитав мысли Влада. – Ты ходишь стандартно: с пятки на носок. В результате топаешь, будто слон. У меня шаг скользящий: с мыска на пятку, потому и тихий.

– А сложно так идти?

– Вовсе нет. Непривычно сначала, и, само собой, походка меняется, но, как по мне, в эстетическую сторону. Сплошные плюсы, короче.

– А почему мы идем так странно? Вы ведь зрячий… – спросил парень прежде, чем осознал всю бестактность этого вопроса. Впрочем, судя по тону, его спутник и не подумал обижаться, скорее всего, ждал чего-нибудь в этом роде.

– О… – протянул он. – Это довольно давняя история, произошедшая еще до переселения человечества в метро. Жил-был я, и вот однажды прилетело мне по голове. Да так удачно, что погасило зрение на целых три года, и ни одна сволочь медицинская, когда я в клинике очнулся, не могла сказать, обратим ли процесс. Знаешь… сложно вдруг ослепнуть. Особенно тому, кто читать и рисовать любит. Словно всю жизнь перечеркнули, как быть – совершенно неясно.

Влад вздрогнул, представить подобное он не мог – слишком нехорошо становилось.

– А как быть с самыми привычными вещами, без которых себя и не мыслишь уже: с вождением автомобиля, например?.. Впрочем, ты понятия не имеешь, что это такое. С хождением, кстати, тоже… весело. Даже встать с кровати, одеться и выйти покурить, не собрав по пути всю имеющуюся в комнате мебель, я был не в состоянии. И это ведь только бытовой аспект, имелся и физиологический, поскольку добраться до туалета я сам банально не мог, помыться – тоже; и психологический. Тело ведь паниковало, когда от него отрезало одно из основных чувств, с помощью которого человек получает информацию об окружающем мире. То, что со мной происходило, я даже депрессией не назову. Бурным умопомрачением, скорее.

– И как же?..

– Медленно и очень занудно, – с неподдельной ядовитой иронией в голосе ответил Кай. – Сначала я хотел наложить на себя руки, потом… просто наложить на всех и на все. В результате жить возжелал в десятки, если не в сотни раз сильнее, чем раньше. Поскольку… ну, подумаешь, не вижу. Менее собой я ведь от этого не стал. Зато вокруг – целый новый мир: неизведанный, чужой, который постигать и постигать заново. Скотов, которые мне черепно-мозговую травму устроили, задержали, убив одного в процессе. Мне, признаться, до них никакого дела уже не было, даже мстить не тянуло. Выписался со скандалом из клиники, благо она не являлась бюджетной: пригрозил не платить – сразу отпустили. Родичей у меня не имелось, некому оказалось уговаривать, а девицу, с которой тогда жил, я еще до этого послал. Она оказалась замешана каким-то боком, вроде даже навела на меня тех мразей. Деньги водились, но меня с души воротило при одной мысли о сиделке, потому приспосабливаться начал сам, набивая шишки и синяки.

– А потом зрение начало возвращаться?

– Затем я решил, что постигшая меня драма – своеобразный шанс и испытание. Я ведь не зря про тело упомянул. Оно, разумеется, паниковало, но при этом упрямо подтягивало резервы. Во-первых, все ссадины и раны заживали значительно быстрее, чем обычно, – не иначе, с перепугу. Врачи еще изумлялись по этому поводу. Во-вторых, вдруг улучшилось остальное, имеющееся в наличии: слух, осязание, обоняние, память… Поскольку жил я один, то некому оказалось предупреждать, убирать с дороги стулья и прочие предметы. Пришлось выучить, где они находятся, и не кидать вещи куда ни попадя. Еду я заказывал по телефону, потом научился готовить самостоятельно. А дальше – выходить. Вот с этой самой тростью. Когда опять стал полноценным членом общества, почему-то все обретенные навыки остались. Признаться, ощущал себя в матрице – был такой фантастический фильм про мир, захваченный машинами, и людей, живших в виртуальной реальности, это…

– Мне рассказывали, я в курсе, – вставил парень.

– Хорошо, раз так. Мое состояние было очень похожее на испытанное главным героем, выпившим «волшебную» пилюлю. Вроде, все обычно, а на самом деле – иначе. Люди даже не представляют, сколько о себе рассказывают, когда молчат или говорят пару вроде бы совсем незначащих фраз. Я же больше не обращал внимания на видимость, а вот на обертоны, паузы в речи и интонации – весьма. И запах. Не в смысле плохо вымытого тела, а индивидуального оттенка, сопровождающего каждого человека, сколь ни пытайся он прятаться за парфюмами и дезодорантами.

– Нынче не прячутся, – заметил Симонов.

– Значит, еще один гол в их ворота, – хмыкнул собеседник и продолжал рассказывать: – Когда же наш мир рухнул, я понял, зачем устроил всю эту жуть.

– Кто устроил? – переспросил парень, голос его неожиданно дрогнул.

– Тебе никогда вещие сны не снились? – произнес Кай вместо ответа. – Мне так постоянно. Особенно в детстве. Знаешь, что такое скотомафобия?

Влад помотал головой, сообразил, какую допустил оплошность, хотел сказать вслух, но этого не потребовалось – Кай в очередной раз прочел его мысли или как-то ощутил движение.

– Боязнь ослепнуть, – расшифровал он. – Будучи ребенком, мотал нервы и себе, и окружающим. А все из-за снов, в которых просыпался в клинике, а затем упорно учился жить наощупь.

– Со мной тоже случалось, – признался Симонов. – Иной раз снится, будто споришь с кем-то или ругаешься. Просыпаешься, думаешь: вот же муть привиделась. Забываешь, а через некоторое время влезаешь в спор, начинаешь говорить и внезапно понимаешь: было, слово в слово!

– Никто не знает, как человек устроен, и его реальные возможности тоже неизвестны. Раньше существовали различные институты, исследовательские центры. Сейчас их нет, разве что где-нибудь в Полисе сидит некий профессор, способный многое рассказать об устройстве человеческого мозга или о снах. А еще у фашистов имелся свой Менгеле, некогда обещавший разработать препарат, позволяющий видеть в темноте и чувствовать себя под землей очень вольготно. Я так понимаю, тебя к нему и вели, вроде как эксперименты лучше на молодых организмах проводить: метаболизм быстрее, да и патологий меньше, разве что врожденная какая-нибудь дрянь проявится. Своих детей они трогать не захотели, а вот пленников – не жалко.

Влад напрягся, вцепился в лямку рюкзака. Кай тотчас это почувствовал, шикнул и сказал:

– Успокойся, я вовсе не хотел тебя тревожить.

– Да я… – начал парень и запнулся. – Вы мне только что глаза открыли. Я ведь столько думал, зачем было вот это все!..

Чужие пальцы сжали его руку – сухие и горячие, подержали, пока Влад не восстановил дыхание и не успокоился, и лишь затем отпустили.

– Вот видишь, как хорошо, – сказал Кай. – Теперь этот вопрос перестанет тебя мучить. И, раз уж мы заговорили о Менгеле, тебя если не порадует, то точно успокоит следующая новость: доктора нет в живых. Он либо в расчетах ошибся, либо чего-то о самом себе не знал: воткнул шприц с какой-то отравой в свое предплечье и помер. По мне, туда ему и дорога, но ты можешь со мной не соглашаться.

– Да нет, спасибо. Я-то как раз очень даже соглашусь. Мне этот гад всю жизнь сломал! – заявил Влад и спросил: – А откуда вы знаете?

– Я шел его ликвидировать, – как ни в чем не бывало, ответил Кай, словно убить человека казалось ему самым заурядным занятием. – Все подходы к Чеховской осмотрел, уже позицию для стрельбы выбрал, а тут такая оказия.

Симонов сглотнул. До этого момента он и предположить не мог, что идет рядом с наемным убийцей. По спине пополз нехороший холодок. Кай умолк, видимо, предоставляя ему возможность разобраться с очередной свалившейся на него информацией.

«Тот, кто убивает таких тварей, как фашистский доктор, не может быть плохим человеком, – подумал Влад. – Итак, спасший меня сталкер – хладнокровный убийца. Подумаешь! У каждого своя работа. Ничего это не меняет, – решил он. – Главное – человек хороший, а собеседник и вовсе потрясающий».

– Вы про мозг рассказывали и про испытание, – напомнил он. – Кто-то вам его устроил.

– Устроил… – повторил Кай. – Я сам. Не случись того нападения, произошло бы еще что-то: в аварию попал бы, например, или сосулька с крыши упала бы по макушке. На льду еще мог грохнуться навзничь и затылком приложиться. Способов ведь много. Я должен был ослепнуть, знал об этом с самого детства и ничего не мог изменить. Судьба. И каждую ночь во сне, будучи слепым кротом в реальности, я видел, как иду по туннелю, и слышал стук этой вот трости. Звук твоего голоса, Влад, кажется мне поразительно знакомым. Думаешь, случайно?