Операция «Промывание мозгов»
19 июня 1952 года посол Соединенных Штатов в Москве Джордж Кеннан побывал у министра иностранных дел Андрея Януарьевича Вышинского. Холодная война была в самом разгаре, и Вышинский, некогда столь любезный с гостями, уже не старался очаровывать иностранцев и не обратил внимания на необычно мрачное настроение посла. Кеннан информировал советского министра, что он летит по делам в Западную Германию и Англию. В Лондоне ему нужно встретиться со своим начальником — государственным секретарем США Дином Ачесоном.
В Лондоне, в гостинице, где остановился посол, Кеннана посетил один из руководителей Центрального разведывательного управления Пир де Сильва. Джордж Кеннан, чтобы не злить советских руководителей, запрещал своим разведчикам рискованные операции. И все же Пир де Сильва просил посла согласиться на увеличение состава резидентуры ЦРУ в Москве.
Джордж Кеннан очень нервничал, лицо у него было бледное, руки дрожали. Разгуливая по гостиничному номеру, он говорил, что крайне встревожен успехами советских спецслужб в сфере промывания мозгов. Кеннан считал, что они научились с помощью наркотических препаратов влиять на психику, лишать человека способности к самоконтролю, подчинять себе.
— Я боюсь, что на меня смогут повлиять с помощью радиоволн или наркотиков, — тревожился Кеннан. — И заставят сделать заявления, противоречащие интересам Соединенных Штатов. Этого нужно избежать. Я же знаю, что у ЦРУ есть таблетки, которые дают человеку, чтобы он в случае смертельной опасности мог покончить с собой. Верно же?
Посол имел в виду таблетки, которые в ЦРУ давали агентам-парашютистам и пилотам разведывательных самолетов, летавших над Советским Союзом и Китаем. Это была стеклянная ампула с цианистым калием, достаточно было ее раскусить, чтобы смерть наступила в течение нескольких секунд. Посол повторил:
— Я говорю совершенно серьезно. Мне нужна пара таких таблеток.
Вернувшись в Вашингтон, де Сильва пересказал слова посла Кеннана заместителю директора Центрального разведывательного управления Аллену Даллесу. В кабинете повисла тишина. Американские разведчики понимали, чем так встревожен посол.
Дипломаты, работавшие в Москве, чувствовали себя плохо и ждали больших неприятностей. Как минимум они считали, что их облучают.
Страх возник из-за постоянного прослушивания посольства.
Еще до войны, 14 мая 1937 года, американское посольство в Москве доложило в Вашингтон, что в резиденции посла в Спасо-хаусе обнаружены подслушивающие устройства. Микрофон нашли в потолке кабинета посла, прямо над его письменным столом, за которым посол диктовал телеграммы в государственный департамент. В мансарде посольского дома отыскали замаскированное помещение, куда вели провода. На полу были окурки и следы экскрементов.
В октябре 1941 года американских дипломатов эвакуировали в Куйбышев. В резиденции посла в Спасо-хаусе осталась только миссия, занимавшаяся поставками по ленд-лизу. Когда дипломаты вернулись, то в здании посольства на Моховой нашли множество тайных микрофонов. Сталин спросил руководителей госбезопасности, что ответить возмущенным американцам. Будущий начальник разведки генерал Евгений Петрович Питовранов предложил:
— Надо им сказать, что микрофоны вмонтировали в сорок первом, когда все посольства эвакуировались в Куйбышев. Была опасность, что немцы временно займут Москву и кто-то из оккупантов обоснуется в здании американского посольства. Мы немцев собирались подслушивать, а не союзников…
Сталину очень понравилась идея, и находчивый Питов-ранов пошел в гору.
После войны советская контрразведка приступила к масштабной установке подслушивающих устройств в иностранных посольствах. Микрофоны становились все миниатюрнее и надежнее. В 1948 году был изобретен транзистор, в середине пятидесятых он уже активно использовался в радиопромышленности.
В январе 1952 года подслушивающее устройство было найдено в американском посольстве. Уборщик услышал, как по радио звучит голос посла Джорджа Кеннана. Но посол не выступал по радио! Он сидел в своем кабинете и диктовал шифртелеграмму в Вашингтон. Два американских специалиста по электронике приехали в Спасо-хаус. Кеннан стал диктовать секретарю какую-то старую телеграмму царского времени, и тогда электронщики поняли, где находится микрофон. Они стали ломать стену. Не найдя ничего, обратили внимание на деревянную модель американского герба, подаренного послу Авереллу Гарриману в феврале 1945 года.
В Ялте проходила встреча большой тройки. Одновременно американского посла пригласили на открытие пионерского лагеря «Артек». Растроганный посол передал детям подарок правительства Соединенных Штатов — чек на десять тысяч долларов. И ему вручили подарок — изготовленный из ценных пород дерева американский герб. Гарриману и в голову не приходило, что он должен опасаться союзников по совместной борьбе с нацистами. Он распорядился повесить подарок советских пионеров на стену в кабинете.
Эксперты установили, что это абсолютно новое устройство, которое не требует источника энергии и может работать практически бесконечно. Оно включалось, когда облучалось короткими волнами из соседнего здания, где, надо понимать, разместилась оперативно-техническая группа госбезопасности.
Американцы молчали еще восемь лет. О гербе рассказал представитель США при ООН Генри Кэбот Лодж в 1960 году — после того, как разразился скандал со сбитым У-2.
Подслушивали все посольства. После войны первыми масштаб электронного прослушивания установили норвежские дипломаты в Москве. В 1948 году молодой и энергичный начальник норвежской разведывательной службы, имевший научно-техническое образование, отправил в Москву своего сотрудника проверить здание посольства. Он обнаружил тринадцать скрытых микрофонов в стенах.
Следующими стали британцы. В июле 1950 года военно-воздушный атташе посольства в Москве возился с радиоприемником. Внезапно он услышал голос коллеги — военно-морского атташе, находившегося в соседнем кабинете. Голос звучал громко и ясно. Вызвали специалистов и устроили проверку помещений. Ничего не нашли. Пришли к выводу, что в кабинете атташе установили портативное радиопередающее устройство, но советские сотрудники посольства успели его снять.
Находка потребовала мобилизации сил и ресурсов контрразведки. 9 октября 1952 года Черчилль потребовал от МИ-5 и МИ-6 принять все необходимые меры для защиты от подслушивающих устройств. Контрразведка получила указание защитить важнейшие правительственные кабинеты. Заодно стали производить и собственные прослушивающие устройства.
Работающие в Москве послы попадали в медовые ловушки. В 1949 году греческий посол завел роман со своей служанкой, которая работала на министерство госбезопасности. Однажды вечером, когда они были в кровати, обвалился плохо укрепленный потолок в спальне, и его взору предстали несколько микрофонов и глазок камеры. Сотрудники министерства госбезопасности нанесли послу дружеский визит и оставили множество фотографий, на которых он был запечатлен в интимных позах.
Его, как водится, предупредили, что если он откажется от сотрудничества, то все станет известным. Но посол стал рассказывать эту историю на всех дипломатических приемах и даже показывал фотографии, которые ему оставили чекисты. Всем это надоело, никто не воспринимал эту историю всерьез. Попытка завербовать посла провалилась. Потолок ему отремонтировали за казенный счет.
Но истории с потайными микрофонами и особенно разговоры об опасности интенсивного облучения давили на дипломатов, работавших в Москве. А в 1952 году пошли разговоры о «промывании мозгов», которые еще больше испугали американцев.
На Корейском полуострове американские солдаты гибли и попадали в плен. В ночь на 13 января 1952 года военные летчики Кеннет Энох и Джон Квинн были сбиты над Северной Кореей. Через четыре месяца, 16 мая, после допросов, проведенных китайским следователем, они признались, что сбрасывали возбудители сибирской язвы, тифа, холеры, чумы. Американские летчики каялись публично:
— Нас заставили быть орудием в руках поджигателей войны, и мы совершили это чудовищное преступление против народа Кореи и китайских добровольцев.
Через девять месяцев полковник Фрэнк Швэбл, начальник штаба авиаэскадрильи корпуса морской пехоты, сбитый 8 июля 1952 года, так же публично подтвердил сказанное двумя летчиками. Сбитый полковник называл имена, звания и должности американских офицеров, принимавших участие в биологической войне против Северной Кореи. Сбитые летчики отвергали капитализм и принимали коммунизм.
Заявления американских летчиков стали весомым аргументом в пропагандистской войне. Сформулировали комиссию из ученых социалистических стран, которая отправилась в Северную Корею и нашла «доказательства» широкого применения американцами биологического оружия! В Советском Союзе вышел толстый доклад этой комиссии. Но это была фальшивка. Соединенные Штаты не использовали в корейской войне биологическое оружие! И американцам-то это было известно с самого начала.
Что же заставило сбитых летчиков все это говорить? Опытные сотрудники спецслужб не могли понять, в чем дело. В 1953 году спецслужбы Великобритании образовали комиссию по побегам и пленным, чтобы определить, что же случилось с попавшими в корейский плен солдатами. Обратились к экспертам из МИ-19, отдела военной разведки, которые во время второй мировой занимались допросами пленных. Спрашивали у них, каким образом китайцам и русским удалось так обработать пленных англичан и американцев? В ноябре 1952 года к этой работе привлекли молодого психолога Сирила Кэнингхэма.
Контрразведка опрашивала тех, кто возвращался из корейского плена. Один из британских солдат признался Кэнингхэму, что китайский следователь дал ему двести долларов, велел купить пишущую машинку и ждать, пока с ним не свяжутся из китайского посольства. Когда этот китаец приехал в Лондон в роли водителя посольства, его выдворили. Но это была стандартная вербовка. А почему же пленные говорили о мифическом биологическом оружии?
Американские спецслужбы пришли к выводу, что русские и китайцы овладели какими-то средствами воздействия на мозг человека. Изучали опыт допросов в СССР: одиночное заключение, лишение сна, ночные допросы, долгие часы стояния без права сесть или лечь, запугивание, инсценировка расстрела — пока человек не выдерживает и не соглашается сказать все, что от него требуют…
В июле 1951 года ЦРУ перехватило двух советских агентов, у них нашли цилиндрики с иглами и неизвестной жидкостью. Агенты уверяли, что это препарат, который превращает человека в зомби, исполняющего любые приказы. Видные американские психиатры доказывали, что таких препаратов не может быть в принципе, но возникли подозрения: а вдруг советские ученые опередили американских коллег?
Перебежчики из Советского Союза рассказывали, что в ведомстве госбезопасности существует секретная лаборатория, которая создает яды для оперативных целей. Информатор ЦРУ, побывавший в Москве, сообщил, что видел в ботаническом саду необычные растения из субтропиков, которые выращивались по заказу чекистов.
Страх широко распространился в американском обществе. Если советские и китайские коммунисты, используя гипноз и наркотики, заставляют людей делать то, что им нужно, если они овладели этим чудодейственным оружием, то вскоре они смогут влиять на американцев в их собственном доме.
В 1953 году управление психологической стратегии ЦРУ потребовало внимательно следить за поведением ведущих американских политиков, которые могут подвергнуться воздействию таких препаратов, чтобы заставить их служить советским интересам. В апреле 1953 года директор ЦРУ Аллен Даллес, выступая в Принстонском университете, предупреждал, что советские спецслужбы пытаются влиять на умы людей, чтобы использовать их в своей пропаганде.
ЦРУ выясняло у людей, побывавших в советских тюрьмах, подвергались ли они воздействию каких-то препаратов и гипноза. Отвечал за эту программу полковник Шеффилд Эдвардс. Он назвал этот секретный проект «Блюбёрд», потом ее переименовали в «Артишок».
4 апреля 1953 года Аллен Даллес получил докладную записку с предложением проводить исследования, которые позволят использовать биологические и химические препараты в тайных операциях. Проект именовался «МК-ультра». 13 апреля Аллен Даллес одобрил план. В общей сложности программа действовала двадцать три года.
Ученые, работавшие по контракту с ЦРУ, пробовали различные наркотические препараты, которые расслабляли и развязывали язык, заставляли пациентов безостановочно болтать. Иногда пациенты говорили так много, что невозможно было отделить правду от фантазий. Англичане уже прошли этой дорогой.
В 1931 году в Лондонской больнице врач по имени Стивен Хорсли обратил внимание на то, что роженицы, которым давали нембутал (снотворное из группы барбитуратов), иногда теряли контроль над собой и рассказывали врачам самые интимные детали своей жизни. Когда действие лекарства прекращалось, они ничего не помнили. Барбитураты были очень распространены как средство от бессонницы, но от передозировки барбитуратов умерло много людей.
Врач экспериментировал с другими барбитуратами — перспективными показались содиум амитал и содиум пентонал. Задача состояла в том, чтобы удержать пациента в пограничном состоянии между сном и бодрствованием, когда пациент уже потерял над собой контроль, но еще не отключился и в состоянии отвечать на вопросы. Для этого он держал иглу в вене и вводил препарат постепенно.
Пациенты действительно расслаблялись и начинали рассказывать о своем детстве и вообще испытывали желание поделиться своими секретами. Врач решил, что нашел препараты, позволяющие устанавливать контакт с мозгом, который находился в бессознательном состоянии. Его опыт учли. Офицеры МИ-5 давали барбитураты перелетевшему в Англию заместителю фюрера Рудольфу Гессу, чтобы понять, что у него на уме. Но ничего выудить им не удалось. Психиатры пришли к выводу, что это человек «без интеллектуальных интересов», иначе говоря, небольшого ума.
В июне 1940 года молодого психиатра Уильяма Сарджента попросили помочь доставленному из Дюнкерка контуженному солдату. Он страдал от тяжелого стресса, его трясло, он не мог говорить и три дня не мог помочиться. Врач дал ему содиум амитал. Солдат стал рассказывать о том, что с ним произошло, и помочился. Когда действие препарата прекратилось, он перестал трястись и нормально говорил. Врач описал этот случай в медицинском журнале «Ланцет». Через полтора месяца, 12 июля 1940 года, его попросили поработать на контрразведку МИ-5.
Уильям Сарджент был необычным человеком. Талантливый, но крайне самоуверенный. Он учился в Кембридже, профессионально играл в регби. Из него вышел бы солдат или искатель приключений. Он сам страдал депрессиями. Сарджент был готов идти дальше, чем другие психиатры. Если обычная доза антидепрессантов не срабатывала, он ее удваивал. Многие годы он работал на британскую контрразведку, стал своего рода домашним психиатром МИ-5. Он говорил сам о себе:
— Одни думают, что я чудесный доктор, другие считают меня созданием дьявола.
24 июля 1942 года британские дешифровщики прочитали перехваченную телеграмму начальника полиции безопасности и СС в оккупированном Днепропетровске. Немец докладывал в Берлин, что эксперименты с скополамином, который впрыскивали пойманным парашютистам, прошли успешно. Этот препарат, получаемый из белладонны, считался болеутоляющим.
Гестаповцы столкнулись с тем, что пытки не всегда развязывали язык, поэтому искали сыворотку правды. Действовали эмпирически — давали смеси разных лекарств и смотрели, каков будет эффект. Людей, которых использовали в качестве подопытных кроликов, в распоряжении нацистских врачей было предостаточно.
В 1942 году британское Управление специальных операций начало работу над проектом, который должен был помочь агентам-оперативникам. Фармакологи создали для диверсантов целую аптечку: таблетки «А» — от морской болезни, таблетки «Б» (бензедрин) придавали сил в кризисной ситуации; капсулы «Е» — болеутоляющее средство; таблетки «К» (на основе морфинов) — для врагов, их следовало подмешать в воду, чтобы выключить противника, таблетки «Л» — для самоубийства.
Первый амфетамин был синтезирован в 1927 году. Через пять лет он начал продаваться под торговой маркой «бензедрин» и использовался для лечения психических заболеваний. Потом появились более мощные препараты этой группы, оказавшиеся сильными стимуляторами. Британские следователи давали пленным немцам бензедрин сульфат — сыворотку правды, чтобы получить показания. Но особого успеха не добились. «Сыворотка правды» давала результаты не лучшие, чем меры физического воздействия. Так что зачем выбирать сложный путь и возиться с препаратами?
Химик Стэнли Лоуэлл, руководитель научного отдела Управления стратегических служб США, разработал яд на основе ботулина, который в виде крохотных желатиновых капсул собирались раздавать проституткам в Азии, чтобы они подмешивали их в питье японским офицерам. Офицеры, которые везли этот груз по морю, решили проверить препарат на ослах. Дали препарат одному ослу — ничего. Второму — тоже никакого эффекта. Они решили, что препарат никчемный, и выбросили его в море. Стэнли Лоуэлл страшно веселился: ослы — единственные млекопитающие на земле, которые имеют иммунитет к ботулину.
Осенью 1942 года его попросили поработать над сывороткой правды.
Начали с препарата под названием мескалин. В конце января 1943 года его испытывали на пациентах одной больницы — они почувствовали себя плохо, и все. Использование скополамина привело к галлюцинациям, головной боли и сухости во рту.
Попробовали марихуану. Она развязывала язык. Люди безостановочно говорили, выбалтывали подробности своей жизни, какие в реальности, возможно, хотели бы скрыть. Они никому не давали вставить слово — говорили безостановочно.
Попробовали на пленном — капитане немецкой подлодки, которого держали в лагере в Вирджинии. Ему должны были дать сигареты с марихуаной, чтобы выпытать максимальную глубину, на которую могут погружаться немецкие субмарины. Но следователь перепутал пачки и выкурил марихуану сам. В результате немец ничего не сказал, а следователь ему признался:
— Мой начальник, майор Квинн, пристает к моей жене. Если он это не прекратит, я его пристрелю.
После ста тридцати двух экспериментов на сорока четырех людях пришли к выводу, что из скополамина, кофеина, бензедрина, алкоголя и марихуаны самым эффективным средством оказалась марихуана. На втором месте смесь алкоголя и кофеина, наилучший вариант — много пива и кофе. Чем больше использовали различные препараты, тем больше вопросов возникало. Пациенты говорили так много, что невозможно было отделить правду от фантазий. А ЦРУ требовало создать препарат, который позволит узнать правду, именно правду. Но это как раз и не получалось.
Разведка зависит от способности точно оценить надежность получаемой информации. Надо знать: говорит ли информатор правду? Можно ли ему доверять? Если да, то в какой степени? Разведчики определяют это, основываясь на опыте и интуиции, проверяя и перепроверяя получаемые данные. С помощью сыворотки правды ЦРУ пыталось устранить эту неопределенность в разведывательной работе. Но разведка — это в большей степени искусство, чем наука. Вместо того, чтобы прекратить бесполезные эксперименты, ЦРУ продолжало их в надежде создать магическое средство, которое позволило бы повелевать мозгом и волей человека.
Десять лет по поручению ЦРУ изучались яды растительного и животного происхождения. Грибы, найденные в Латинской Америке, позволили выделить два препарата — псилоцин и псилоцибин.
Альберт Хофман работал на швейцарскую фармацевтическую компанию «Сандоз», которая наняла его, чтобы он изобрел препарат, помогающий женщинам при родах. Когда он синтезировал аналог грибка спорыньи — диэтиламид лизергиновой кислоты (ЛСД), то решил, что это не то, что нужно его работодателям. И только в 1948 году вернулся к тому, что изобрел. Он понял, что синтезировал невероятно мощный препарат.
Работавшие с ЛСД ученые пытались понять природу галлюцинаций, которые вызывает препарат. Похоже, наступает временное помешательство, что-то вроде хронической шизофрении, это позволяет заглянуть в мир психических заболеваний.
Новинкой заинтересовались спецслужбы.
— Мы были глубоко озабочены проблемой промывания мозгов, — рассказывал один из директоров ЦРУ Ричард Хелмс. — Мы не могли позволить себе отстать от русских и китайцев. Единственный путь проверить, насколько угроза реальна, — испытать ЛСД и другие препараты и выяснить, можно ли влиять на поведение человека.
Экспериментировал с ЛСД руководитель подразделения технической поддержки ЦРУ молодой доктор наук Сидни Готлиб. Он жил на своей ферме под Вашингтоном, держал скот, сам делал сыр, пил только козье молоко. У него была врожденная косолапость, и он сильно заикался. Во имя успеха Сидни Готлиб ни перед чем не останавливался. ЛСД давали людям. Среди них был будущий писатель Кен Кизи, автор прекрасного романа «Полет над гнездом кукушки», который столь же удачно экранизировали. Тогда Кен Кизи работал санитаром в психиатрической клинике.
Испытания ЛСД на людях закончились провалом, подопытные кролики бредили, их мучили галлюцинации. Было несколько смертельных случаев. Так погиб специалист по биологической войне Фрэнк Олсон. Олсон работал в университете в Висконсине и сотрудничал с центром биологической войны в Форт-Детрике.
Во время научной конференции, где обсуждался ход исследований, 18 ноября 1953 года Сидни Готлиб подмешал ЛСД в бутылку с ликером куантро и угостил всех участников. Через полчаса спросил, кто как себя чувствует, нет ли у кого странных симптомов. Симптомы были у всех, но на следующий день всем стало лучше. А у Фрэнка Олсона началась настоящая психопатия. Он погрузился в тяжелую депрессию.
Олсон не подозревал, что за неделю до этого на другом совещании было высказано пожелание провести эксперимент на человеке, который бы об этом не подозревал. Теперь в ЦРУ не знали, что делать. Нельзя же вести его к врачам и объяснять, что именно так подействовало — это же подсудное дело.
Олсон решил проблему сам. Он объяснил начальнику, что хочет уйти в отставку, потому что совершил что-то ужасное. Олсон был счастлив в браке, имел троих детей. Неожиданно он признался жене, что он неудачник. Что же он сказал себе?
В нью-йоркской гостинице «Стэтлер» он делил гостиничный номер на тринадцатом этаже с сотрудником ЦРУ.
В субботу 28 ноября 1953 года в половине третьего утра тот проснулся от звука разбиваемого стекла и увидел, что сосед выбросился из окна.
Руководство ЦРУ позаботилось о том, чтобы вдова получала пособие, равное двум третям его базовой зарплаты. И о том, чтобы никто не узнал, что произошло. Но семья не поверила в версию самоубийства. Сомнение внушали результаты патологоанатомического исследования: у человека, который выбил окно, чтобы броситься вниз, на теле не нашли ни одного пореза. Зато на лице Олсона были следы сильных ударов…
Внутреннее расследование продолжалось два месяца. В управлении пытались приравнять смерть врача к потерям, которые всегда бывают на войне. В начале февраля 1954 года доклад положили на стол Аллену Даллесу. Генеральный инспектор управления Лиман Киркпатрик рекомендовал сделать выговор виновным, но руководитель исследовательского подразделения ЦРУ написал Даллесу, что это «подорвет энтузиазм, необходимый в нашей работе».
Даллес подписал письменный выговор двум виновным, велел прочитать им текст, но приказал в руки не давать и копий с него не делать. А устно сказать обоим, что в личных делах пометок не будет. Даллес не прекратил эксперименты. Еще десять лет программа «МК-ультра» продолжалась. Минимум пятьдесят человек получали ЛСД и не подозревали об этом.
Возможно, у Даллеса были личные мотивы поддерживать исследования, связанные с изучением мозга. Физически его сын, тяжело раненый на корейской войне, поправился. Он был по-прежнему красив, крепок, но мозговая деятельность полностью не восстановилась, несмотря на усилия медиков и психиатров. Аллен Даллес по всему миру искал хороших психиатров, которые бы помогли его сыну, но безуспешно.
За одиннадцать месяцев до самоубийства Олсона такая же судьба постигла Харольда Блауэра, профессионального игрока в теннис, который страдал шизофренией. В психиатрическом институте в Нью-Йорке ему ввели синтетический дериватив мескалина. Закончилось это его смертью. Врач признался, что даже не знал, какой именно препарат дает больному. Препарат принесли представители армии США.
В ЦРУ получили сведения о том, что советская разведка пытается раздобыть ЛСД. Производился препарат только в одном месте — в Швейцарии. 4 сентября 1953 года представители ЦРУ навестили компанию «Сандоз». Они доложили начальству, что у компании есть десять килограммов ЛСД, это невероятное количество. Чтобы ЛСД не попало в руки КГБ, Аллен Даллес решил приобрести весь запас. Ассигновали двести сорок тысяч долларов.
2 декабря двух сотрудников резидентуры ЦРУ отправили совершить сделку. Приехав в Базель, они поняли, что их коллеги-американцы запутались в непривычной для них метрической системе: речь шла не о килограммах, а о миллиграммах. «Сандоз» никогда не производил ЛСД килограммами. Швейцарцы произвели всего около сорока граммов. Из них десять граммов уже были в Соединенных Штатах, и еще десять можно было приобрести. ЦРУ договорилось с руководством компании, чтобы она никогда не продавала ЛСД советским представителям.
В июне 1952 года Сидни Готлиб попросил бывшего офицера управления стратегических служб Джорджа Уайта оборудовать конспиративную квартиру, куда проститутки должны были приводить клиентов и тайно давать им ЛСД. Прозрачное с одной стороны зеркало на стене позволяло наблюдать за тем, что происходит в комнате.
ЦРУ желало овладеть технологией «медовых ловушек», которые так широко использовали разведки социалистических стран. Опыты показали, что мужчины испытывают желание пооткровенничать с женщиной не во время секса, а после него, когда они удовлетворены и расслаблены, и ЛСД им не нужен.
В пятидесятые годы начались новые эксперименты. Реактивные двигатели сделали возможными длительные полеты на большой высоте. Летчики не справлялись — они теряли контроль над собой, подвергая риску свою жизнь. Пристегнутые к креслу пилоты во время всего полета не могли двинуться. Они не видели ни крыльев своего самолета, ни носа самолета — лишь бесконечное небо. Единственный звук — монотонный шум двигателей.
Опыты по сенсорной изоляции проводились в Канаде с сентября 1951 года. Жизнеощущение летчиков моделировали на земле. Нуждающимся студентам платили по двадцать долларов в день за то, чтобы они лежали неподвижно, лишенные возможности что-либо потрогать, ощутить, услышать, увидеть. Никто не предполагал, что эффект окажется таким сильным. Мало кто выдерживал. Они теряли ориентацию и не могли потом ходить без чужой помощи. Довольно быстро возникали галлюцинации, странные боли, слабость, голод, жажда. Появлялись сомнения во всем привычном. Мозг, лишенный информации, переставал работать в обычном режиме.
Для ЦРУ эти эксперименты стали ответом на вопрос о том, как в Советском Союзе ведутся допросы. Для оперативного состава МИ-5 и МИ-6 ввели курс выживания в плену и противостояния технике допроса, принятого в СССР и КНР, и это были очень непопулярные курсы. Англичан готовили к избиениям, лишению сна и сенсорной изоляции. Погружали голыми в жидкий желатин, на голову надевали шлем с дыхательным прибором. Единственное, что слышал испытуемый, — это собственное дыхание.
В ЦРУ полагали, что в КГБ используют гипноз, чтобы заставлять подсудимых и пленных говорить то, что желают услышать чекисты. Морс Аллен, который занимался программой «Блюбёрд», захотел провести эксперименты с гипнозом. Он предлагал секретарш из ЦРУ отправлять в иностранные посольства, чтобы они запоминали все, что видят и слышат. Он пытался гипнотизировать секретарш, чтобы они на приемах заводили знакомства с нужными людьми.
Возникла и другая заманчивая идея — готовить убийц, действующих под гипнозом. Вообще-то в пятидесятые годы, в острый период холодной войны профессиональных киллеров было больше чем достаточно. Но преимущество убийцы, находящегося под гипнозом, в том, что, будучи пойманным, он не назовет тех, кто его послал. Появился роман «Кандидат от Маньчжурии», навеянный этими идеями, — о том, как готовят убийцу, который должен застрелить президента. Роман экранизировали, и кинематографисты вновь и вновь берутся за этот сюжет.
В марте 1952 года Сталин сделал неожиданное предложение об объединении Германии. Возникла старая идея встречи в верхах, которая поможет разрядить обстановку. Премьер-министр Уинстон Черчилль был готов участвовать. И французы не возражали. 22 августа 1952 года Сталин, которого иностранцы давно не видели, вдруг принял французского посла Луи Жокса и разговаривал с ним полчаса. Решили, что это верный сигнал — Сталин готов ехать в Париж.
В ЦРУ созрел безумный замысел избавить мир от советского вождя, если он приедет в Париж. Лимузины для государственных гостей обслуживались в гаражах, где ЦРУ рассчитывало найти среди механиков людей, готовых помочь. Оперативники прикидывали варианты: взорвать машину со Сталиным? Распылить яд в его лимузине? Или воспользоваться идеями ученых и отправить убийцу, который ничего потом не расскажет?
Самое поразительное, что план операции переходил из кабинета в кабинет, не встречая возражений. Заместитель директора ЦРУ Аллен Даллес прочитал бумагу и отдал Уолтеру Беделлу Смиту. И только Смит приказал прекратить разработку планов убийства Сталина. Тем более, что стало ясно: за границу вождь не поедет, встречи в верхах не будет…
Одно дело заставить человека под гипнозом нарушить закон в условиях лаборатории, другое — в реальной жизни. ЦРУ всегда отрицало, что им удалось добиться успеха. Похоже, это тот случай, когда разведчики не врут. Если речь идет о тайных убийствах, то необходимы два условия: что убийство будет совершено, и что убийца не признается. Если оба условия не гарантированы, подобные дела становятся крайне сомнительными. Зачем так все усложнять? Хороший профессионал надежнее.
Амбициозный доктор Эвен Камерон, выходец из Шотландии, в 1943 году основал кафедру психиатрии в университете в Монреале. Он мечтал создать лекарство от всех психических заболеваний и получить Нобелевскую премию. Он готов был опробовать любой препарат, самый сомнительный, и любую терапию. Ему особенно нравился электрошок. Это очень сомнительная терапия, похожая на то, как вырубают зависший компьютер. Всякий раз возникает риск полной потери памяти. Камерон же делал то, на что никто из его коллег не решался: вместо одного шока проводил целую серию. Он доводил некоторых пациентов до того, что они возвращались к уровню младенцев.
ЦРУ заинтересовалась работами Камерона по амнезии, потому что хотело знать, как сделать так, чтобы человек забыл секреты, которые он узнал. У разведки были проблемы с бывшими агентами, которые больше не нужны, но слишком много знают. Единственная возможность — заставить их все забыть. Но как?
В июле 1953 года бывший сотрудник ЦРУ, превратившийся в хронического алкоголика, должен был подвергнуться хирургической операции. Он боялся, что под наркозом выдаст секреты, и настоял на том, чтобы во время операции присутствовал его коллега по управлению. И он действительно во время операции постоянно говорил и в том числе о ситуации в ЦРУ.
Так что же делать с бывшими сотрудниками? Нельзя же за ними присматривать всю жизнь. Обсуждали идею стереотаксических операций на мозге, но техника очень сложная, чтобы на нее полагаться. Непрактично и аморально.
С апреля 1957 по июнь 1960 года Камерон получил по программе «МК-ультра» от ЦРУ семьдесят пять тысяч долларов. Проверка его работы показала, что ему ничего не удалось. Сотрудники ЦРУ потом говорили, что прибегнуть к его услугам было большой ошибкой: «Нам не стоило этого делать. Мы крайне сожалеем». Охранники рассказывали, что комнаты, в которых шли опыты, походили на камеру пыток: «возникало ощущение, что ты в концлагере». Прозрачные с одной стороны зеркала позволяли Камерону наблюдать за поведением испытуемых.
В разгар холодной войны специальные службы практически были вне контроля и считали, что все средства хороши. Однажды директор ЦРУ Уолтер Беделл Смит пришел к президенту Трумэну и рассказал, что его подчиненные представили план такой операции, которая нарушает все законы. Гарри Трумэн вытащил из письменного стола какой-то бланк, написал на нем несколько слов и отдал директору ЦРУ. Выйдя из овального кабинета, Смит увидел, что это бланк президентского помилования, в котором значится его имя.
8 июня 1962 года второму секретарю американского посольства в Берне позвонил коллега из Женевы: на конференции по разоружению советский чиновник попросил устроить ему встречу с представителем американского правительства. Разведчики понимали, что имеется в виду. Второй секретарь был в реальности заместителем руководителя советской линии в резидентуре ЦРУ и попросил коллегу назначить время и место встречи, а сам поспешил на самолет в Женеву. С собой он взял помощника — хорошо говорившего по-русски Джорджа Кизевальтера.
С опозданием в полтора часа в небольшой квартире в жилом квартале появился высокий и самоуверенный человек с квадратной челюстью. Он извинился за опоздание — проверялся — и представился: подполковник Юрий Иванович Носенко, второе главное управление КГБ. Американцы переглянулись: если это правда, то это редкая удача. Еще ни одного агента из второго главка у ЦРУ не было, о его существовании в ЦРУ узнали всего пару лет назад.
Юрию Носенко предложили сделку: у него жена и дети в Москве, поэтому он не хочет просить политического убежища. И шпионить на американцев он не собирается. Но он прогулял девятьсот швейцарских франков — казенные средства, вернуть их ему неоткуда, и он в беде. В обмен на эту сумму он готов передать американцам служебное наставление КГБ по организации наружного наблюдения. Американцы выдали ему деньги вперед и сказали, что предложат больше, если он принесет не только это наставление, но и другие материалы. Если он назовет имя советского агента внутри Соединенных Штатов, то ему заплатят двадцать пять тысяч долларов.
Он не спешил с ответом: большинству агентов нужно время, чтобы освоиться с новой ролью. Но между делом Носенко рассказал во время двухчасового разговора, где находятся микрофоны в здании американского посольства в Москве.
Через три дня они встретились вновь. Носенко принес наставление. Там было много такого, о чем американцы и не подозревали: например, служба наружного наблюдения КГБ опрыскивала подошвы нужного человека специальной жидкостью, чтобы собаки всегда могли взять след.
Но в Вашингтоне подполковнику Юрию Носенко не поверили. Начальник контрразведывательной службы ЦРУ Джеймс Энглтон сказал, что другой перебежчик Анатолий Голицын, который перебежал к американцам за полгода до этого в Хельсинки, предупреждал: КГБ задумал операцию дезинформации. В ЦРУ будут засылать мнимых перебежчиков, чтобы пичкать американскую разведку ложными сведениями. Джеймс Энглтон решил, что Носенко и есть подстава.
На встрече в Женеве Носенко говорил, что работал в том отделе второго главка, который занимался иностранными туристами. Через два месяца после убийства президента Джона Кеннеди Носенко опять приехал в Женеву. Теперь он был готов бежать на Запад. Надеясь заинтересовать ЦРУ, он сказал, что все знает о Ли Харви Освальде. Он занимался этим молодым американцем, когда тот приехал в Советский Союз, и участвовал в служебном расследовании, которое проводилось после убийства Кеннеди. Носенко сказал, что он единственный в КГБ, кто все знает об Освальде.
Его посадили в американский военный самолет и вывезли в Франкфурт-на-Майне, оттуда переправили в Вашингтон. Для его советского начальства он словно исчез с лица земли. 12 февраля 1964 года он уже был в Соединенных Штатах.
Теперь в ЦРУ не знали, что с ним делать: он действительно перебежчик или подстава, как предупреждал Голицын? Надо же, к ним обращается именно тот человек, который занимался делом Ли Харви Освальда! Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Будущий директор ЦРУ Ричард Хелмс распорядился провести допрос с пристрастием: русский должен заговорить.
4 апреля Носенко сказали, что ему проведут медицинское обследование и заодно проверят на полиграфе. Исходили из того, что Носенко как профессионал обучен обманывать полиграф, поэтому с ним надо обращаться жестко. После длительной процедуры ему сообщили, что он не прошел проверки. Двое охранников сорвали с него одежду, завязали глаза, посадили в машину и увезли на конспиративную квартиру в пригороде Вашингтона, где могли делать с ним все, что хотели.
Бывшего подполковника поместили в комнату с закрытыми окнами. Из мебели только железная кровать. Его плохо кормили — на доллар в день. Побриться и принять душ разрешали раз в неделю. Ни радио, ни телевидения, ни книг, никакого человеческого общения. Сигарет ему не давали. Дверь в туалет отсутствовала, он постоянно находился под наблюдением. Летом было очень жарко, зимой холодно — в домике отсутствовали и кондиционер, и отопление.
Время от времени Носенко допрашивали. Делали это двое, на него кричали, стараясь запугать. Иногда допрос продолжался сутки, следователи твердили:
— Мы точно знаем, что ты исполняешь задание КГБ, так что лучше признаться.
Через семнадцать месяцев его перевели в другое место — специально для него построили камеру в учебном лагере ЦРУ в двух часах езды к югу от Вашингтона. В камере постоянно горел свет. Кровать была слишком мала — с жестким матрасом и без подушки. Плохая еда, зато с кухни постоянно распространялись манящие запахи — как средство психологического давления. Полчаса в день прогулка, но за оградой, так что он никого не видел.
Ему не давали зубной щетки, зубы стали портиться. Во время медицинского осмотра доктор запустил палец в перчатке в анус и держал его там нарочито долго. Носенко говорил потом, что не мог понять, зачем это, а потом решил: просто, чтобы его унизить. Во время следующей проверки на полиграфе ему сказали, что он гомосексуалист и требовали, чтобы он рассказал, с кем у него были интимные отношения. Очередная проверка на полиграфе продолжалась пять часов.
Следователи включали и выключали свет в его комнате без окон, так что он терял представление о подлинном ходе времени. Он объявил голодовку и похудел на двадцать килограммов. Он говорил все, что от него требовали, но сотрудники ЦРУ не знали, можно ему верить или же он все еще продолжает врать?
В ЦРУ все перепробовали и оказались в тупике. После того, как Ким Филби бежал в Москву в 1963 году, главный контрразведчик Энглтон только уверился в мысли, что внутри ЦРУ есть столь же высокопоставленный агент КГБ. А Носенко молчит, потому что это часть крупного плана проникновения в ЦРУ.
Пять недель с ним работал один из психиатров, участвовавших в программе «МК-ультра» и применявший ЛСД. Носенко давали препараты, от которых у него начинались галлюцинации. Все это было бесполезно и не приблизило следователей к ответу: можно или нельзя верить Носенко. Прием ЛСД всякий раз давал иной результат: человек то говорил правду, то фантазировал. Технологии воздействия на подсознательное просто не работали. Контрразведчики так и не определили, могут ли они верить Носенко. В октябре 1967 года его выпустили. Он провел в одиночном заключении три с половиной года…
Документы ЦРУ, в которых содержится анализ того, что произошло с пленными в Северной Корее, свидетельствуют: в распоряжении советских и китайских следователей не было чудодейственной или дьявольской техники по промыванию мозгов. Наркотики или иные препараты не использовались. Признания в том, чего американцы не совершали, выбивались путем насилия, угроз, лишения самого необходимого и создания невыносимых условий.
Попавшие в плен американские солдаты и офицеры пали духом, думали только о том, как выжить в плену.
Исследование, проведенное университетом Джорджа Вашингтона, показало, что семьдесят процентов американских военнослужащих, попавших в плен, не выдерживали давления и участвовали в антиамериканской пропаганде. Для Пентагона это было невыносимо. Разрабатывались программы подготовки военнослужащих к плену.
Сорок англичан в корейском плену обратили в коммунистическую веру. Вернувшись в Англию, они забыли об этом как о тягостном бреде. Один англичанин — морской пехотинец Эндрю Кондрон остался в Китае. Он вернулся на родину в 1960 году. Из американцев, оставшихся после войны в Корее, вернулись все, кроме троих.
Термин «промывание мозгов» был придуман американским журналистом по имени Эдвард Хантер из газеты «Майями дейли ньюс». Никто не знал, что журналист получал деньги от ЦРУ. Шум вокруг этой истории позволил ЦРУ проводить свои программы.
«Промывание мозгов» — очень удачное выражение, который позволяет объяснить поведение человека, совершающего нечто необычное. Если люди присоединяются к тоталитарным сектам или к радикальным исламистам, подкладывают бомбы или стреляют в людей — значит, им промыли мозги. Нормальные люди этого же не делают, верно? «Контроль над разумом» — самая популярная среди теорий заговоров. Но промывание мозгов не получается, если человек не теряет воли. Возможности человеческого мозга остаются прежними. Люди совершают неожиданные или безумные поступки, потому что они оказались в ситуации, которая подталкнула их к этому решению.
Как правило, мало кто в состоянии противостоять умелым следователям, которые не нуждаются в химических препаратах.
Опыт, здравый смысл, познания в разных сферах жизни, способность ассоциировать себя с самыми разными людьми — вот, что им помогает. Очень важна ненависть к врагу. Эта ненависть питает агрессию следователя, дает ему железную решимость расколоть шпиона. Он должен уметь думать недогматически, ожидать неожиданного, принимать парадоксы. Профессионалы говорят, что главное оружие следователя — не жестокость, не инструменты для пыток, а стакан и бутылка. Страх — вот, что помогает следователю.
Военнопленный — оченьуязвимый человек. Он не знает, что с ним будет, освободят ли его, увидит ли он когда-нибудь свою семью, накормят ли его или медленно умертвят. Он очень уязвим для давления и уговоров. Следователь может держать его в этом состоянии как угодно долго, чтобы постепенно сломить волю к сопротивлению и доказать, что пленному лучше заговорить.
Но в управлении исследований и развития ЦРУ все время что-то придумывали. Амбициозные ученые предлагали разведчикам новые разработки. В начале шестидесятых возникла идея вживлять микрочипы непосредственно в мозг. Однако в июне 1964 года проект «МК-ультра» прекратили. В июне 1972 года вообще закрылись все программы по тематике промывания мозгов. На следующий год Сидни Готлиб и его покровитель — директор ЦРУ Ричард Хелмс ушли в отставку. Они договорились материалы всех программ уничтожить, чтобы не компрометировать управление. Но документы в таком бюрократическом учреждении хранятся не в одном экземпляре…
Когда в 1975 году сенатская комиссия под председательством Фрэнка Чёрча занималась тайными операциями ЦРУ, Готлиб, уже вышедший в отставку, уехал в Индию и работал в лепрозории. Он, сославшись на плохое состояние здоровья, отказался прибыть для дачи показаний перед сенатской комиссией.
Но в пятьдесят втором году американцы об этом еще не знали. Посол Соединенных Штатов в Советском Союзе Джордж Кеннан, склонный к депрессиям, думал о том, что русские смогут им управлять, и плохо справлялся с этим психологическим давлением. Он не хотел причинить вред родной стране и потому попросил яда.
В ЦРУ решили удовлетворить просьбу посла. Несколько ампул с цианистым калием переслали с дипломатической почтой в американское посольство в Москву. Но Джорджу Кеннану они уже не понадобились. Его нервы не выдержали.
5 августа 1952 года посольство СССР в Вашингтоне отправило в Москву политический отчет за второй квартал:
«Правящие круги Соединенных Штатов продолжают форсировать осуществление своей политики агрессии, политики подготовки и развязывания новой мировой войны… Во втором квартале, особенно в июне, на страницах американской печати был поднят большой шум вокруг вопроса о «кампании ненависти к Америке», якобы проводимой в Советском Союзе. Печать указывает, что на эту «кампанию ненависти» обратил внимание американского правительства Кеннан, который по прибытии в СССР якобы был «поражен и обеспокоен ее размахом»…
Следует отметить, что желтая пресса США и некоторые члены конгресса пытались поднять в связи с назначением тов. Зарубина грязную кампанию злобной клеветы и измышлений, утверждая, что тов. Зарубин был «замешан в шпионской деятельности во время его пребывания в Канаде» и что он «причастен к катынскому делу».
Американские журналисты, надо понимать, спутали двух Зарубиных.
Майор госбезопасности Василий Михайлович Зарубин после раздела Польши осенью 1939 года был командирован приказом наркома внутренних дел Берии в Козельский лагерь для польских военнопленных. Он возглавил бригаду следователей, которая сортировала пленных. Признанных опасными решением политбюро расстреляли.
Василия Зарубина осенью 1941 года отправили в Соединенные Штаты резидентом внешней разведки. Правда, в Америке работал он под другой фамилией — Зубилин.
А послом летом 1952 года Сталин назначил другого Зарубина — Георгия Николаевича, выпускника текстильного института, которого в 1940 году взяли на дипломатическую работу. Работу за границей он начал с Канады. При нем бежал шифровальщик Гузенко, может быть, поэтому посол Зарубин ассоциировался со спецслужбами.
Что касается Кеннана, то в Москве давно хотели от него избавиться.
Когда президент Гарри Трумэн отправлял Джорджа Кеннана в Москву, то полагал, что сделал идеальный выбор: Кеннан — лучший специалист по Советскому Союзу. Кеннан стал первым профессиональным дипломатом на посту посла США в СССР.
Кеннан приехал в Москву, когда шла корейская война и антиамериканская кампания достигла апогея. Он поразился откровенной враждебностью к Соединенным Штатам. К Сталину он не попал. Вождь больше не принимал американских послов. Даже те, кому раньше разрешалось общаться с дипломатами, исчезли.
Кеннану особенно было обидно, что советские власти так пренебрежительно относятся к человеку, влюбленному в Россию. Кеннан с нежностью описывал жизнь русского народа и замечал, что «Россия у него в крови», что он ощущает «какое-то таинственное родство с Россией, которое я не мог бы объяснить даже самому себе».
Приезжавших американцев в Советском Союзе поражало почти все. Одна американка, вспоминает Ребекка Мэтлок, жена другого посла США в Москве, удивлялась тому, что в Советском Союзе повсюду бордовый плюш — из него шьют платья, портьеры, им обиты стулья в театре, накрыты постели в гостинице. И запах: смесь мокрого меха, вареной капусты, дешевых духов и пыли…
А вот Кеннану нравилась Россия. В июле 1952 года он описывал патриархальную жизнь на садовых участках на окраинах Москвы:
«Все происходит как-то интимно и непринужденно: стучат молотки, поют петухи, козы пасутся на привязи, босоногие женщины окучивают картошку, маленькие дети играют, семьи сидят за грубо сколоченными деревянными столами в садах под фруктовыми деревьями. Матушка Россия, забытая ради детских индустриальных фетишей раннего периода коммунизма, кажется, вновь распространяет свое тепло на человека. И только американский посол изолирован, как будто невидимой стеной, от общего благотворного влияния природы и общения человека с человеком».
«В Джордже Фросте Кеннане, — как выразился один историк, — пресвитерианский церковный староста сосуществовал с геополитиком бисмаркского толка».
19 сентября в западноберлинском аэропорту один из журналистов поинтересовался у американского посла, как ему живется в Москве.
— Когда началась война, я работал в американском посольстве в Берлине, и нас интернировали, — откровенно ответил Кеннан. — Так вот в Москве к нам относятся примерно так же, как нацисты относились к интернированным дипломатам. Разница лишь в том, что в Москве мы можем выходить из дома и ходить по улицам под охраной.
26 сентября 1952 года «Правда» обвинила американского посла во лжи. Разговор Джорджа Кеннана с журналистами стал желанным поводом для того, чтобы избавиться от неудобного американского посла.
28 сентября министр иностранных дел Вышинский отправил Сталину на утверждение проект ноты, подготовленной в МИДе. Получив согласие вождя, 3 октября Вышинский пригласил американского поверенного в делах и вручил ему ноту:
«Господин Кеннан на аэродроме Темпельгоф в Берлине перед представителями западноберлинской печати и американскими корреспондентами сделал заявление, в котором допустил клеветнические, враждебные в отношении Советского Союза выпады, что является грубым нарушением общепризнанных норм международного права. Советское правительство считает необходимым заявить, что оно рассматривает господина Кеннана как нежелательное лицо — persona non grata — и настаивает на немедленном отзыве господина Кеннана с поста посла Соединенных Штатов Америки».
Временный поверенный не согласился с тем, что заявление Кеннана является лживым и враждебным. «Я добавил, — пометил Вышинский в записи беседы, — что не намерен вступать с поверенным в делах в дискуссию…»
Кеннан полагал, что советские власти припомнили ему одну старую историю.
Американское посольство занимало жилой дом № 4 на Моховой улице, построенный академиком Иваном Жолтовским в стиле итальянского Ренессанса и известный как «дом с колоннами». Утром 9 мая 1945 года у здания посольства собралась большая толпа. Москвичи приветствовали союзника по антигитлеровской коалиции. Кеннан забрался на постамент перед зданием посольства и произнес короткую речь:
— Поздравляю с днем общей победы. Желаю успехов нашим советским союзникам.
В гости к Кеннану пришел американский журналист Ральф Паркер с женой. Квартира посла находилась на пятом этаже, и с балкона было хорошо видно, как москвичи отмечают победу.
Паркер сказал:
— Какой замечательный день!
— Да, — согласился Кеннан, — но у меня печальные мысли.
— Почему? — удивился Паркер.
— Эти люди так много выстрадали, что думают, будто окончание войны устранит все их беды. Слишком много надежд. А возникнет множество проблем. Пройдет немало времени, прежде чем материальные условия жизни станут лучше…
Через четыре года Ральф Паркер издал книгу «Заговор против мира», в которой выступил против Запада на стороне сталинского режима. Эпизод на балконе он изобразил иначе. По его словам, Кеннан, скрипя зубами, произнес:
— Ха! Они празднуют и не понимают, что настоящая война вот-вот начнется!
Вот тогда, решил Кеннан, его зачислили в разряд злейших врагов. Но, похоже, дело было в другом.
15 декабря 1952 года Сталин в присутствии членов президиума ЦК принял руководителей министерства госбезопасности. Речь шла о ходе реорганизации МГБ.
— Главный наш враг — Америка, — объяснял Сталин. — Но основной упор нужно делать не, собственно, на Америку. Нелегальные резидентуры надо создавать прежде всего в приграничных государствах. Первая база, где нужно иметь своих людей, — Западная Германия.
Вождь вернулся и к любимой теме:
— Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЦК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец.
На президиуме ЦК в тот день рассматривались два вопроса: «О вредительстве в лечебном деле», что привело к позорному «делу врачей», и «Информацию о положении дел в МГБ СССР». Сталин раздраженно завел речь о «неблагополучии» в госбезопасности: «лень и разложение глубоко коснулись МГБ», у чекистов «притупилась бдительность».
В резолюции, одобренной президиумом ЦК, записали:
«Многие чекисты прикрываются гнилыми и вредными рассуждениями о якобы несовместимости с марксизмом-ленинизмом диверсий и террора против классовых врагов. Эти горе-чекисты скатились с позиций революционного марксизма-ленинизма на позиции буржуазного либерализма и пацифизма… не понимают той простой истины, что нельзя МГБ представлять без диверсий, проводимых им в лагере врага».
Сталин даже в старости казался крепким человеком. Впрочем, телевидения не было, и страна не знала, как именно выглядел стареющий вождь. На своих портретах он был по-прежнему молод и полон сил, хотя в последние годы постоянно болел. Когда он себя плохо чувствовал, он никого к себе не допускал. Болея, уезжал на юг. Во время второго инсульта Берия хотел его навестить. Сталин запретил. Он не только не нуждался в чисто человеческом сочувствии, но и не хотел, чтобы кто-то знал о его недугах.
XIX съезд партии — в октябре 1952 года — последнее усилие, которое сделал над собой Сталин. Потом жизнь в Кремле как бы замрет. Теперь вождя интересует только работа министерства госбезопасности.
Сталин полагал, что его подручные — люди слабые, что они пасуют перед империалистами, нет в них настоящей стойкости. Он думал о том, что ему придется уйти из жизни, и боялся, что старые члены политбюро Молотов и Микоян толкнут молодых на уступки, дадут слабину. Часто упрекал соратников:
— Что с вами будет без меня, если война? Вы не интересуетесь военным делом. Империалисты вас передушат.
Однажды ночью, собрав членов политбюро у себя на даче, Сталин вдруг зло сказал:
— Вы состарились. Я вас всех заменю.
Уровень представлений о том, что происходит у «главного противника» — в Соединенных Штатах, характеризует политический отчет посольства СССР в США за четвертый квартал 1952 года:
«Опубликование нового произведения И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» и работа XIX съезда КПСС вызвали в Соединенных Штатах самые широкие отклики. Печать отметила, что «неожиданным созывом» XIX съезда Коммунистической партии «Кремль поставил себя в центр внимания всего мира»…
Отчет отправили в Москву 12 января 1953 года.
На следующий день, 13 января, «Правда» опубликовала сообщение ТАСС «Арест группы врачей-вредителей» и редакционную статью «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Вот это событие действительно приковало к себе внимание всего мира — в Советском Союзе происходило что-то чудовищное, чего мир после сорок пятого года не видел.
Советских людей информировали, что органами госбезопасности «раскрыта террористическая группа врачей, ставившая своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям СССР». В сообщении перечислялись арестованные врачи — шесть еврейских фамилий, три русские.
«Большинство участников террористической группы, — говорилось в сообщении ТАСС, — были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой… Арестованный Вовси М.С. заявил следствию, что он получил директиву «об истреблении руководящих кадров СССР» из США от организации «Джойнт» через врача Шимелиовича и еврейского буржуазного националиста Михоэлса.
Другие участники террористической группы (Виноградов В.Н., Коган М.Б., Егоров П.И.) оказались давнишними агентами английской разведки».
Страну охватила настоящая истерия. Люди отказывались лечиться, принимать лекарства. Все медики были под подозрением. «Дело врачей», начатое Сталиным в январе 1953 года, было частью глобального замысла. Предполагалось провести несколько судебных процессов, где бы все подсудимые признались в том, что они — американские и британские шпионы и террористы.
Чекисты давно искали людей, связанных с американской и британской разведкой, в непосредственном окружении вождя.
В бюллетене бюро информации ЦК ВКП(б) № 69 от 15 ноября 1947 года говорилось:
«После войны, когда американский империализм выступил в роли застрельщика и оплота реакции во всем мире, его разведка направила свои главные силы на борьбу против Советского Союза».
21 февраля 1948 года Сталину отправили протокол допроса Виталия Васильевича Зайцева, который работал в посольстве США в Москве шофером, потом состоял в административно-хозяйственном отделе. Он подписал показания, что «по заданию американской разведки» выведывал у Киры Аллилуевой сведения о жизни вождя.
Кира Аллилуева — дочь Павла Аллилуева, брата жены Сталина. После войны арестовали его вдову. Потом дочь. Виталию Зайцеву и Кире Аллилуевой устроили очную ставку. Арестованная Аллилуева свидетельствовала:
«При встречах со мной в 1945–1947 гг. Зайцев назойливо расспрашивал меня о том, какие театры и как часто посещает Сталин, где еще бывает Сталин, где находится дача Сталина и его семьи».
21 июня 1948 года Сталин получил спецсообщение об аресте «террориста» художника Даниила Леонидовича Андреева, сына знаменитого писателя:
«Андреев пытался выяснить расположение дачи И.В. Сталина в Зубалово и подъездные пути к ней, но узнав, что дача усиленно охраняется, как он сам признал, от осуществления своего вражеского замысла в этом месте отказался…
Андреев вынашивал мысль о покушении на И.В. Сталина в Государственном Академическом Большом театре во время спектакля или торжественного заседания…
Несколько раз ему удавалось видеть, как машина главы Советского правительства, направляясь в город, не доезжая до Арбатской площади, сворачивала направо в Большой Афанасьевский переулок и через Малый Афанасьевский, минуя памятник Гоголю, выходила на улицу Фрунзе. Он изучал возможность произвести выстрел из квартиры зубного врача на улице Арбат, дом 9, по автомашине главы Советского правительства…»
Еще в июне 1947 года был арестован офицер главного управления охраны МГБ — заместитель коменданта сталинской ближней дачи подполковник Иван Иванович Федосеев. До Сталина дошли сведения, что его охранники устраивали пьянки, приводили проституток, угощались вином и продуктами, предназначенными для вождя. И вроде бы даже заглядывали в бумаги, лежавшие на столе у Сталина.
Подполковника Федосеева дважды допрашивал второй человек в партии Георгий Маленков. Подполковника держали в особой тюрьме для самых главных преступников. Федосеев жаловался следователю, что в камере «из разных уголков был шепот, шорох, кто-то все время говорил: «Признайся, признайся, ты предатель».
В 1947 году смертную казнь отменили, а в январе 1950 года восстановили.
1 марта Абакумов обратился к Сталину:
«В дополнение к представленному Вам списку арестованных изменников родины, шпионов и подрывников-диверсантов, которых МГБ СССР считает необходимым в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1950 года осудить к смертной казни, — прошу Вашего разрешения рассмотреть в Военной Коллегии Верховного Суда и приговорить к смертной казни бывшего сотрудника Главного Управления Охраны МГБ СССР Федосеева, обвиняемого в шпионской деятельности.
Следствием установлено, что Федосеев, находясь на особо важном объекте охраны, на протяжении ряда лет скрытно читал секретные документы государственного значения, их содержание выбалтывал в беседах с сослуживцами и своими родственниками…»
Абакумов также просил дать по пятнадцать лет жене Федосеева — Пелагее Андреевне и его брату Анатолию Ивановичу, тоже бывшему чекисту, сотруднику отдела контрразведки МГБ по Днепровской военной флотилии.
В апреле Сталин подписал первый список на расстрел, в который включили Федосеева. 18 апреля Военная коллегия Верховного Суда оформила приговор. В тот же день его расстреляли. Маленков отправил одного из своих подчиненных из аппарата ЦК присутствовать при казни: а вдруг перед смертью подполковник еще в чем-то признается?
Федосеева избивали и мучили, чтобы он дал нужные показания. Он подписал протокол допроса, в котором говорилось, что приказ отравить Сталина получил от начальника личной охраны вождя Николая Сидоровича Власика. Министр государственной безопасности Семен Игнатьев доложил об этом Сталину.
Майя Плисецкая вспоминала, как перед появлением Сталина в Большом театре «все уборные собственной персоной обходит генерал Власик с вышколенной стайкой стройных адъютантов. Не здоровается, лишь жестко, пристально вглядывается до самой селезенки так, что мороз по коже».
Генерал Власик жил весело, пил и гулял за казенный счет. Привозил женщин на правительственные дачи, случалось, устраивал стрельбу прямо за обеденным столом — стрелял по хрустальным бокалам. Обарахлился трофейным имуществом. И в своей безнаказанности зарвался. Его отстранили от должности и арестовали. Обвинили в том, что в его окружении были американские шпионы.
На допросах в министерстве государственной безопасности от Власика требовали признаться, что он раскрыл этим людям систему сталинской охраны. Следователи получили от министра госбезопасности Семена Игнатьева указание бить арестованных «смертным боем». Игнатьев объяснил, что товарищ Сталин, узнав, что Власика не били, высказал упрек в том, что следствие «жалеет своих»…
По словам дочери генерала Власика, «его все время держали в наручниках и не давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком».
Начались и аресты врачей, лечивших членов политбюро: начальника лечебно-санаторного управления Кремля профессора Петра Ивановича Егорова, академика Владимира Никитовича Виноградова, который с 1934 года заведовал терапевтическим отделением Кремлевской больницы и профессора-консультанта Владимира Харитоновича Василенко.
Игнатьев 15 ноября 1952 года доложил Сталину:
«К Егорову, Виноградову и Василенко применены меры физического воздействия, усилены допросы их, особенно о связях с иностранными разведками…
Подобраны и уже использованы в деле два работника, могущие выполнять специальные задания (применять физические наказания) в отношении особо важных и особо опасных преступников».
Все шло к тому, чтобы предъявить Соединенным Штатам серьезные обвинения. Не только во вмешательстве во внутренние дела Советского Союза, но и в подготовке террористических актов против Сталина и других руководителей страны. В частности, выдвигалось обвинение в том, что из окон американского посольства на Манежной площади собирались обстрелять Кремль, когда там соберутся Сталин и другие.
4 августа 1950 года американский посол побывал у заместителя министра иностранных дел Громыко.
«Заканчивая беседу, — записал Громыко, — посол как бы между прочим заметил, что на приеме в посольстве США, в День независимости США 4 июля было очень мало русских — всего девять человек из сорока приглашенных. Я ограничился замечанием, что это, возможно, объясняется тем, что в настоящее время многие из приглашенных проводят отпуск и находятся вне Москвы».
4 июля 1951 года на традиционный прием в американское посольство пришло всего несколько рядовых советских чиновников и через полчаса ушли. Это был верный признак, что отношения ухудшились донельзя.
Объявив посла Джорджа Кеннана персоной нон грата, представительство Соединенных Штатов обезглавили. От американских дипломатов требовали переехать в другое здание. Они ожидали полного разрыва дипломатических отношений и жили в Москве, как в осажденной крепости, у них было ощущение, что их в любую минуту могут арестовать.
«Это было самое страшное время, — вспоминал один из сотрудников посольства. — События развивались по очень дурному сценарию, дело шло к разрыву дипломатических отношений. Персонал посольства был сокращен до минимума».
Сталин широко раздвинул границы советской империи, он позаботился об установлении социализма в Восточной Европе. По существу, у социалистического лагеря был только один серьезный противник — Соединенные Штаты. Победа над Америкой означала бы победу социализма во всем мире. Поэтому новые дивизии шли не на Запад, а на Восток. Театр военных действий должен был развернуться на Аляске. Это вообще мало изученная часть послевоенной истории, которая чуть было не стала предвоенной.
В 1948 году политбюро секретным постановлением поручило Госплану:
«Считать необходимым составление мобилизационного плана, исходя при этом из следующего:
а) план должен быть рассчитан на первый год войны;
б) план должен регулярно пересматриваться с учетом развития новой военной техники;
в) мобплан должен включать в себя программу производства военной техники, программу кооперирования поставок, программу накопления металлов и стратегического сырья, план капитальных работ по обеспечению заданных мобилизационных мощностей и план подготовки кадров».
В январе 1951 года Сталин собрал у себя генеральных секретарей и министров обороны социалистических стран. Он сказал, что к концу 1953 года НАТО полностью завершит свою подготовку и к этому времени социалистический лагерь должен создать соответствующие вооруженные силы. Начальник генерального штаба Сергей Матвеевич Штеменко зачитал по списку, сколько солдат и какое оружие следует иметь каждой из соцстран.
В отличие от Сталина, восточноевропейские вожди в грядущую войну не верили, тревожились из-за того, что все деньги уйдут на армию и жизненный уровень упадет. Даже такой преданный Сталину человек, как лидер Венгрии Матьяш Ракоши не знал, как избежать непосильных для страны военных расходов. Болгарский коллега, печально улыбаясь, сказал ему, что венграм еще повезло:
— У вас еще нет моря. Знаешь, сколько стоит один крейсер?
Когда Матьяш Ракоши подсчитал, сколько денег идет на содержание армии, на военную промышленность, строительство укреплений, накопление стратегических резервов, создание частей внутренней охраны, выяснилось, что это просто превышает бюджетные возможности страны. Он пытался жаловаться Сталину. Тот вздохнул и сказал:
— Если бы вы только знали, во что нам обходится оборона!.. Но если вы сейчас сэкономите на армии, то в случае войны враг легко разбомбит ваши заводы или оккупирует значительную часть страны. Кроме того, средства, которые вы не направите на предусмотренное общим планом развитие армии, придется выложить Советскому Союзу. Вы полагаете, это правильно?
В Советском Союзе шла модернизация вооруженных сил, ускоренными темпами создавалась новая техника, ядерное вооружение, океанский флот. Во время корейской войны Советская Армия увеличилась вдвое и составила шесть миллионов человек.
В 1946–1947 годах была предпринята попытка конверсии военной промышленности, сокращался выпуск военной продукции. Но на гражданскую продукцию военные заводы не смогли перейти, мощности простаивали. Министры просили не разрушать оборонные отрасли. Конверсия была недолгой. В 1949 году резко увеличился объем военных заказов за счет создания новой техники. Составили план выпуска танков до 1970 года.
Военный министр маршал Василевский и начальник генерального штаба генерал армии Штеменко попросили правительство дополнительно призвать в армию квалифицированных специалистов. Призывники были необходимы для освоения новой техники — самолетов Ту-4, Ил-28, МиГ-15, плавающих танков, станковых гранатометов.
Министр госбезопасности Игнатьев и министр вооруженных сил маршал Василевский утвердили план диверсионных действий военной и политической разведок против натовских и американских военных баз.
Осенью 1952 года было решено построить дополнительные аэродромы для тяжелых дальних бомбардировщиков Туполева и Мясищева, способных нести ядерное оружие. Аэродромы строили на территории восточноевропейских стран и Китая, их использование позволяло наносить удары не только по Западной Европе, но и по американским базам в Атлантическом и Тихом океанах.
Сталин принял решение сформировать сто дивизий реактивных бомбардировщиков фронтовой авиации. Цифра показалась фантастической самим летчикам. Расчеты показали, что на случай войны стране нужно не более шестидесяти бомбардировочных дивизий. Главком авиации поехал со всеми выкладками к министру вооруженных сил Василевскому. Министр его оборвал:
— Это приказ самого товарища Сталина — выполняйте!
Предстояло развернуть сеть военно-учебных заведений и в кратчайшие сроки подготовить минимум десять тысяч летчиков, столько же штурманов и стрелков-радистов. Специальному стройуправлению — построить сотни аэродромов. Авиапромышленности — сверх плана произвести более десяти тысяч бомбардировщиков.
Офицеры исходили из того, что надо ждать новой войны, пишет генерал-лейтенант Николай Николаевич Остроумов, который был заместителем начальника главного штаба авиации: «Исподволь шла обработка общественного сознания, целенаправленно велась подготовка страны к грядущим испытаниям, а точнее — к войне».
Через несколько лет на пленуме ЦК один из сталинских соратников председатель Совета министров Николай Александрович Булганин скажет:
— В последние годы перед смертью Сталина у нас сложилась очень тяжелая международная обстановка. В отношениях с западными державами и Соединенными Штатами мы стояли на грани войны.
На Чукотке строили казармы для воздушно-десантных частей и аэродромы для бомбардировщиков дальнего радиуса действия, в Игарке — военную базу, в бухте Провидения — военные склады. Вдоль всего Северного Ледовитого океана тянули железную дорогу, подтягивали железнодорожные пути к Камчатке. Задача состояла в том, чтобы сразу перенести войну на территорию Соединенных Штатов.
Сталин верил в межимпериалистические противоречия, считал, что сумеет оторвать Европу от Соединенных Штатов. Он писал в своей последней работе «Экономические проблемы социализма в СССР», опубликованной в сентябре 1952 года:
«Капиталистическая Англия, а вслед за ней и капиталистическая Франция в конце концов будут вынуждены вырваться из объятий США и пойти на конфликт с ними… Неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе».
Андрей Вышинский постоянно докладывал Сталину об успехах советской дипломатии, которая пыталась разжечь разногласия между Западной Европой и Соединенными Штатами.
Война на Корейском полуострове была полигоном для советских летчиков. Военно-воздушные силы не только проходили боевую обкатку в Корее, но и привыкали стрелять в американцев. Войну Сталин собирался вести на паях с Мао Цзэдуном, чьи дивизии в Корее сражались с американскими войсками.
«Мао Цзэдун, — сообщал в Москву советский посол в Китае, — сказал, что на опыте войны в Корее они многому учатся, как надо организовать современную армию и как надо вести войну против современных империалистических армий».
Сталин не боялся ядерной войны. Американцы обладали тогда не таким уж большим количеством ядерного оружия. Ракет еще не было, единственное средство доставки — тяжелые бомбардировщики. Генералы убедили Сталина в том, что система противовоздушной обороны сможет перехватить большую часть американских бомбардировщиков. Уничтожить Советский Союз с воздуха американцам не удастся, потери в результате ядерного удара, конечно, будут большими, но это Сталина не беспокоило: страна огромная, народа хватит. А вот для американцев первый же ядерный удар, по мнению вождя, станет сокрушительным. Возникнет паника, и американцы капитулируют. Сталин не считал их хорошими солдатами, полагал, что американцы — трусы, привыкли прятаться за чужой спиной.
— Американский солдат — спекулянт, занимается куплей и продажей, — говорил Сталин 20 августа 1952 года приехавшему из Китая Чжоу Эньлаю. — Какая же это сила? Американцы вообще не способны вести большую войну. Они хотят покорить весь мир, а не могут справиться с маленькой Кореей. Не умеют воевать. Надеются на атомную бомбу, авиационные налеты. Но этим войну не выиграть. Нужна пехота, а пехоты у них мало, и она слаба. С маленькой Кореей воюют, а в США уже плачут. Что же будет, если они начнут большую войну? Тогда, пожалуй, все будут плакать.
«Когда-нибудь по документам, — пишет Валентин Михайлович Фалин, бывший посол в ФРГ и бывший секретарь ЦК по международным делам, — мы, возможно, узнаем, насколько далеко продвинулось создание советского потенциала для упреждающего удара. На основании того, что через вторые руки доходило до меня, замечу лишь — диктатор усоп кстати».
Смерть Сталина стала огромным событием для страны и мира. Мир увидел государство, погрузившееся в горе. Прозаик Валерия Герасимова описала траурный митинг в Союзе писателей 10 марта 1953 года:
«Что-то завывал Сурков, Симонов рыдал — сначала и глазам не поверила, — его спина была передо мной, и она довольно ритмично тряслась…
Николай Грибачев, предостерегающе посверкивая холодными белыми глазами, сказал, что после исчезновения великого вождя бдительность не только не должна быть ослаблена, а, напротив, должна возрасти. Если кто-то из вражеских элементов попытается использовать сложившиеся обстоятельства для своей работы, пусть не надеется на то, что стальная рука правосудия хоть сколько-нибудь ослабла…
Я помню зеленые, точно больные, у всех лица, искаженные, с какими-то невидящими глазами; приглушенный шелест, а не человеческую речь в кулуарах; порой, правда, демонстрируемые (а кое у кого и истинные!) всхлипы. Страх, казалось, достиг апогея».
После смерти Сталина один из сыновей члена президиума ЦК Анастаса Ивановича Микояна в смятении спросил отца:
— Что ж теперь будет, война?
Анастас Иванович его успокоил:
— Если при нем не случилось войны, то теперь уже не будет!
