Глава 8
Даже это не было правдой. Ему следовало отплыть много недель назад. Чтобы подстроиться под график ветров и течений, ему надо было бы сейчас стоять у Канаров, полностью оснащенным, с запасом провизии и готовым к большому прыжку. В июне у мыса Горн пакостно, но во все прочие месяцы — гораздо хуже.
Но Раймонд все-таки мог бы успеть, отправься он в плавание сегодня. Еще неделя — и опять придется все отложить на следующий год. А он не мог управиться за неделю. Корабельные плотники не успеют оснастить «Оливию» почти новым корпусом так скоро, даже начни они работать сию минуту и будь у Раймонда деньги. Вдобавок с флюгером до сих пор нелады, не все припасы сделаны и такелаж по-прежнему внушал некоторые сомнения — Раймонду не слишком нравился балансир…
Тем не менее он должен был ответить — правда выхлестнулась сама собой. Если бы Раймонд не любил Натали, у него не возникло бы потребности признаться.
Упиваясь радостями любви, он уже хотел предупредить Жо, что не поплывет в Сен-Тропе, но теперь увидел в этом посланный самим Небом предлог, чтобы сбежать на какое-то время. Не то чтобы Раймонд испугался, но его не особенно вдохновляла перспектива видеться с Натали в ближайшие пару дней. О, конечно, он еще не совсем смирился с мыслью, что, упустив эту неделю, придется ждать еще год. Натали не знала об этом. Нет, дело в другом… О, черт, он поедет в Сен-Тропе! Надо сменить обстановку и компанию. Это подбросит ему новые идеи. При таком курсе будет легкий ветер на траверзе… Гм, Сен-Тропе расположен в восьмидесяти с чем-то километрах от Йера. Стало быть, более пятидесяти морских миль в обход мыса Камара и огромного горного массива Море. Это пятнадцать — восемнадцать часов плавания, и, если выйти из гавани сейчас, Раймонд будет на месте рано утром и успеет хорошенько выспаться до встречи с корсиканцем.
Раймонд взглянул на берег, залитый по-утреннему ласковым солнцем. Натали, наверное, еще в постели, так что нет ни малейшего риска ее встретить. Он купит хлеба и для разнообразия немного мяса, поскольку не ставил сеть этой ночью, а потом приготовит рагу, потушив на медленном огне парафиновой плиты. С картофелем и кучей других овощей еды хватит на три дня. Вернувшись, он поставит грот — прекрасный, удобный парус. Раймонд с нетерпением ждал этого момента.
Далеко в море Капитан взял бинокль и, вглядываясь в чистое пространство вокруг, стал намечать ориентиры. Отсюда он мог идти к Кап-Бена, обогнув выступ Пор-Кро. Раймонд посмотрел на компас. Ого, он уже почти на одной линии с Ле-Лаванду! Кто бы мог подумать?
«Оливия» скользила по воде ничуть не хуже прежнего. Ветер — постоянный, но очень легкий. И разумеется, теперь, когда днище выскребли и заново покрасили, судно прибавило ходу.
Но это вновь напомнило Раймонду о ране, огромной гнойной ране, обратившей в прах все его существование, отравляя и въедаясь в плоть. Нет, не надо об этом. Сегодня чудесный день, самый что ни на есть замечательный для плавания.
Раймонд, как это с ним порой случалось, стал раздумывать о прямом парусе. Но рей — это сущая чума. Он собирался идти фордевинд с двумя стакселями, укрепив их оттяжками с обеих сторон. Таким образом, «Оливия» станет устойчивой, как поезд. Да, вот это судно так судно! Капитан вспомнил, как они выдержали сильный трехдневный шторм у Бель-Иля, — это было предметом его величайшей гордости. Он вывел «Оливию» с огромным морским якорем и штормовым кливером в открытое море и после этого забот не знал — только кофе очень хотелось.
Ну вот, а теперь он никогда не посмеет идти на такой риск, как оказаться в глубине в шторм.
Если бы удалось встроить в корпус немного хорошей старой древесины, Капитан бы мог поручиться, что руль и грот-мачта удержат «Оливию» на воде. Он бы и сейчас всем показал, на что способен. На что она способна. Независимо от его действий или бездействия, судно всегда справлялось со своим делом, шло заданным курсом. А женщины, в конце концов, всего лишь женщины.
По возвращении на Поркероль Раймонд все расскажет Натали. Иного выхода нет. Он признается, что не может идти в Атлантику, поскольку корпус прогнил, а платить за ремонт нечем. Да и почему бы ей не сказать? Он молчал исключительно из тщеславия. Если уж на то пошло, лучше выложить все начистоту!
Но в глубине души Раймонд знал, почему не сделал это сразу. Он боялся, что Натали посмотрит на него в упор и спросит: «Тогда почему ты не зарабатываешь на это?» Она была достаточно прямой.
Но ведь Натали любит его, она сама говорила. Ее не смущает, что он беден. Конечно, Натали поймет. И у нее куча денег — кометой пронеслось в голове, — она даст ему деньги. Раймонд был уверен в этом, и, чем больше раздумывал, тем крепче становилась уверенность. Натали, узнав о его беде, даст нужную сумму для ремонта, для последних испытаний. И тогда на будущий год он и вправду сумеет пуститься в плавание. Летом — последние испытания парусов: весь сезон уйдет на то, чтобы довести до ума флюгер. Потом пробное плавание, допустим вокруг Корсики, а оттуда — до Липари, чтобы устроить новому корпусу дотошную и длительную проверку и заодно отточить собственное навигаторское искусство, ведь Раймонд уже год как не ориентировался по звездам. Далее, пополнить запасы. Пожалуй, в марте все будет готово. Тогда он избавится от этой жалкой страны, паршивого банка, налогов, гнетущей нищеты, вечных насмешливых и циничных взглядов — прощайте навеки.
А пока, возможно, — кто знает? — будут недели, если не месяцы с этой потрясающей женщиной. Она любит его, и этого достаточно.
Натали посмотрела на гавань, внезапно хватившись «Оливии» — маленького темного силуэта кораблика, чьи округлые очертания стали милыми и знакомыми всего за два дня. Странно. Одиннадцать утра, а он еще не вернулся с рыбалки? Нет, это невозможно. Подумав, Натали вспомнила, как Раймонд говорил ночью, что не забросил сеть.
А что, если он отправился в плавание? Она задала мучительный вопрос, а он дал горький ответ: «Сейчас!»
Не сделал ли Раймонд из этого небольшую драму и не покинул ли французские берега? Господи, а вдруг, почувствовав, что его приперли к стенке, он помчался к Вальпараисо в безумном порыве: теперь или никогда?
Ну тогда это станет еще одной пикантной историей в ее коллекции, подумала Натали с сарказмом. Сорокавосьмичасовой роман — боже, ни дать ни взять курс лечения от запоя! Впору стоять на берегу, со слезой в голосе распевая «Мой легионер». Она приехала на этот остров из прихоти, осталась, рассчитывая провести пару недель в спокойствии и тишине, чтобы прийти в себя после от трехмесячной нервотрепки — на съемках гнусного фильма, проходивших с невероятным скрипом из-за неудачного места действия — в наводящих тоску окрестностях бельгийской границы. Беспрестанно шел проливной дождь, все то и дело цапались, избалованная, истеричная двадцатитрехлетняя мелкая звезда дважды сбегала обратно в Париж, предварительно закатывая скандалы, режиссер схватил сильнейший насморк вдобавок к тому, что лечился от бензедриновой зависимости, а Натали люто невзлюбила своего экранного мужа, каковой играл злобного и недалекого водителя-дальнобойщика с предельным реализмом.
Натали приехала сюда в поисках перемен, по возможности — крупных, и угодила прямиком в сказку. В чем секрет этого острова, где сказки растут, как капуста в Аррасе?
На пристани был Кристоф. Вот кто понимает здешнюю жизнь! Кристоф — король сказок, он рассказывает их всем, но слишком умен, чтобы вляпываться в истории самому. Натали не сердилась на него за это. Не сочинить ли и ей сказку, которую он будет рассказывать приезжим, как про сарацин и майора? Кинозвезда и моряк. Это была бы короткая история, зато очень смешная.
Но Кристоф пока не знает ее и не узнает, пока Натали ему не расскажет. А почему бы и нет? В конце концов, они говорят на одном языке, а черные и зеленые глаза понимают друг друга с полувзгляда.
Кристоф одарил актрису лучезарной улыбкой, в которой презабавно смешивались веселость и лукавство.
— Много наловили?
— Полтора кило. Ничего стоящего. Так, на похлебку — одна мелочь.
— И что собираетесь делать дальше?
— Пойду на пляж взглянуть, как там моя хибарка, где летом я продаю туристам выпивку. Вы ее видели? Нет? Тогда не хотите ли развлечься и сходить со мной? Все женщины взбеленятся и станут говорить: «Этот Кристоф возомнил себя вторым Рэмю. Не иначе как считает себя красавцем, раз любезничает с мадам Серва!»
— Из нас выйдет очаровательная пара. Да, я пойду с вами, меня это и вправду развлечет.
— У меня в хибарке полно восхитительных сокровищ — картофельные чипсы, виски. Есть даже старый матрас. Малость заплесневелый, правда.
— Я просто сгораю от нетерпения!
Они вместе прошли через весь поселок, и Кристоф важно махал рукой всем встречным, словно президент республики.
— Ну как, мадам, вам нравится Поркероль?
— Его нетрудно полюбить.
— Ну, кое-кому порой приедается. Заняться-то нечем, кроме как ловить рыбу или ходить под парусом. Ну и пить, само собой. Людям нужны развлечения. — Лукавые зеленые глаза взирали на спутницу простодушно и невинно.
— Мужчины ловят рыбу, — сказала Натали, — и, не будучи профессионалами, не могут ничего путного. Но продолжают тешиться иллюзиями. С женщинами дело обстоит почти так же.
— Им нравится охота. Увы, на Поркероле не осталось дичи. Разве что несколько фазанов.
— Меня это вполне устраивает. Я лишена охотничьего азарт та стрелять кроликов просто потому, что нет тигров.
— В таком случае остаются морские прогулки.
— Да. Я с удовольствием поплавала позавчера. Правда, я гожусь в моряки только в хорошую погоду.
— Многие люди приезжают сюда, — начал Кристоф тоном опытного рассказчика, — чтобы порыбачить, походить под парусом или просто ничего не делать — отдохнуть пару недель, знаете ли, как положено, — но внезапно открывают для себя новую жизнь, не такую беспокойную. И это им настолько нравится, что они не хотят уезжать. Это особенно подходит людям с положением — тут они могут махнуть рукой на все условности, что иногда очень полезно.
— Что ж, путешествие расширит их кругозор.
— Но путешествовать порой бывает опасно. Мне доводилось видеть поразительные вещи. Люди вдруг начинают творить такое, чего никогда не стали бы делать дома.
— Сегодня я не видела в гавани месье Капитана.
— Я тоже заметил, что его нет. Видно, ушел под парусом, хоть ветер и не очень сильный — так, легкий бриз.
— По-моему, он очень мил и держится прекрасно.
Кристоф усмехнулся:
— Да, кое-кто из шкиперов любит приглашать женщин поплавать, а потом приставать к ним с грязными предложениями. Наш месье Капитан ни в жизнь не позволит себе ничего такого.
Натали улыбнулась в ответ:
— В любом случае мне было с ним интересно.
— Да, Капитан — занятный малый. Немного чокнутый, а это всегда забавляет, правда? Он просто помешан на своей яхте. Нас, рыбаков, заботит только, чтобы судно не потонуло, пока мы вытягиваем сети, но яхта — это болезнь. Таракан, засевший у вас в голове. Те, кто заводит яхты, никак не могут с ними наиграться.
— У месье Капитана хороший корабль. Я в этом ничего не понимаю, но мне показалось, что там все замечательно обустроено. С таким кораблем человеку море по колено.
— Да. Омару нужна только его скорлупа, а вот мужчине — очень много всяких разностей.
— Ну, омар не испытывает такой тяги к перемене мест. Пересечь Атлантику, например.
— Ах вот оно как, вы знаете про это?
— Вы хотите сказать, что он и вам рассказывал?
— Черт, вот никогда бы не подумал…
— Это мои большие темные глаза располагают к откровенности.
— Чего только мужчины не рассказывают женщинам, — с серьезным видом покачал головой Кристоф. — Он, наверное, в вас влюбился.
— Возможно. Какая прелесть! Не беспокойтесь, я не буду с месье Капитаном жестока.
— Вы сами в это верите?
— Как ни странно, пожалуй, да. А вы?
— Точно сказать не берусь, — совсем посерьезнел рыбак. — Но если честно, скорее — нет.
— Увидим, кто из нас прав.
— Ну, вот мы и пришли. Не хотите немного виски?
— Да, а потом я пойду прогуляюсь, скажем к мысу.
— Вы думаете, он уплыл? Я имею в виду — насовсем?
— Могу только гадать.
Кристоф раскатисто захохотал:
— Не волнуйтесь, к обеду вернется. Приятного вам аппетита.
«Ну вот, — подумала Натали, отойдя на добрых полкилометра от хижины, — я забыла спросить, почему Кристоф всегда носит домашние шлепанцы. Наверное, потому, что они ему нравятся. Что ж, ответ не хуже любого другого».
Во время утренней прогулки Натали вновь спорила сама с собой. Она была вполне согласна с Кристофом, считавшим Раймонда милым чудаком, который проводит жизнь болтаясь на яхте и сочиняя всякие истории, чтобы придать своей жизни большую значимость. Но с равным основанием она могла признать в нем идеалиста, еще не пережившего крушения иллюзий, а потому способного на обращенный ко всему миру жест, в котором чувствуется не только вызов, но и нечто истинно героическое.
А третье «я» Натали позволяло ей совершенно спокойно доказывать самой себе, что она еще может влюбиться… Какая-то смутная надежда не покидала ее весь день, но к утру, когда об «Оливии» по-прежнему не было ни слуху ни духу, Натали охватило чувство близкое к гордости. Никто не имел ни малейшего понятия, куда исчез Раймонд, а судя по тому, что болтали в баре, он едва ли хоть раз отсутствовал более двадцати четырех часов, с тех пор как приплыл на остров.
«Что за нелепые, детские переживания! — корила себя Натали. — Совсем как у пятнадцатилетней девчонки, которая влюбилась в мотогонщика и бормочет маловразумительные, исступленные молитвы: «Господи, пожалуйста, дай ему выиграть!» Снимется ли Раймонд с места, отправится ли в плавание, достигнет ли Вальпараисо — все это имело огромное значение не только для ее веры в идеал, но для любви. Натали ценила роман лишь в том случае, когда губила его собственной рукой, отказывалась от него, пока еще страстно хотелось продлить мгновение, пока неугасшее чувство оставалось средоточием ее жизни. За последние годы она выработала свой собственный, мистический подход к любви. Для нее это было прелюбодеяние, то есть грех, и не могло не быть таковым; в противном случае связь с другим мужчиной становилась бессмысленным времяпрепровождением.
Перефразируя лорда Честерфилда «Положение унизительно, а расходы чрезмерны»: утраты неизбежны, ведь наслаждение мимолетно. Соответственно, для Натали любовь без ощущения греховности была довольно сомнительным удовольствием. Искупить же грех она могла, лишь наказывая себя. Любовникам следовало отрубать головы, пока они были ей дороги. Эту теорию она разработала еще воспитательницей католического монастыря. Натали до сих пор, как наяву, слышала низкий, мелодичный голос высокой, красивой и грозной матери Мари-Агаты: «Когда речь идет о смертном грехе, дети мои, вопрос заключается не только в степени его тяжести и полном осознании содеянного. Согласие на грех — вот что важно. Принимать смертный грех и совершать его с удовольствием — вот что страшно». Это «согласие на грех» засело в памяти Натали как ничто другое. Она получила бессистемное образование и была напичкана совершенно бесполезными сведениями: о конфликте вокруг «Эрнани», о так называемом янсенизме Расина, о том, что Паскаль и Вольтер на самом деле были весьма посредственными писателями, а французская проза от Монтеня до Леона Блуа сплошь и рядом создавалась подрывными элементами. Месье Комб, возможно, слишком глуп для антихриста, но Жюль Ферри явился большей катастрофой для Франции, чем двадцать Базенов. Что же до христианской доктрины, то здесь дело обстояло еще хуже, и Натали чувствовала, что имеет весьма смутное представление о христианском смирении, Успении Богоматери и энцикликах папы Льва. И это было вполне простительно. Но про «согласие на грех» она усвоила прочно.
Натали никогда не делала ничего такого, что осознавалось или ощущалось как грех, без благоговейного ужаса перед его приятием. Пассивная уступка не представляла никакой ценности — это не было ни грехом, ни чем-либо подобным, но лишь проявлением бесхарактерности. Нет, надлежало добровольно прыгнуть навстречу греху, ухватиться за него и обвить руками. И вот, услышав о плавании, совершаемом, чтобы уйти от цивилизованного мира, подальше от грехов и женщин, Натали поняла, что сделает — обязана сделать, если можно так выразиться, — тот шаг, который совершила тогда, на Пор-Кро. Шаг навстречу греху, предпринятый ради удовольствия, как она порой подозревала, сделать потом другой — прочь. В той же степени преднамеренный и почти столь же сладостный, хотя Натали думала так, лишь пребывая в особенно сардоническом расположении духа. Принятие ничего не стоит без отказа — такова была ее личная мораль.
На сей раз и то и другое практически слились воедино. Некая ирония заключалась в том, что судно, которое свело их с Раймондом, тотчас стало орудием необходимого, неизбежного расставания.
В подобные моменты Натали особенно ценила — нет, любила и ценила! — своего мужа. После самозабвенной лихорадки великого самоотречения кающаяся грешница возвращалась на землю, испытывая полный упадок сил. И тогда Фред служил ей опорой. Поэтому, когда он позвонил сказать, что приехал в Сен-Тропе по делам, и спросил, обрадуется ли Натали, если он проведет уик-энд на Поркероле, актриса пришла в восторг.
Когда зазвонил телефон, Натали сидела в баре, и, чтобы взять трубку, ей оставалось лишь пройти через зал.
— J’écoute… Это ты, Фред?.. Вот здорово! Где ты?
Натали испытывала облегчение — на долю секунды она испугалась, что звонит Раймонд.
— Я сорвал куш, — объявил жизнерадостный голос Фреда. — Потом расскажу, если захочешь. Вот что я подумал: а не заехать ли мне в твои края на пару дней? Или ты совершенно недоступна?
— О нет! Пребываю в монашеском уединении средь вод морских, но ты ведь сильный пловец. Отправляйся в Йер, потом — к мысу под названием Жьен, а там найдешь судно. Что за хитроумный трюк ты там проворачиваешь?
— Так, ничего особенного, просто двое моих средиземноморских художников попали в струю, стало быть, у меня сразу два счастливых лотерейных билета.
— Вот здорово. Прихвати пляжную майку.
— Ладно, поищу. Ту жуткую, с журналом «Bonjour les copains» на груди?
— Ну все, copain, до скорого!
Натали повеселела. Представив Фреда, такого могучего и очень «парижского», облаченным в ковбойскую рубашку, какие носят лихие ребята, она прыснула от смеха. Потом вернулась к своему аперитиву. Кристоф околачивался у стойки, и Натали помахала ему рукой:
— Несите это сюда! Raconte.
— Ах вот как, выкладывать? — с веселым удивлением бросил рыбак. — Я обошел свои владения — все в порядке. Развернул сеть — там полно дыр. Лучше сами расскажите историю — вы наверняка знаете что-нибудь интересное.
— Сегодня у меня не случилось ничего захватывающего. На уик-энд приезжает мой муж, чем доставит большое удовольствие; на обед сегодня рыба. И похоже, открылся сезон путешествий в Атлантику.
— О!
— А что вы скажете по поводу его исчезновения?
— Ну, это чересчур громко сказано. Парень уплыл на денек в Канны или еще куда-нибудь повидать девиц.
— Возможно. Но давайте, просто ради забавы, заключим пари? Кто платит за аперитив, если он не вернется, допустим… к понедельнику.
— По рукам, — довольно ухмыльнулся Кристоф.
Натали пообедала в радостном предвкушении встречи с Фредом. Она не сомневалась, что Раймонд уплыл. А Фред всегда был особенно нежен после того, как она делала очередную глупость. Как это назвать — фантазии? эскапады? Знал ли он всякий раз наверняка или только догадывался? Фред был хорошим бизнесменом и проницательным человеком, впрочем, Натали не смогла бы сказать — насколько. Знал он или нет об изменах, отношение к ней от этого не менялось. Фред тактично исключал, что его жена способна хотя бы помыслить о близости с другим мужчиной. Ни тени ревности или злобы не проскальзывало в его словах или поступках. Муж, вне всяких сомнений, мог быть невероятно занудливым, но Натали испытывала к нему глубокую привязанность. Она никогда не наносила ему серьезных обид и не становилась их причиной. Многие ее любовники, вздумав относиться к Фреду свысока, совершенно неожиданно получали от ворот поворот.
