Глава 4
На острове Поркероль есть ресторан и маленький отель под названием «Ноев ковчег». Там всегда приятно, но особенно — жарким утром, в десять тридцать, потому что приезжий, чьи глаза еще не ослепила искрящаяся вода, а слух раздражен двигателем парома и болтовней в гавани, с горячей пыльной площади ступает в тишину. Вокруг — никого, и обстановка удивительно спокойная.
Когда глаза приезжего привыкают к иному освещению, сначала он видит пол, выложенный плиткой по обычаям старого Прованса и только что помытый пресной водой, и темную, типично провансальскую мебель: натертые до блеска стойки, табуреты и столы. Здесь не темнота и даже не полумрак — скорее подводный свет. Древнеримские амфоры покрыты узором серых и коричневых пятен, почти патиной. Они столетия провели на дне морском. Так же как — в это легко поверить — темно-синий сифон для сельтерской и покрытый глазурью глиняный кувшин на стойке. Даже большие букеты из ветвей мирты и карликовых деревьев, расставленные в амфорах, кажется, подводного происхождения — трудно представить, что они росли на солнце.
Приезжей в то утро оказалась женщина по имени Натали Серва. Она чувствовала себя усталой, издерганной и подавленной, а «Ковчег», судя по первым впечатлениям, обещал забытье. Она оперлась о стойку и внимательно рассмотрела картину за ней, над рядами бокалов и бутылок с аперитивом.
Это была несуразная, потешная картина, и комичная и умиротворяющая одновременно, а это весьма удачное сочетание. Она была очень большой и, чем-то смутно напоминая фламандские полотна, являла взору одну из тех невероятных ферм, где водится всевозможная домашняя живность. Господи, что делает фламандская ферма за стойкой бара в Поркероле?
Индюки, гуси, ослы, павлины, бентамские и обычные петухи соседствовали там с собаками, овцами и грудами фантастических овощей, выписанных с любовной скрупулезностью. Все животные глядели на мир одинаково — с театральным самодовольством бременских уличных музыкантов.
Натали очень понравилась эта картина. Она опустилась на табурет и несколько раз стукнула по стойке солнечными очками.
— Есть тут кто-нибудь? — Она говорила очень ясно и отчетливо, с интонациями и дикцией актрисы — возможно, не первоклассной, но знающей свое ремесло.
И тотчас из подводных глубин вынырнула женщина. На самом-то деле она все это время сидела за стойкой, занимаясь подсчетами, но на ум невольно приходила мысль о каком-то существе, недвижно покоящемся на дне морском, деликатно пощипывая водоросли. Натали посмотрела на нее с легким удивлением, хотя это была вполне обычная женщина, в свободной юбке и шерстяном свитере.
Приятно после долгих недель полного отсутствия восприятия внезапно с такой остротой увидеть и ощутить образ тишины и покоя. Натали остро нуждалась в лечении и решила ехать с категоричностью, поразившей ее саму — давно уже вроде бы такого не случалось.
— У вас есть свободный номер?
— Конечно, мадам. Вы к нам надолго? — Голос парил, подобно щебету довольной пташки.
— Возможно. Пока не знаю. На месяц, а то и дольше.
— Я буду рада, хоть в следующем месяце тут, наверное, будет тесновато… Сезон, мадам понимает…
— Там видно будет, — нетерпеливо отмахнулась Натали. — Меня зовут Серва. Я велю прислать мои вещи. Можно от вас позвонить?
— Ну конечно.
— И будьте любезны, дайте мне чего-нибудь выпить.
— Немного виски?
— Нет. — Натали задумалась. — Бокал белого вина.
Это было «Кот де Прованс»; бутылка запотела, а подпись на этикетке гласила: «Domaine de l’Aumerade Pierrefeu (Var)». Молодое, чуть терпкое вино. Осушив бокал, Натали почувствовала, что без всяких усилий плывет по воздуху, кочуя с листа на листок, словно пух одуванчика.
— Ваш парижский номер ответил, мадам. Мне соединить вас в кабинке?
— Нет, я поговорю здесь… Это ты, Фелиси? Я на Средиземном море, на острове. Поркероль, ясно? Собери мне, пожалуйста, пару чемоданов — нет, без всяких там претензий, никаких городских нарядов. Пляжные вещи и самое необходимое примерно на месяц. Багаж отправь в отель «Ноев ковчег»… Фелиси, скажи об этом месье, ладно?.. Да-да, только что я отдыхаю, и все. Я в полном порядке. Передай ему привет и добавь, что я позвоню, напишу или еще что-нибудь, — в общем, пусть не беспокоится. Ты поняла?.. Хорошо, ну да, конечно, я знаю, что могу на тебя положиться. Нет-нет, я прекрасно себя чувствую. Всего доброго!
— Я пошлю кого-нибудь показать мадам номер.
— Мои вещи прибудут завтра.
— Мы позаботимся, чтобы их доставили в полной сохранности.
— Пойду-ка я погуляю… Вернусь не позже часу.
— Когда вам будет угодно. Желаю приятной прогулки.
— Благодарю вас, — кивнула Натали.
Ей пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы вновь выйти на раскаленное солнце, — ноги слушались плохо. И Натали, ничуть не думая о том, что на ней строгий полотняный костюм, купила большую дешевую соломенную шляпу. Исследовать незнакомые тропы она еще была не в силах, а потому медленно двинулась обратно в гавань.
Марсельское кредитное общество, «Табак», кафе «Эскаль». Церковь и дома напоминали сцепляющиеся между собой пластиковые блоки вроде тех, что продают в магазинах игрушек под названием «лего».
В дорогие солнечные очки, из тех, что не просто затемняют свет, а превращают яркое сияние в четкий коричневатый рисунок, нанесенный острым пером на бледно-серую бумагу, Натали разглядела моряка, в сапогах и линялой хлопчатобумажной робе, тоже идущего к гавани. Залихватские усы над детски капризным ртом придавали ему еще более уязвимый вид. Роба подсела или моряк подрос, но его руки и сапоги казались несоразмерно большими.
А вот и Мишель, капитан «Бамби», седовласый и безупречно подтянутый, в голубых рубашке и брюках и свободном синем кителе. Этот на редкость красивый франт совершенно не отвечал ее представлениям о моряке.
Потом Натали разглядела старика Мариуса — тот, как обычно, переругивался с каким-то типом в клетчатой твидовой кепке, шерстяном свитере, нескольких шарфах и войлочных домашних шлепанцах. При этом чудак отлично чувствовал себя под пылающим солнцем!
Взгляд Натали коснулся Леона — на нем была бежевая шляпа, под рубашкой — шерстяная кофта, застегнутая до подбородка, да еще свитер канареечно-желтого цвета. А вот его брезентовая куртка сильно вылиняла. В отличие от других Леон надел армейские ботинки.
Все увиденное доставляло огромное удовольствие. Здесь она снова обретет вкус к жизни. Натали застыла, оглядывая набережную.
Кристоф с Раймондом к тому времени уже закончили покраску «Оливии» и, придерживая краном, осторожно спускали на воду. «Еще одна необычная картина», — подумала Натали. Бывает ли на свете более резкий контраст, чем между этими двоими? Кристоф являл собой прямо-таки опереточный тип моряка — этакого капитана Хаддока. А другой… Англичанин? Швед? Типичный аистоподобный северянин с как будто обесцвеченными волосами и в линялых штанах цвета хаки, изрядно подсевших. И оба комичны: француз — театральной жизнерадостностью, а северянин — характерным для этого племени озабоченным и напряженным видом. Оба были слишком заняты, чтобы обратить на нее хоть какое-то внимание; а если бы и обратили, Натали нисколько бы не смутилась. Она пришла сюда из мира, где люди привыкли смотреть друг на друга оценивающе — как барышник на лошадь.
Раймонд легко спрыгнул с причала на палубу. Сейчас он чувствовал себя лучше. Гордость и тепло вновь переполняли его, стоявшего на своей собственной палубе, ибо Раймонд опять ощущал под босыми ногами живую и податливую «Оливию».
— Я отведу ее к причалу и через десять минут вернусь. Аперитив в «Ковчеге»? Хорошо, на этот раз плачу я!
Взгляд Раймонда приковала к себе фигура праздно стоящей на берегу женщины. Восхитительные ноги! Жаль, что нельзя заглянуть под шляпу, а главное — увидеть, что скрыто за огромными дурацкими очками! Повинуясь порыву внезапного веселья — очевидно, вызванному тем, что он снова стал капитаном своего корабля и самим собой, — Капитан развязно помахал ей рукой.
Натали, не зная, да и не задумываясь — зачем, а просто наслаждаясь моментом, помахала в ответ с той же легкостью, что пришлась по вкусу как Раймонду, так и Кристофу — он даже повернулся, чтобы ничего не пропустить. Ого! И это — ваш всегда серьезный Капитан? Натали вышагивала вдоль узкой полоски пляжа, а Кристоф с интересом приглядывался к ее изящной, чуть манерной походке. Кто она такая, черт возьми?
— Она остановилась здесь?
— И вроде бы внезапно решила — пришлось звонить в Париж.
— Так, значит, Серва — настоящее имя?
— Я мигом ее узнал. Примерно с год назад Серва красовалась на обложке «Матч».
— Я тоже видел ее, только на экране. Ну, не звезда, конечно…
— Может, и не звезда, но актриса хорошая. Получше, чем многие звезды.
— Не звезда, а что-то вроде того… как это называется? Тебе без льда, верно? А вам, месье Леон? Два пастиса и томатный?
— Актриса на вторые роли.
— Вот-вот, именно это я и подбирал. Не томатный?
— Характерная актриса. Вроде Синьоре.
— Так ты видел ее, Шарло?
— О да! Мне нравится, только волос я не разглядел.
— Черные. Короткие.
— То, что надо!
— И потом, они носят парики.
— Какие еще парики?
— Ну, в нескольких фильмах я видел Серва с длинными волосами.
— А, доброе утро, Капитан!
— Доброе утро и вам всем, — радостно отозвался Раймонд. — Бьюсь об заклад, я знаю, о чем вы тут болтаете.
— А мы слышали от Кристофа, что вы уже друзья… Тс-с… вон она идет.
— Мадам, пожалуйста, мандариновый, с капелькой лимона. — Натали спокойно переносила осторожные взгляды поркерольцев. В них, по крайней мере, не было зависти. Актриса чувствовала, что здесь ее примут, если она будет играть по-честному. На моряков не произведешь впечатления жеманством. Натали сняла шляпу и очки; все глаза тотчас обратились к ее волосам. Актриса через стойку улыбнулась мадам, а та воздела бутылку, словно маршальский жезл. — Доброе утро всем. Благодарю вас, мадам, чуть-чуть карпино. Я чудесно прогулялась и понаблюдала за жизнью в гавани.
— Ага, — хозяйка наполнила бокал Раймонда, — как месье Капитан вновь спускает свой корабль на воду под руководством адмирала Кристофа.
Кристоф уже открыл рот, собираясь изречь что-нибудь остроумное, но его опередил Раймонд:
— Мы с вами уже встречались, правда разделенные пятьюдесятью ярдами воды.
Все вокруг были слегка удивлены, и Натали сочла это забавным.
— Зато теперь сократили дистанцию.
— До ширины этого стола?
— Если вам угодно.
Натали села, и Раймонд принес выпивку.
— За «Ноев ковчег»!
— Ну и за другие корабли тоже.
Мадам, заслушавшись, дала ему апельсиновый вместо мандаринового. Капитан совсем развеселился. «Ну вот, теперь им не придется всю жизнь прожить с мыслью, что я не более чем портовый бродяга?»
Раймонд действовал скорее из тщеславия, чем по каким-либо другим причинам. До чего приятно в кои-то веки удивить поркерольцев! Однако Натали была достаточно проницательна, и ее позабавил этот маневр.
— Как некрасиво с вашей стороны, — сказала она по-английски.
Раймонд пришел в восторг: он очень гордился своим английским, и потом, несмотря на укор Натали, это придало заговорщический оттенок его дерзкой реплике.
— А что, только им можно веселиться? Я решил хоть разок натянуть им нос. Думаю, они знают, кто вы, а вот я, увы, нет. Понял только, что знаменитость, — прошу вас, скажите мне, а не то весь Поркероль будет хохотать над моим невежеством. Я тут на днях сел в лужу: приплывает на яхте какой-то вполне заурядный с виду парень, мне и невдомек, что это принц. Видите ли, я не слишком дружу с иллюстрированными журналами. Но уж вы-то наверняка принцесса.
Натали рассмеялась, довольная и легким комплиментом, и шуткой. Ей-богу, у него совсем неплохо вышло. Не такой уж и провинциал этот парень!
— Не помню, сколько воды утекло с тех пор, как мою фотографию поместили на обложке «Матча». И все-таки приятно, когда тебя узнают. Я киноактриса. По отзывам, знаю свое дело и пользуюсь умеренным спросом.
— Ну вот, я все-таки сел в лужу.
— Ни в коей мере. Когда тебе машут рукой, это мило и лестно, — после общения с теми, кто делают вид, будто задумались, а потом цедят: «Ну конечно, ваше лицо мне знакомо»…
— Выходит, лестно и когда вас узнают, и когда — нет?
— Конечно.
— Ага, наконец-то я их во всем обскакал!
Это замечание снова ей понравилось.
— А теперь объясните и вы мне кое-что. Ей-богу, я в первый раз на этом побережье — не считая Канн или Антиба. Удивляюсь, как так вышло, что я прежде не замечала… Но все-таки почему истинный национальный костюм в этих краях — толстый свитер и войлочные домашние шлепанцы?
Теперь настала его очередь удивляться.
— По вечерам и ранним утром сильно холодает — особенно на воде. Но шлепанцы… По правде сказать, меня они тоже озадачивают. Возможно, чтобы рыба не слышала шагов?
— Ага, похоже, здесь мне всему надо учиться заново, но я буду делать это с большим удовольствием.
— Не хотите ли еще выпить?
— Нет, благодарю вас. Мне нужно пойти умыться. Но я задолжала вам комплимент. Я здесь одна, так что вы должны рассказать мне побольше об этом острове. Почему бы вам не прийти пообедать со мной — скажем, завтра вечером?
Это стало для Раймонда и сюрпризом, и неожиданной наградой. Приглашение застигло его врасплох, но очень польстило.
— С превеликим удовольствием.
— Итак, решено. — Натали протянула руку. — Тогда — до аперитива, месье…
— Капитан. Раймонд Капитан.
Актриса ушла, а Раймонд в приподнятом настроении заплатил за выпивку. Черт возьми, его уже давным-давно никто не приглашал на обед!
Вытирая руки гостиничным полотенцем, Натали посмеивалась над собой. Ну и ну… «Я сняла номер, не имея с собой даже пижамы… — Она оставила машину в Тулоне. — И первое, что я тут делаю, — это приглашаю на обед совершенно незнакомого человека. Да, в этом вся Натали! Ну и что, в конце-то концов? Для того и приезжают на острова, чтобы совершать подобные поступки, а иначе какой в них смысл?»
Раймонд у себя, на «Оливии», жарил рыбу. Он был страшно голоден, но ему посчастливилось поймать утром неплохую рыбину — дораду весом более килограмма. «Хорошо, — подумал он, — что я просто обожаю рыбу, потому как помимо нее мне мало что перепадает». Раймонд приготовил ее по местному рецепту — навалил поверх тушки кучку сушеных трав и поджег таким образом, чтобы ароматный пепел смешался с соком. Надо пригласить эту женщину сюда, на корабль, решил он, ее слова звучали многообещающе.
«Завтра… Гм… возможно, завтра сюда заглянет корсиканец. Хлопотный тебя ждет денек, приятель!» Стояла на редкость тихая, ясная погода. Раймонд прикинул, что выведет «Оливию» в открытое море под парусом и сегодня же раскинет сеть на южной оконечности острова, в своем излюбленном месте, бухте, которую провансальцы называют «Дом Господень», поскольку это единственное место на всей южной оконечности острова, где можно как-то укрыться, когда подует мистраль.
А еще там хорошее место для ночлега. Время от времени Раймонду надоедали гавани, и тогда вместо всегдашнего вида на Птит-Пасс, замкнутого с обеих сторон, или скучных огней Йера в темноте, вокруг раскидывалось Средиземное море да вращающийся двойной луч поркерольского маяка, каждые пять секунд отбрасывающего яркие вспышки на маслянистую воду.
