ГОРДЕЕВА: Пройдет несколько лет, и ты снова придешь на телевидение – в “Ледниковый период”. Это уже в интересах фонда?

ХАМАТОВА: Это в интересах фонда. Всё началось с того, что перед запуском второго сезона “Ледникового периода” мне позвонил Илья Авербух, которого я нежно люблю. Спросил, умею ли я кататься на коньках. Я ответила, что умею, но очень плохо.

ГОРДЕЕВА: Но ты ведь занималась фигурным катанием в детстве.

ХАМАТОВА: Я занималась фигурным катанием с пяти до семи лет, ну, может, до восьми. Единственное, чему научилась – не бояться льда. На коньках стояла, но делать ничего не умела. Да и само по себе фигурное катание было для меня пыткой, обязаловкой. В детстве я часто болела, и маме посоветовали выбрать для меня какой-нибудь вид спорта на холодном воздухе. К тому же в те годы почему-то считалось, что заниматься в школе фигурного катания – это круто.

ГОРДЕЕВА: Ну как – почему-то? Потому что СССР занимает весь пьедестал во всех видах фигурного катания на всех мыслимых состязаниях. Слезы Ирины Родниной на Олимпиаде-80 – это история!

ХАМАТОВА: Наверное, так. Ажиотаж был невероятный. А в Казани, на минуточку, существовала Школа олимпийского резерва. С первого раза меня туда не взяли, однако со второго родителям удалось по блату меня запихнуть. Увы, никакого удовольствия ни от одной тренировки я не получила. Ни разу. Хотя послушно и понуро на них ходила. Мучилась, но ходила. До тех пор, пока прекрасным образом не научилась обманывать родителей: они уже не возили меня на каток, я была достаточно взрослая, чтобы ездить самостоятельно: первый или второй класс. Зачем-то я честно доезжала на трамвае до Дворца спорта и гуляла вокруг. Там было где погулять: напротив располагался магазин ЦУМ, я рассматривала витрины, разглядывала людей, представляла себя взрослой. Выждав положенный час, я, если была зима, валяла коньки в сугробе – на них оставались кусочки снега и льда, если было тепло – мочила в луже. Дома показательно протирала коньки, чтобы мама или папа видели, что они мокрые, ставила на батарею лезвиями вверх и ждала следующую тренировку. Это тянулось довольно долго.

Но однажды родители пришли на соревнования, где я получила первое место в списке, что в фигурном катании означает провал: лучшие идут последними в списке, а худшие – первыми. Родители всё сразу поняли. Причем, представляешь, я еще пыталась втереть маме с папой, что первое место в списке – это круто, они просто не понимают. Но всё было безнадежно, это было видно по их лицам.

Поговорили с тренером и выяснили, что я почти год не ходила на тренировки. Больше всего родителям было обидно, что они на это фигурное катание целый год тратили огромные, по меркам нашей семьи, деньги, выбрасывали их, выходит, на ветер. На этом всё кончилось. Больше меня никто заставлять не стал. Было стыдно.

ГОРДЕЕВА: Авербух про это ничего не знает?

ХАМАТОВА: Я не стала его травмировать. Просто вежливо отказалась: скоро я начну сниматься у Лёши Германа в “Бумажном солдате”, в съемочном графике конькам нет места. А пока я в отпуске, готовлюсь к съемкам и не собираюсь приезжать тренироваться. Я сижу в Казани на даче у мамы с маленькими Асей и Ариной, стараюсь проводить с ними как можно больше времени, потому что впереди – долгие съемки. К тому же мне предлагают кататься на коньках в эфире Первого канала! Страшно делать то, в чем ты не слишком силен, на такую огромную аудиторию. Ну и потом – проект длится полгода. У меня такого количества времени нет. Всё это, примерно в такой последовательности, я и пересказываю Авербуху. Он вроде бы соглашается. Мы прощаемся.

Но буквально следом мне звонит Дина Корзун. Она слышала, меня зовут на Первый канал кататься на коньках? Но ведь это такой проект, от которого не отказываются, это может помочь нашему фонду стать известным всей стране, это очень важно! Я Дине отвечаю что-то вроде: “Если это так важно, иди сама и катайся”. А Дина спокойно соглашается: “Да-да. Конечно, я пойду! Я буду кататься в следующем сезоне. А ты, пожалуйста, иди и катайся сейчас”. Я в недоумении вешаю трубку.

Но этим дело не заканчивается. Через час звонит Галя Новичкова и подробно объясняет, как это важно для врачей и того дела, что они задумали. Она очень просит, чтобы я согласилась на предложение Первого канала, ведь тогда мы сможем ставить условия: я буду кататься в майке “Подари жизнь”, мы станем показывать реквизиты фонда по телевизору, будем рассказывать о детях, собирать деньги. Это, говорит Галя, потрясающий пиар-шанс для фонда, который не даст никому о нас забыть.

Короче говоря, Илья Авербух – гениальный менеджер. Поняв, что со мной каши не сваришь, он решил зайти через Дину и Галину, чтобы возможности увернуться у меня не было: я же ответственна за фонд, это – дело моей жизни, как я могу отказаться помогать? И я соглашаюсь, мы с Авербухом договариваемся, что я начинаю кататься, катаюсь до октября, когда у меня начинаются съемки у Германа, а в октябре получаю в “Ледниковом периоде” плохие оценки, ухожу с проекта и уезжаю сниматься в “Бумажном солдате”. Таким был мой вроде бы умный и холодный стратегический расчет.

Всё пошло не совсем так, едва я оказалась внутри проекта и познакомилась с Ромой Костомаровым, который готовил меня как на Олимпиаду, не меньше, и никак не реагировал на мои отговорки, что это же всё несерьезно, это фейк, для зрителей я – надевший коньки медведь. Всё было очень-очень серьезно, проект был наполнен фантастической энергией творчества. И это захватило меня настолько, что я забыла о своей стратегии. И совершила ошибку: чтобы меня выгнали с проекта, надо было кататься плохо. А с Костомаровым “плохо” – не получалось. Да и не хотелось.

Приближались съемки. Мы сделали с Ромой несколько прекрасных программ, после которых мне надо было уезжать. И тут вдруг выясняется, что никто меня не собирается отпускать, потому что рейтинги – неотменяемая вещь. Вся надежда оставалась на Германа, который должен был сказать: “Ребята, извините, у нас деньги, контракт и всё прочее. Отпустите артистку на съемки”. Но “Бумажный солдат” был отчасти и проектом Первого канала. И с Лёшей Германом, видимо, кто-то поговорил. И Лёша сказал: “Хорошо, никаких проблем нет. Пусть она продолжает участвовать в проекте, пусть катается. В свободное от кино время”.

Задним числом я понимаю: когда все ударили по рукам, найдя выход из ситуации, никто не подумал о том, как это будет технически организовано. Да и вообще, как это будет. Никто не хотел ни от чего отказываться – все покивали друг другу, не вдаваясь в детали. На деле же всё выглядело так: в те несколько дней, когда я прилетала в Москву помыться из Нижнего Баскунчака, а это такое место – во всех смыслах слова на краю земли, – где снимали “Бумажного солдата”, мне приходилось мыться очень быстро, чтобы потом, не теряя ни минуты, не имея возможности выдохнуть или обнять детей, бежать на лед, где за несколько дней, забыв, что я не каталась месяц и с трудом вспоминаю, каково это – стоять на коньках, выучивать сразу несколько программ для нескольких передач. Для сравнения, у тех, кто катался в нормальном режиме, на подготовку каждой программы уходила неделя.

Но это был полет, это была невероятная свобода творчества, полный карт-бланш: делай что хочешь в каких угодно музыкальных форматах, придумывай, танцуй! А я люблю танцевать, а Костомаров – гениальный партнер, а Авербух – гениальный постановщик и очень выразительный хореограф… Но это потом, задним числом я смогла оценить и почувствовать благодарность. В тот конкретный момент я просто ничего не соображала, всё виделось какими-то вспышками. Как только мы начали кататься и, соответственно, начали снимать “Бумажного солдата”, кончилось лето, быстро мелькнула осень и тут же наступила зима. Летом, чтобы успеть из Нижнего Баскунчака в Москву на подготовку программ, я должна была долго на машине ехать до Волгограда, оттуда – лететь в Москву. А потом расписание сменилось на зимнее, и самолеты из Волгограда стали летать реже. Но рядом с Нижним Баскунчаком была военная часть, где мы мылись в бане (и это нас спасало!). Оказалось, что помимо бани у военных есть аэродром. И зимой военные самолеты “подбрасывали” меня до Москвы. Я помню это мелькание картинки: Москва, каток, замерзшее озеро Баскунчак. Иногда я не сразу понимала, где нахожусь. Чаще я вообще ничего не понимала.

В Нижнем Баскунчаке – пейзаж космический, завораживающий; соляные озера невероятной красоты, Герман и его группа долго их искали. Красота действительно поразительная. Но жить там невозможно. Мы живем в самом лучшем домике за колючей проволокой. Вокруг – никого. Единственное, что постоянно рядом, – депрессия. Всё там ее провоцирует: красота, безлюдность, непригодность для человеческой жизни. Ну и сами съемки. Что такое съемка в кино? В шесть утра садишься на грим, а в полночь заканчиваешь снимать очередную сцену. Так сутки за сутками.

Потом опять – машина либо военный самолет, Москва, подготовка программ. Параллельно я играю в не самых простых спектаклях: в “Голой пионерке”, например, на мне настоящие кирзовые сапоги, которые весят по три килограмма каждый.

И мне снится сон, будто я сплю в своей кровати и удивляюсь, для чего надела на ноги кирзовые сапоги поверх коньков. И я понимаю, что у меня просто неподъемные ноги. Они отекли, они болят.

Жаловаться на всё это некому и незачем. Конечно, я не могу быть в форме, если встаю на лед раз в месяц и готовлю сразу несколько программ, для каждой из которых надо запомнить движения, выбрать музыку, придумать образ и всё это удержать в голове! От этого я постоянно падаю, я еще больше ломаюсь, у меня уже болит всё и везде, где только может болеть. Мне страшно себя жалко.

Но вот наступает тот миг, когда мы в “Ледниковом периоде” выходим на раскатку, – через десять минут начнется шоу. И тут Костомаров смотрит на меня долгим взглядом и говорит: “Ты – корова. Ты не умеешь кататься, ты всё забыла: все связки, комбинации, движения, – всё! Иди, знаешь, снимайся лучше в своем кино”. Я пытаюсь удержать лицо, чтобы не расплакаться прямо на льду, выхожу за бортик, и тут звонит телефон. Это Лёша Герман. Он только что посмотрел отснятый материал “Бумажного солдата” и говорит: “Вы очень плохая артистка, весь отснятый с вами материал – говно. Идите катайтесь на своем телевидении”. И кладет трубку. ЧУЛПАН ХАМАТОВА

ГОРДЕЕВА: Почему ты не ушла с проекта, как планировала? Почему не ушла, когда не осталось никаких сил?

ХАМАТОВА: Ты знаешь, как за меня болели дети в больнице? Это было что-то потрясающее! Ну, я вытерла нос и вернулась на лед. Не знаю, как я выдержала. Я почти не помню себя в это время. У меня в нескольких местах вывихнуты обе руки, по всему телу – синяки, пальцы на ногах гноятся от долгого стояния на коньках в неправильном положении. Я обливаюсь с ног до головы бетадином. К счастью, у меня есть знакомые врачи, которые могут предоставить этот бетадин в неограниченных количествах. Благодаря врачам, я еще колю себе какие-то немыслимые антибиотики, чтобы воспаление не пошло дальше. Но к концу проекта с этими нагноениями уже ничего нельзя было сделать: меня прооперировали, заморозили и отправили на лед. Это телевидение. Ничего нельзя остановить или отменить. У Миши Галустяна во время проекта, например, выходили камни из почек. Его положили в реанимацию, забрали из реанимации, поставили на коньки и отправили кататься.

В абсолютном тумане я готовлю финальную программу, примерно в то же время заканчиваются съемки “Бумажного солдата”. Я прилетаю на гастроли в Израиль, где какая-то женщина спрашивает меня, кто выиграл, потому что она, к сожалению, не смотрела последней программы, так как у нее сломался телевизор. И я зависаю. Клянусь тебе, я зависаю надолго. Я не могу сообразить – кто же выиграл? Вначале решаю, что выиграли Алиса Гребенщикова и Лёша Тихонов. “Нет, – думаю, – вроде не они, Алиса была расстроена в конце, значит, не они”. Может, Навка? Нет, я не помню, чтобы Навка и Хаапсало выходили в качестве победителей. “Сейчас-сейчас, – говорю я этой израильской женщине, которая смотрит на меня как на сумасшедшую. Молчу не меньше минуты и потом просыпаюсь: – Ой, это же мы! Мы выиграли!!!” И женщина, ни слова не говоря, отходит.

Катя, ты сейчас примерно как эта женщина на меня смотришь. Я что-то не то говорю?

ГОРДЕЕВА: Я готовлюсь задать ожидаемый вопрос: “Оно того стоило?”

ХАМАТОВА: Конечно – да. Причем во всех смыслах. Это невероятный опыт – раз. Я стала настолько популярной, что это позволило фонду стать известным там, где о нем еще не знали, – два. Все “наши” дети перебывали на льду, а все артисты и фигуристы – в больнице, – три. И, наконец, мы собрали кучу денег. В пиковый месяц катания, я очень хорошо помню эту сумму, мы собрали одиннадцать миллионов рублей. Это значит, что в соседние месяцы собирали немногим меньше. И только благодаря конькам. Представляешь?

А еще, знаешь, я такой поддержки никогда в жизни не чувствовала. Они ведь действительно болели за меня всей больницей. Мне было важно об этом знать.

Вечером 8 ноября 2008 года у кинотеатра “Кодак-киномир” собралась, хлюпая грязью, самая несветская и необычная группа приглашенных на премьеру фильма Алексея Германа “Бумажный солдат”. Группа решала: уместно ли пойти в кинотеатр с цветами или никакой возможности подарить их не будет. На премьеру Чулпан пригласила всех знакомых врачей РДКБ, а еще волонтеров и сотрудников фонда “Подари жизнь”, а еще – родителей со взрослыми детьми, которым врачи позволили выйти из больницы. Группа так волновалась, что решила держаться вместе. Цветы решили купить и, если не получится вручить на сцене, отдать потом, после фильма. “А если нам не понравится?” – спросил кто-то тонким голосом. “Чулпан? Нам? Не понравится?” – поднял бровь профессор Алексей Масчан. Он был, пожалуй, самый авторитетный член группы, к тому же врач. И никто не стал спорить.

Приглашенным “от Чулпан” в кинотеатре был зарезервирован целый ряд. На нем висели таблички: “Подари жизнь”. От неловкости зачем-то купили в фойе попкорн. С огромными ведрами попкорна так и просидели все два часа. Никто не заметил, как сразу после представления съемочной группы “Бумажного солдата” Чулпан спустилась со сцены и села в ряд “Подари жизнь”. У нее были ледяные руки. И сама она дрожала.

Ближе к финалу два доктора по соседству стали шептаться: “Интересно, сколько лет они снимали фильм?” – спросил один. “Года два, наверное, или три. Потом монтаж около года, – авторитетно ответил собеседник (да, конечно, это был профессор Алексей Масчан). И продолжил: – В этом году Чулпан не могла сниматься, у нее же был «Ледниковый период»”.

Чулпан, уткнувшись в коленки, то ли плакала, то ли хохотала.

На 65-м Венецианском кинофестивале “Бумажный солдат” Алексея Германа получил “Серебряного льва” за лучшую режиссуру и премию “Озелла” за лучшую операторскую работу.

Пара Чулпан Хаматова и Роман Костомаров выиграла сезон 2007/08 года “Ледникового периода”. Победителям в эфире был обещан суперприз, автомобиль “шкода”, но он вручен не был.

За четыре месяца постоянного присутствия Чулпан Хаматовой и фонда “Подари жизнь” в эфире Первого канала было собрано около восьмидесяти миллионов рублей.

Дочери Чулпан, четырехлетняя Ася и пятилетняя Арина, называли партнера Хаматовой по “Ледниковому периоду” “мамин катун” и отказывались болеть за маму, потому что слово “болеть” для них связано с больницей, а про больницу они уже знали значительно больше, чем положено детям их возраста. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА