Почему Иисуса не побили камнями?
Итак, ответ Иисуса перед Синедрионом «я Мессия, и я буду сидеть одесную Господа» представлял из себя богохульство и прельщение Израиля, и в качестве такового был достаточным основанием для казни по иудейским законам: то есть побития камнями с повешением на дереве.
Тогда почему же Синедрион не казнил Иисуса — честь, которую Талмуд ему потом приписывал?
Марк, Лука и Матфей никак не объясняют этого парадокса. Иоанн утверждает, что Синедрион не мог казнить Иисуса, хотя и очень хотел, потому что смертная казнь в это время была прерогативой римлян (Ин. 18:31).
Это, мягко говоря, фантастическое утверждение.
Нигде в Мишне не говорится, что римляне хоть как-то ограничивали права не только иерусалимского, но даже и местных Синедрионов выносить смертные приговоры. Ровно наоборот — в ней множество страниц посвящено ритуальным тонкостям, связанным с вынесением этих приговоров, включая познавательные дискуссии о том, кто в случае повешения оплачивает веревку. Если верить Иосифу Флавию, автономия Синедриона доходила до того, что он имел право приговаривать к смерти даже римского гражданина, преступившего барьер, преграждавший язычникам вход во внутренние дворы Иерусалимского храма.
Многочисленные примеры того, что Иерусалимский Синедрион имел право выносить смертный приговор, мы встречаем и в Евангелиях.
Так, перед Синедрионом по обвинению в прельщении народа, которое влекло за собой смертную казнь, предстают Петр и Иоанн (Деян. 4:5). Судят их, как и полагается, днем и в храме. А сам Иисус спасает от смерти женщину, приговоренную Иерусалимским Синедрионом к побиванию камнями (Ин. 8:7). Во всех этих случаях авторам Евангелий — даже Иоанну — совершенно неизвестно о запрете выносить смертные приговоры.
Почему же первосвященники Анания и Каиафа, имея все процессуальные основания казнить Иисуса сами, передали его на казнь римским властям?
Ответ заключается в том, что у них не было выбора.
Закона, который запрещал Синедриону выносить смертные приговоры вообще, не было. Но закон, который запрещал Синедриону казнить Иисуса именно накануне Пасхи — был.
Дело в том, что по иудейскому закону смертный приговор за преступления, влекущие за собой смертную казнь, должен был выноситься только на следующий день после самого суда. В связи с этим было запрещено слушать подобные дела накануне Пасхи. «Дела, влекущие за собой смертную казнь, не должны быть начаты накануне Шабата или праздника» — гласит трактат Санхедрин.
Иначе говоря, самая вероятная причина, по которой Синедрион принял решение передать Иисуса Пилату, заключалась в том, что Синедрион не осмелился ждать.
И это снова подчеркивает экстраординарный характер происходящих событий. Иисус не был обыкновенный преступник, которого можно было судить установленным по закону порядком несколько дней. Он был лидер только что провалившегося мятежа, и никто в Синедрионе, ни Анания, ни Каиафа, не мог сказать, насколько сильны повстанцы и, более того, — сколько членов Синедриона втайне сочувствуют Иисусу.
Простейший способ решения проблемы был — передать Иисуса римлянам. Такое решение было, во многих смыслах, серьезным проигрышем.
Оно выставляло первосвященника марионеткою римлян. Оно пускало под откос всю тщательно выстроенную Ананией и Каиафой систему шантажа Пилата. Распятие оккупационными войсками превращало Иисуса из лузера в мученика и было проигрышем в административной войне.
Но зато это решение позволяло Синедриону покончить с Иисусом как можно скорее. Оно несколько уменьшало риск получить от его последователей сикой в бок, и оно обходило протесты тех членов Синедриона, которые втайне — или даже явно, как Никодим или Иосиф Аримафейский — сочувствовали Иисусу Мессии. Очень возможно, что второе, утреннее заседание Синедриона, о котором упоминает Марк, как раз и было посвящено вопросу о том, как обойти запрет о казни накануне Пасхи.
Тот факт, что Иисус был казнен не евреями за прельщение — как впоследствии уверял Талмуд, — а римлянами за мятеж, был весомым свидетельством той лихорадочной поспешности, с которой иерусалимские власти спешили избавиться от лидера вспыхнувшего в городе на Пасху восстания.