К началу I в. н. э. должность первосвященника проделала большую эволюцию. Когда-то, после реформ Ездры, он был главой коллективного саддукейского ЦК. Он был тем, кто в рамках правящей теократии пришел на смену царям из дома Давидова. «У евреев никогда нет царя, и власть над народом принадлежит… первосвященнику».

После восстания Маккавеев наследственными первосвященниками стали Хасмонеи, священники из Модина.

Ирод постарался свести политическое значение первосвященника к нулю. Убив последнего первосвященника-Хасмонея, он вскоре передал этот пост александрийскому олигарху Симону, сыну Боэта, по совместительству бывшему его новым тестем. Симон укрепил позиции Ирода среди египетских евреев, а в обмен получил неограниченный доступ к храмовым монополиям.

Римские прокураторы, судя по всему, не прочь были выручить деньги за пост первосвященника. Есть подозрения, что предшественник Пилата, Валерий Грат, устраивал новый аукцион каждый год. В аукционе обычно участвовало четыре семьи. Талмуд называет их домами Боэта, Анании, Каиафы и Фаба. Он описывает деятельность этих храмовых олигархов словами не менее яркими, чем Евангелия:

«Горе мне из-за дома Боэта, горе мне из-за их палок! Горе мне из-за дома Анана, горе мне из-за их плетей! Горе мне из-за дома Катра [Каиафы], горе мне из-за их палочек для письма! Горе мне из-за дома Ишмаэля сына Фаба, горе мне из-за их кулаков! Ибо они — первосвященники, и сыновья их — казначеи. И зятья их — надсмотрщики. И слуги их приходят и бьют нас палками».

Modus оperandi всех этих четырех олигархических домов при римлянах был одинаков: каждый их представитель на посту первосвященника скапливал достаточно денег, чтобы снова купить этот пост для сына, племянника или зятя. Трое сыновей, внук и зять Боэта успели побывать в первосвященниках до Иудейской войны аж пять раз.

Однако абсолютным чемпионом по покупке этого высокодоходного бизнеса, не менее привлекательного, чем впоследствии бизнес римских пап, был дом Анана, или Анании — первосвященника, который фигурирует в Евангелиях как «Анна».

Анания был назначен первосвященником сразу после того, как Иудея стала римской провинцией, прямо в ходе восстания против переписи Квирина, что навсегда сделало его верным союзником римлян и врагом «четвертой секты». Целых пятеро его сыновей побывали в первосвященниках. Кроме того, если верить Евангелию от Иоанна, первосвященник Каиафа приходился Анании зятем (Ин. 18:13).

Иначе говоря, погром во Дворе язычников был не просто погромом рыночных торговцев. Это был экс, направленный против крупнейшего правящего олигархического дома, который основывал свое благополучие на прибылях от религиозно-финансовой монополии Храма и использовал полученную прибыль для подкупа римлян и задабривания толпы. Это был удар по тем, кто впоследствии и возглавил суд на Иисусом: по первосвященнику Каиафе и его тестю, еще более влиятельному и могущественному первосвященнику Анании.

Казалось бы, такая выходка должна была привести к весомым репрессиям, однако после этого погрома мы застаем Иисуса не только несколько дней проповедующего в Храме, но и сидящего при этом около сокровищницы, располагавшейся во внутренней части комплекса в Женском Дворе (Мк. 12:41).

Очень трудно себе представить, что мирного проповедника, устроившего погром в банке, допустят на следующий день сидеть в этом банке рядом с кассой. Такое может случиться только в одном случае: если вместе с проповедником в банк зашли крепкие вооруженные парни, принявшиеся устанавливать в банке свои порядки.

Такое предположение может быть подкреплено небольшим отрывком из неизвестного Евангелия, найденного в декабре 1905 г. среди мусорных куч Оксиринкса (об этих замечательных мусорных кучах у нас разговор еще впереди) на листке, исписанном с двух сторон и употреблявшемся, вероятно, как амулет. Листок был переписан около IV века, но само Евангелие было написано гораздо раньше: оно выгодно отличается многочисленными семитизмами и сравнительной информированностью автора об иудейских обычаях.

В отрывке сообщается, что Иисус, войдя в Храм, вошел в место очищения и ходил там, пока один из жрецов не упрекнул его: «Кто разрешил тебе ходить в этом чистом месте и созерцать священные сосуды, хотя ты не омылся и даже стопы твоих учеников не омыты?»

Картина, которая возникает перед нашими глазами, вполне конкретна: это картина революционной толпы, врывающейся во внутренние дворы, во главе с предводителем, которого никто не смеет остановить. Она перекликается с сообщением Иосифа Флавия о том, что во время Иудейской войны зилоты «с оскверненными ногами вторглись в Святая Святых» и превратили храм Божий в укрепление.

Согласно этому фрагменту, действия Иисуса в храме не ограничивались переворачиванием столов и сидением у сокровищницы. Они включали в себя проникновение — неомытым — во внутренние дворы. За подобное осквернение Храма рядовому иудею угрожала смерть.

Представить себе мирного пилигрима, случайно вместе со своими учениками зашедшего туда, где нельзя появляться без ритуального очищения, так же трудно, как представить себе санкюлота, случайно забредшего в покои короля до падения Бастилии.