– Я знаю много пар, где партнеры разного происхождения, – сказала мне Люси. – Предположим, жена выросла в деревне, а муж в городе. Они живут в маленькой квартире в Нью-Йорке, где даже велосипед приходится держать в гостиной. Жена смотрит на это и думает: «В гостиной стоит велосипед, нам нужно больше пространства, нам нужно переехать», а муж не видит в такой ситуации ничего необычного. Чтобы жить в Нью-Йорке, нужно обладать особым складом ума. Некоторые чувствуют себя здесь как рыба в воде. Они привыкли к городу и любят его. Другим в такой обстановке тяжело, они не выдерживают и быстро уезжают. Те же, кому здесь нравится, но кто вынужден уехать по финансовым или иным причинам, все равно остаются «ньюйоркцами».

Люси говорит о том, что индивидуальность человека играет важную роль в том, как и почему дом делает нас счастливыми. Это неудивительно, и все же слышать это мне было неприятно. Пытаться объяснить личностные особенности терминами неврологических процессов – все равно что объяснять анатомию кошки по выплюнутому ею комку шерсти: связь, несомненно, существует, но она чертовски сложная.

Индивидуальность и личные особенности серьезно подрывают многие мои аргументы. Например, я сказал, что человеческий мозг предпочитает просторные жилища, но так бывает не всегда. Когда я писал эту книгу, в моду вошли крохотные дома. (Поищите в Google статью «Движение за маленькие дома» («Tiny house movement»), если не верите.) Кроме того, я говорил, что нашему мозгу необходимо уединение, но есть люди, которые предпочитают жить альтернативными сообществами (секты, коммуны и т. п.), где остаться одному практически невозможно. Да и в самых густонаселенных городах мира найти себе пространство и возможность уединения очень нелегко.

Эта запутанная головоломка окончательно меня добила. Поэтому примерно через час я простился с Люси, сел в машину и направился на запад по трассе М4. Вам может показаться, что я просто уносил ноги, но на самом деле я ехал домой. В свой первый дом, туда, где я вырос.

Двигал мною простой интерес. Может быть, главную роль в том, почему дома делают нас счастливыми и в одних мы счастливее, чем в других, играет наша индивидуальность? Но ведь мы не рождаемся с полностью сформированной личностью. Откуда же она берется? Если ввязаться в классический спор о природе и воспитании, то в индивидуальности оба эти фактора неразрывно сочетаются. Гены играют важную роль, но столь же важен и наш опыт в ходе развития и взросления. То, что делают и говорят наши родители, общение со сверстниками и, главное, среда, в которой мы живем, – все это формирует нашу индивидуальность. А в какой среде мы проводим больше всего времени, особенно в детстве? В своем доме!

То, что дом, в котором человек вырос, способствует формированию его индивидуальности во взрослой жизни, – не просто предположение с моей стороны. Тому есть немало доказательств. Результаты обширного исследования, проведенного Сигехиро Оиси и Ульрихом Шиммаком, были опубликованы в 2010 году. Ученые опросили более 7000 людей, которые в детстве часто переезжали (в частности, детей военных, которым приходилось вместе с родителями отправляться к новым местам службы). Они установили наличие прямой связи между частыми переездами в детстве и сниженным ощущением психологического благополучия и удовлетворенности жизнью. Таким людям было труднее строить долгосрочные серьезные отношения во взрослом возрасте. Оказалось, что между домом, мозгом и счастьем существует непосредственная связь.

Слушая, как Люси говорит о привлекательности Нью-Йорка, я понял, почему многие люди стремятся жить здесь, но самому мне вовсе этого не захотелось. Меня никогда не привлекал большой город. Я сторонюсь толп, меня раздражает постоянный шум, очень высокие здания меня подавляют. И я не настолько уверен в себе, чтобы преодолеть все свои предубеждения. Думаю, это связано с моим детством и развитием моего мозга. Я вырос в небольшом, уединенном, спокойном поселении, где не мог научиться ценить и даже просто терпеть особенности мегаполиса.

Если мое предположение верно, то счастливее всего я должен быть в доме своего детства, где и сформировалась моя индивидуальность. И я подумал: почему бы не проверить это? Поеду туда и посмотрю, как буду себя чувствовать.

На самом деле я вырос не в «доме». Я вырос в пабе. Отель «Ройял» в Понтисаймере. Мы переехали туда, когда мне было два года. Возможно, переезд из маленького дома, где жили только мои родители и я, в относительно большую постройку, где было полно нетрезвых чужаков, оказал сильное влияние на мой крохотный развивающийся мозг. Может быть, именно из-за этого я так не люблю большие толпы и шум и стараюсь не привлекать к себе внимания. Я проводил свои детские годы, слоняясь по заполненному людьми пабу, не встречаясь взглядом с посетителями и поедая чипсы (я был стеснительным ребенком и страдал от лишнего веса).

Поэтому я отправился в паб. Исключительно в научных целях!

Признаюсь, мне было неспокойно. Мы выехали из паба, когда мне было около пятнадцати лет, и с тех пор я бывал там лишь раз, когда достиг возраста, когда можно употреблять спиртное. Но чувствовал я себя там очень странно – удивительно видеть, как другие люди живут в доме, который ты много лет считал своим. Думаю, такое же чувство испытываешь на чужой свадьбе, когда замуж выходит твоя давняя подружка, – странная эмоциональная смесь ностальгии, привязанности, сожалений, зависти, гнева, горечи и т. п.

Прошло почти двадцать лет с того момента, когда я был там в последний раз. Что я почувствую? Окрасят ли прошедшие годы ощущение «возвращения домой»? Может быть, воспоминания утратили силу, и теперь я посмотрю на дом моего детства, как на старую одежду: когда-то это было полезным, но теперь совершенно не нужно? Или, учитывая, как окружающая среда влияет на связанные с ней воспоминания и то, что детские впечатления обычно бывают самыми яркими, посещение дома моего детства заставит меня вернуться к тому, каким я был в то время?

В конце концов я перестал об этому думуть, потому что паб, в котором прошло мое детство, оказался совершенно нежилым. Окна и двери были заколочены, вокруг валялось разбитое стекло и летали колоссальных размеров шмели. Дом был явно заброшен – и уже давно. Экономический спад поразил этот район еще в 80-е годы ХХ века. И теперь он нашел еще одну жертву.

Что я почувствовал в тот момент? Уж конечно, не «счастье». Но мне было трудно найти подходящее слово. Ощущение было очень, очень странным. Я увидел дом своего детства, и в мозгу мгновенно возникло множество теплых воспоминаний: как я играл в солдатики на наружной каменной лестнице, как катался на машинке в уютном саду, как гонялся за нашей собакой, когда та стащила на кухне оставшийся без присмотра стейк, как мы с родителями украшали дом к Рождеству…

Я смотрел в разбитые окна, и детские воспоминания уступали место образам таких же уютных и теплых домов, пораженных гниением, разложением, разрушением и покрытых непристойными граффити. Мне было тяжело одновременно испытывать столь противоположные эмоции. Представьте, что после свадьбы вашей подружки вы видите, как молодожены отправляются в медовый месяц, садятся в машину и та неожиданно взрывается.

Я сел на тротуар (мне пришлось тщательно смести с него осколки стекла) и, как истинный нейробиолог, попытался найти неврологическое объяснение своей реакции. Логически рассуждая, передо мной было здание, с которым у меня более не осталось материальной связи. То, что дом обветшал и разрушился, конечно же, выглядело печально, но никоим образом не осложняло мою жизнь.

И все же мне было тяжело! У меня возникла сильная эмоциональная реакция. Этого не случилось бы, если бы дом уже не был для меня важен. В моем мозгу происходило нечто большее, чем абстрактное узнавание прежнего жилища. Мне казалось, что какая-то часть меня просто умерла. Справедливо ли это? Если дом взаимодействует с человеческим мозгом так, как я говорил, а мозг – это «мы», то можно ли сказать, что дом служит частью идентичности человека? Но, размышляя об этом дальше, я решил, что это не так.

Профессор Карен Лоллар из колледжа Метрополитен в Денвере однажды потеряла дом в результате пожара и написала о своих чувствах статью. Как вы понимаете, это было очень травматичное событие. Бездомность сама по себе тягостна, а Карен потеряла все, что у нее было. Это огромное испытание для любого человека, что признают все психологические ассоциации. Особенно сильно это чувство проявляется, когда дом физически разрушен пожаром или природным катаклизмом. Для такого состояния нет особого термина, но сравнить его можно с утратой культурного окружения. Неожиданная вынужденная потеря родного дома в травматических обстоятельствах ведет к серьезному психологическому ущербу.

Как красноречиво пишет в своей статье профессор Лоллар: «Мой дом – это не «просто вещь»… Дом – это не только имущество или постройка с бесчувственными стенами. Это продолжение моего физического тела, моей личности. Дом отражает, кем я была, кто я есть и кем хочу быть».

Сканирование мозга показывает, что идея о том, что «мой дом – это часть меня», отражается на его работе. В ходе одного исследования было отмечено повышение активности префронтальной коры головного мозга, когда испытуемым показывали предметы, которые они считали «своими». На «чужие» предметы подобной реакции не было. Еще более интересно, что та же область мозга демонстрировала повышение активности, когда испытуемым называли существительные и прилагательные, которыми они могли бы описать собственную личность. То есть одна и та же область мозга формирует у человека чувство личности и индивидуальности, а также используется для узнавания своей собственности. Хотя в этом исследовании использовались обычные вещи, а не дома, по большому счету дом – самое крупное и важное для человека имущество. На него мы тратим большую часть денег, подстраиваем его под свои вкусы и храним в нем бо́льшую часть принадлежащего нам (а то и все).

Такие выводы ведут нас за пределы структуры, которую мы считаем своим домом. Существует психологическая теория об «идентичности места»: человек придает определенному месту такой смысл и значимость, что оно влияет на его личность. Существует также чувство привязанности к месту – сильная эмоциональная связь. Вам никогда не случалось войти в свое потенциальное новое жилище и подумать «да, это то, что нужно», даже не осмотревшись как следует? Или приехать куда-то и сразу влюбиться в новое окружение – настолько, чтобы захотеть как можно скорее переехать сюда или хотя бы поближе? Мой друг Крис однажды решил посвятить несколько месяцев путешествию по миру. Начал он с Японии. Прошло уже десять лет, а он оттуда до сих пор не уехал. Иногда место оказывается идеально соответствующим всем вашим критериям, о существовании которых вы даже не подозревали. И вы сразу понимаете, что это – ваше. Вот что такое идентичность места.

Какие выводы можно из всего этого сделать? Исходя из моих исследований, рассказов Люси о привлекательности Нью-Йорка и неожиданно печального посещения дома моего детства – что я узнал о взаимодействии человеческого мозга и дома? Как эта связь делает – или не делает – нас счастливыми?

Похоже, мы, люди, стремимся найти себе дом, потому что это удовлетворяет врожденную тягу человека к стабильности и безопасности. В доме мозг перестает искать угрозы и опасности и немного расслабляется. Он быстро понимает, что здесь все биологические потребности человека будут удовлетворены – можно получить еду, тепло, сон. Устраняя множество треволнений, дом обретает позитивный смысл для мозга. Поэтому он способствует ощущению благополучия и счастья.

Но некоторые дома для нас предпочтительнее других. Жилища, которые обеспечивают нам истинную стабильность и безопасность, где больше пространства и возможностей для уединения и есть доступ к зеленой природной среде, наш мозг ценит выше других. Мозг человека – сложная система, поэтому ощущение дома не ограничивается четырьмя стенами, в которых мы живем. Домом для нас становится все окружение. Если дом находится там, где вы можете получить доступ к новым стимулам и возможностям, то вы оцените его выше, чем точно такой же, но расположенный в другом месте.

На более когнитивно сложном уровне можно сказать, что многое из того, что мы ищем и что нам нравится в доме, определяется нашей уникальной индивидуальностью и предпочтениями. Дом – это не просто полезный предмет и имущество; это важная часть нашей жизни. Мы тратим на него столько времени и сил, с ним связано столько воспоминаний и ассоциаций, что мозг воспринимает его как продолжение нашей личности. И, опять же, это может относиться не конкретно к дому, а к целому району – у многих людей место жительства неразрывно связано с чувством идентичности («Я – ньюйоркец!»).

Что же для нас главное? Дом может сделать вас счастливым, но его расположение и характер обычно определяются другими факторами – работой, деньгами, разнообразием, безопасностью, близостью к друзьям и родным и т. п. Самые востребованные дома всегда предлагают нечто большее; это не просто «приятное для жизни место». Порой оно даже не такое уж приятное. Я говорю все это, чтобы подчеркнуть: сколько бы ни значили для нас наши дома, это не самый важный элемент нашего счастья.

Принимая все это во внимание, можно сказать, что взаимодействие между мозгом и домом слишком фундаментально. Возможно, попытки объяснить, как именно дом делает нас счастливыми, можно сравнить с объяснением, как делают нас счастливыми ноги: они действительно способны добавить в нашу жизнь счастья, но предназначены вовсе не для этого. Эта проблема гораздо глубже.

Возможно, будет правильнее сказать, что дома помогают нам избежать несчастья, а не делают нас счастливыми. Как ни странно, это совершенно разные понятия: «не иметь долгов» еще не означает «быть богатым». Наши дома связаны со всеми сторонами нашей жизни, и мозг взаимодействует с ними по-разному. Поэтому мы не можем утверждать, что дома несут нам счастье каким-то одним определенным образом. Может быть, смысл дома в том, что он удовлетворяет самые важные базовые потребности человека, давая ему возможность направить свои силы на что-то другое, что делает его по-настоящему счастливым? На работу, развлечения, семью, личные отношения, творчество и т. п.? Дом не делает нас счастливыми – он помогает нам быть счастливыми. Если и есть какой-то вывод из всего, о чем мы только что говорили, то, может быть, именно такой?

Эту главу я начинал с конкретной целью: показать, что дом делает нас счастливыми и тому есть простое неврологическое объяснение. Закончил я ее, сидя среди разбитого стекла перед руинами дома моего детства. Знаю, что метафора получилась не самой лучшей, но даже для меня это было чересчур.