Чтобы понять настоящее и первичное значение термина IΑΩ θ и причину, почему он стал обозначением наиболее таинственного из всех божеств, мы должны искать его происхождение в образной фразеологии всех первобытных народов. Мы должны, прежде всего, обратиться за информацией к наиболее древним источникам. В одной из Книг Гермеса, например, мы находим, что он говорит, что число ДЕСЯТЬ является матерью души и что жизнь и свет объединены в нем. Так как «число 1 (один) родилось от духа, а число 10 (десять) – от материи», единство образовало ДЕСЯТЬ, ДЕСЯТЬ образовало единство».

Каббалистическая гемантрия – один из методов извлечения сокрытого смысла из букв, слов и предложений – арифметична. Она заключается в применении к буквам одного слова того значения, какое они имеют как числа по внешней форме, так же как и по их индивидуальному значению. Кроме того, посредством темуры (другой метод, применяемый каббалистами) можно заставить любое слово выдать свою тайну из его анаграммы. Таким образом, мы находим, что автор «Сефер Иециры» писал одно или два столетия до нашей эры: «ОДИН, дух Алахимов жизней». Также и на старейших каббалистических диаграммах десять сефиротов изображены в виде колес или кругов, и Адам Кадмон, первичный человек – в виде прямой вертикальной колонны. «Колеса и серафимы и священные твари» (chioth), – говорит раввин Акиба.

В другой системе той же самой отрасли символической каббалы, называемой Атхбах, которая располагает буквы алфавита парами в три ряда, все пары в первом ряду имеют числовую величину десять. А в системе Симеона Бен Шеты самой верхней паре, наиболее священной из всех, предшествует пифагорейский шифр, единица и ноль, или ноль – 10.

Раз мы оценим тот факт, что среди всех древнейших народов наиболее естественной концепцией Первопричины, проявляющейся в своих творениях, – которой они не могли не приписать творения всего, – была концепция андрогинного божества; что мужское начало считалось животворным невидимым духом, а женское начало – матерью-природой, – то мы будем в состоянии понять, почему эту таинственную причину стали сначала изображать (вероятно – пиктографически) как комбинацию Альфы и Омеги чисел, десятичную дробь, а затем как IAO, трехстороннее имя, содержащее в себе глубокую аллегорию.

IΑΩ в таком случае – рассмотренное этимологически – означало бы «Дыхание Жизни», порожденное или возникшее между вертикально стоящим мужским и яйцеобразным женским принципами природы, ибо в санскрите ас означает «быть», «жить или существовать»; а первоначально оно означало «дышать». «Из него, – говорит Макс Мюллер, – из его первоначального значения дыхания, индусы образовали “асу”, дыхание, и “асура”, имя Бога, независимо от того, означало ли это дышащего или же дающего дыхание». Оно, несомненно, означало последнее. В еврейском языке «Ах» и «Иах» означает «жизнь». Корнелий Агриппа в своем трактате о «Превосходстве женщины» доказывает, что «слово Ева подсказывает сопоставление с мистическими символами каббалистов, так как имя этой женщины родственно непроизносимому Тетраграмматону, наиболее священному имени божества». Древние имена всегда гармонировали с теми предметами, которых они представляли. В отношении таинственного имени божества, о котором идет речь, до сих пор необъяснимый намек каббалистов относительно действенности буквы «h», которую Авраам [Abram] отнял у своей жены Сары [Sarah] и «поставил в середине собственного имени» – становится ясным.

Возможно, что в качестве возражения будет выдвинут аргумент, что пока еще не установлено, в каком периоде древности в индийских рукописях и надписях ноль встречается впервые. Как бы то ни было, это представляет обстоятельное доказательство слишком выразительного характера, что не может не принести с собою убежденности в возможности. Согласно Максу Мюллеру, «двух слов “cipher” и “zero”, которые в сущности, одно… достаточно, чтобы доказать, что наши цифры заимствованы у арабов». Cipher есть арабское «cifron» и означает пустой, перевод санскритского названия ничто, «synya», он говорит. Арабы получили свои цифры из Индустана и никогда не претендовали на то, что они сами их изобрели.

Что же касается пифагорейцев, то нам следует только обратиться к древним рукописям «Геометрии» Боэция, написанным в VI веке, чтобы найти в пифагорейских числах 1 и 0 в качестве первой и последней цифры. И Порфирий, который приводит цитаты из пифагорейского «Moderatus», говорит, что числа Пифагора были «иероглифическими символами, посредством которых он объяснял идеи, касающиеся природы вещей».

Теперь, если наиболее древние индийские рукописи пока еще не выявляют следов десятеричной нотации [т. е. представления арабскими цифрами], – Макс Мюллер совсем ясно констатирует, что до нынешнего дня он обнаружил только девять букв (инициалов санскритских цифр) в них, – то, с другой стороны, у нас имеются столь же древние записи, могущие дать не хватающее доказательство. Мы говорим о скульптурах и священных изображениях в наиболее древних храмах Дальнего Востока. Пифагор получил свои знания из Индии, и мы находим, что профессор Макс Мюллер подтверждает это утверждение, по меньшей мере, настолько, что допускает, что нео-пифагорейцы были первыми преподавателями «цифровых вычислений» среди греков и римлян; что «они в Александрии или в Сирии ознакомились с индийскими цифрами и приспособили их к пифагорейской номограмме» (наши цифры). Это осторожное допущение подразумевает, что сам Пифагор знал только девять цифр. Поэтому мы могли бы с полным основанием ответить, что хотя у нас нет определенных доказательств, что десятеричная нотация была известна Пифагору, который жил в самом конце архаических веков, у нас все же имеется достаточно доказательств, что цифры полностью, как они приведены Боэцием, были известны пифагорейцам даже до того, как была построена Александрия. Это доказательство мы находим у Аристотеля, который говорит, что «некоторые философы считают, что идеи и числа одной природы и доходят всего до ДЕСЯТИ». Мы полагаем, что этого достаточно, чтобы доказать, что десятеричная нотация была среди них известна уже по меньшей мере за четыре века до Р. X., так как Аристотель вовсе не обращается с этим вопросом так, как будто это какое-то нововведение «неопифагорейцев».

Кроме того, как мы уже ранее упоминали, изображения архаических божеств на стенах храмов сами по себе говорят о многом. Так, например, Вишну изображен в Курмаватаре (его втором аватаре) как черепаха, поддерживающая круглую колонну, на которой восседает подобие его самого (Майа, или иллюзия) со всеми атрибутами. Одна рука держит цветок, другая дубинку, третья раковину, четвертая, обычно верхняя или на правой стороне, держит на своем указательном пальце, вытянутом как цифра 1, чакру, или диск, который напоминает кольцо или колесо и который можно принять за ноль. В своем первом аватаре, Матсьяватам, когда он появляется изо рта рыбы, он изображен в таком же самом положении. Десятирукая Дурга Бенгалии, десятиглавый Равана, великан; Парвати – как и Дурга, Индра и Индрани* – все обнаружены с этим атрибутом, который является совершенным отображением майского дерева.

Среди индийских храмов самыми священными считаются храмы Джаггарнатха. Это божество равно почитается всеми сектами Индии, и Джаггарнатха зовут «Владыкою Мира». Он – бог мистерий, и его храмы, наибольшее количество которых находится в Бенгалии, все имеют пирамидальную форму.

Ни одно божество не являет такого этимологического разнообразия, как IAHO, также нет иного имени, которое могло бы производиться столь различно. Лишь соединяя его с мазоретическими точками*, позднейшим раввинам удалось сделать так, чтобы Иегова читался как «Адонай» – или Господь. Филон Библский пишет его греческими буквами IΕΥΩΙΕΟΥ. Теодорет говорит, что самаритяне произносили его Iabи (Yahva), а евреи – Yaho; что дало бы, как мы уже показали, I-Ah-O. Диодор утверждает, что «евреи рассказывают, что Моисей называл Бога Ιαω». Мы утверждаем на основании авторитета самой Библии, что Моисей, до своего посвящения тестем своим Иофором, не знал слова Iaho. Будущее божество сынов Израиля взывает из горящей купины и в качестве Своего имени дает – «Я есмь то, что я есмь», и тщательно указывает, что Он есть «Господь, Бог евреев» [«Исход», III, 18], а не других народов. Судя о нем по его собственным деяниям в еврейских писаниях, мы сомневаемся, что сам Христос, если бы он появился в дни «Исхода», – нашел бы ласковый прием со стороны раздражительного синайского божества. Однако этот «Господь-Бог», который, по его собственному признанию, становится Иеговой только в 6-й главе «Исхода» (стих 3), – подвергается потрясающему испытанию своей подлинности в «Книге Бытия» [XXII, 14], где, согласно этому, данному откровением, стиху, Авраам строит алтарь для Иегова-ире.

Поэтому казалось бы лишь естественным установить различие между таинственным богом Ιαω, принятым от отдаленнейшей древности всеми, кто разделял эзотерическое знание жрецов, и его фонетическими двойниками, которым офиты и другие гностики, как мы видим, оказывали столь малое почитание. Раз обременившись, подобно Азазелю пустыни, грехами и беззакониями еврейского народа, христианам теперь тяжело признать, что те, кого они считали «Богом избранным народом» – их единственными предшественниками по монотеизму, – были до весьма-таки позднего периода такими же идолопоклонниками и многобожниками, как их соседи. В течение долгих веков хитрые талмудисты избегали этого обвинения, прячась за мазоретской выдумкой. Но, как и во всем другом, истина наконец обнаружилась. Мы теперь знаем, что Ихох יהוה должен читаться Иахо и Иах, но не Иегова. Еврейское Иах есть просто Иакх (Вакх) мистерий; это Бог, «от которого ожидалось спасение души – Дионис, Иакх, Иахо, Иах». Аристотель был прав, когда он сказал:

А Данлэп цитирует [Псалтырь, LXVII, 5], гласящее:

и затем показывает, что «арабы изображают Иак (Иакх) в виде коня. Это Конь Солнца (Дионис)». «Он объясняет», что Иах есть смягчение от Иакх, кх и х обмениваются; так с смягчается в х. Евреи выражают идею ЖИЗНИ как посредством кх, так и х, и кхиакх – быть, и хиах – быть, Иакх, Бог Жизни, Иах, «Я есмь».

Тут мы очень кстати можем повторить следующие строки Авсония:

А «избранный народ» – Адони и Иеговой, – можем мы добавить.

Как мало философия древней тайной доктрины была понята – иллюстрируется зверскими преследованиями тамплиеров церковью, и обвинениями их в дьяволопоклонстве под видом козла-Бафомета! Не углубляясь в старинные масонские мистерии, – нет такого масона (мы подразумеваем тех, кто что-нибудь знает), который не имел бы понятия об истинном отношении, которое Бафомет имеет к Азазелю, козлу отпущения в пустыне, чей характер и значение совершенно извращены в христианских переводах.

В «Королевской масонской энциклопедии» Маккензи автор весьма правильно замечает, что «это слово следовало бы разделить на Азаз и Эл», ибо

Индусская Троица составлена из трех персонажей, которые обратимы в одно. Тримурти – едина и в своей абстрактности неделима; и все же мы с самого начала видим, как имеет место метафизическое разделение, и в то время как Брахма, хотя и коллективно представляющий трех, остается за кулисами, Вишну является Жизнедателем, Творцом и Сохранителем, а Шива – Разрушителем и порождающим Смерть божеством.

«Deus est Daemon inversus» каббалистов теперь становится ясным. Именно, лишь сильное и жестокое желание вытравить последние остатки старых философий путем извращения их смысла, из-за боязни, что собственные догмы по праву будут приписаны их отцовству, толкает католическую церковь на продолжение такого систематического преследования гностиков, каббалистов и даже сравнительно невинных масонов.

Увы! Увы! Как мало божественного семени, широко разбросанного рукою кроткого иудейского философа, выросло и принесло плоды! Он, – кто сам так остерегался лицемерия, предостерегал от публичных молитв, выказывая такое презрение к каждому показному выявлению этого, – если бы он мог бросить печальный взор на землю из областей вечного блаженства, он увидел бы, что это семя не упало ни на бесплодный камень, ни на обочину дороги. Нет, оно пустило глубокий корень в наиболее плодоносную почву – в почву, удобренную изобильно ложью и запекшейся человеческой кровью!

И этому признанию нас просят верить как непосредственно Боговдохновенному! Этим объясняется, если и не оправдывается, изречение, принятое впоследствии церковью, что

Это правило поведения в полнейшем его значении было применено завершенным профессором подделок, армянином Евсевием, или же этим на вид таким невинным библейским жонглером – Иринеем. И за этими людьми следовала целая армия благочестивых убийц, которые тем временем улучшили систему обмана провозглашением, что даже убивать – законно, когда убийством можно утвердить новую религию. Теофил, «этот постоянный враг мира и добродетели», как назвали этого знаменитого епископа; Кирилл, Афанасий, убийца Ария и еще целое воинство других канонизированных «святых» были едва ли не слишком достойными наследниками святого Константина, который утопил свою жену в кипятке, зарезал своего маленького племянника, убил своей собственной благочестивой рукой двух зятьев; убил собственного сына Криспа, обескровил до смерти несколько мужчин и женщин и задушил старого монаха. Однако Евсевий рассказывает нам, что этот христианский император был награжден видением самого Христа, несущего свой крест, который наставлял его устремиться к другим победам, поскольку он всегда будет ему покровительствовать!

Вот – под сенью этого имперского знамени с его знаменитой надписью – «In hoc signo vinces», «склонное к видениям» христианство, которое ползло вперед со дней Иринея, – высокомерно провозгласило свои права при полном дневном свете. По всей вероятности Лабарум* послужил моделью истинного креста, который был «чудеснейшим образом» и в соответствии с императорской волей найден несколько лет спустя. Ничто другое, кроме такого замечательного видения, нечестиво подвергнутого сомнению некоторыми суровыми критиками – например, д-ром Ларднером – и нового чуда ему под пару, не могло окончиться нахождением креста там, где никогда раньше креста не было. Все же нам приходится или поверить в этот феномен, или оспаривать его, рискуя, что с нами будут обращаться как с нечестивцами; и это – несмотря на то, что путем тщательных вычислений мы обнаружили бы, что обломки этого «истинного Креста» сами умножились даже более чудесным образом, чем пять хлебов в невидимой пекарне и две рыбы. Во всех случаях, подобных этому, где так удобно можно привлечь чудеса, – нет места сухим фактам.

История должна отступить, чтобы могла вступить выдумка. Хотя и предполагаемого основателя христианской религии теперь, по истечении девятнадцати столетий, проповедуют – более или менее успешно – во всех уголках планеты, однако мы вправе думать, что приписываемые ему доктрины удивили бы и ужаснули бы его больше, чем кого-либо другого. Система умышленных фальсификаций была принята с самого начала. Насколько решителен был Ириней в своем намерении сокрушить истину и построить свою собственную церковь на искромсанных остатках семи первичных церквей, упомянутых в «Откровении», – можно судить по его ссоре с Птолемеем. И это опять является свидетельством, против которого никакая слепая вера не может устоять.

Церковная история уверяет нас, что служение Христа длилось всего три года. По этому пункту существует решительное расхождение между первыми тремя Синоптиками и четвертым Евангелием; но на долю Иринея выпало показать христианским потомкам, что уже около 180 г. н. э. – предполагаемое время, когда этот отец писал свои труды против ересей – даже такие столпы церкви, как он сам, или не знали об этом ничего определенного, или же умышленно лгали и фальсифицировали даты в поддержку своих собственных взглядов. Настолько этот достойный отец стремился опровергнуть какое бы то ни было возражение против его планов, что не останавливался ни перед какой ложью и софистикой.

Как мы должны понимать нижеследующее и кто в данном случае является фальсификатором? Птолемей аргументировал тем, что Иисус был слишком молод, чтобы научить чему-либо очень значительному, добавляя, что «Христос проповедовал только один год и затем страдал в двенадцатом месяце». В этом Птолемей очень мало расходится с Евангелиями. Но Ириней, далеко перешагнув границы благоразумия, в преследовании своей цели, с небольшого расхождения между одним и тремя годами доводит это расхождение до десяти и даже двадцати лет!

«Разрушение всего его (Христова) труда и лишение его того возраста, который и необходим и более почетен, чем какой-либо другой; под этим я подразумеваю более пожилой возраст, в течение которого так же, как учитель, он превосходил всех других». А затем, не будучи в состоянии подтвердить сказанное определенными датами, он обращается к преданию и заявляет, что Христос проповедовал свое учение БОЛЕЕ ДЕСЯТИ ЛЕТ! (Книга II, гл. 22, с. 4, 5.) В другом месте он делает Иисуса пятидесятилетним.

Но мы должны возобновить наш труд по выявлению различных источников христианства, а также тех источников, откуда Иисус извлек свои идеи о Боге и человечестве. Койноби жили в Египте*, где Иисус провел раннее детство. Их обычно смешивают с терапевтами, являющимися ответвлением этого широко распространившегося общества. Таково мнение Годфри Хиггинса и Де Реболда. После падения главных святилищ, которое началось уже в дни Платона, много различных сект, таких, как гимнософы и маги – из которых Клеарх весьма ошибочно выводит первых [койноби], – пифагорейцы, суфии и риши Кашмира учредили нечто вроде международного всеобщего франкмасонства среди своих эзотерических обществ.

«Этими риши были ессеи, кармелиты или назариты храма», – писал Хиггинс. А отец Реболд говорит: «Та оккультная наука, которую знали древние жрецы под названием возрождающего огня… наука, которая более 3000 лет находилась во владении индусского и египетского жреческого сословия, в знание которой Моисей был посвящен в Гелиополе, где он получил образование, а Иисус – среди ессейских жрецов Египта или Иудеи; и посредством которой оба эти великих реформатора, в особенности последний, совершали многие чудеса, упоминаемые в Священном Писании».

Платон утверждает, что мистическая магианская религия, известная под именем махагистия, является наиболее неиспорченной формой поклонения божественному. Позднее один из Зороастров и Дарий Гистасп добавили к ней мистерии халдейских святилищ. Последний дополнил ее и усовершенствовал еще больше с помощью знаний, приобретенных им от ученых аскетов Индии, чьи обряды были тождественны с обрядами посвященных магов. Аммиан в своей истории о персидской экспедиции Юлиана рассказывает, что однажды Гистасп, смело проникая в неизвестные области Верхней Индии, набрел на некую лесистую глушь, укромные уголки которой были «населены возвышенными мудрецами, брахманами (или шаманами). Будучи обучен ими науке о движениях мира и небесных тел, а также чистым религиозным обрядам… он внес это в вероисповедание магов. Последние, соединив эти доктрины со своей собственной своеобразной наукой предсказания будущего, передали все это через своих потомков последующим векам» [XXIII, 6]. Именно от этих потомков суфии, состоящие, главным образом, из персов и сирийцев, получили свои глубокие познания по астрологии, медицине и древнему эзотерическому учению.

Таинственные друзы горного Ливана являются потомками их всех. Иногда можно встретить, хотя и редко, единичных коптов, серьезных исследователей, которые разбросаны то здесь, то там по песчаным уединенным местам Египта, Аравии, Палестины и по непроницаемым лесам Абиссинии. Много различных национальностей, к которым принадлежат ученики этой таинственной школы, и много ответвлений от этого первоначального ствола. Секретность, соблюдаемая этими отделениями, так же как и единой и верховной Великой ложей, всегда была пропорциональна активности религиозных преследований; а теперь, перед лицом нарастающего материализма, само их существование становится тайной.