Происхождение эмблемы рыбы как символа Вишну
Хорошо известно, что самыми ранними христианскими эмблемами – прежде чем были совершены попытки изобразить телесный облик Иисуса – были Агнец, Добрый Пастырь и Рыба. Происхождение последней эмблемы, которая так смущала археологов, становится таким образом понятным. Весь секрет заключается в том легко улавливаемом факте, что, несмотря на то, что в каббале царь-мессия называется «Толкователем», или Раскрывателем тайны, и указан как пятая эманация, в Талмуде – по причинам, которые мы сейчас объясним, – Мессия очень часто обозначается как «Даг», или рыба. Это – наследие от халдеев и относится – как показывает само имя – к вавилонскому Дагону, человеку-рыбе, который был наставником и толкователем для людей, которым он показывался. Абарбанель объясняет это имя, утверждая, что знаком времени прихода его (мессии) «является соединение Сатурна и Юпитера в знаке [зодиака] Рыб». Поэтому, так как христиане намеревались отождествить своего Христоса с Мессией Ветхого Завета, – они приняли его столь охотно, что забыли, что его истинное происхождение можно проследить еще дальше назад, чем вавилонский Дагон.
С каким пылом и подробностями ранние христиане объединяли идеал Иисуса с каким только можно каббалистическим и языческим учением, можно заключить из слов Климента Александрийского, обращенных к своим единоверцам. Когда они обсуждали выбор наиболее подходящего символа, который напоминал бы им об Иисусе, Климент посоветовал им следующее: «Пусть резьба на гемме вашего кольца изобразит или голубя, или лодку, гонимую ветром (аргха), или рыбу». Находился ли этот добрый отец, когда писал это, под впечатлением воспоминания о Иешуа, сыне Навина (называемом Иисусом в греческой и славянской версиях), или же он забыл действительное толкование этих языческих символов? Иешуа, сын Нана или Нави (Navis), мог с полным правом присвоить изображение корабля или даже рыбы, так как Иешуа означает Иисус, сын бога-рыбы; но, поистине, было слишком рискованно связывать эмблемы Венеры, Астарты и всех индусских богинь – аргху, голубя и рыбу – с «непорочным» рождением своего бога! Это выглядит так, как будто в дни раннего христианства делали очень малое различие между Христом, Вакхом, Аполлоном и индусским Кришной, воплощением Вишну, с первым аватаром которого родился символ рыбы.
В Хари-Пуране, в Бхагавадгите, так же как и в нескольких других книгах, бог Вишну показан как принявший форму рыбы с человеческой головой для того, чтобы восстановить Веды, утерянные во время потопа. Дав возможность Вишвамитре спастись в ковчеге вместе со всем своим племенем, Вишну, жалея слабое и невежественное человечество, остался с ними на некоторое время. Именно этот бог научил их строить дома, обрабатывать землю и возносить благодарность непознаваемому божеству, которого он [сам] представлял, путем построения храмов и учреждения постоянного поклонения: и так как он все время оставался полурыбой, получеловеком, то при каждом закате солнца он возвращался в океан, где проводил ночи.
«Он есть тот, – говорит священная книга, – кто учил людей после потопа всему тому, что было необходимо для их счастья.
Однажды он погрузился в море и больше не возвратился, так как земля опять покрылась растительностью, фруктами и скотом.
Но он научил Брахм тайнам всех вещей» (Хари-Пурана).
До сих пор мы видим в этом повествовании двойник повествования, данного вавилонским Беросом об Оанне, рыбе-человеке, который является не кем иным, как Вишну, – если только мы не поверим, что Халдея цивилизовала Индию!
Мы опять повторяем, что мы ничего не хотим излагать на основании нашего собственного авторитета. Поэтому мы цитируем Жаколио, который, как бы его ни критиковали и ни опровергали по другим пунктам и как бы свободно он ни обращался с хронологией (хотя даже в этом он ближе к истине, чем те ученые, которым хотелось бы, чтобы все индусские книги были написаны после Никейского собора), – по крайней мере не может быть лишен репутации хорошего санскритолога. И он, анализируя слово Оан или Оанн, говорит, что О в санскрите является междометием, выражающим призыв, как «О, Сваямбхува! О, Бог!» и т. п.; а Ан есть корень слова, означающий в санскрите дух, существо; и, как мы полагаем, то, что греки подразумевали под словом Daemon, – полубог.
«Какую чрезвычайную древность, – добавляет он, – это сказание о Вишну под видом рыбы придает священным писаниям индусов; особенно при наличии того факта, что Веды и “Ману” насчитывают более чем двадцать пять тысяч лет существования, что доказано как наиболее серьезными, так и наиболее достоверными документами. Мало народов, говорит ученый Холхед, обладающих более достоверными или серьезными летописями, чем индусы».
Может быть, мы можем пролить добавочный свет на смущающий вопрос по поводу символа рыбы, если напомним читателю, что согласно «Бытию» первое из сотворенных живых существ, первым типом животной жизни была рыба.
«И сказал элохим: “Пусть воды порождают изобильно движущихся тварей, обладающих жизнью”… И Бог сотворил великих китов… и было утро и вечер пятого дня».
Иону проглатывает большая рыба и опять извергает из себя спустя три дня. Это христиане рассматривают как предзнаменование трех дней Иисуса в гробу, которые предшествовали его воскресению, – хотя это сообщение о трех днях столь же фантастично, как и многое из остального, и оно принято, чтобы соответствовать известной угрозе разрушить и снова построить храм в три дня. Между его захоронением и утверждаемым его воскресением прошел только один день – еврейская суббота, – так как он был похоронен в пятницу вечером и возвратился к жизни на заре воскресенья. Однако, какое бы другое обстоятельство ни рассматривалось как пророчество, повествование об Ионе никак не может быть приспособлено к этой цели.
«Большая Рыба» – это Cetus, латинизированная форма от Кето – κητω, а кето есть Дагон, Посейдон, женским родом которого является Кетон Атар-гатис – сирийская богиня и Венера из Аскалона. Фигуру или бюст Дер-Кето или Астарты обычно устанавливали на носу корабля. Иона (греческий Иона или голубь, посвященный Венере) бежал в Яффу, где поклонялись богу Дагону, человеку-рыбе, и не смел отправиться в Ниневию, где почитали голубя. Поэтому некоторые комментаторы думают, что когда Иона был брошен за борт и проглочен рыбой, то это следует понимать как то, что он был подобран одним из тех судов, у которых на носу находилась фигура Кето. Но у каббалистов по этому поводу существует другая легенда: они говорят, что Иона был жрецом, бежавшим из храма богини, в котором поклонялись голубю; он стремился к упразднению идолопоклонства и установлению монотеистического поклонения. Будучи пойман вблизи Яффы, он был посажен почитателями Дагона в тюремную камеру при храме, и странная форма этой камеры послужила возникновению этой аллегории. В коллекции Моше де Гарсии, португальского каббалиста, имеется рисунок, на котором изображен внутренний вид храма Дагона. В середине помещается огромный идол, чья верхняя часть человеческая, а нижняя – рыбоподобна. Между брюхом и хвостом имеется камера, которая может запираться, подобно двери стенного шкафа. В ней запирали до дальнейших распоряжений людей, совершивших какие-либо проступки против местного божества. Этот рисунок был скопирован с одной древней таблички, покрытой любопытными изображениями и надписями древнефиникийскими буквами, описывающими этот венецианский oubliette библейских дней. Сама эта табличка была обнаружена при раскопках в нескольких милях от Яффы. Принимая во внимание чрезвычайную склонность восточных народов к игре словами и к аллегориям, нельзя ли предположить, что «большая рыба», проглотившая Иону, была просто камерой в брюхе Дагона?
Следует отметить то, что это двойное обозначение «Мессия» и «Даг» (рыба) талмудистов вполне можно применить к индусскому Вишне, «Сохранящему» Духу, второму лицу брахманистской троицы. Это божество, уже проявившееся, все еще рассматривается как будущий Спаситель человечества и является избранным Искупителем, который появится в своем десятом воплощении, или аватаре, наподобие Мессии евреев, чтобы повести вперед благословенных и вернуть им первичные Веды. В своем первом аватаре Вишну якобы явился человечеству в виде рыбы. В храме Рамы имеется изображение этого бога, которое полностью отвечает описанию Дагона, данному Беросом. У него тело человека, высунувшегося изо рта рыбы, и в своих руках он держит утерянную Веду. Кроме того, Вишну является в одном из значений богом воды, Логосом Парабрахмы; так как эти три личности проявленного божества постоянно обмениваются своими атрибутами, то мы видим его в том же самом храме как возлежащего на семиглавом змие, Ананте (вечность), и движущегося, подобно Духу Божию, над первичными водами.
Вишну, очевидно, является Адамом Кадмоном каббалистов, ибо Адам есть Логос или первый Помазанник, так же как Адам Второй является Царем Мессией.
Лакми или Лакшми, пассивного, или женского, двойника Вишну, творца и сохранителя, также называют Ада Майа. Она – «Матерь Мира», Деметра, Венера-Афродита греков; также Изида и Ева. Тогда как Венера рождается из морской пены, Лакми выскакивает из вод при пахтании моря; она рождается такой красивой, что все боги влюбляются в нее. Евреи, заимствовавшие свои образы где только можно, создали свою первую женщину по образу Лакми. Интересно, что имя Виракочи, Верховного Существа в Перу, в буквальном переводе означает «морская пена».
Эжен Бюрнуф, великий авторитет французской школы, высказывает свое мнение в таком же духе: «Настанет день, когда мы узнаем, что все древние предания, искаженные переселением и легендами, принадлежат истории Индии».
Таково же мнение Колбрука, Инмана, Кинга, Жаколио и многих других востоковедов.
Мы упомянули выше, что, по секретным вычислениям изучающих тайные науки, Мессия является пятой эманацией, или мощью. В еврейской каббале, где десять сефиротов эманируют из Адама Кадмона (помещенного под венцом), он приходится пятым. Также [принято считать] в гностической [философской] системе и в буддийской, где пятый Будда – Майтрейя – появится во время своего последнего прихода, чтобы спасти человечество перед окончательным разрушением мира. Если Вишну представлен в своем грядущем и последнем появлении как десятый аватар, или воплощение, то это только потому, что каждая единица (unit), считающаяся андрогином, проявляет себя двойственно. Буддисты, которые отвергают это двуполое воплощение, насчитывают только пять [аватаров]. Таким образом, в то время как Вишну последний раз приходит в своем десятом воплощении, Будда, как сказано, сделает то же самое в своем пятом воплощении.
Чтобы лучше иллюстрировать эту идею и показать, как истинное значение аватаров, известное только изучающим тайную доктрину, было совсем неверно понято невежественными массами, мы далее приводим диаграммы индусских и халдео-каббалистических аватаров и эманаций. Этот основной и краеугольный камень тайных циклов всем своим видом доказывает, что, будучи далеки от принятия своих данных как откровение, Вед и Библии в буквальном смысле, брахманы-пандиты. и танаимы – ученые и философы дохристианских эпох – рассуждали о творении и развитии мира совершенно по дарвиновскому методу, опередив его школу в том, что касается естественного отбора и постепенного развития и трансформации видов. Мы советуем каждому, кто захочет опротестовать с негодованием это утверждение, более внимательно прочесть «Законы Ману», даже в неполном переводе сэра Уильяма Джоунса и в более или менее небрежном переводе Жаколио. Если мы сопоставим финикийскую космогонию Санхуниафона и записи Бероса с «Бхагаваттой» и «Ману», то найдем там приведенными в точности те же самые принципы, которые теперь преподносятся как самые последние достижения современной науки. В нашем первом томе мы приводили цитаты из халдейских и финикийских записей; теперь мы заглянем в индусские книги.
«Когда этот мир вышел из мрака, тонкие элементарные принципы произвели растительное семя, которое сначала дало жизнь растениям; из растений жизнь перешла в фантастические тела, порожденные в иле вод; затем через ряд форм и различных животных оно достигло человека».
«Он (человек, прежде чем стать таковым) пройдет последовательно через растения, червей, насекомых, рыб, змей, черепах, рогатый скот и диких животных; такова низшая ступень».
«Таковы, от Брахмы до растений, объявлены трансмиграции, имеющие место в этом мире».
В космогонии Санхуниафона люди также выявлены из ила хаоса и указано на ту же самую эволюцию и трансформацию видов. А теперь мы предоставим кафедру м-ру Дарвину:
«Я полагаю, что животные произошли, самое большое, только от четырех или пяти прародителей».
Еще: «Я прихожу к выводу, по аналогии, что, возможно, все органические существа, какие когда-либо жили на этой земле, произошли от какой-то одной изначальной формы. <…> Я рассматриваю всех существ не как особых созданий, но как происходящих по прямой линии потомков каких-то нескольких существ, которые жили задолго до того, как были сложены первые отложения силурийской системы».
Короче говоря, они жили в хаосе Санхуниафона и в иле Ману. Вьяса и Капила идут еще дальше, чем Дарвин. «Они видят в Брахме только название всемирного зародыша; они отрицают существование какой-либо Первопричины и полагают, что в природе все развивается лишь вследствие материальных и непреоборимых сил», – говорит Жаколио.
Как бы ни была правильна эта цитата из Капилы, она требует нескольких слов объяснения. Жаколио неоднократно сравнивает Капилу и ведиста Вьясу с Пирро и Литтре. Мы ничего не имеем против такого сравнения с греческим философом, но решительно возражаем против какого-либо сравнения с этим французским контистом; мы считаем, что это является незаслуженным камнем, брошенным в память великого арийского мудреца. Нигде этот плодовитый писатель не излагает отрицания брахманами – как древними, так и современными – Бога – «непознаваемого», вселенского Духа; также ни один другой востоковед не обвиняет в этом индусов, как бы ни были извращены общие выводы наших ученых о буддийском атеизме. Наоборот, Жаколио неоднократно констатирует, что ученые-пандиты и образованные брахманы никогда не разделяли суеверий широких масс, и подтверждает их непоколебимую веру в единство Бога и в бессмертие души, хотя, вне всякого сомнения, ни Капила, ни посвященные брахманы, ни последователи школы веданты. никогда не признали бы существования антропоморфического творца, «Первопричины» в христианском смысле. Жаколио в своем труде «Индоевропейские и африканские традиции» является первым, выступившим против профессора Мюллера за то, что последний заявил, что индусские боги «только маски без актеров… имена без существ, а не существа без имен». Приводя в поддержку своих аргументов многочисленные цитаты из индусских священных книг, он добавляет: «Возможно ли отказать автору этих страниц в наличии определенной и ясной концепции о божественной силе, Единственном Существе, хозяине и Суверене Вселенной?.. Разве алтари воздвигались метафоре?».
Последний аргумент совершенно справедлив, поскольку он касается отрицания Макса Мюллера. Но мы сомневаемся, понимает ли этот французский рационалист философию Капилы и Вьясы лучше, чем германский филолог понимает «теологическую дребедень», как он назвал «Атхарваведу». Профессор Мюллер и Жаколио могут иметь величайшее право называться эрудированными и быть весьма осведомленными по санскриту и другим древним восточным языкам, но у них обоих не хватает ключей к тысяча и одной тайне древней тайной доктрины и ее философии. Только в то время, когда германский филолог даже не потрудился заглянуть в эту магическую и «теологическую дребедень», в отношении французского индолога мы находим, что он никогда не упустит возможности исследовать. Кроме того, он честно признает недостаточность своей компетенции, чтобы когда-нибудь измерить этот океан мистического учения. В его существование он не только крепко верит, но и во всех своих трудах беспрестанно обращает внимание науки на его несомненные следы на каждом шагу в Индии. Все же, хотя ученые пандиты и брахманы – его «почитаемые учителя» из пагод Вилленура и Челамбрума в Карнатике, как это кажется, решительно отказались открыть ему тайны магической части «Агручада Парикшай» и треугольника Брахматмы, – он остается при честном заявлении, что все возможно в индусской метафизике, даже и то, что системы Капилы и Вьясы до сих пор не были правильно поняты. Немедленно вслед за этим Жаколио ослабляет свое утверждение следующим противоречием:
«Однажды мы осведомлялись у одного брахмана из пагоды Челамбрум, который принадлежал к скептической школе натуралистов Вьясы, верит ли он в существование Бога. Он, улыбаясь, ответил нам: “Ахам эва парам Брахма” – Я сам – бог.
– Что вы под этим подразумеваете?
– Я подразумеваю, что каждое существо на земле, как бы оно ни было скромно, является бессмертной частью бессмертной материи».
Этот ответ таков, что его мог бы высказать каждый философ древности, каббалист или гностик ранних веков. Он содержит в себе самый дух дельфийской и каббалистической заповеди, так как эзотерическая философия уже многие века тому назад разрешила проблему того, что такое человек, кем он был и кем будет. Если люди, верящие в библейский стих, который учит, что «Господь Бог создал человека из праха земного и вдохнул в его ноздри дыхание жизни», отвергнут в то же самое время идею, что каждый атом этого праха, так же как каждая частица этой «живой души», содержит «Бога» внутри себя, тогда мы с жалостью будем взирать на логику такого христианина. Он забывает стихи, которые предшествовали тому, о котором идет речь. Бог равно благословляет каждого зверя в поле и каждую живую тварь как в воде, так и в воздухе, и Он наделяет их всех жизнью, которая есть дыхание Его собственного Духа и душа животного. Человечество есть Адам Кадмон «Непознаваемого», Его микрокосм и Его единственный представитель на земле, и каждый человек есть бог на земле.
Мы хотели бы спросить этого французского ученого, который кажется таким осведомленным по каждой шлоке Книг Ману и по другим ведическим писателям – о значении следующей, хорошо ему знакомой сентенции:
«Растения и растительность проявляются во множестве форм вследствие их предшествующей деятельности; они окружены мраком, но тем не менее наделены внутренней душой и равно ощущают удовольствие и боль» («Ману», кн. I).
Если индусская философия учит присутствию, в какой-то степени, души в низших формах растительной жизни и даже в каждом атоме пространства, – как же тогда возможно, чтобы она могла отрицать присутствие этого самого бессмертного принципа в человеке? И раз она признает бессмертный дух в человеке, то как она логически может отрицать существование породившего его источника – я не хочу сказать первой, но вечной, Причины? Ни рационалисты, ни сенсуалисты, которые далеки от постижения индусской метафизики, не должны своим собственным невежеством мерить невежество индусских метафизиков.
Великий цикл, как мы уже раньше указывали, включает продвижение человечества от его зародыша в первоначальном духовном человеке до наибольшей глубины деградации, какой только он может достичь*, причем каждый последовательный шаг спуска сопровождается большей силой и грубостью физической формы, чем предшествующий, – и заканчивается Потопом. Но пока великий цикл, или век, совершает свой путь, проходят семь меньших циклов, каждый из которых обозначает эволюцию новой расы из предшествующей, в новом мире. И каждая из этих рас или великих типов человечества распадается на подразделения семейств, а те опять – на народы и племена, как мы теперь видим обитателей земли разделившимися на монголов, кавказцев, индийцев и т. д.
