Сжигание ведьм и аутодафе малых детей
В первом сожжении – четыре человека.
Вдова старого Анкера.
Жена Либлера.
Жена Гутбродта.
Жена Хекера.
Во втором сожжении – четыре человека.
Две чужие женщины (имена неизвестны).
Старая жена Бевтлера.
В третьем сожжении – пять человек.
Тунгерслебер, менестрель.
Четыре жены горожан.
В четвертом сожжении – пять человек.
Чужой мужчина.
В пятом сожжении – девять человек.
Лутц, знаменитый лавочник.
Жена сенатора Баунаха.
В шестом сожжении – шесть человек.
Жена толстого портного.
Чужой мужчина.
Чужая женщина.
В седьмом сожжении – семь человек.
Двенадцатилетняя чужая девочка.
Чужой мужчина, чужая женщина.
Чужой управляющий (Шултхейсс).
Три чужие женщины.
В восьмом сожжении – семь человек.
Сенатор Баунах, самый толстый горожанин Вюрцбурга.
Чужой мужчина.
Две чужие женщины.
В девятом сожжении – пять человек.
Чужой мужчина.
Мать и дочь.
В десятом сожжении – три человека.
Штейнахер, очень богатый человек.
Чужой мужчина, чужая женщина.
В одиннадцатом сожжении – четыре человека.
Двое мужчин и две женщины.
В двенадцатом сожжении – два человека.
Две чужие женщины.
В тринадцатом сожжении – четыре человека.
Маленькая девочка лет девяти или десяти.
Девочка моложе ее – ее маленькая сестра.
В четырнадцатом сожжении – два человека.
Мать двух вышеупомянутых маленьких девочек.
Девушка двадцати четырех лет.
В пятнадцатом сожжении – два человека.
Мальчик двенадцати лет, школьник.
Женщина.
В шестнадцатом сожжении – шесть человек.
Мальчик лет десяти.
В семнадцатом сожжении – четыре человека.
Мальчик лет одиннадцати.
Мать и дочь.
В восемнадцатом сожжении – шесть человек.
Два мальчика в двенадцатилетнем возрасте.
Дочь д-ра Юнге.
Девушка лет пятнадцати.
Чужая женщина.
В девятнадцатом сожжении – шесть человек.
Десятилетний мальчик.
Мальчик двенадцати лет.
В двадцатом сожжении – шесть человек.
Дочь Гебела, самая красивая девушка в Вюрцбурге.
Два двенадцатилетних мальчика.
Маленькая дочь Степпера.
В двадцать первом сожжении – шесть человек.
Мальчик четырнадцати лет.
Маленький сын сенатора Штолценбергера.
Два школьника.
В двадцать втором сожжении – шесть человек.
Штурман, богатый бондарь.
Чужой мальчик.
В двадцать третьем сожжении – девять человек.
Мальчик Давида Кротенса девяти лет.
Два сына княжеского повара, одному четырнадцать, другому десять лет.
В двадцать четвертом сожжении – семь человек.
Два мальчика, взятых из больницы.
Богатый бондарь.
В двадцать пятом сожжении – шесть человек.
Чужой мальчик.
В двадцать шестом сожжении – семь человек.
Вейденбуш, сенатор.
Маленькая дочь Валкенбергера.
Маленький сын пристава городского совета.
В двадцать седьмом сожжении – семь человек.
Чужой мальчик.
Чужая женщина.
Еще один мальчик.
В двадцать восьмом сожжении – шесть человек.
Младенец, дочь д-ра Шютца.
Слепая девушка.
В двадцать девятом сожжении – семь человек.
Толстая благородная дама (Эдельфрау).
Доктор богословия.
ИТОГО:
«Чужих» мужчин и женщин, т. е. протестантов 28.
Горожан, по-видимому, состоятельных людей 100.
Мальчиков, девочек и малых детей 34.
В течение девятнадцати месяцев 162.
«Среди ведьм, – пишет Райт, – были маленькие девочки от семи до десяти лет, и двадцать семь из них были приговорены и сожжены», во время других brände, или сожжений.
«Количество привлекаемых к суду с этим страшным судопроизводством было настолько велико, что судьи мало вникали в суть дела, и стало обычным явлением, что они даже не давали себе труда записывать имена обвиняемых, а обозначали их как обвиняемый № 1, 2, 3 и т. д. Иезуиты исповедовали их секретно».
Где место в таком богословии, которое требует подобных всесожжений, как эти, чтобы насытить кровожадные аппетиты своих священнослужителей, – где место в нем для следующих ласковых слов:
«…пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие» [Лк. 18:16].
«Дозвольте малым детям приходить ко мне, не запрещайте им, ибо им принадлежит Царство Небесное».
«Так, нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих». [Мф. 18:14].
«А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» [Мф. 18:6].
Мы искренне надеемся, что вышеприведенные слова не оказались пустой угрозой для этих сжигателей детей.
Разве эта резня во имя своего Молоха-бога удержала этих искателей наживы самих от применения черного искусства? Ничуть; ибо ни в одном классе населения не было такого множества советующихся со «знакомыми» духами, как в духовенстве XV, XVI и XVII веков. Правда, среди жертв инквизиции были и некоторые католические священнослужители; но хотя они обычно были обвинены «в деяниях слишком страшных, чтобы их можно было описывать», в самом деле это было не так. В вышеперечисленных двадцати девяти сожжениях мы находим имена двенадцати викариев, четырех каноников и двух докторов богословия, сожженных живыми. Но стоит нам только обратиться к опубликованным в то время трудам, как мы убеждаемся, что каждый из сожженных папских священнослужителей был обвинен в «проклятой ереси», т. е. в склонности к реформаторству, к протестантству, что считалось преступлением, намного более ужасным, чем колдовство.
Мы отсылаем тех, кто хочет узнать, как католическое духовенство объединяло исполнение обязанностей с удовольствиями в делах по изгнанию злых духов, мести и наживе, к книге У. Ховитта «История сверхъестественного. «В книге “Pneumatologia Occulta et Vera” изложены все формы заклинаний и вызываний», – говорит этот заслуженный писатель. Затем он приступает к длинному описанию излюбленных modus operandi. «Догмы и ритуалы высшей магии» покойного Элифаса Леви, которые так высмеивал и поносил де Мюссе, рассказывают о таинственных церемониях и приемах только то, что практиковалось священнослужителями Средних веков законно и с молчаливым, если и не с открытым, согласием церкви. В полночь заклинатель-священник вступал в круг; он был одет в новый стихарь, и с шеи его свисала освященная лента с начертанными на ней священными знаками. На его голове была надета высокая остроконечная шапка, на которой спереди по-еврейски было написано святое слово, Тетраграмматон – непроизносимое имя. Оно было написано новым пером, обмакнутым в кровь белого голубя. К чему больше всего заклинатель стремился, так это к освобождению несчастных духов, которые обитают в местах, где лежат спрятанные сокровища. Заклинатель обрызгивает круг кровью черной овцы и белого голубя. Священнослужителю приходилось заклинать злых духов ада: Ахеронта, Магота, Асмодея, Вельзевула, Велиала – и всех проклятых душ могущественными именами Иеговы, Адоная, Элоха и Саваофа; последний из них был богом Авраама, Исаака и Иакова, обитавшим в Урим и Туммим*. Когда проклятые души кидали в лицо заклинателя обвинения, что он сам грешник и не мог получить от них сокровища, священник-колдун должен был ответить, что «все его грехи смыты кровью Христа, и он приказывал им удалиться как проклятым духам и обреченным духам». Когда заклинатель, наконец, их выгонял, то бедная душа «получала утешение во имя Спасителя и поручалась заботам добрых ангелов», которые, выходит, были не так сильны, как заклинатели – католические знаменитости, «а высвобожденные клады, конечно, передавались церкви».
«Определенные дни, – добавляет Ховитт, – отводились в календаре церкви как наиболее благоприятные для совершения экзорцизма; а если прогнать бесов было трудно, то рекомендовалось применить воскуривание серы, асфетиды, медвежьей желчи и руты, что, как думали, должно было выкурить зловонием даже чертей».
Вот это та церковь и то священство, которые в XIX веке оплачивают 5000 священников, чтобы они проповедовали народу Соединенных Штатов неверность науки и непогрешимость римского епископа!
Мы уже отметили признание одного выдающегося духовного лица, что исключение Сатаны из богословия было бы роковым для существования церкви. Но это правдиво только отчасти. Князь греха ушел бы, но сам грех выжил бы. Если бы дьявол был уничтожен, «Догматы веры» и Библия остались бы. Короче говоря, было бы так называемое божественное откровение и существовала бы необходимость в притворно вдохновенных толкователях. Поэтому мы должны рассмотреть подлинность самой Библии. Мы должны изучать ее страницы и увидеть, действительно ли они содержат заповеди божества, или же это только компендиум древних преданий и вековых мифов. Мы должны пытаться истолковать их сами – если это возможно. Что же касается ее лицемерных толкователей, то для них мы находим единственную связь с Библией в том, что их можно приравнять к человеку, описанному мудрым царем Соломоном в своей «Книге Притчей» – к человеку, совершающему эти «шесть… даже семь» вещей, что ненавидит Господь, а именно:
«Глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы; ноги, быстро бегущие к злодейству; лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями». [«Притчи», VI, 16–19].
По которому из этих обвинений остался безвинным длинный ряд людей, оставивших отпечатки своих ног в Ватикане?
«Когда демоны, – говорит Августин, – проникают в тварей, они начинают приспосабливаться к хотению каждого… Для того, чтобы привлечь людей, они начинают совращать их тем, что симулируют повиновение… Как может человек знать, если сами демоны не научили его, что им нравится или что им не нравится: какое имя их привлекает или какое имя принуждает их к повиновению, всему этому искусству, короче говоря, магии, всей этой науке магов?»
К этому впечатляющему рассуждению «святого» мы добавим, что ни один маг никогда не отрицал, что он научился этому искусству от «духов», будь это медиум, при котором они [духи] действуют независимо от него, или будь он посвященный, которого посвятили в науку «вызываний» его отцы, которые знали ее раньше его самого. Но кто же тогда научил экзорциста, священника, который сам себя облекает властью не только над магами, но даже над всеми теми «духами», которых он называет демонами и дьяволами, как только обнаруживает, что они подчиняются кому-либо другому, кроме его самого? Должен же он был научиться где-то от кого-то овладению той властью, какой он притворяется обладающим. Ибо «…как может человек знать, если сами демоны не научили его, какое имя их привлекает и какое имя принуждает их к повиновению?» – спрашивает Августин.
Бесполезно говорить, что мы знаем заранее, какой будет этот ответ:
«Откровение… божественный дар… Сын Божий; да нет! Сам Бог, через непосредственный Свой Дух, который спустился на апостолов как огонь Пятидесятницы и который теперь, как уверяют, осеняет каждого священника, кто нашел целесообразным совершать изгнание бесов за прославление или за дар».
Должны ли мы тогда поверить, что недавний скандал публичного изгнания бесов, совершенного примерно 14 октября 1876 года старшим священником церкви Святого Духа в Барселоне, в Испании – тоже произошел под непосредственным руководством Святого Духа? Будут твердить, что «епископ не знал о такой выходке духовного лица»; но даже если бы он знал об этом, как мог бы он протестовать против обряда, который со дней апостолов считается одной из наиболее священных прерогатив Римской церкви? В такое совсем недавнее время, как в 1852 году, всего двадцать пять лет назад, эти обряды получили публичную и торжественную санкцию Ватикана, и новый «Ритуал изгнания бесов» был опубликован в Риме, Париже и в других католических столицах. Де Мюссе, пишущий под непосредственным покровительством отца Вентуры, генерала римских театинов, – даже оказывает нам любезность пространными выдержками из этого знаменитого ритуала и объясняет причину, почему он опять введен в действие. Это было сделано вследствие «оживления магии» под именем современного спиритуализма. Булла папы Инокентия VIII эксгумирована и переведена ради пользы читателей де Мюссе.
«Мы услышали, – восклицает суверенный понтиф, – что большое количество людей обоих полов не побоялись войти в сношения с духами ада; и что применением колдовства они… поражают бесплодием супружеское ложе, уничтожают зародыши человеческие в утробе матери, наводят на них чары и ставят препоны размножению животных… и т. д. и т. п.»; затем следуют проклятия и анафема на это занятие.
Это верование суверенных понтифов просвещенной христианской страны есть прямое наследство от наиболее невежественных масс южноиндусской черни – «язычников». Эти люди твердо верят в дьявольское искусство известных кангалин (ведьм) и джадугаров (колдунов). Среди самых ужасных их сил перечисляется следующее: возбуждать по желанию любовь или ненависть; послать беса, чтобы он вселился в кого-либо и мучил его; изгнать его; причинить внезапную смерть или неизлечимую болезнь; поразить скот эпидемией или же предохранить от нее; изготовлять зелья, которые или причиняют бесплодие, или же вызывают безудержные страсти в мужчинах и женщинах, и т. д. и т. п. Один только вид человека, про которого говорят, что он колдун, вызывает в индусе глубокий ужас.
А теперь мы процитируем в этой связи справедливое замечание одного писателя, который провел долгие годы в Индии, исследуя происхождение таких суеверий:
«Простонародная магия в Индии, как развращенная примесь, идет рука об руку с наиболее благородными верованиями сектантов питри. Это результат работы низшего духовенства, имеющей целью держать население в постоянном страхе. И так было во все века и под всеми широтами, что бок о бок с высочайшими философскими размышлениями соседствует религия черни».
В Индии это были результаты работы низшего духовенства; в Риме же этой работой занимаются высочайшие понтифы. Но тогда разве для них не является авторитетом их величайший святой, Августин, который заявляет, что «кто не верит в злых духов, тот отказывается верить в Священное Писание»?
Поэтому во второй половине XIX века мы находим, что советник Священной конгрегации ритуалов (также изгнания бесов) отец Вентура де Раулика пишет следующее в опубликованном де Мюссе письме, в 1865 году:
«Мы полностью погрузились в магию! И под фальшивыми наименованиями Дух лжи и бесстыдства продолжает совершать свои ужасные злодеяния… Наиболее прискорбная черта в этом явлении та, что среди самых серьезных людей не придают должного значения странным феноменам – этим манифестациям, которые мы наблюдаем и которые с каждым днем становятся все более зловещими, поразительными и весьма фатальными.
С этой точки зрения, я не могу не восхититься и не похвалить рвение и мужество, проявляемые вами в вашем труде. Собранные вами факты рассчитаны на то, что они прольют свет и убеждение в самые скептические умы: и после прочтения этого замечательного труда, написанного с такой великой ученостью и сознательностью, более не возможна будет слепота.
Если что-нибудь могло удивить нас, так это равнодушие, с которым к этим феноменам отнеслась ложная наука, старающаяся, как она это делала, обратить такой серьезный предмет в насмешку; эта детская простота, проявленная ею в ее желании объяснить эти факты абсурдными и противоречивыми гипотезами…
[Подписано] Отец Вентура де Раулика, и т. д.»
Одобренный таким образом величайшими авторитетами Римской церкви, как древними, так и современными, этот шевалье доказывает необходимость и эффективность совершаемых священниками изгнаний бесов. Он пытается доказать – на веру, как обычно, – что власть духов ада тесно связана с определенными ритуалами, словами и формальными знаками. «В дьявольском католицизме, – говорит он, – так же, как в божественном католицизме, потенциальная милость связана (lies) с определенными знаками». В то время как власть католического священника исходит из Бога, власть языческого жреца исходит из дьявола. «Дьявол принужден к подчинению, – говорит он, – святым служителям Бога; он не осмеливается ЛГАТЬ».
Мы просим читателя хорошенько запомнить подчеркнутое выражение, так как мы намереваемся беспристрастно проверить его правдивость. Мы готовы приводить доказательства, неотрицаемые и неотвергнутые даже папской церковью – она была вынуждена их признать, – доказательства сотен случаев, относящихся к ее наиболее торжественным догмам, где «духи» лгали от начала до конца.
Как насчет некоторых святых реликвий, удостоверенных видениями святой Девы и множества святых? У нас имеется под рукой трактат, написанный благочестивым католиком Жильбером де Ногеном по поводу реликвий святых. С искренним отчаянием он признает существование «великого количества поддельных реликвий так же, как поддельных легенд» и сурово порицает изобретателей этих лживых чудес. Автор «Демонологии» пишет, что «Ногена заставило взяться за перо по этой теме дело об одном из зубов нашего Спасителя, которым монахи St. Medard de Soissons якобы творили чудеса; это была претензия, настолько же фантастическая, как претензии некоторых лиц, которые верили, что они являются обладателями пупа и еще других, менее привлекательных частей тела Христа».
«Один монах Святого Антония, – говорит Стивенс, – будучи в Иерусалиме, видел несколько реликвий, в том числе кусок пальца Святого Духа, такой же, неповрежденный, целехонький, каким он был всегда; нос серафима, который явился святому Франциску; один из ногтей херувима; одно ребро из Verbum caro factum (Слова, ставшего плотью); несколько лучей звезды, появившейся трем волхвам Востока; фиал с потом святого Михаила, выступившим, когда он сражался с Сатаной, и т. д. “Все эти вещи, – сказал монах-казначей, – я привез домой с великим благоговением»”.
Если вышеприведенное будет отбрасываться как выдумка врага-протестанта, то не будет ли нам позволено отослать читателя к истории Англии и к подлинным документам, в которых сообщается о существовании реликвии, не менее экстраординарной, чем лучшие из всех остальных? Генрих III получил от Великого Мастера тамплиеров фиал, содержащий в себе часть священной крови Христа, которую он пролил на кресте. Подлинность ее была засвидетельствована печатями патриарха Иерусалимского и других. Процессия перенесения священного фиала из церкви Святого Павла в Вестминстерское аббатство описана историком: «Два монаха приняли фиал и поместили его в аббатстве… что заставило всю Англию просиять славой, посвящая это Богу и святому Эдуарду».
Хорошо известна история князя Радзивилла. Неотрицаемый обман окружающих его монахов и монахинь и его собственного духовника заставили этого аристократа стать лютеранином. Сначала он был так возмущен «ересью» Реформации, которая начала распространяться по Литве, что отправился в долгий путь в Рим, чтобы поклониться папе и выразить ему свое почитание. Папа преподнес ему ящичек с драгоценными реликвиями. Когда князь вернулся домой, его духовник увидел в видении святую Деву, которая спустилась из своей сияющей обители с единственной целью благословения этих реликвий и удостоверения их подлинности. Игумен соседнего монастыря и игуменья женского монастыря оба тоже видели то же самое видение, с подкреплением из нескольких святых и мучеников; они пророчествовали и «ощущали, как Святой Дух» поднимался из ящичка с реликвиями и витал над князем. Духовенство раздобыло человека, одержимого бесом, и совершило над ним полную церемонию экзорцизма; при этом, как только его коснулись вышеупомянутым ящичком с реликвиями, тот сразу же на том же месте выздоровел и вознес благодарность папе и Святому Духу.
Когда церемония экзорцизма была закончена, хранитель сокровища, в котором находились реликвии, бросился к ногам князя и признался, что на обратном пути из Рима он потерял ящичек с реликвиями. Страшась гнева своего хозяина, он раздобыл такой же ящичек, «который он заполнил косточками собак и кошек»; но видя, как обманывают князя, он предпочел лучше сознаться, чем допустить такие кощунственные трюки. Князь ничего не сказал, но еще какое-то время продолжал испытывать не реликвии, а своего духовника и имевших видения служителей церкви. Притворные экстазы монахов и монахинь заставили его окончательно раскрыть их грубые обманы; это так повлияло на него, что он присоединился к реформистской церкви.
Это история. Бейл рассказывает, что когда Римская церковь бывает уже не в состоянии отрицать существование поддельных реликвий, она прибегает к софистике и отвечает, что если фальшивые реликвии совершали чудеса, то это «вследствие добрых намерений верующих, которые таким образом получали награду от Бога за свою хорошую веру!». Этот самый Бейл показывает на множестве примеров, что каждый раз, когда было доказано, что в разных местах одновременно существует по несколько тел одного и того же святого или три его головы, три его руки (как в случае Августина), и что не могут же они все быть подлинными, – звучал хладнокровный и неизменный ответ церкви, что все они подлинны, ибо «Бог их умножил и чудодейственно воспроизвел для большей славы Своей Святой церкви!». Другими словами, они хотели бы, чтобы верующие поверили, что умерший святой, благодаря божественному чуду, приобретает физиологические своеобразия речного рака!
Мы представляем себе, что было бы трудно с достаточной наглядностью продемонстрировать, что видения католических святых в каком-либо отдельном случае были бы лучше или достовернее, чем средние видения и пророчества наших современных «медиумов». Видения Эндрю Джексона – как бы ни высмеивали его наши критики – намного более философские и более согласующиеся с современной наукой, чем Августиновы спекуляции. Каждый раз, когда видения Сведенборга, величайшего среди современных ясновидцев, отклоняются от философии и научной истины, это бывает тогда, когда они более всего идут по линии, параллельной богословию. Также эти видения ничуть не бесполезнее для науки и человечества, чем видения великих ортодоксальных святых. В жизнеописании святого Бернарда рассказывается, что однажды в церкви в канун Рождества он молился о том, чтобы ему открыли час рождения Христа; и когда «настал правильный и точный час, он увидел, как божественный младенец появился в своих яслях». Какая жалость, что божественный младенец не ухватился за такой благоприятный случай, чтобы зафиксировать правильные день и год своей смерти и тем примирить противоречия у своих мнимых историков. Тишендорфы, Ларднеры и Колесоны, а также многие католические священнослужители, которые напрасно выжимали все, что могли, из исторических записей и из своих собственных мозгов в бесполезных поисках, – получили бы хоть что-нибудь, за что благодарить святого.
Фактически, нам безнадежно остается прийти к выводу, что большинство блаженных и божественных видений «Золотой легенды» и видений, встречающихся в более полных жизнеописаниях наиболее значительных «святых», – так же, как большинство видений наших преследуемых провидцев и провидиц, – было произведено невежественными и малоразвитыми «духами», страстно стремящимися разыгрывать из себя великих исторических личностей. Мы вполне готовы согласиться с шевалье де Мюссе и с другими неутомимыми преследователями магии и спиритуализма во имя церкви, что современные духи часто бывают «лживыми духами»; что они всегда под рукой, чтобы приноравливаться к соответственным склонностям тех лиц, кто сообщается с ними в «кружках»; что они обманывают их и поэтому не всегда бывают добрыми «духами».
Но, после того как мы допускали так много, мы теперь хотим задать вопрос любому беспристрастному человеку: возможно ли поверить в то же самое время, что власть, данная священнику-экзорцисту, – та высшая и божественная власть, которой он хвастается, – дана ему Богом с целью обмана людей? Что молитва, произнесенная во имя Христа, которая, принуждая демона к подчинению, заставляет его открыться, – рассчитана в то же самое время не на то, чтобы заставить беса высказать истину, но чтобы то, что соответствует интересам церкви, к которой принадлежит священник-экзорцист, сошло за истину? А это как раз то, что неизбежно происходит. Сравните, для примера, ответы, данные демоном Лютеру, с ответами, полученными от демонов святым Домиником. Один спорит против тайной мессы и бранит Лютера, что он поместил Деву Марию и святых выше Христа и тем бесчестит Сына Божьего; тогда как демоны, изгоняемые святым Домиником, после того как увидели святую Деву, которую святой отец тоже вызвал, чтобы она помогла ему, заревели: «Ох, наш враг! Ох, наш покровитель!.. Почему ты спустился с небес, чтобы нас мучить! Почему ты такая могущественная заступница за грешников! О, ты ecи самый верный путь к небесам… Ты повелеваешь, и мы принуждены сознаться, что никто не будет осужден, лишь бы он усердствовал в поклонении тебе, и т. д. и т. п.».
Лютеровский «Святой Сатана» убеждает его, что в то время, когда он верил в претворение Христова тела и крови, он просто поклонялся хлебу и вину; а бесы у всех католических святых обещают вечные муки каждому, кто не верит или даже только сомневается в этом догмате!
