Плутарх считает, что праздник палаток относится к вакхическим обрядам, а не к элевсинским. Таким образом, «прямо взывали к Вакху», говорит он. Поклонение сабациям было саббатическим; имена Эвий или Хевий и Луайос идентичны с Хивит и Левит. Французское имя Луи есть еврейское Леви; Iacchus – тот же Iao, или Иегова; и Ваал, или Адон, подобно Вакху, был фаллическим богом.

«Кто взойдет на гору [высокое место] Господню? – спрашивает праведный царь Давид, – кто станет на место его кадушу [на святом месте его]?» [«Псалтырь», XXIII, 3].

Кадеш может означать в одном смысле «озарять», «освящать» и даже посвящать или отделять; но он также означает служителей сладострастных ритуалов (культ Венеры), и истинное толкование слова кадеш открыто указано во «Второзаконии» [XXIII, 17]; в «Осии» [IV, 14] и в «Бытии» [XXXVIII, 15–22]. «Святые» библейские кадешимы были тождественны, что касается их обязанностей, баядеркам в позднейших индусских храмах. Еврейские кадешим, или галли (жрицы Кибелы), жили «при храме Господнем, где женщины ткали одежды для Астарты» или же занавеси для статуи Венеры-Астарты, гласит стих седьмой в двадцать третьей главе «Второй книги Царей».

Пляска, совершаемая Давидом вокруг Ковчега, была «кружением», которое, как говорят, было предписано амазонками для мистерий. Такова была пляска дочерей Силомских [«Судей», XXI, 21, 23 и далее], так же как и прыжки пророков Ваала [1 Царей, XVIII, 26]. Это просто были характерные признаки культа сабеян*, ибо пляска эта изображала движение планет вокруг Солнца. Несомненно, что пляска эта была вакхическим исступлением, причем употреблялись цистры*, также весьма выразительны укоры Мелхолы и ответы царя:

И он резко отвечает:

Если мы вспомним, что Давид жил среди тирийцев и филистимлян c их обычными обрядами; что он, на самом-то деле, отвоевал эту страну у Саулова дома с помощью наемников из их страны, то такое поощрительное отношение к их обрядам и даже введение такого языческого культа со стороны слабого «псалмопевца» выглядит весьма естественным. Кажется, Давид ничего не знал о Моисее, и если он ввел поклонение Иегове, то вовсе не в монотеистическом смысле, а просто в смысле одного из многих богов соседних народов – в качестве бога-охранителя, которому он отдал предпочтение и выбрал среди «всех других богов».

Проследим христианские догматы пункт за пунктом. Если мы сосредоточим наше внимание на одном из них, который вызывал самые яростные столкновения, пока его не признали, а именно – догмат о Троице, – что мы увидим? Мы встречаем его, как мы уже показали, на северо-востоке Инда; и прослеживая до Малой Азии и Европы, узнаем его у каждого народа, имеющего хоть что-нибудь похожее на утвержденную религию.

Этот догмат преподавали в старейших халдейских, египетских и митраических школах. Халдейский Солнечный бог, Митра, назывался «Тройственным», и халдейская идея тройственности была учением аккадийцев, которые сами принадлежали к расе, которая впервые породила метафизическую тройственность. Согласно Раулинсону, халдеи были аккадийским племенем, которое жило в Вавилонии с самого начала. По мнению других, они были туранцами и наставляли вавилонян, давая им первые понятия о религии. Но эти же самые аккадийцы – кто же они были? Те ученые, которые хотели бы приписать им туранское происхождение, делают из них изобретателей клинообразной письменности; другие считают их шумерами; третьи называют их язык, от которого (по весьма основательным причинам) не осталось никаких следов, – то каздейским, то халдейским, то протохалдейским, то каздоскифским и т. п.

Единственной традицией, заслуживающей доверия, является та, которая гласит, что аккадийцы наставляли вавилонян в мистериях и научили их жреческому языку, или языку мистерий. Но тогда эти аккадийцы были просто племенем индусских брахманов, которых теперь называют арийцами, а их родным языком был санскрит Вед; и священный язык, или язык мистерий, – тот, который даже в нашем веке употребляется индусскими факирами и посвященными брахманами для своих магических вызываний. С незапамятных времен им пользовались и ныне пользуются посвященные всех стран, и тибетские ламы заявляют, что письмена именно этого языка появляются на листьях и коре священного дерева Кумбум.

Жаколио, который приложил столько усилий, чтобы проникнуть в тайны брахманистских посвящений при переводе и комментировании «Агручада Парикшай», делает следующее признание:

Те, кто видел факиров или лам, произносящих свои мантры или заклинания, знают, что они никогда не произносят слов слышимо, когда готовятся к феномену. Их губы шевелятся, но никто никогда не услышит грозную формулу произнесенной вне храма, да и там [она произносится] лишь осторожным шепотом. Вот это и был тот язык, который теперь каждый ученый по-своему, соответственно своему воображению и филологическим пристрастиям, называет каздеосемитическим, скифским, протохалдейским и т. п.

Едва ли найдутся двое даже самых ученых филологов-санскритологов, которые смогут прийти к полному согласию по поводу правильного толкования ведических слов. Лишь только один ученый опубликует очерк, лекцию, трактат, перевод, словарь, как другие немедленно пустятся в споры с ним и друг с другом по поводу его неточностей, пропусков и допусков. Профессор Уитни, величайший американский востоковед, говорит, что заметки профессора Мюллера о «Ригведа Санхита» «далеки от того, чтобы обладать теми здравыми и вдумчивыми суждениями, той умеренностью и экономностью, которые считаются наиболее ценными качествами толкователя». Профессор Мюллер гневно возражает на его критику, что [благодаря ей] «не только отравляется радость, являющаяся естественной наградой всех добросовестных трудов, но эгоизм, злоба, да – даже лживость берет верх, и здоровый рост науки задерживается». Он «во многом расходится с объяснениями слов Веды, данными профессором Ротом» в его «Санскритском словаре», и профессор Уитни «намыливает головы» им обоим, говоря, что у обоих имеются, бесспорно, слова и фразы, «в которые впоследствии придется вносить исправления». В первом томе своих «Осколков» профессор Мюллер клеймит «богословским пустословием» все Веды, за исключением «Ригведы» и включая «Атхарваведу», тогда как профессор Уитни рассматривает последнюю «как наиболее исчерпывающую и ценную из четырех собраний вслед за «Ригведой». Но вернемся к случаю Жаколио.

Профессор Уитни заклеймил его «сапожником» и обманщиком, и, как мы уже указали выше, это является весьма-таки всеобщим приговором. Но когда появилась на свет его «La Bible dans l’Inde», то Societе Acadеmique de Saint Quentin просило м-ра Текстора де Рависи, ученого индолога, десять лет прослужившего губернатором Карикала в Индии, дать свой отзыв о ней. Он был ярым католиком и непримиримым возражателем против тех заключений Жаколио, которые дискредитируют Моисеево и католическое откровения, но все же он был вынужден сказать: «Написанный добросовестно, в легком, решительном и страстном стиле, с легко понятной и разносторонней аргументацией, труд м-ра Жаколио читается с неослабным интересом… труд ученый по известным фактам со знакомыми аргументами».

Довольно. Пусть Жаколио будет оправдан за недостаточностью улик, когда такие внушительные авторитеты из кожи вон лезут, чтобы выставить друг друга некомпетентными и проходимцами в литературе. Мы вполне согласны с профессором Уитни, что «трюизм, что [для европейских критиков?] гораздо легче разрушить что-либо вдребезги, чем построить, нигде не звучит с такой справедливостью, как в случаях, касающихся археологии и истории Индии».

Так случилось, что Вавилония оказалась расположенной на пути великого потока самой ранней индусской эмиграции, и вавилоняне стали первым народом, извлекшим из этого пользу. Эти халды были поклонниками Лунного бога, Deus Lunus; из этого факта мы можем сделать вывод, что аккадийцы – если таково должно быть их название – принадлежали к роду Лунных Царей, которые, согласно традиции, царствовали в Пруяй – нынешнем Аллахабаде. У них троичность Deus Lunus была проявлена в трех лунных фазах, завершая четверку четвертой фазой, и в ее постепенной ущербности и окончательном исчезновении олицетворяя умирание Лунного бога. Эта смерть аллегоризировалась ими и приписывалась восторжествованию гения зла над свет дающим божеством; так же как позднейшие народы аллегоризировали смерть своих Солнечных богов, Озириса и Аполлона, от руки Тифона и великого Дракона Пифона, когда Солнце входило в зимнее Солнцестояние. Бабел, Арах и Аккад – это имена Солнца. «Оракулы Зороастра» полны исчерпывающего материала по теме божественной Триады.

«Триада божества светит по всему миру, возглавляемая Монадой», – признает досточтимый д-р Морис.

«Ибо из этой Триады все управляется в сущности своей», – говорит халдейский оракул.

Фос, Пур и Флокс Санхуниафона суть Свет, Огонь и Пламя, три проявления Солнца, которое едино. Бэл-Сатурн, Юпитер-Бэл и Бэл, или Ваал-Хом, – это халдейская троица. «Вавилонский Бэл рассматривался в Триедином аспекте Бэлитана, Зевса-Бэла (медиатора) и Ваал-Хома, который есть Аполлон-Хомеус. Это был Триединый аспект «Высочайшего Бога», который является, согласно Беросу, или Элом (евреев), Бэлом, Бэлитаном, Митрой или Зерваном, и имеет имя патр (pathr), «Отец». Брахма, Вишну и Шива, соответствующие Силе, Мудрости и Справедливости, что в свою очередь соответствует Духу, Материи, Времени и Прошлому, Настоящему и Будущему, – могут быть найдены в храме Гхарипури; тысячи догматических брахманов поклоняются этим атрибутам ведического божества, тогда как суровые монахи и монахини буддийского Тибета признают только священную троицу трех главных добродетелей: Бедности, Целомудрия и Послушания, провозглашенных христианами, но применяемых на практике только буддистами и некоторыми индусами.

Персидское тройное божество состоит из трех лиц – Ормазда, Митры и Аримана. «Это тот принцип, – говорит Порфирий, – про который автор “Халдейского Резюме” говорит: «Они думают, что существует одно начало всего существующего и провозглашают, что оно едино и добро».

Китайский идол Саньбао состоит из трех, одинаковых во всех отношениях; а перуанцы «полагали, что их Танга-танга один в трех и трое в одном», говорит Фабер. У египтян были свои Эмефт, Ейктон и Пта; и тройного бога, сидящего на Лотосе, можно увидеть в Санкт-Петербургском музее на медали из Северной Татарии.

Среди церковных догм, которые в последнее время наиболее пострадали от рук востоковедов, догмат троичности занимает выдающееся место. Репутация каждого из этих трех персонажей антропоморфического бога в качестве подлинного откровения христианам по воле Божией сильно скомпрометирована исследованиями ее предшественниц и происхождения. Востоковеды опубликовали больше о сходстве между брахманизмом, буддизмом и христианством, чем хотелось бы Ватикану. Утверждение Дрейпера, что «язычество было видоизменено христианством, и христианство язычеством», ежедневно получает подтверждение.

Но девственной «Божьей Матери», Царице Небесной, может быть приписано еще более раннее происхождение, нежели египетское и халдейское. Хотя Изида тоже по праву считается Царицей Небесной и, вообще, изображается держащею в своей руке crux ansata*, образованный из земного креста и Стауроса* гностиков, – она намного моложе небесной девы Неит. В одной из гробниц фараонов Рамзесов, в долине Бибан-эл-Молук в Фивах, Шампольон-младший обнаружил картину, по его мнению, самую древнюю, которая когда-либо была обнаружена. Она изображает небеса, символизированные женской фигурою, усеянною звездами. Рождение Солнца символизировано фигурою младенца, появляющегося из лона своей «божественной матери».

В Книге Гермеса, «Пэмандре», в ясных и недвусмысленных выражениях сформулирована вся догма троичности, принятая христианами.

«Свет – это Я, – говорит Пэмандр, БОЖЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ. – Я есмь ноус или разум, и Я твой бог, и Я намного древнее человеческого начала, исходящего из тени. Я есмь зародыш мысли, блистающее СЛОВО, СЫН Бога. Думай, что то, что так видит и слышит в тебе, есть Глагол Учителя, это – Мысль, которая есть Бог Отец… Небесный Океан, ЭФИР, который течет с Востока на Запад, есть Дыхание Отца, животворящее Начало, СВЯТОЙ ДУХ!» «Ибо они неразделены, и их слияние есть ЖИЗНЬ».

Сколь бы древним ни было происхождение Гермеса, затерявшееся в неизвестных временах египетской колонизации, существует еще одно значительно более старое пророчество, непосредственно относящееся, по словам брахманов, к индусскому Кришне. Мягко говоря, это очень странно, что христиане претендуют на то, что их религия основана на пророчестве Библии, в которой такого пророчества нет. В какой же главе или стихе Иегова, «Господь Бог», обещает Адаму и Еве послать им Искупителя, который спасет человечество?

«Я положу вражду между тобой и женщиной, – говорит Господь Бог змию, – и между твоим семенем и ее семенем; и оно поранит твою голову, и ты поранишь его пятку».

В этих словах нет ни малейшего намека на Искупителя, и самый изощреннейший ум не в состоянии извлечь из них – так, как они изложены в третьей главе «Книги Бытия», – ничего похожего на то, что христиане ухитрились там найти. С другой стороны, в преданиях и в [Законах?] «Ману» Брахма прямо обещает первой паре людей послать им Спасителя, который будет учить их пути к спасению. «Из уст посланца Брахмы, который родится в Курукшетра, Матсья и земле Панчола, также называемой Канья-Кубья (гора Девы), все люди на земле узнают свой долг», – гласит «Ману» [кн. II, шл. 19, 20].

Мексиканцы зовут Отца своей Троицы Изона, Сына – Бакаб, а Святого Духа – Эхвах, и «говорят, что получили это (учение) от своих предков». Среди семитических народов мы можем проследить троицу до доисторических дней баснословного Сезостриса, которого более чем один критик отождествляет с Нимрудом, «могучим охотником». Мането влагает в уста оракула упрек царю, когда последний задал вопрос: «Скажи мне, ты, сильный в огне, кто до меня был в состоянии подчинить себе все вещи? И кто сможет после меня?» И оракул ответил ему: «Сначала Бог, затем Слово, и затем «Дух».