А ведь исторически Россия и Америка вовсе не враждовали.

В мае 1763 года в порту Кронштадта бросило якорь первое торговое судно, которое приплыло в Россию из Америки с грузом сахара, рома, индиго, красного дерева. Назад моряки повезли коноплю, железо и полотно.

В сентябре 1784 года от имени конгресса США Джон Адамс (будущий президент страны), Бенджамин Франклин, один из отцов-основателей США (и первый американец — иностранный член Российской Академии наук) и Томас Джефферсон (тоже будущий президент) предложили правительству России подписать договор о дружбе и торговле. Ответа не последовало. Но торговля шла. Везли в Россию чай, кофе, рис, сахар, шелк, миндаль, оливковое масло. Из России — железо, парусину, коноплю, щетину, свечное сало, лен, пеньку, меха.

Российско-американский торговый договор подписали в 1832 году, утвердил его император Николай I. Это сейчас правительство ищет способы сделать российскую экономику привлекательной для иностранных инвесторов. А до революции деньги сами текли в стремительно развивающуюся экономику Российской империи.

В 1916 году — в разгар Первой мировой! — американский посол в России Дэвид Фрэнсис писал президенту Вильсону:

«Я считаю, что Россия является лучшим объектом для инвестирования американского капитала и проявления американской изобретательности и предприимчивости, чем какая-либо другая страна в мире».

Американский президент Вудро Вильсон вполне доброжелательно наблюдал за революционными переменами в России. У Вильсона не было предубеждений против русской революции, потому что Соединенные Штаты тоже были созданы в результате своего рода революции. Американское правительство первым признало Временное правительство.

2 апреля 1917 года, выступая в конгрессе, президент Вильсон говорил:

— Разве не чувствует каждый американец, что чудесные и радующие сердце события, происходящие в последние несколько недель в России, прибавили оснований нашим надеждам на будущий мир во всем мире? Самодержавие свергнуто, и русский народ во всем своем величии и мощи стал частью семьи народов, которые сражаются за свободу, за справедливость и мир.

После Октября 1917 года Вудро Вильсон заявил:

— Поверят в это или нет нынешние российские лидеры, но мы от души стремимся и надеемся найти тот путь, с помощью которого нам будет оказана честь помочь России добиться сокровенной надежды на свободу и справедливый мир.

Американский президент поддержал русский народ, который пытается «навсегда освободиться от власти авторитарного правительства и стать хозяином собственной жизни». Вильсон обещал, что правительство США «использует все возможности, чтобы гарантировать России восстановление полного суверенитета и независимости во внутренних делах, а также полное восстановление ее огромной роли в жизни Европы и современного мира».

Большевикам речь американского президента очень понравилась. Она была опубликована в газете «Известия», официальном органе советской власти. «Известия» отмечали: «Мы можем надеяться на то, что найдем в американском народе верного союзника в этой борьбе».

Советские вожди к Соединенным Штатам поначалу относились с пиететом.

В разгар Гражданской войны, в октябре 1919 года, Ленин дал интервью газете «Чикаго Дейли Ньюс»: «Мы решительно за экономическую договоренность с Америкой, — со всеми странами, но особенно с Америкой».

В феврале 1920 года Ленин в интервью американской газете «Уорлд» повторил: «Нам будут нужны американские промышленные изделия — локомотивы, автомобили и т. д. — более, чем товары какой-либо другой страны».

Уже после Гражданской, в октябре 1922 года, Ленин писал наркому Чичерину: «Нам архиважны соглашения и концессии с американцами».

В Москве радовались появлению любого сколько-нибудь заметного иностранца, предлагавшего либо свое внешнеполитическое посредничество, либо участие в восстановлении разрушенной российской экономики. 17 сентября 1920 года в Москву приехал американский инженер и бизнесмен Фрэнк Артур Вандерлип. Чичерин сообщил Ленину, что американец предлагает заключить договор о концессиях на добычу нефти и угля, а также вылов рыбы в Приморском крае и на Камчатке. Ленин тут же ответил Чичерину: «Я вполне за переговоры. Ускорьте их».

О предложении американца Ленин с гордостью рассказывал на партийной конференции, убеждая товарищей — и, может быть, самого себя, — что внешнеполитическая блокада скоро будет прорвана.

На март 1929 года в СССР существовало 68 иностранных концессий, восемь получили граждане США. Три концессии получил Арманд Хаммер, две — Аверелл Гарриман, будущий посол.

В конце 1920-х — начале 1930-х годов американские кредиты стали важнейшим источником финансирования советской экономики.

Купили треть производимого в США оборудования для нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности. А также — сельскохозяйственное и электротехническое оборудование и грузовые автомобили. В 1930 и 1931 годах купили в США две трети тракторов и половину комбайнов, произведенных в США. А Россия экспортировала антрацит, марганец, пшеницу, лесо- и пиломатериалы, асбест, спички.

При содействии американцев построили Днепрогэс, Уралмаш, Челябинский тракторный завод, Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, нефтепромыслы в Баку и в Грозном. Сталинградский тракторный завод был перенесен в город на Волге уже в готовом виде.

В январе 1929 года Сталин сказал американскому специалисту по механизации сельского хозяйства Томасу Дональду Кэмбеллу: «Северо-Американские Соединенные Штаты имеют больше оснований для обширных деловых связей с СССР, чем любая другая страна. И это не только потому, что САСШ богаты и техникой, и капиталами, но и потому, что ни в одной стране не принимают наших деловых людей так радушно и гостеприимно, как в САСШ».

Отношение Соединенных Штатов к Советской России было сформулировано сразу после Гражданской войны: американское правительство не намерено признавать советское правительство, которое не представляет в полной мере волю народов России.

Об этом свидетельствуют роспуск Учредительного собрания и тот факт, что большевики не допустили всенародных выборов. О безответственности лидеров Советского правительства свидетельствует их отказ признать обязательства России перед другими странами. И наконец, тот факт, что эти лидеры злоупотребляют привилегиями дипломатических представительств, используя их в качестве каналов для распространения революционной пропаганды…

В 1933 году американским президентом стал Франклин Рузвельт. Уже из его предвыборных речей следовало, что он намерен признать режим в Москве. Советский Союз — самоизолировавшийся от внешнего мира — не играл сколько-нибудь значительной роли в глобальной политике. Но Рузвельт чувствовал, сколь опасен приход Гитлера к власти. Для противостояния немецкому фашизму требовались все союзники, которых только можно было найти.

В октябре 1933 года президент Рузвельт подписал послание председателю ЦИК (формальному главе советского государства) Михаилу Ивановичу Калинину с предложением направить в Вашингтон советского представителя для переговоров о нормализации отношений между двумя странами. 7 ноября нарком иностранных дел Максим Литвинов сошел в Нью-Йорке с борта океанского лайнера «Беренгария». Плавание продолжалось целую неделю. Наркома ждала встреча с Рузвельтом.

Американцы хотели получить от Советского правительства гарантии, что оно не станет с помощью Коммунистического Интернационала поддерживать организации, которые ставят своей целью насильственное свержение американского правительства.

Кроме того, американцы надеялись вынудить советское правительство согласиться со свободой вероисповедания, в частности, позаботиться о том, чтобы персоналу американского посольства в Москве была обеспечена возможность религиозного обучения своих детей.

Третьей крупной проблемой был вопрос о долгах и будущих кредитах. Поскольку Советский Союз принципиально отказывался выплачивать долги прежних правительств и компенсацию американцам за национализированную собственность, кредитов Москва не получила.

У каждой стороны имелся список претензий, но вместе с тем наличествовало и желание установить дипломатические отношения, хотя и Рузвельт, и Литвинов подозревали друг друга в попытке обмануть партнера.

Когда Франклин Рузвельт 7 ноября 1933 года без пятнадцати шесть вечера впервые принял наркома Литвинова, президент Соединенных Штатов сразу заговорил о том, что религиозные свободы в России — базовое условие для переговоров об установлении дипломатических отношений.

17 ноября Рузвельт опять принял Литвинова и вновь завел разговор на эту тему.

— Ну, хорошо, Макс, — говорил американский президент наркому, — знаете разницу между религиозными и нерелигиозными людьми? Вот в чем она заключается. Вас воспитали благочестивые родители. Через какое-то время настанет вам срок умирать, и что же, Макс? Вы вспомните своих родителей — хороших, набожных евреев, которые верили в Бога и возносили ему молитвы. Я уверен, они и вас научили молиться.

Литвинов покраснел, как рак, не зная, что ответить. Рузвельт продолжал как ни в чем ни бывало:

— Сейчас вы считаете себя атеистом. Но я говорю вам, Макс, вас воспитали в религиозном духе. И когда придет время умирать, вы будете думать о том, чему вас учили ваши отец и мать…

Максиму Максимовичу, искреннему коммунисту и в силу этого атеисту, было не по себе, но он упрямо защищал позицию советского государства: верить в Бога не запрещено, хотя это и не приветствуется. Он договорился с Рузвельтом только об одном: американские граждане, приезжающие в Россию, получат возможность посещать церковную службу…

Президент сказал жене, что добился двух третей того, чего желал, но каждый раунд переговоров с советским наркомом так же мучителен, как рвать зубы без наркоза.

16 ноября 1933 года дипломатические отношения с Соединенными Штатами были установлены. Это стало звездным часом наркома иностранных дел. После возвращения Литвинова Сталин подарил ему дачу.

Первым американским послом поехал в Москву Уильям Буллит. Он долго ждал этого часа, уговаривая последовательно нескольких президентов признать Советскую Россию. Буллит женился на вдове американского коммуниста Джона Рида, похороненного у Кремлевской стены. Но посла ждало большое разочарование. Он писал о Сталине: «Президент Рузвельт думал, что в Москве сидит джентльмен, а там сидел бывший кавказский бандит».

А вот обещание пустить в страну католического священника, который бы духовно окормлял американских дипломатов, было исполнено. Католическая церковь тоже стала жертвой борьбы против «реакционного духовенства».

В декабре 1922 года закрыли католические церкви Петрограда, а в марте 1923-го в Москве арестовали группу католических священнослужителей и посадили их на скамью подсудимых как «участников контрреволюционной организации церковников». Экзарх русских католиков Леонид Иванович Федоров заявил на суде:

— Мы смотрим на советскую власть как на наказание Божие за наши грехи.

Прелата Константина Будкевича, который в Петрограде преподавал в тайной семинарии и отказался сдать власти приходские ценности, признали виновным в «сопротивлении Советской власти и ослаблении пролетарской диктатуры». Его расстреляли, что вызвало в мире возмущение как свидетельство очевидного преследования христиан.

В марте 1934 года в Москву приехал священник Леопольд Браун. Он выучил русский язык и двенадцать лет мужественно переносил все тяготы служения в атеистическом государстве. Посол Буллит сочувственно говорил ему:

— Отец Браун, своим присутствием здесь вы бросаете вызов Советскому Союзу.

Многое его поразило. Нескончаемые очереди за хлебом, невероятная разница между образом жизни простых людей и новой советской ЭЛИТЫ:

«Нет сегодня страны с таким бьющим в глаза неравенством между нищенской бедностью и богатейшей роскошью, какие существуют в Советском Союзе. В обычной квартире для одной семьи теперь проживает несколько семей. Одной уборной, одной ванной комнатой и одной кухней пользуются двадцать-тридцать человек. А важные персоны, партийные руководители, комиссары высшего ранга затмевают роскошью своей жизни бывшую российскую аристократию. Причем партийные боссы относятся к своим подчиненным с высокомерным презрением».

В середине 1930-х закупали в США американскую военную технику, включая танк «Кристи», авиационные и танковые моторы, артиллерию и радиоаппаратуру. Но 2 декабря 1939 года, через два дня после начала войны с Финляндией, президент Франклин Рузвельт ввел «моральное эмбарго» на поставки в СССР продукции двойного назначения. Санкции сказались на советской военной промышленности, особенно бедственно — на производстве авиамоторов. Попытки заменить американских поставщиков немецкими имели лишь частичный успех.