27 октября
Лори
— Элис из дома номер три просила меня захватить вот это. Сказала, что приедет прямо в церковь.
Тетя Сьюзен, мамина сестра, вручает мне большой бисквитный торт. Она приехала несколько дней назад и стала для нас настоящим спасением. Сумела убедить маму, что даже после папиного ухода земля продолжает вращаться. Благодаря ей мама нашла в себе силы поговорить со священником о похоронах и решить, какое платье она наденет. Несколько лет назад тетя Сьюзен сама потеряла мужа, дядю Боба. Она способна понять мамино горе так, как не можем этого сделать мы с Дэрилом. Мы потеряли любимого отца, но мама лишилась второй половинки своей души, и сегодня ей предстоит присутствовать на похоронах этой половинки.
Иду в кухню с тортом в руках. Кто-то стучит в окно. Оборачиваюсь и вижу Сару. В эти дни все заходят в дом моих родителей через заднюю дверь. В дом моих родителей… Сердце мое сжимается. Неужели я когда-нибудь привыкну называть его просто маминым домом? Неужели мама привыкнет жить здесь совсем одна?
Я открываю дверь и впускаю Сару.
— Привет, — говорит она и, увидев лежащие повсюду горы продуктов, испускает удивленный вздох.
Полагаю, полки ближайшего супермаркета опустели. Тетя Сьюзен заказала пропасть всякой снеди, а также одноразовую посуду и салфетки.
— Потом это все можно будет отправить в мусорные баки, — объяснила она мне. — Поверь, после похорон никому не захочется заниматься уборкой и мытьем посуды.
К тому же сегодня утром наши друзья и соседи прислали не меньше десятка пирогов и тортов. В общем, думаю, голодным никто не уйдет.
Я рада, что эти печальные хлопоты взял на себя человек, который знает в этом толк. Хотя, как только Оскар вернулся из Брюсселя, мы связались с похоронной компанией. Есть ли на свете занятие мучительнее, чем выбирать гроб для любимого человека? Разве не все равно, дубовый он будет или сосновый, с медными ручками или же с серебряными? Мы остановились на первом попавшемся, но выяснилось, что для папы он слишком короток. Мне казалось, я сплю и вижу кошмарный сон. Реальность не может быть такой жестокой.
Сара подходит ко мне и обнимает за плечи:
— Держись, Лу!
Я молча киваю и начинаю усиленно моргать, отгоняя слезы. Глаза у меня теперь постоянно на мокром месте. Я не стала рассказывать Саре о том, что звонила Джеку. Из всех, кого я знаю, он единственный потерял отца. Я хотела поговорить с человеком, который понимает, каково мне сейчас. Примерно так я объяснила себе самой этот поступок. А вечером, сидя в одиночестве в детской спальне, я отчаянно захотела позвонить своей лучшей подруге. Стоило мне услышать ее голос, трещина, расколовшая нашу дружбу, исчезла. Я не просила Сару приехать, но на следующий день она примчалась без всяких просьб. И теперь, в день папиных похорон, она здесь, рядом со мной.
— А что мне остается? — пожимаю я плечами и бросаю на Сару беспомощный взгляд. — Только держаться и ждать.
Сара вешает пальто на спинку стула и ставит на плиту чайник.
— Как себя чувствует твоя мама? — спрашивает она.
— Тоже пытается держать себя в руках, — отвечаю я, передавая ей кружки.
Да, мама пытается совладать со своим горем, но пока это ей не слишком удается. Она встает по утрам и ложится спать по вечерам; если кто-нибудь к ней обращается, отвечает односложно. Но почти все время она сидит, устремив неподвижный взгляд в пространство. Глядя на маму, я испытываю такое чувство, словно мы поменялись местами и я должна успокоить и утешить ее, как она утешала меня в детстве. Но я не знаю, что сказать ей в утешение.
— Возможно, сегодняшний день станет поворотным, — замечает Сара.
Она не первая, кто это говорит. Считается, в день похорон близкие осознают: человек, которого они любили, действительно ушел из этого мира. И все, что им остается, — примириться с жизнью, где его больше не будет.
— Возможно, — отвечаю я не слишком уверенно. Мне трудно представить, что кто-то из нас сумеет привыкнуть жить без папы. — Ты отлично выглядишь, — перевожу я разговор на другую тему.
Сара, взмахнув конским хвостом, окидывает взглядом свое черное платье в стиле Джеки Онассис.
— На моей работе иначе нельзя, — улыбается она.
Теперь Сара регулярно появляется в ежедневных выпусках новостей. Одна ее мечта уже стала явью. Мы сидим за столом, пьем кофе. Я размешиваю в кружке сахар, наблюдая, как белые крупники кружатся в темной жидкости.
— Сидим с тобой, как на Деланси-стрит, — говорит Сара.
Внезапно меня пронзает острая игла сожаления и тоски.
— Как жаль, что время нельзя повернуть вспять! — вздыхаю я.
— Жаль, — эхом повторяет Сара.
— Сара, я должна тебе сказать…
Я чувствую неодолимое желание поговорить с ней начистоту, попросить у нее прощения. Она примчалась сюда, узнав, что у меня горе, но мы еще ни словом не обмолвились о том, кто стал причиной нашей ссоры. О Джеке.
— Давай не будем об этом сейчас, — качает головой Сара. — Да и зачем ворошить прошлое? С тех пор многое изменилось. — Она сжимает мою руку.
Мы избегаем этого мучительного вопроса, мы прячем его, как скелет в шкафу. Пытаясь обмануть самих себя, мы надеваем на шкаф чехол из веселенькой материи в цветочек. Но придет время, чехол придется снять, и скелет вывалится наружу.
— Нам с тобой есть что обсудить, — говорю я.
— Потом мы обязательно все обсудим, — кивает Сара. — Но не сейчас.
Джек
— Хочешь пива?
Я наслаждаюсь тишиной, сидя на скамейке у ручейка в запущенном саду родителей Лори.
Оскар подходит и вручает мне кружку.
— Спасибо, — киваю я, и он садится рядом, подпирая руками голову. — Трудный сегодня выдался день.
— Не представляю, как она все это перенесет, — вздыхает Оскар.
Я до такой степени не ожидал от него подобных откровенностей, что глупо уточняю:
— Лори?
— Да, — вздыхает он и отпивает из своего стакана.
Кажется, там у него виски. Мы знакомы уже много лет и успели выяснить, что я пивная душа, а Оскар предпочитает напитки покрепче.
— Не представляю, как ей помочь. Что ей сказать, как утешить, — бормочет Оскар.
Он что, спрашивает у меня совета? Очень трогательно. Что ж, хотя я никогда не испытывал к нему особой симпатии, кое-что нас объединяет. Мы оба переживаем за Лори.
— Знаешь, по моим наблюдениям, Лори намного крепче, чем выглядит, — отвечаю я. — Хотя, конечно, она не до такой степени крепка, чтобы никогда не ломаться.
Я невольно вспоминаю тот давний день, когда с неба валил снег и я целовал ее на пустынной улице. Тогда она была на грани душевного срыва.
— Просто будь рядом, — советую я. — Не оставляй ее наедине со своим горем.
— Но я не знаю, что сказать, — твердит Оскар.
— Этого никто не знает. Говори хоть что-нибудь. Это лучше, чем ничего.
— А вот ты, похоже, всегда знаешь, что сказать, — изрекает он. — Взять хотя бы речь, которую ты произнес на нашей свадьбе.
Оскар молчит, искоса глядя на меня. Блин, с какой стати он об этом вспомнил?! Выбрал подходящее время, ничего не скажешь.
— Чем тебе не понравилась моя речь? — глядя ему прямо в глаза, резко спрашиваю я.
Он поднимает голову и откидывается на спинку скамьи:
— Скажу тебе откровенно, Джек, когда я тебя слушал, трудно было поверить, что твои чувства к Лори… не переходят границ платонической дружбы.
Я разражаюсь саркастическим смехом, таким громким, что пиво проливается на скамью.
— Оскар, ты уверен, что нам стоит выяснять отношения в день похорон отца Лори?
— Я не собираюсь выяснять с тобой отношения, — возражает он, и его голос звучит миролюбиво, как всегда. — Я достаточно долго проявлял терпение. Но сейчас я хочу задать тебе чрезвычайно простой вопрос. Джек, ты влюблен в мою жену?
Подумать только, он достаточно долго проявлял терпение! А теперь хочет задать мне чрезвычайно простой вопрос! Черт бы его побрал! Звучит высокомерно до идиотизма! Да, пожалуй, нам с этим паршивым снобом пора перестать притворяться, что мы прекрасно друг к другу относимся. Но, повторяю, день похорон отца Лори не подходит для всякого рода разборок.
Поэтому на чрезвычайно простой вопрос я даю чрезвычайно простой ответ:
— Да.
— Хочешь пива? — У скамейки стоит Сара. Прошло полчаса или около того.
— Да вы все что, сговорились меня спаивать? Сначала Оскар, потом ты.
— Прости, — пожимает плечами Сара. — Если хочешь, могу уйти и оставить тебя в одиночестве.
— Не надо, — качаю я головой и забираю у нее стакан с пивом. — Извини, что нахамил тебе, Сар. Садись, поболтаем немного.
Сара опускается на скамью рядом со мной. На ней куртка из черного искусственного меха, в руках стакан с красным вином.
— У тебя какие-то неприятности, Джек? — спрашивает она. — Помимо очевидных.
Под очевидными неприятностями она, вероятно, подразумевает тот факт, что мы на поминках. Это доходит до меня не сразу.
— Мне и очевидных достаточно, — отвечаю я. — Знаешь, поневоле пришлось вспомнить то, о чем я стараюсь не думать.
— Из всех нас ты один… пережил подобное, — понимающе кивает Сара. — И ты единственный понимаешь, как утешить Лори.
Я кладу руку ей на плечо, похищая немного ее тепла.
— Не думаю, что ее сильно утешит, если я скажу, что до сих пор скучаю по папе.
Сара прижимается ко мне:
— Я никогда тебя о нем не расспрашивала. Прости.
— Тебе не за что просить прощения, — отвечаю я. — Ты в сто раз лучше меня, засранца.
Сара тихонько смеется:
— Что ж, я рада, если ты действительно так думаешь.
— Именно так и никак иначе.
Мы сидим рядом в задумчивом молчании, из дома доносится гул голосов и звон посуды, ручей тихонько журчит.
— Ты не хочешь рассказать мне, какая кошка пробежала между тобой и Лу? — спрашиваю я. — Голову даю на отсечение, тебя не было на свадьбе, потому что вы поссорились. Семейные проблемы тут ни при чем.
Сара прикусывает губу.
— Знаешь, все это осталось в прошлом, которое совершенно ни к чему ворошить, — нехотя отвечает она.
Я не настаиваю и меняю тему:
— Ты по-прежнему с Люком?
Сара кивает, и глаза ее вспыхивают. Она пытается притушить это сияние, но ничего не получается.
— Значит, тебе с ним хорошо?
— Он не засранец, и этого вполне достаточно, — тихонько смеется Сара. — И он мой на все сто процентов.
— Счастлив за тебя.
Я ничуть не кривлю душой. Смотрю на нее, такую веселую, живую, яркую, и радуюсь, что у нее все хорошо. Значит, мы поступили правильно, когда решили расстаться, хотя это и доставило боль нам обоим. Сара хватает меня за руку:
— Он зовет меня поехать с ним в Австралию.
— Навсегда?
Сара кивает:
— Сам понимаешь, решиться на такое не просто.
— Еще бы.
Откровенно говоря, не представляю, как она бросит все, чего с таким трудом достигла, и начнет с нуля в стране Оз.
— Люк стоит того, чтобы ради него изменить всю свою жизнь? — спрашиваю я.
— Если выбирать между ним и всем, что только у меня есть, я выберу его, — произносит она.
Вау! Ну что тут скажешь?
— Счастлив за тебя, Сар, — повторяю я.
И это снова чистая правда. Я вспоминаю тот день, когда мы впервые встретились в лифте. И тот жуткий холодный день, когда мы решили расстаться в саду Оскара и Лори. И все прочие дни, которые пролегли между этими двумя. Мы с Сарой взрослели вместе до той поры, пока не почувствовали, что мешаем друг другу взрослеть.
— Лори мне рассказывала, что он летчик, — начинаю я. — Точнее, вертолетчик. Летает на спасательных вертолетах.
— Да.
Сара расплывается в счастливой улыбке, смотреть на нее сейчас — чистое удовольствие.
— Да он просто гребаный супергерой! — смеюсь я.
И это в очередной раз чистая правда, несмотря на мой сарказм. Я чокаюсь с ней, и мы делаем по глотку.
— А как у тебя дела с Амандой?
Поразительно, что Сара дала себе труд запомнить имя Аманды. Что касается самого вопроса, он повергает меня в легкую растерянность.
— Она мне нравится, — наконец отвечаю я.
— Не слишком выразительная характеристика, — ухмыляется Сара.
— Она отличная девчонка.
— Отличная девчонка? Господи боже, Джек, бросай ее скорее, не заставляй девушку впустую терять с тобой время!
— Только потому, что я не говорю, что ее глаза сияют ярче небесных звезд, а с губ сыплются розы? Не утверждаю, что она главное украшение Вселенной?
— Именно поэтому. — Взгляд Сары неожиданно становится серьезным. — Если для тебя она не главное украшение Вселенной, зачем вам быть вместе?
Зачем нам быть вместе? Еще один вопрос, который повергает меня в ступор.
— Знаешь, я пока не уверен, стоит ли непременно искать девушку, которая станет моей на все сто процентов, — отвечаю я. — Может, имеет смысл быть вместе, даже если мы принадлежим друг другу, скажем, процентов на семьдесят.
Сара вздыхает и качает головой, словно сокрушаясь о том, что я не понимаю самых элементарных вещей.
— Если я тебя кое о чем спрошу, обещаешь ответить честно? — произносит она.
Полная засада. Этот паршивый вечер вопросов и ответов начинает меня утомлять. Интуиция подсказывает мне, что на Сарин вопрос мне отвечать не захочется.
— Постараюсь, — уныло роняю я.
Она несколько раз открывает и закрывает рот, словно никак не может сформулировать свой вопрос.
— Как ты думаешь… если бы на моем месте оказалась Лори… она стала бы твоей на все сто процентов? — спрашивает наконец Сара.
— Вау! Что это тебе взбрело в голову?
— Да так… Дошли слухи о проникновенной речи, которую ты произнес на ее свадьбе.
Жесть! Далась им эта чертова речь!
— Сара, из-за твоего отсутствия возникла накладка. Надо было спасать положение. Я бросился грудью на амбразуру.
Она кивает, вполне удовлетворенная ответом:
— Говорят, ты разливался соловьем. Все женщины были в восторге. Мечтали, чтобы кто-нибудь посвятил им подобный панегирик.
— Ну ты же знаешь, язык у меня хорошо подвешен, — усмехаюсь я.
— Да, и твой язык тебя выдал. — Голос Сары слегка дрожит, и я поспешно отвожу взгляд. — Какой ты дурак, Джек, какой непроходимый дурак! Да и я ничуть не лучше. Давно должна была обо всем догадаться. И в глубине души догадывалась, но гнала эту мысль прочь. Почему ты ничего мне не сказал?
Я мог бы сделать вид, что не понимаю, о чем она. Но стоит ли притворяться?
— Потому что в этом не было смысла, Сар. А сейчас Лори замужем. Она счастлива. И давным-давно меня не любит.
— А ты? Ты ее любишь?
Я погружаюсь в задумчивость. В воздухе повисает молчание.
— Не знаю, Сар. Честно, не знаю. Тут не так просто разобраться. Это же не кино.
Сара вздыхает и прижимается ко мне.
— И все же? — настаивает она. — Что ты будешь делать, если она расстанется с Оскаром?
Я целую ее в макушку. Кое о чем лучше не говорить.
— Идем в дом. Здесь слишком холодно.
Мы шагаем по дорожке, взявшись за руки. Не доходя до дверей, я выпускаю руку Сары, бормочу какие-то извинения, поворачиваюсь и бегу на вокзал. Мое присутствие не принесет Лори никакой пользы, мне лучше уехать. Быть может, во время долгого пути я смогу решить, способны ли семьдесят процентов превратиться в сто.
