Чашки пятнадцатая и шестнадцатая
«Энциклопедия мифов»
Этот выпуск сдвоенный, потому что речь пойдет об «Энциклопедии мифов», томе первом и втором.
И вот что я давно хотел записать. Потому что твердим мы это с автором раз за разом в той или иной форме, но до сих пор так и не дали внятного и развернутого пояснения вот к чему:
«Меняйте контроль на осознанность, меняйте, не то пропадете, потому что в осознанность вдохновение входит, а в контроль – никак».
Думаю, пора рассказать, зачем она нужна, эта самая осознанность. Что в ней такого лакомого, что на ней так настаивают.
В чем разница между осознанностью и контролем?
Прежде всего в том, что контроль все-таки у большинства людей, выросших у своих родителей, означает, как правило, только «нельзя».
И опыт, набираемый в состоянии контроля, это опыт, стиснутый множеством рамок, которые мы вольно или невольно себе ставим. Попробуйте мысленно поставить эксперимент, скажите про себя: «Контроль означает, что я…»
И посчитайте, сколько раз там прозвучит «что я не…»
Ни одно человеческое существо не связывает вдохновение с запретом. Запрет – это обязанность, рамки, оценка. Не говоря уже о том, что контроль очень часто базируется на внешних якорях. Мы сверяем свое поведение с неким паттерном, даже просто «контролировать чувства» означает прежде всего «не выказывать чувства».
Поэтому очень часто опыт, полученный в состоянии контроля, лишен вдохновения. Бывает, что он не лишен радости, но вдохновения – лишен.
Хотя бы потому, что контроль, повторюсь, идет обычно снаружи, даже контролируя сами себя, мы используем наружные вешки.
Тогда как осознанность – это сугубо внутренний процесс. Осознавая свои переживания, мы раскладываем их, как Король-ворон в «Джонатане Стрендже и мистере Норрелле» раскладывал сны на столе, мы в них всматриваемся, мы не выставляем оценки, не сравниваем – мы проживаем.
Опыт, полученный в состоянии осознанности, абсолютно уникален, но не потому, что до сих пор его никто не проживал, а потому, что нам становится все равно, проживал его кто-нибудь или нет – сейчас его проживаем только мы, вот я, вот мой опыт, я потом сравню, если будет время и желание, а сейчас я полностью погружен в процесс, который не имеет ни рамок, ни оценок, ни аналогов. Самое главное – не имеет оценок и аналогов.
Я не раз слышал, «после «Гарри Поттера» и «Школы в Кармартене» страшно писать что-то свое о магическом образовании, там уже все есть, что хочется». И я вдруг подумал: а ведь правда! Если бы я держал в голове, что все прекрасные тексты уже написаны (в том числе и те, в которых есть все, что хочется), я никогда ничего не смог бы записать.
И вот это и есть контроль, рамки, сравнительная шкала. Когда ты что-то делаешь, ты держишь в голове все, что уже было сделано на эту тему до тебя, причем сделано наверняка лучше, чем можешь сделать ты.
В этом смысле осознанность обратна контролю.
Но только в этом.
Точно так же, как и контроль, она позволяет сохранять целостность своей личности во время любых событий. Как и контроль, она позволяет эти события лучше и полнее переживать. Точно так же, как контроль, она удерживает от панических реакций.
Но, в отличие от контроля, осознанность позволяет сохранять первозданность опыта. Все, что когда-либо было, конечно же, учитывается. Просто сейчас, сию секунду, прежде всего имеет значение то, что это происходит не с кем-то, а с тобой. Целостность личности нерушима. Ты знаешь, что кто-то уже написал отличную книгу (и не одну) о магических школах. Но этот кто-то – не ты. Пока ты себя контролируешь, тебе нельзя писать новую книжку. Или по крайней мере, ты обязан написать нечто новое или не хуже. Сказать, что ждет любого автора сразу за этим соображением? Правильно, прокрастинация.
Осознанность, придавая уникальность каждому жесту и переживанию, дает возможность вашей личности раскрываться, не опасаясь, что сейчас придут и отщипнут от нее кусок. Кто это придет, спрашивается? Да кто угодно. Оценочная шкала: посмотри, личность, какая ты маленькая по сравнению с. И она становится меньше. Чувство вины или стыда: личность, скажут тебе, что ты маешься дурью, вместо того, чтобы работать, личность, тебе будет стыдно показывать другим все эти свои переживания, – и личность съеживается, забивается в угол или обрастает броней с вот такими шипами в виде агрессии и критиканства – заранее, на всякий случай.
Так вот, состояние осознанности аннулирует оценочную шкалу, чувство вины и чувство стыда. Все происходит только внутри вас. Извне поступают исключительно возбудители, а ваши эмоции – полностью автономная от всего система. Потому что все процессы осознанности идут изнутри наружу. А контроль – с оценками, виной и стыдом – снаружи внутрь.
Вы будете изумлены, когда увидите, как велика и целостна ваша личность, если ее не сравнивать ни с чем и ни с кем.
И это позволяет реализовывать вдохновение. Реализация вдохновения возможна только при потоке изнутри наружу. Имея обратный поток, вы даже при наличии вдохновения не сможете на материальном плане сделать ни шага. Контроль и оценка порождают прокрастинацию. «И начинанья, взнесшиеся мощно…» – и далее по тексту.
А теперь об «Энциклопедии мифов».
Вернее, даже не о ней самой, а о понятии, которое там введено (там и еще в «Жалобной книге») – о судьбокрестках.
Это пространства, которые, как пересечения силовых линий, вспыхивают на месте сопряжения и навсегда меняют тех, кто через них прошел.
В этом смысле Макс является судьбокрестком сам по себе – он и есть пересечение двоих, двух параллельных жизней, которые схлестнулись и переплелись так, что давно не разобрать, кто из этих двоих – выдумка, а кто живет «настоящую» жизнь.
По сути, любой человек с двойником – выдуманным или реальным – живет гораздо больше, чем одну жизнь. Для этого даже не обязательно иметь двойника, все мы по крайней мере читаем книги, и проживаем, как накхи, жизни героев этих книг, каждый второй (если не каждый первый) обязательно да примерял на себя либо плащ мушкетера, либо убор из орлиных перьев. Обязательно хоть немного, но жил в выдуманном, параллельном пространстве.
У всех нас, детей литературы (в большей степени, чем кинематографа, но там тоже есть где развернуться) за спиной множество дверей, которые перемещаются вместе с нами и в которые мы можем нырнуть (и ныряем), когда хотим отдохнуть или просто сменить одну шкуру на другую.
Так вот, что делает Макс, человек-перекресток, человек-выдумка из плоти и крови, причем делает практически неосознанно: он превращается в судьбокресток сам. Он несет с собой это пространство сопряжения силовых линий в любую точку, в которой оказывается.
И тогда в этой точке образуются новые, невскрытые слои, вернее, не образуются, а проступают, как морское дно во время отлива, если можно себе представить, что море при этом тоже никуда не исчезает, а просто становится еще одним слоем.
С ним творятся невероятные вещи практически на каждом шагу. Он встречает домовых, бессмертных, оборотней, полубогов – на множество статей в двухтомнике «Энциклопедии мифов народов мира», у меня он тоже есть, стоит на полке, любимое чтение.
Но вот что я хочу сказать. Все эти невероятные вещи и существа – и есть главы «Энциклопедии мифов» буквально. Ими полна литература, все персонажи, с которыми сталкивается Макс – так или иначе мелькают в книгах, созданных человечеством, ни одного незнакомца, все узнаваемы.
(Если бы они не были узнаваемы, нам с вами неинтересно было бы читать целых два тома о чем-то совершенно нам не близком и не понятном.)
Я хочу всем этим сказать, что подобные штуки – превращать любое пространство в судьбокресток – способен делать каждый из нас, в большей степени – если он жадный и дотошный читатель, в меньшей – если хотя бы просто читатель.
Собственно, мы это и делаем, если бы о любом из нас была бы написана книга, в которой действовали бы все пространства, в какие мы входим в течение дня, не осознавая этого, не отслеживая – это была бы книга точно таких же увлекательных приключений.
Каждый из нас превращает пространство вокруг себя в судьбокресток, несет его, как Стрендж нес вместе с собой свою Башню Тьмы.
Как правило, мы это делаем неосознанно. Макс тоже не сразу догадывается, каким образом можно управлять этим пространством.
Но вообще-то, достаточно его просто начать чувствовать.
Может быть, поначалу будет жутковато. Зато скучно не будет точно.
И вопрос автору. Причем очень хороший вопрос, очень связанный с тем фактом, что мы крайне редко пользуемся всеми пространствами вокруг нас. Чтобы ответить на него, пришлось записать целый разговор.
Вопрос читателя: На происходящие с Максом чудеса у него постоянно возникает отпор, желание отменить, окрестить «просто сном».
Это такой литературный прием, ну, чтоб персонажу конфликта добавить, а читателю – чтоб не заскучал; или так в действительности происходит всегда: отрицание, неверие, блокирование и что там еще? Если в действительности, то почему? И какой от этого человеку прок?
Такая реакция не только у Макса, я ее замечал и у героев в «Сказках старого Вильнюса», например.
М.Ф.: Так это же просто нормальная реакция человеческого ума. Естественное поведение.
В действительности происходит еще жестче, к сожалению. Обычно человек вообще НЕ ВИДИТ и НЕ СЛЫШИТ того, что выходит за рамки его представлений о естественном ходе вещей.
Должен быть огромной силы раздражитель, чтобы пробиться к сознанию, всегда готовому интерпретировать необычное событие как отсутствие событий.
Строго говоря, это связано с интересами вида. И тут уже не открутишься, придется сказать, что человек – вечное поле битвы между интересами вида и интересами духа.
Интересы вида заключаются в том, чтобы физически здоровая особь выбрала максимально подходящего партнера, дала потомство, выкормила его и освободило место, то есть завернулась в простыню и отползла на кладбище. И все!
Вся информация, мешающая этому процессу, будет проигнорирована, пока ее возможно игнорировать. И когда невозможно, она тоже будет игнорироваться какое-то время.
Но тут – сюрприз-сюрприз! – на сцене появляется дух со своими интересами. Строго говоря, он тоже хочет размножаться. В смысле, преумножаться. И человек кажется ему вполне подходящим партнером для такого безобразия.
Я: Я недавно читал исследование о цивилизациях, их закономерностях в подъемах и спадах, и в нем приводилась интересная мысль: любому обществу, чтобы развиваться, необходимы бездельники. Нет бездельников – нет развития. Необходимо, чтобы были люди, свободные от бесконечных обязанностей по добыванию и защите, чтобы начались открытия, серьезное искусство и прочие интересные вещи.
То есть на самом деле интересы вида – в некотором отдаленном будущем самого вида – напрямую связаны с тем, чтобы кто-то занимался умножением духа.
Поэтому – все-таки, все-таки – потребность умножать дух вшита в человека на уровне инстинктов? Просто, может быть, чуть глубже – вторым рядом за инстинктом самосохранения, что ли, но все-таки инстинктом?
М.Ф.: В том-то и дело, что это происходит вопреки инстинктам.
Я, видишь, такой бодрый тон беру и по-гусарски шучу о желании духа размножаться, а все почему. Потому что тема очень страшная, на самом-то деле. Потому что я поднимаю эту тему, сидя тут в человеческом теле, которое отличается от большинства человеческих тел только тем, что у него инстинкты чуть-чуть слабей. И в некоторых случаях управляются волей. Выхода у них другого нет. Но воля волей, а за этим человеческим телом все равно глаз да глаз.
У меня печальная новость: к интересам вида все это имеет крайне мало отношения. В интересах вида – питаться, размножаться, желательно быть при этом защищенным от непогоды и прочих катаклизмов. Все остальное – лишнее. В интересах вида – простота. Все достижения культуры и цивилизации – это просто небольшие победы духа в этой войне. Очень небольшие, по моим меркам. Но, наверное, на самом деле серьезные, просто я максималист.
Я хочу сказать, что когда дон Хуан, ставший для нас уже кем-то вроде сумасшедшего, но мудрого дедушки, о котором рассказывают семейные байки – так часто и в таком контексте мы с тобой поминаем его в разговорах – так вот, когда дон Хуан говорит, что человеческому уму проще убить своего носителя, чем отказаться от иллюзии правоты, он совершенно не преувеличивает. И вот зачем, собственно, нам нужны все эти прекрасные качества, рекламируемые лучшими образцами художественной литературы – воля, храбрость, неукротимость, железная дисциплина – чтобы совладать с той частью себя, которая желает исключительно фыр-фыр-фыр, а вовсе не опыта, выходящего за рамки интересов вида.
Так вот. Условия задачи таковы: человек – поле боя интересов вида и интересов духа. Трагикомизм ситуации в том, что дух выходит на это поле боя, облачившись в противника, как в скафандр. Потому что без тела ему в человеческом мире делать нечего. А тело у нас, извините, так получилось, из животного мира. Это не то чтобы «плохо». Но это многое затрудняет.
Однако если уж Дух решил, что будет заниматься умножением себя при помощи этого инструмента, он от своего намерения не отступится. Упрямый!
Это же в Книге Еноха проклятые ангелы навсегда лишены возможности говорить с Господом? Неважно; важно, что это – очень точная метафора наших текущих дел.
Правда, однако, заключается в том, что в отмене проклятия заинтересованы обе стороны. Это наш шанс.
Так вот, возвращаясь к далеким предкам наших баранов. То есть к началу разговора. Господь всегда пытается поговорить со своими проклятыми ангелами (было бы не так, можно было бы объявить его самозванцем, поскольку быть Господом = быть бесконечным приятием). И точно так же Дух всегда пытается поговорить с человеком. С любым. В этом смысле, мы все равны.
То есть они, конечно, не «пытаются», а просто говорят. А мы не слышим – в силу специфики устройства человеческого тела, в том числе, заложенных в него способов интерпретации поступающих сигналов. Но иногда некоторые из нас все-таки что-то слышат и видят. Это называется повышенная восприимчивость. Или еще как-нибудь называется; неважно. Важно, что в этом вопросе мы не равны совсем. Все рождаются с разным уровнем восприимчивости, у некоторых он практически несовместим с жизнью (некоторые тяжелые случаи аутизма тому пример), у некоторых таков, что никакие сигналы, кроме, разве что, обрушения на голову небоскреба восприняты не будут. А у некоторых – в самый раз, чтобы иногда видеть и слышать всякие удивительные вещи, выходящие за рамки наших представлений о возможном. Казалось бы, благословение. А как бы не так.
И страх? Страх этот – от страха ума, что его сейчас отменят за ненадобностью?
Ну так да! И еще страх тела, что оно после этого сдохнет.
Почему? Вот у меня вопрос вопросов. Почему тело боится сдохнуть от взаимодействия с духом?
Ну как почему. Потому что с точки зрения интереса вида все это и правда ненужные и опасные игрушки. От взаимодействия с духом тело может забыть пожрать, перехотеть размножаться, а может и вовсе выйти из строя, не выдержав текущего сквозь него потока силы. Это все правда так. Тело по-своему право.
Инстинкт самосохранения у него!
И этот инстинкт самосохранения из него никто не вынимал. И не вынет, потому что его полное отсутствие несовместимо с физической жизнью. А я так понимаю, в интересах духа взаимодействовать с нами вот именно здесь на этой земле, в таком виде, в каком мы тут есть. По-моему, он большой любитель делать невозможное. И мы, к счастью, опять же, все в него.
Ну вот, понимаешь, с моей точки зрения, это как знать, что надо вовремя пожрать – и безумно бояться, что не пожрешь вовремя. То есть паника на пустом в общем-то месте.
Нет. Не на пустом месте. Есть процессы, которые тело не выдерживает. Умирает, сходит с ума и так далее. И никогда заранее не знаешь, какие процессы твое тело выдержит, а какие нет. Не зря же все известные духовные практики обязательно заняты укреплением тела. Чтобы выдержало этот ужас, который будет с ним твориться, когда в него войдет чуть-чуть больше Духа, чем входило позавчера.
Если ты не пропустил это место, читая Кастанеду, наверное, помнишь, что дон Хуан объясняет Карлосу, что человеческий мозг выбрал систему интерпретации информации, наиболее подходящую умеренно крупному хищнику: добычу видно, врага видно, куды удирать тоже видно, а все остальное, все эти духи, тени и неорганические существа в интересном процессе питания не участвуют. Не будем их воспринимать вообще, чтобы не отвлекали. Лучше, чем он все равно не объяснишь.
И вот такая интересная фишка: умственно человечество развивается быстрее, чем физически. То есть мы уже радостно читаем всякую дерриду и медитируем на цветки лотоса (кому что). А тело с инстинктами и системой интерпретаций еще из древнего полуживотного мира. Нам уже и надо бы другое, чтобы воспринимало побольше, но пока не выдали. И из этого конфликта рождается удивительное, невиданное чудесное чудо: интеллектуал-материалист. Чей ум способен (теоретически) вместить в себя очень много духа, а тело пасует: ему воспринималку не выдали. Сидит такой проклятый ангел, рассуждает: Я не могу поговорить с Богом, следовательно, Бога нет.
(Мы все понимаем, что словами «Бог», «Дух» мы обозначаем некую вездесущую непознаваемую силу, а не дяденьку, который прыгает по облачкам и следит, кто чего неправильного скушал в постный день? Я на всякий случай напоминаю.)
У нас не может быть никакой золотой эры, пока сытый человек сидит с айфончиком на теплом унитазе, испытывая при этом совершенно звериные пещерные страсти. То есть желая утвердиться поближе к корыту с хряпой и иметь при этом как можно более широкий инструментарий отпихивания от хряпы посторонних. Пока сытость не отменяет жадность и жестокость, человек просто не дорос до собственного унитаза. Вот пусть сперва до него дорастет, а потом о золотом веке поговорим.
Дело в том, что удивительные события обычно случаются с теми, у кого есть хоть какой-то шанс что-то с ними сделать. То есть с теми, у кого сознание все равно развито больше, чем в среднем по палате.
А вот это ценное замечание к списку «зачем вообще эта осознанность». Вот хотя бы для того, чтобы с тобой случались удивительные события.
Понимаешь, как. Страх действительно может парализовать и тело, и ум. Вопрос только в том, остается ли в этом параличе нечто способное действовать. Очень круто, когда оно есть. Оно – воля. Иного моста в бессмертие из этого нашего адочка я пока не могу вообразить.
