17
Али

Али смотрел на литую бронзовую лодку, на борту которой уместилась бы дюжина солдат. Солнечные зайчики скакали по блестящей поверхности, отражая блики с расположенного далеко внизу озера. Петли, которыми лодка крепилась к стене, хрипло стонали, когда она покачивалась на ветру. Она висела там уже почти две тысячи лет.

Бронзовая лодка была одним из излюбленных методов казни у Совета Нахид.

Заключенные шафиты перед Али наверняка понимали, что обречены – скорее всего, все всё поняли уже во время ареста. Никто не молил о пощаде, когда солдаты загоняли узников на бронзовый борт. Они не были так наивны, чтобы ждать милости от чистокровных.

Они во всем сознались. Они не невинные овечки. Поверив слухам, они взяли в руки оружие и пошли в сектор Дэвов с намерением разгромить его.

«Докажи мне свою верность, Зейди», – услышал Али слова брата. Он наступил эмоциям на горло.

Молодой узник вдруг бросился бежать. Пока солдаты не успели перехватить его, он упал в ноги Али.

– Умоляю, господин! Я ни в чем не виноват, клянусь! Я продаю цветы на мидане! Вот и все!

Мужчина поднял на него глаза, сложив ладони в знак почтения.

Только это был никакой не мужчина. Али вздрогнул. Узник был совсем мальчишкой, младше даже его самого. Карие глаза юноши распухли от слез.

Заметив колебания Али, он продолжил молить его с отчаянием в голосе:

– Мой сосед хотел откупиться! Поэтому он назвал мое имя, но я клянусь, я ни в чем не виноват! У меня покупатели Дэвы… я никогда не хотел им зла! Заван э-Каош, он может за меня поручиться!

Абу Нувас рывком поставил мальчишку на ноги.

– Отойди от него, – прорычал он и толкнул рыдающего шафита в кучу к остальным.

Многие молились, почтительно склонив головы.

Потрясенный Али развернул в руках свиток истончившейся бумаги. Он уставился на слова, которые должен был зачитать. Слова, которые столько раз повторял на этой неделе.

Он открыл рот.

– Вы признаны виновными и приговорены к смерти благочестивым и многомудрым Гасаном аль-Кахтани, правителем нашей земли и… защитником Веры, – титул оставил Али ядовитое послевкусие на языке. – Да будет вам даровано спасение Всевышним.

Королевский металлург вышел вперед и размял угольно-черные руки. Он выжидающе посмотрел на Али.

Али уставился на мальчишку. Но что, если он говорит правду?

– Принц Ализейд, – поторопил Абу Нувас. Языки огня извивались в пальцах металлурга.

Али как будто не слышал Абу Нуваса. У него перед глазами стоял Анас.

Это меня должны казнить. Али выронил свиток. Из присутствующих я имею к «Танзиму» самое непосредственное отношение.

– Каид, мы ждем.

Когда Али не ответил, Абу Нувас повернулся к металлургу.

– Начинай, – бросил он.

Тот кивнул и сделал шаг вперед. Его тлеющие черные руки раскалились до жарко-алого цвета железа на наковальне. Он взялся за край лодки.

Эффект был незамедлительным. Бронза засветилась, и босые шафиты начали вскрикивать. Многие прыгнули в озеро сразу же. Там их ждала более легкая смерть. Некоторые продержались на пару секунд дольше, но долго никто не раздумывал. Все всегда происходило быстро.

Только не в этот раз. Ровесник Али, мальчишка, просивший его о пощаде, замешкался, и, когда он попытался прыгнуть за борт, жидкий металл уже успел лизнуть ему ноги. Мальчишка оказался в западне. Испугавшись, он схватился за борт, надеясь перемахнуть через перила.

Это было ошибкой. Борт лодки плавился так же, как и палуба. Зачарованный металл вцепился ему в руки, и мальчишка закричал, пытаясь высвободиться.

– А-а-а-а! Нет, Боже, нет… только не это!

Он снова закричал. Его крик, как вой раненого, напуганного зверя, проник Али в самое сердце. Вот почему все сразу прыгали в воду и почему этот метод казни вселял такой ужас в сердца шафитов. Если ты не наберешься мужества, чтобы сигануть в беспощадную воду, ты будешь медленно жариться в расплавленной бронзе.

Али не выдержал. Никто не заслуживал такой смерти. Он стянул сапоги и обнажил зульфикар, оттолкнув металлурга с дороги.

– Ализейд! – крикнул Абу Нувас, но Али уже забирался на лодку.

Он зашипел. Металл жег сильнее, чем предполагал Али. Но он был чистокровным джинном: понадобится что-то посильнее жидкой бронзы, чтобы причинить ему вред.

Юный шафит застрял в положении на четвереньках, вперившись взглядом в горячий металл. Он не заметит удара. Али поднял зульфикар, нацелившись в сердце обреченному юноше.

Но он опоздал. Колени юноши подкосились, и волна жидкого металла плеснула ему на спину, мгновенно затвердев. Лезвие Али беспомощно стукнулось о бронзу. Закричав громче прежнего, мальчишка задергался и стал вырываться в тщетной попытке понять, что происходит у него за спиной. Леденея от ужаса, Али занес зульфикар.

Шея мальчишки пока была не тронута металлом.

Он не стал долго раздумывать. Он снова опустил зульфикар, оружие, вспыхнув, ожило, и огненное лезвие рассекло шею мальчишки с легкостью, от которой у Али все перевернулось внутри. Голова покатилась, и наступила благодатная тишина, которую нарушало только бешеное биение его сердца.

Он судорожно перевел дыхание, боясь рухнуть в обморок. Было невыносимо смотреть на эту кровавую сцену. Прости меня, Господи.

Шатаясь, Али спустился с лодки. Все отводили от него взгляд. Его форма была запачкана кровью шафита. Алый цвет на белоснежном набедреннике. Рукоять зульфикара была липкой.

Не обращая внимания на своих подчиненных, он молча двинулся к лестнице, ведущей к улице. Он не преодолел и половины ступенек, когда тошнота все-таки взяла свое. Али упал на колени, слыша в голове крики мальчишки, и его вывернуло наизнанку.

Закончив, он сел, прислонившись к прохладным камням, и остался сидеть в одиночестве, весь дрожа, на темной лестнице. Он понимал, что будет опозорен, если его застанут в таком положении: городского каида рвет и бьет дрожь только оттого, что он казнил заключенного. Но ему было все равно. Разве у него осталась хоть капля чести? Он стал убийцей.

Али размазал по лицу слезы и потер зудящее место на щеке, с ужасом догадавшись, что это кровь убитого юноши сохнет на его горячей коже. Он судорожно вытер руки о грубую материю набедренника и стер с лица кровь хвостом форменного тюрбана каида.

Он замер, уставившись на красную ткань у себя в руках. Он столько лет мечтал, как однажды наденет этот тюрбан, он всю жизнь готовился занять этот пост.

Он размотал тюрбан и бросил в пыль.

С Али хватит.

Придворное собрание давно было окончено к тому моменту, когда Али добрался до дворца. В отцовском кабинете было пусто, но он услышал музыку в саду. Он спустился на звук и нашел отца. Тот лежал на подушках у тенистого пруда. Под рукой у него стояли бокал вина и кальян. Две женщины играли на лютне, но здесь же рядом стоял и писец, зачитывая что-то с развернутого свитка. Птица с чешуей и дымчатыми крыльями, волшебная родственница человеческих почтовых голубей, сидела у него на плече.

Гасан поднял взгляд на Али. Серые глаза скользнули по его непокрытой голове, окровавленной одежде и босым ногам. Он изогнул темную бровь.

Писец поднял голову и подскочил при виде принца в крови, спугнув птицу, которая улетела на соседнее дерево.

– Мне… мне нужно с тобой поговорить, – выдавил из себя Али, чувствуя, как в присутствии отца решимость покидает его.

– Я вижу.

Гасан махнул рукой писцу и музыкантам.

– Оставьте нас.

Музыканты быстро собрали свои лютни и осторожно протиснулись мимо Али. Писец, не говоря ни слова, вложил свиток в руку его отцу. Сломанная восковая печать была черного цвета: королевская почта.

– Мунтадир пишет из похода? – спросил Али, потому что страх за брата затмевал все остальные тревоги.

Гасан подозвал его ближе и вручил свиток.

– Ты у нас ученый, не так ли?

Али пробежал послание взглядом и испытал одновременно облегчение и разочарование.

– Никаких следов ифритов.

– Никаких.

Он продолжил чтение и выдохнул, успокаиваясь.

– Ваджед наконец нагнал их. Слава Всевышнему.

Старый прожженный вояка был вполне себе ровней Дарая-вахаушу. Али дочитал до конца и нахмурился.

– Они направляются в Бабили? – спросил он удивленно.

Город Бабили стоял на самой границе с Ам-Гезирой, и Али не нравилось думать о том, что Бич-Афшин находится в такой близости от его родины.

Гасан кивнул.

– В прошлом там иногда замечали ифритов. Стоит разведать.

Али насупился и швырнул свиток на низкий столик поблизости. Гасан откинулся на подушки.

– Ты с чем-то не согласен?

– Да, – горячо ответил Али, даже не скрывая своего огорчения. – Никаких ифритов они там не найдут, одни только выдумки Афшина. Не следовало тебе отправлять с ним Мунтадира на эту бессмысленную авантюру.

Король похлопал подушки рядом с собой.

– Присядь, Ализейд. Ты с ног валишься, – он налил в небольшую керамическую чашку воды из кувшина. – Пей.

– Я в порядке.

– По тебе не скажешь, – он протянул чашку Али.

Тот сделал глоток, но упрямо оставался стоять на ногах.

– Мунтадиру ничто не угрожает, – заверил Гасан. – С ними поехали две дюжины моих лучших солдат. Ваджед теперь с ними. И потом Дараявахауш не посмеет навредить ему, пока бану Нахида под моей протекцией. Он не станет ею рисковать.

Али отрицательно покачал головой.

– Мунтадир не обучен боям. Нужно было отправить меня.

Отец рассмеялся.

– Еще чего не хватало. Афшин придушил бы тебя в первый же день, и мне пришлось бы объявлять ему войну, даже если бы ты сам нарвался. У Мунтадира есть шарм, и он станет королем. Ему нужно больше времени проводить, управляя своей армией, а не горланя пьяные песни. Если откровенно, мне самому необходимо было развести Дараявахауша и его девчонку по разным углам, а если уж он сам додумался сбежать? – Он пожал плечами. – Мне же лучше.

– Ах да. Потерянная дочь Манижи, – кисло протянул Али. – Которая так пока никого и не исцелила.

– А вот и нет, Ализейд, – возразил Гасан. – Ты зря не следишь за свежими дворцовыми сплетнями. Не далее как сегодня утром бану Нари неудачно упала, выходя из ванны. Должно быть, невнимательная служанка оставила на полу мыло. У Нари треснул череп прямо на глазах у полудюжины женщин. Такая травма стала бы фатальной для обычной девушки, – Гасан замолчал, давая время Али переварить услышанное. – Она исцелилась в считаные секунды.

От расчетливости в отцовском голосе кровь стыла в жилах.

– Понятно.

Али сглотнул, но мысль о том, что его отец подстраивает девушкам в банях несчастные случаи, напомнила ему о первоначальной цели своего визита.

– Когда, по-твоему, возвращаются Мунтадир и Ваджед?

– Через несколько месяцев, даст Бог.

Али сделал еще глоток воды и отставил чашку, набираясь храбрости.

– Тогда тебе придется найти кого-то другого для исполнения обязанностей каида.

Отец посмотрел на него, как будто вся ситуация его забавляла.

– Неужели?

Али показал кровь на форме.

– Мальчик молил сохранить ему жизнь. Уверял, что просто торговал цветами на мидане. – У Али дрогнул голос, но он продолжал: – Он не мог выбраться из лодки. Мне пришлось отрубить ему голову.

– Он был виновен, – хладнокровно заметил отец. – Они все виновны.

– В чем? Что оказались на площади, когда твоя сплетня вылилась в мятеж? Это несправедливо, аба. Ты поступаешь с шафитами несправедливо.

Король долго смотрел на него с необъяснимым выражением в глазах, а потом встал.

– Прогуляемся, Ализейд.

Али подумал. Сначала неожиданный визит в приют «Танзима», потом тайный склеп Нахид… Он начинал ненавидеть, когда его куда-то вели. И все-таки он пошел за отцом, который направился к мраморной лестнице, ведущей на верхние ярусы зиккурата.

Гасан кивнул двум стражникам на втором этаже.

– Ты уже навещал бану Нахиду?

Бану Нахиду? Какое отношение эта девчонка имела к его обязанностям каида? Али отрицательно покачал головой.

– Нет. С какой стати?

– Я надеялся, что ты завяжешь с ней дружбу. Ты же так любишь все человеческое.

Али помедлил. Он не общался с Нари с того дня, как провожал ее через сад, и он сомневался, что его отец будет доволен, если узнает, как грубо Али вел себя в тот день. Он предпочел назвать другую причину.

– Не имею обыкновения водить дружбу с незамужними женщинами.

Король фыркнул.

– Ну разумеется. Мой набожный сын, неизменно преданный священному писанию… – В его голосе звучала несвойственная ему злоба, и Али испугался, заметив, как холоден стал его взгляд. – Но скажи мне, Ализейд, что твоя религия говорит о почитании родителей?

По коже пробежал холодок.

– Что мы должны во всем слушаться своих родителей… если это не противоречит закону Божьему.

– Если это не противоречит закону Божьему…

Гасан пристально посмотрел на него, а Али начал паниковать. Но в этот момент его отец кивнул на дверь, ведущую на следующий уровень.

– Иди. Тебе нужно кое-что увидеть.

Они вышли на один из верхних ярусов зиккурата. С этой высоты было видно весь Дэвабад. Али подошел к зубчатой стене. Отсюда открывалась захватывающая дух панорама древнего города, охваченного сверкающими латунными стенами; симметрично распаханные, щедро орошенные поля на южных склонах, безмятежное озеро в кольце изумрудно-зеленых гор. Перед ним простерлась трехтысячелетняя история человеческого зодчества, скрупулезно скопированная незримыми джиннами, пока те бродили по человеческим городам, наблюдая за рождением и гибелью цивилизаций. На ее фоне выделялись здания, спроектированные самими джиннами: высокие башни из закрученного, матового от песка стекла, изящные дворцы, выплавленные из серебра, парящие шатры из цветного шелка. На сердце потеплело. Несмотря на все его грехи, Али любил свой город.

Его внимание привлек столб белого дыма, и он присмотрелся к Великому храму. Храм был вторым после дворца древнейшим зданием в Дэвабаде. Огромное сооружение строгих линий стояло в самом сердце сектора Дэвов.

Храм заволокло дымом, из-за чего Али почти ничего не мог разглядеть. Это не было чем-то из ряда вон выходящим: в праздничные дни в храм Дэвов стекались огромные толпы желающих поклониться купели огня. Но сегодня был не праздничный день.

Али нахмурился.

– Огнепоклонников сегодня много.

– Я же говорил не называть их так, – укорил Гасан, присоединяясь к нему у стены. – Но да, это продолжается целую неделю. Барабаны ни разу не смолкали.

– И на улицах все празднуют, – недовольно подхватил Али.

– Я их понимаю, – признался король. – Будь я Дэвом и лицезрел чудесное возвращение Афшина и бану Нахиды, которые удержали толпу шафитов от нападения на мой район, я бы тоже нарисовал пепельную метку на лбу.

Слова необдуманно сорвались с губ Али:

– Мятеж прошел не так, как ты планировал, аба?

– Последи за языком, сын, – Гасан свирепо зыркнул на него. – Боже Всевышний, ты хоть когда-нибудь думаешь, прежде чем говоришь? Не будь ты моим сыном, угодил бы под арест за такую дерзость. – Он покачал головой и обвел взглядом город. – Молодой самодовольный дурак… иногда мне кажется, ты не отдаешь отчета в зыбкости своего положения. Я направил самого Ваджеда разбираться с твоими хитроумными родственничками в Та-Нтри, а ты смеешь так себя вести?

Али поморщился.

– Извини, – пробормотал он.

Отец промолчал. Али нервно скрестил руки на груди, снова опустил их. Побарабанил пальцами по стене.

– Но я все равно не понимаю, при чем тут то, что я ухожу с поста каида.

– Расскажи мне, что тебе известно о стране бану Нахиды, – велел отец, пропуская его слова мимо ушей.

– О Египте? – Али обрадовался перемене темы, наконец чувствуя себя в своей тарелке. – Он даже старше Дэвабада, – начал он. – В долине Нила всегда проживало развитое общество. Земля там плодородна, хорошие возможности для земледелия и животноводства. Каир, откуда она пришла, – очень большой город. Важный торговый и научный центр. Там основано несколько передовых институтов…

– Достаточно, – кивнул отец, приходя к какому-то решению. – Отлично. Я рад, что твоя одержимость человеческим миром оказалась не так бесполезна.

Али нахмурился.

– Я, кажется, не понимаю…

– Я женю Мунтадира на бану Нахиде.

Али так и ахнул.

– Что ты сделаешь?

Гасан засмеялся.

– Не надо так удивляться. Даже ты должен понимать, насколько перспективный это будет брак. Все конфликты с Дэвами сразу останутся позади, и мы станем единым народом и сможем двигаться вперед. – Непривычная легкая грусть мелькнула на его лице. – Это нужно было сделать много поколений назад, но наши семьи предпочли воротить нос от племенных смешений. – Он поджал губы. – Нужно было самому так поступить.

Али не мог скрыть своего беспокойства.

– Аба, мы же не знаем, кто она такая! Ты готов принимать на веру то, что она – дочь Манижи, опираясь на пересказанные из третьих уст слова какого-то ифрита и тот факт, что она не умерла, поскользнувшись в ванной?

– Да, – ответил Гасан и тщательно взвесил свои следующие слова. – Я бы хотел считать ее дочерью Манижи. Это полезно для нас. И если мы скажем, что это истина, если будем вести себя так, будто это истина, то и другие последуют примеру. В ней, без сомнения, течет кровь Нахид. Она мне нравится. У нее развит инстинкт самосохранения, которого так недоставало ее предкам.

– Достаточно ли этого, чтобы стать королевой? Матерью будущего поколения королей Кахтани? Мы больше ничего не знаем о ее корнях!

Али покачал головой. Он знал о чувствах его отца к Маниже, но это было совершенное безумие.

– А я думал, что ты меня поддержишь, Ализейд, – сказал король. – Разве не ты постоянно читаешь лекции о том, что чистота крови не должна играть роли?

Отец загнал его в угол.

– Правильно ли я понимаю: Мунтадир пока не осведомлен о грядущей свадьбе?

Али потер затылок.

– Он сделает так, как я ему скажу, – сказал отец уверенно. – Времени у нас в запасе полно. Девчонка не может вступить в брак до наступления первого четвертьвека. К тому же хотелось бы, чтобы она пошла под венец по доброй воле. Дэвам и так не понравится, если мы переманим ее на свою сторону. Все должно быть строго добровольным. – Он положил руки на стену. – Придется тебе поднапрячься и подружиться с ней.

Али резко повернулся к отцу:

– Что?

Гасан махнул рукой.

– Ты только что сказал, что не желаешь быть каидом. Со стороны будет выглядеть приличнее, если ты продолжишь носить титул и форму до возвращения Ваджеда, но я скажу Абу Нувасу взять на себя исполнение обязанностей каида, чтобы ты больше времени мог проводить с ней.

– И что именно мне с ней делать? – Али был поражен тем, как ловко отец обернул его отставку себе в выгоду. – Я ничего не знаю о женщинах и их… – Он поборол смущение. – о том, чем они занимаются.

– Боже Всевышний, Ализейд, – отец закатил глаза. – Я же не предлагаю тебе соблазнять ее, хотя это был бы тот еще цирк. Я тебе предлагаю подружиться с ней. Это тебе, наверное, под силу? – Он снисходительно махнул рукой. – Поговори с ней об этой человеческой ереси, о которой ты любишь читать. Астрология, валюты твои любимые…

– Астрономия, – поправил Али вполголоса.

Что-то он сомневался, что воспитанную людьми девушку можно заинтересовать разговорами о ценности монет.

– Почему ты не попросишь Зейнаб?

Гасан ответил не сразу.

– Зейнаб разделяет нелюбовь твоей матери к Маниже. Она позволила себе лишнего в свою первую встречу с Нари. Вряд ли та снова станет ей доверять.

– Тогда Мунтадир, – предложил Али, не видя выхода. – Ты доверяешь ему обаять Афшина, а соблазнить девушку – нет? Это же его любимое занятие!

– Они поженятся, – заявил Гасан. – И если откровенно, вне зависимости от того, что сами думают на этот счет. Но не хотелось бы доводить до таких крайностей. Мало ли какими агитками Дараявахауш забил ей голову? Так что сперва нужно изменить ее мнение о нас. И если она плохо отнесется к тебе, это станет уроком Мунтадиру на будущее: как не нужно себя вести, чтобы не подбрасывать яблоко раздора в семейный очаг.

Али смотрел на задымленный храм. Он никогда не разговаривал с Дэвом дольше десяти минут, чтобы это не кончилось ссорой, а отец предлагает ему подружиться с Нахидой? С девушкой? От одной мысли он весь покрывался холодным потом.

– Ничего не выйдет, аба, – проговорил он наконец. – Она меня сразу раскусит. Ты обратился не к тому джинну. Я совершенно не умею врать.

– Ты в этом уверен? – Гасан шагнул к нему и облокотился на стену. Его большие коричневые руки были покрыты грубыми мозолями, а тяжелое золотое кольцо на большом пальце могло бы налезть на запястье ребенку. – Ты ведь так успешно скрывал свои контакты с «Танзимом».

Али похолодел. Он точно ослышался. Но когда он поднял на отца встревоженный взгляд, он кое-что заметил.

Стражники последовали за ними. И они перекрывали выход.

Немой ужас сковал Али. Он вцепился в парапет, чувствуя, словно у него выдернули ковер из-под ног. Он начал задыхаться и, выглянув вниз, на секунду подумал о том, чтобы спрыгнуть.

Гасан на него даже не смотрел. Он с безмятежным выражением любовался своим городом.

– Педагоги всегда отмечали твои способности к счету. «У вашего сына такой талант к математике», говорили они. «Какая находка для казначейства», говорили они. Я думал, они преувеличивают. Списывал твое назойливое увлечение экономическими вопросами на очередную твою причуду, – что-то дрогнуло в его лице. – А потом «Танзим» начал водить за нос самых смышленых моих счетоводов. Мне заявляли, что их финансирование невозможно отследить, что их запутанная и неразборчивая бухгалтерия была разработана специалистом с доскональным пониманием человеческой банковской системы… и явным излишком свободного времени. Мне не хотелось верить в такое. Уж конечно, мой родной сын, кровь крови моей, никогда меня не предаст. Но я понимал, что должен хотя бы провести ревизию твоих счетов. И суммы, которые ты регулярно брал на руки, Ализейд. Я бы и рад предположить, что ты содержишь корыстолюбивую наложницу или испытываешь сильную зависимость от человеческих дурманов… но ты всегда выражал недвусмысленное нетерпение по обоим вопросам.

Али молчал. Его раскрыли.

На лице короля играла бледная безрадостная улыбка.

– Милостивый Боже, неужели мне в кои-то веки удалось заставить тебя замолчать? Нужно было давно обвинить тебя в государственной измене, чтобы не слышать твоих невыносимых комментариев.

Али сглотнул и прижался ладонями к каменной стене, чтобы не выдать, как сильно дрожали руки. Проси прощения. Только это уже ничего не изменит. Неужели отец и правда все эти месяцы знал, что Али поддерживает «Танзим»? А как же убийства Дэвов?

Господи, прошу тебя, пусть он знает только о деньгах. Али сомневался, что был бы до сих пор жив, знай отец обо всем остальном.

– Но… но ты назначил меня каидом, – сказал он, заикаясь.

– Это был тест, – объяснил Гасан. – Который ты с треском проваливал, пока прибытие Афшина не заставило тебя пересмотреть приоритеты. – Он скрестил руки на груди. – Надо отдать должное твоему брату. Мунтадир был самым яростным твоим защитником. Говорил, что ты готов бросить деньги любому шафиту, который придет к тебе плакаться. Так как он тебя лучше знает, я согласился дать тебе второй шанс.

«Вот почему Мунтадир отвел меня в склеп», – понял Али, вспоминая, как брат уговаривал его держаться подальше от шафитов. Он не стал вмешиваться в испытание напрямую, так как и это можно было расценить как предательство, но он прошел по самому краю. Али не ожидал такой братской преданности. Все это время он осуждал Мунтадира за его пристрастие к алкоголю и легкомысленное поведение, в то время как Мунтадир, похоже, был единственной причиной, почему Али до сих пор не убили.

– Аба, – начал он, – я…

– Не нужно извинений, – рявкнул Гасан. – Кровь на твоей одежде и тот факт, что на сей раз, оказавшись в беде, ты пришел ко мне, а не помчался к какому-то шафитскому проповеднику, помогли мне рассеять сомнения. – Он посмотрел на перепуганного Али, и тот съежился под напористым взглядом отца. – Но ты покоришь эту девчонку.

Али сглотнул и кивнул. Молча. Он держался на ногах из последних сил.

– Я надеюсь, мне не нужно тратить время и объяснять тебе, какое наказание ждет тебя в случае очередного обмана, – продолжал Гасан. – Хотя, зная, как вы любите строить из себя великомучеников, я все-таки уточню. Пострадаешь не только ты. Если ты хотя бы задумаешься о том, чтобы снова предать меня, я заставлю тебя отвести сотню невинных шафитских мальчиков на эту проклятую лодку. Ты меня понял?

Али снова кивнул, но отцу этого было недостаточно.

– Скажи это вслух, Ализейд. Скажи, что ты меня понял.

Голос Али звучал как из бочки.

– Я все понял, аба.

– Вот и хорошо. – Отец хлопнул его по плечу с такой силой, что Али подпрыгнул, и кивнул на его испорченную форму. – А теперь умойся, сын мой, – он отпустил плечо Али. – На твоих руках слишком много крови.