1
Нари

Он был легкой мишенью.

Нари улыбнулась под вуалью, наблюдая, как к ее палатке подошли двое мужчин, препираясь между собой. Молодой стал нервно озираться, а старший – клиент – был весь покрыт испариной, несмотря на зябкий утренний час. Кроме них в переулке никого не было. Фаджр начался, и редкие в этом районе любители прилюдно помолиться уже сбежались к небольшой мечети в конце улицы.

Нари подавила зевоту. Она не любила вставать с петухами, но клиент хотел встретиться как можно раньше и щедро заплатил за то, чтобы она вошла в его положение. Нари изучила приближающуюся пару и отметила светлые лица и крой дорогих плащей. Наверное, турки. Старший, возможно, даже паша – один из немногих, кто не бежал из Каира, когда сюда вторглись французы. Заинтригованная, она скрестила руки поверх черной абайи. Турецкие клиенты попадались ей нечасто: считали себя выше этого. Да и вообще, если бы французы и турки не воевали за Египет, они бы единодушно сошлись во мнении, что уж кто-кто, а египтяне сами со страной не справятся. Боже упаси. Не египтяне ведь наследники великой цивилизации, архитектурные памятники которой до сих пор украшают египетскую землю. Нет-нет. Все они глупые, суеверные деревенщины, чрезмерно злоупотребляющие бобами в своем рационе.

Думай себе что хочешь, а эта суеверная деревенщина сейчас облупит тебя, как луковку. Они подошли ближе, и Нари улыбнулась.

Она радушно приветствовала их и пригласила в свою тесную палатку, где угостила старшего гостя горьким чаем из толченых семян шамбалы с рублеными листьями мяты. Он залпом осушил чашку, а Нари еще долго разглядывала листья, напевая и шепча на своем родном языке – языке, которого никак не могли знать ее гости; языке, которому даже она не знала названия. Чем дольше она тянула время, тем нетерпеливее он становился, тем доверчивее.

В палатке было жарко. Под темными покрывалами, которыми были завешаны стены, ограждая посетителей от посторонних глаз, воздух застаивался и был насквозь пропитан запахами тлеющего кедра, пота и дешевого желтого воска, который Нари выдавала за ладан. Гость нервно теребил подол своего плаща. Капли пота катились по обветренному лицу и впитывались в вышивку на его воротнике.

Его спутник хмурился.

– Глупости это, брат, – зашептал он по-турецки. – Врачи ведь сказали, что ты здоров.

Нари скрыла торжествующую улыбку. Все-таки турки. Они и не догадывались, что какая-то знахарка из каирских трущоб поймет их речь – думали небось что она даже арабского толком знать не должна. Но Нари говорила по-турецки не хуже, чем на своем родном языке. А еще на арабском, иврите, ученом персидском, светском венецианском и прибрежном суахили. Лет двадцать она живет на этом свете, и за все эти годы она еще не слышала языка, который не понимала бы с лету.

Но туркам это знать необязательно. Поэтому, не обращая на них внимания, Нари сосредоточенно разглядывала заварку на дне чашки. Потом она охнула, всколыхнув дыханием тюлевую вуаль, что привлекло взгляды мужчин к ее губам, и уронила чашку на землю.

Чашка, как и положено, раскололась, и паша ахнул:

– Всемогущий Боже! Неужели дело так плохо?

Она подняла на него томные черные глаза и похлопала длинными ресницами. Паша стал белым, как полотно, и Нари замерла, прислушиваясь к биению его сердца. От испуга сердце билось быстро и неровно, но она чуяла, что его удары гонят по телу турка здоровую кровь. В его дыхании не было слышно хвори, а темные глаза блестели здоровым блеском. Несмотря на сквозящую в бороде седину, кое-как замаскированную хной, и рыхлый живот, страдал он только от переизбытка денег.

От этого недуга она его с радостью избавит.

– Извини, господин. – Нари ловкими пальцами оттолкнула кошелек, проворно ощупав его и прикинув, сколько дирхамов в нем помещалось. – Нет, я не могу взять с тебя денег.

Паша выпучил глаза.

– Но почему? – вскричал он. – Почему?

Она потупила взгляд.

– Есть вещи, которые мне никак не подвластны, – проговорила она вполголоса.

– О Боже… Ты слышишь, Арслан? – паша повернулся к брату с мокрыми от слез глазами. – А ты говорил, что я спятил! – сказал он с укоризной, хлюпая носом. – А я вот умираю! – Он уронил лицо в ладони и зарыдал, пока Нари пересчитывала золотые перстни у него на пальцах. – Я так мечтал о свадьбе…

Арслан бросил в ее сторону сердитый взгляд и снова повернулся к паше.

– Возьми себя в руки, Семал, – прошипел он по-турецки.

Паша вытер глаза и посмотрел на нее.

– Нет, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать. До меня доходили слухи… говорят, ты поставила калеку на ноги, лишь посмотрев на него. Неужели ты совсем не можешь мне помочь?

Нари откинулась назад, втайне довольная собой. Она понятия не имела, о каком калеке он говорил, но, хвала Всевышнему, это должно благоприятно сказаться на ее репутации.

Она положила руку на сердце.

– Мне самой горько приносить дурные вести. Подумать только, твоя невеста лишится такого завидного жениха…

Его плечи сотрясли рыдания. Нари выждала, пока истерика достигнет пика, попутно подмечая толстые золотые украшения на запястьях и шее паши. К его тюрбану был пришит крупный рубин ювелирной огранки.

Наконец она снова заговорила.

– Есть один вариант, но… нет, – она покачала головой. – Ничего не выйдет.

– Что? – воскликнул он и вцепился обеими руками в крышку стола. – Умоляю, я на все согласен!

– Это будет весьма непросто.

Арслан вздохнул.

– И готов поспорить, весьма недешево.

Ах, теперь ты заговорил по-арабски? Нари очаровательно улыбнулась ему, зная, что он увидит ее лицо под полупрозрачной вуалью.

– Уверяю вас, мои расценки более чем справедливы.

– Замолчи, брат, – осадил его паша, смерив его рассерженным взглядом. Решительно он повернулся к Нари: – Рассказывай.

– Я ничего не гарантирую, – предупредила она.

– Нужно попытаться.

– Ты смелый человек, – сказала она, подпуская дрожь в голос. – На самом деле я думаю, что сглаз – причина твоего недуга. Кто-то тебе позавидовал. Тебе любой может позавидовать. Твое богатство и привлекательность легко могут навлечь зависть. Возможно, даже близкого человека… – она украдкой посмотрела на Арслана, но и этого хватило, чтобы у того зарделись щеки. – Очисть свой дом от скверны, которую навлек на тебя сглаз.

– Как? – спросил паша пылким шепотом.

– Сперва пообещай во всем меня слушаться.

– Разумеется!

Она заговорщически подалась вперед.

– Достань микстуру, на одну треть состоящую из серой амбры и на две трети – из масла кедрового дерева, да побольше. Найдешь все в аптеке у Якуба, в конце улицы. Его товар самый лучший.

– У Якуба?

– Айва, да. Спросишь у него еще толченой лаймовой кожуры да масло грецкого ореха.

Арслан глядел на брата с неприкрытым скепсисом, но во взгляде паши заблестела надежда.

– А потом?

– Дальше будет самое сложное, господин. – Нари взяла его за руку, и его пробила дрожь. – Но ты должен следовать моим указаниям неукоснительно.

– Обещаю, клянусь Всевышним.

– Твой дом нужно очистить от скверны, но сделать это можно, только когда он будет пустовать. Все должны покинуть его стены: твоя семья, животные, слуги – все. Семь дней в доме не должно быть ни единой живой души.

– Семь дней! – воскликнул он, но, заметив ее недовольный взгляд, понизил голос. – И куда же нам идти?

– К оазису в Файюме.

Арслан рассмеялся, но Нари продолжала:

– На закате отправляйся ко второму по величине источнику оазиса со своим младшим сыном, – велела она. – Там наполни водой корзину из набранных поблизости прутьев, прочти над ней трижды аят Престола и после умойся этой водой. Перед уходом окропи все двери амброй и маслом, и к твоему возвращению от зависти в доме не останется и следа.

– В Файюме? – перебил Арслан. – Господи, женщина, даже тебе должно быть известно, что идет война. Или ты думаешь, Наполеон вот так запросто выпустит нас из Каира скитаться по пустыне?

– Замолчи! – паша стукнул по столу кулаком, после чего повернулся к Нари: – Но это и впрямь будет непросто.

Нари развела руками:

– С Божьей помощью…

– Конечно, конечно. Что ж, Файюм так Файюм, – постановил он, принимая окончательное решение. – И тогда у меня будет здоровое сердце?

Она задумалась. Значит, его беспокоило сердце?

– На все воля Божья, господин. Но пусть молодая жена еще месяц заваривает тебе чай с толченым лаймом и маслом ореха.

Его абсолютно здоровому сердцу не будет от этого ни горячо, ни холодно, а вот супругу порадует приятное дыхание изо рта мужа. Нари отпустила его руку.

Паша поморгал, как будто выходя из-под гипноза.

– Что ж, благодарю, милая, благодарю.

Он всучил ей небольшой, но туго набитый кошель и снял с мизинца увесистый золотой перстень, который приложил в довесок.

– Благословит тебя Бог.

– А вам детишек побольше.

Он грузно поднялся на ноги.

– Не могу не спросить, милая, откуда ты родом? Акцент у тебя каирский, но в глазах у тебя что-то… – он осекся.

Нари поджала губы. Она терпеть не могла, когда спрашивали о ее родословной. Хотя немногие назвали бы ее красавицей – все же годы жизни на улице превратили ее в девушку куда более худосочную и неопрятную, чем предпочитали мужчины, – но ее блестящие глаза и острые черты обычно задерживали на себе взгляд. И, задержавшись, взгляд скользил выше, примечая пряди черных, как смоль, волос и необыкновенного цвета глаза – «противоестественно» черные, говорили некоторые, и тогда уже возникали вопросы.

– Как сам Нил, я рождена в Египте, – заверила она.

– Ну да, ну да, – паша дотронулся до своей брови. – Мир твоему дому.

Он нырнул в дверной проем и ушел.

Арслан решил задержаться. Собирая свой гонорар, Нари чувствовала на себе его взгляд.

– Ты понимаешь, что только что нарушила закон? – спросил он грубо.

– Простите?

Он подошел ближе.

– Закон, глупая. Колдовство подлежит преследованию по закону Османской империи.

Живя в Каире под османским игом, Нари столько раз приходилось иметь дело с напыщенными турецкими чинушами вроде Арслана, что она не смогла сдержаться.

– Значит, повезло мне, что главными стали франки.

Это было ошибкой. Арслан побагровел. Он замахнулся, и Нари отпрянула, инстинктивно стиснув в пальцах кольцо паши. Острый край врезался ей в ладонь.

Но турок ее не ударил. Он только плюнул ей под ноги.

– Бог мне свидетель: ты ведьма и воровка… И как только мы вытолкнем французов из Египта, мы примемся за шваль вроде тебя.

Метнув в нее напоследок кипящий ненавистью взгляд, он ушел.

Нари судорожно вздохнула, провожая братьев взглядом. Споря между собой, они постепенно растворились в утреннем тумане, удаляясь в сторону аптеки Якуба. Не угроза выбила ее из колеи, нет: трескучий хрип в его крике, железный запах крови, расползшийся в воздухе… Пораженное легкое: или чахотка, или даже раковая опухоль. Пока никаких явных признаков, но они не заставят себя долго ждать.

Арслан не зря подозревал ее в мошенничестве: его брат был здоров. Вот только сам он не доживет до того дня, когда турки отвоюют ее страну обратно.

Нари разжала ладонь. Порез уже начал затягиваться, и полоска свежей коричневой кожи проступила под каплями крови. Она рассмотрела руку, а потом вздохнула и скрылась внутри палатки.

Она стянула с головы завязанный узлом платок и скомкала в руке. Идиотка. Знаешь же, что нельзя так выходить из себя, когда имеешь дело с мужчинами. Нари ни к чему было наживать новых врагов – тем более таких, которые непременно теперь выставят стражу вокруг дома паши на время его паломничества в Файюм. Сумма, которую она заработала сегодня, казалась мизером по сравнению с тем, что Нари могла бы вынести с его пустой виллы. Она не стала бы брать слишком много – она уже давно занимается этими фокусами и умела совладать с искушением. Но несколько украшений, пропажу которых списали бы на рассеянность жены или на вороватую прислугу? Пустяки, которые для паши не стоили бы ничего, но оплатили бы месяц жизни Нари? От этого она не отказалась бы.

В очередной раз чертыхнувшись себе под нос, она скатала спальный матрац и вынула из пола несколько кирпичей. Монеты и кольцо она бросила в ямку, хмурясь при виде своих скудных сбережений.

Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Нари вложила кирпичи на место, подсчитывая, сколько еще нужно, чтобы хватило на аренду жилья и на взятки, необходимые для того, чтобы заниматься ее ремеслом, которое день ото дня теряло популярность. Сумма все росла, и мечты Нари о Стамбуле, учебе, почетной профессии и настоящей медицине вместо этой нелепой «магии» отодвигались все дальше.

Но в данную минуту Нари ничего не могла с этим поделать, и она не привыкла жалеть себя, когда это же время можно потратить на то, чтобы зарабатывать деньги. Она встала, обмотала мятым платком копну кудрей, собрала амулеты, которые смастерила для барзанских женщин, и припарки для мясника. Она вернется позже, чтобы подготовиться к зару, но первым делом нужно было встретиться с одним очень важным человеком.

Аптека Якуба находилась в конце переулка, зажатая между трухлявой фруктовой палаткой и булочной. Никто не знал, что побудило престарелого еврейского аптекаря открыть лавку среди такой нищеты. Жителями этой улицы в основном были люди, которые оказались на самом дне: проститутки, наркоманы. А Якуб приехал несколько лет назад вместе с семьей и без лишнего шума поселился на верхних этажах наименее запущенного здесь дома. Соседи стали чесать языками, поползли слухи то о карточных долгах, то об алкоголизме. Выдвигались и совсем уж зловещие предположения: будто его сын убил мусульманина, а сам Якуб пьет кровь и телесные соки у местных полуживых наркоманов. Сама Нари все это считала пустыми россказнями, но на всякий случай не спрашивала. Она не лезла к нему с вопросами о его темном прошлом, а он не интересовался, где бывшая карманница научилась ставить диагнозы лучше личного лекаря султана. На двух этих незаданных вопросах и покоилось их необычное сотрудничество.

Она юркнула в аптеку, умудрившись не потревожить обшарпанный колокольчик, служивший, чтобы оповещать о посетителях. Аптеку Якуба, где полки ломились от снадобий и было тесно от жуткого беспорядка, она считала своим любимым местом на всем белом свете. В аляповатых деревянных шкафчиках жались друг к дружке пыльные склянки, миниатюрные плетеные корзинки и потрескавшиеся фарфоровые сосуды. Под потолком болтались связки сушеных трав, звериные лапы и всякая незнакомая Нари всячина. На полу драгоценное место отвоевали под себя глиняные амфоры. Якуб знал содержимое лавки как свои пять пальцев, а его рассказы о древних волхвованиях и жарких пряных индусских землях переносили Нари в далекие миры, вообразить которые у нее не всегда хватало фантазии.

Аптекарь сгорбился над столом, замешивая какую-то микстуру, источавшую неприятный резкий запах. При виде старика и его допотопных инструментов Нари улыбнулась. Даже его ступка выглядела так, словно относилась к эпохе правления Салах ад-Дина.

– Сабах аль-хейр, – поздоровалась она.

Якуб испуганно ойкнул и вздернул голову, задев лбом вязанку чеснока, свисавшую над столом. Отмахнувшись от нее, он проворчал:

– Сабах ин-нур. Ты могла бы не входить так бесшумно? Напугала меня до полусмерти.

Нари усмехнулась.

– Люблю быть внезапной.

Он хмыкнул.

– Меня пугать, то бишь. День ото дня ты все больше похожа на дьяволицу.

– Нехорошо говорить это человеку, который принес вам такой удачный улов этим утром.

Она уперлась ладонями в крышку стола и запрыгнула наверх.

– Удачный? Так ты называешь, когда два высокопоставленных османа с утра пораньше с криками ломятся к тебе в дверь? Мою жену чуть удар не хватил.

– Так купите ей что-нибудь красивое за их деньги.

Якуб покачал головой.

– Серая амбра! Повезло, что она нашлась у меня в запасах! А что, слабо было уговорить его выкрасить двери жидким золотом?

Она пожала плечами, выхватила у него из-под локтя какую-то баночку и осторожно принюхалась.

– Судя по их виду, они могли себе это позволить.

– Молодой успел высказать о тебе много нелестных слов.

– Всем мил не будешь.

Нари потянулась за другой банкой, поглядывая, как аптекарь добавляет в ступку семена тунга.

Со вздохом он отложил пестик и протянул к ней руку. Нехотя она вернула ему банку.

– Что вы готовите?

– Это? – Он продолжил молоть семена. – Снадобье для жены башмачника. Ее тошнит в последние дни.

Нари понаблюдала за ним некоторое время.

– Не поможет.

– Да ну? Напомните, доктор, вы у кого учились?

Нари улыбнулась. Якуба бесило, когда она так делала. Она повернулась к полкам, выискивая взглядом знакомый горшочек. Кругом царил хаос. Аптека казалась одной сплошной свалкой неподписанных банок и ингредиентов, которые словно сами снимались иногда с места и перемещались с полки на полку.

– Она беременна, – бросила Нари через плечо.

Смахнув паука, ползущего по крышечке, она взяла пузырек с маслом перечной мяты.

– Беременна? Ее муж ничего не сказал.

Нари поставила перед Якубом пузырек и положила рядом узловатый корень имбиря.

– Рано. Они, скорее всего, сами еще не знают.

Он выразительно посмотрел на нее.

– А ты знаешь?

– Боже милостивый, а вы – нет? Ее тошнит так, что шайтан услышит, не к ночи будь помянут. У них с мужем шестеро детей. Казалось бы, должны уже научиться распознавать знаки, – она примирительно улыбнулась. – Приготовьте ей чай из этого.

– Я ничего не слышал.

– Да, дедуля, вы не слышали и как я вошла. Может, тут дело в ваших ушах?

Якуб, недовольно ворча, отодвинул ступку и отошел в уголок, куда он складывал свои заработки.

– Кончала бы ты играть в Моисея Маймонида и нашла бы лучше себе мужа. Еще не поздно.

Он вытащил сундук, петли тяжело скрипнули, и старая крышка откинулась.

Нари рассмеялась.

– Если вы найдете того, кто согласится взять такую, как я, в жены, вы всех свах Каира оставите без работы.

Она пошарила среди беспорядочно сваленных на столе книг, квитанций и склянок в поисках маленькой эмалевой шкатулки, где Якуб держал сезамовые карамельки для внуков, и наконец нашла ее под пыльной амбарной книгой.

– К тому же, – продолжила она, выудив две карамельки, – мне нравится с вами работать.

Якуб вручил ей мешочек. Нари уже по весу поняла, что там больше ее обычной доли, и начала было возражать, но он оборвал ее.

– Не связывайся с такими мужчинами, Нари. Опасно это.

– Почему? Теперь у нас франки главные.

Она пожевала конфету, и на нее внезапно накатило любопытство.

– А правда, что франкские женщины ходят по улице голыми?

Аптекарь покачал головой, ничуть не удивленный ее бесцеремонностью.

– Французские, дитя мое, не франкские. И храни тебя Господь от таких вульгарных разговоров.

– Абу Талха говорит, что у их командира копыта, как у козла.

– Абу Талха пусть лучше башмаки себе дальше чинит… И не меняй темы, – добавил он устало. – Я предостеречь тебя хочу.

– Меня? Зачем? Я никогда даже не разговаривала с франком.

Впрочем, не сказать чтобы она не пыталась. Она подсовывала амулеты французским солдатам, которые изредка встречались ей на пути, но те отшатывались от нее как ужаленные, отпуская язвительные замечания о ее наряде на своем диковинном языке.

Аптекарь заглянул ей в глаза.

– Ты молода, – тихо произнес он. – Ты еще не знаешь, чему подвергаются такие, как мы, в военное время. Непохожие на остальных. Ты хотя бы не высовывайся. А еще лучше уезжай отсюда. Ты не позабыла свои великие планы на Стамбул?

После сегодняшней ревизии Нари скисла от одного упоминания о городе.

– Вы же говорили, что это пустые надежды, – напомнила она. – Что никакой врач не возьмет в ученицы женщину.

– Ты могла бы стать повитухой, – предложил он. – Тебе не впервой принимать роды. Поезжай на восток, подальше от этой войны. Куда-нибудь в Бейрут.

– Вам как будто не терпится от меня избавиться.

Он заботливо посмотрел на нее своими карими глазами и взял ее за руку.

– Мне не терпится, чтобы ты была в безопасности. У тебя нет семьи, нет мужа – никого, кто встал бы на твою защиту, чтобы…

– Я сама умею постоять за себя, – возмутилась она.

– …чтобы подсказать, как не попасть в опасную ситуацию, – договорил он, пригвоздив ее многозначительным взглядом. – Например, не проводить зары.

Ой. Нари поморщилась.

– Я надеялась, вы не узнаете.

– Зря надеялась, – отрезал он. – Не дело это, связываться с их южной магией. – Он махнул рукой, указывая за ее спину. – Подай мне жестянку.

Она взяла с полки пустую банку и несколько агрессивным движением бросила аптекарю.

– Нет в этом никакой магии, – фыркнула она. – Все совершенно безобидно.

– Безобидно! – передразнил Якуб, ссыпая в жестянку чайные листья. – Слышал я слухи об этих зарах… Кровавые жертвоприношения, изгнание джиннов…

– Никто никого не изгоняет, – беззаботно уточнила Нари. – Скорее хотят прийти с ними к перемирию.

Аптекарь беспомощно поднял на нее глаза.

– Не нужно вступать с джиннами в переговоры! – Он покачал головой, закрыл крышку жестянки и запечатал швы воском. – Ты играешь с материями, в которых ничего не смыслишь, Нари. Это чужая тебе культура. Демону ничего не стоит завладеть твоей душой, когда ты ведешь себя так неосмотрительно.

Нари была тронута его заботой. Подумать только: еще пару лет назад он считал ее бессердечной аферисткой.

– Дедушка, – начала она, стараясь выразить голосом свое к нему уважение. – Вам не о чем беспокоиться. Магии не существует, честное слово.

Видя, что его это не убеждает, она решила говорить без церемоний:

– Это все полная чепуха. В мире нет ни магии, ни джиннов, и никакие злые духи не хотят пожрать наши души. Я слишком долго занимаюсь этими фокусами, чтобы в них верить.

Аптекарь помолчал.

– Я видел, что ты можешь…

– Или просто я жульничаю лучше остальных, – перебила она в надежде прогнать страх с его лица. Она не хотела из-за своих своеобразных талантов лишиться единственного друга.

Он покачал головой.

– И все-таки джинны существуют. И демоны тоже. Даже ученые так говорят.

– Значит, ошибаются ученые. По мою душу никакие демоны пока не приходили.

Якуб оторопел.

– Какие надменные слова, Нари. Какие кощунственные. Такое можно только по большой глупости ляпнуть.

Нари упрямо вздернула подбородок.

– Демонов не существует.

– Что ж, видит бог, я пытался, – вздохнул он и протянул ей жестянку. – Отдашь башмачнику на обратном пути, хорошо?

Она спрыгнула со стола.

– Завтра будете проводить инвентаризацию?

Нари, может, и была гордячкой, но она не хотела упускать шанс получше изучить аптеку. Эрудиция Якуба была прекрасным подспорьем ее природной врачевательной интуиции.

– Да, только приходи пораньше. Нас ждет много работы.

Она кивнула.

– Даст Бог.

Аптекарь кивнул на кошель с монетами.

– Все, ступай, купи себе кебаб. А то кожа да кости. Джинн голодным останется, если все-таки придет за тобой.

Когда Нари добралась до квартала, где проводился зар, солнце уже скрылось за частоколом минаретов и глинобитных зданий, укатившись в далекую пустыню, а басистый муэдзин затянул призыв на магриб. Ориентироваться без солнечного света стало труднее, и она чуть-чуть постояла на месте. Южная часть города, зажатая между руинами древнего Фустата и горой Муккатам, была ей плохо знакома.

Нари обхватила поудобнее недовольную курицу, прошмыгнула мимо тощеватого прохожего, тащившего на голове доску с хлебами, и едва избежала столкновения с оравой хохочущей детворы. Осторожно ступая между башмаками, брошенными у входа, она прошла мимо битком забитой мечети. На улице было людно. Французское вторжение никак не повлияло на массовые миграции деревенского населения в Каир. Люди приезжали, не имея здесь ни кола и ни двора, и привозили с собой только обычаи предков – обычаи, которые нередко изобличались суровыми городскими имамами как небогоугодные.

Именно такое отношение было и к зарам. Но вера в одержимость злыми духами, как и вера в магию, крепко пустила корни в Каире. На духов валили все грехи от выкидыша у молодой жены до неизлечимого слабоумия у старухи. Зары проводились в надежде умилостивить духа и исцелить одержимую женщину. Нари могла не верить в магию, но сложно было устоять перед соблазном в виде полной корзины монет и сытного ужина, которые доставались в награду кодии – той, кто проводит обряд. Тогда, побывав на нескольких зарах, она решила организовать собственную, укороченную версию.

Сегодня она проводила зар в третий раз. Неделю назад к Нари пришла тетка одной заболевшей девочки, и они условились подготовить все для церемонии на заброшенном подворье недалеко от дома больной. Шамса и Рана, ее музыканты, пришли туда раньше Нари и уже дожидались ее.

Она приветливо поздоровалась с девушками. Двор был чисто выметен, в центре стоял узкий стол, покрытый белой скатертью. По краям стола располагались два медных блюда, щедро наполненные миндалем, апельсинами и финиками. Народу собралось немало: были тут и родственницы больной девочки, и примерно с дюжину любопытных соседок. Все женщины были бедны, но никто не рискнул явиться на зар с пустыми руками. Сегодня Нари ждал хороший навар.

Она поманила к себе двух девчонок. Они были еще маленькие, и в этом возрасте подобное мероприятие наверняка казалось им чем-то жутко увлекательным. Девочки с горящими глазами бросились к ней со всех ног. Нари опустилась на колени и вручила курицу старшей.

– Сделай одолжение, подержи, пожалуйста.

Девочка с важным видом кивнула.

Корзину она отдала младшей. Это было прелестное создание с темными глазами и кудрявыми волосами, заплетенными в лохматые косички. Никто не сможет перед ней устоять. Нари подмигнула.

– Проследи, чтобы каждый что-нибудь положил в корзинку.

Она дернула ее за косичку и отпустила обеих жестом, после чего сосредоточилась на цели своего визита.

Больную девочку звали Басима. На вид ей было около двенадцати. Ее нарядили в длинное белое платье, и женщина в возрасте с трудом пыталась повязать ей на волосы платок. Но Басима сопротивлялась, размахивая руками и бешено сверкая глазами. Нари заметила покрасневшую кожу вокруг обкусанных ногтей девочки. От Басимы волнами шли страх и паника. По щекам размазалась сурьма, которую она пыталась оттереть с глаз.

– Прошу тебя, милая, – умоляла женщина, судя по всему, мать девочки – сходство было налицо. – Мы ведь хотим помочь тебе.

Нари подошла к ним, опустилась на колени и взяла Басиму за руку. Девочка застыла, не прекращая вращать глазами. Нари осторожно подняла ее на ноги. Собрание смолкло. Она приложила ладонь ко лбу Басимы.

Нари не могла объяснить, как именно она исцеляла других и понимала их недуги, так же как не могла объяснить, почему видят ее глаза и слышат ее уши. Ее способности были неотъемлемой ее частью, и она давно перестала задаваться вопросом об их природе. В детстве не один год ушел только на то, чтобы понять, насколько она отличается от остальных, и усвоить в процессе парочку болезненных жизненных уроков. Как будто она оказалась единственным зрячим человеком среди слепцов. Но эти способности казались ей настолько органичным продолжением ее самой, что невозможно было воспринимать их как что-то сверхъестественное.

Басима повредилась рассудком. Ее разум, живой и искристый, пульсировал под пальцами Нари, но в нем царил разброд. Обречена. Нари стало скверно от того, как быстро она пришла к этому выводу, но девочке было уже не помочь, и Нари могла разве что принести Басиме кратковременный покой.

Попутно разыграв красочный спектакль, иначе никто бы ей не заплатил, Нари сняла с лица девочки платок, чувствуя, что та в нем задыхается. Басима зажала край платка в кулаке и потрясла им, уставившись Нари прямо в глаза.

Нари улыбнулась.

– Можешь оставить себе, если хочешь. Будет весело, обещаю.

Она повернулась к толпе и сказала громче:

– Вы правильно сделали, что позвали меня. В ней сидит злой дух. Дух силен. Но мы сможем усмирить его, слышите? Оженим этих двоих счастливым браком, – она подмигнула и махнула музыкантам.

Шамса ударила в таблу и стала выбивать из старой кожи барабана неистовый ритм. Рана взялась за дудку и протянула Нари тамбурин – единственный инструмент, на котором та могла играть, не выставляя себя на посмешище.

Нари начала похлопывать бубном о ногу.

– Я спою песню знакомым мне духам, – объясняла она, перекрикивая музыку, хотя редкая южанка не знала, как проходит зар.

Тетка Басимы встала у жаровни, разгоняя клубы ароматного дыма над всеми присутствующими.

– Когда ее дух услышит свою песню, он встрепенется, и мы перейдем к следующему этапу.

Рана заиграла на дудке, Нари ударила в тамбурин. С каждым ударом она встряхивала плечами, и бахрома на ее платке разлеталась в такт музыке. Басима, как завороженная, последовала за Нари.

– О духи, к вам взываем! Кланяемся вам и на вас уповаем! – распевала Нари негромко, чтобы не сфальшивить. Настоящие кодии были еще и умелыми певицами, чем Нари не могла похвастаться. – Иа, амир кадим аль хинди! Явись, о великий принц!

Она начала с песни об индийском принце, продолжила песней о морском султане и Карине Великой, каждую исполняя на новый мотив. Тексты Нари старательно разучивала, не всегда понимая их значения, – история фольклора мало ее волновала.

Чем дольше она пела, тем сильнее Басима погружалась в танец: руки и ноги обмякли, гримаса на лице разгладилась. Ее волосы колыхались на ветру, пока девочка плавно покачивалась, улыбаясь бледной улыбкой, полностью погруженная в себя. Нари дотрагивалась до нее каждый раз, когда подходила близко, прощупывая скрытые области ее рассудка, выманивая их на поверхность, чтобы успокоить бедную девочку.

Публика подобралась хорошая, воодушевленная и активная. Несколько женщин встали с мест и, хлопая в ладоши, присоединились к танцу. Люди часто так делали. Ведь зары были не только способом разобраться с назойливыми джиннами, но отчасти и поводом людей посмотреть и себя показать. Мать Басимы с надеждой всматривалась в лицо дочери. Девчонки обхватили доверенные им сокровища и весело скакали, не обращая внимания на недовольство курицы.

И музыкантам нравилось играть. В какой-то момент Шамса перешла на быстрый ритм, и Рана последовала ее примеру, выводя на дудке скорбную мелодию, от которой мороз шел по коже.

Нари била в тамбурин. Настроение публики оказалось заразительным, и она улыбнулась. Cамое время продемонстрировать кое-что новенькое.

Она закрыла глаза и стала напевать себе под нос. Нари не знала имени своего родного языка – того самого, который, видимо, впитала с молоком давным-давно умершей матери. Но в нем она искала разгадку своего происхождения, с детства прислушиваясь к обрывкам разговоров среди приезжих купцов и в многонациональной толпе ученых перед университетом аль-Азхар. На слух язык оказался похожим на иврит, и однажды Нари заговорила на нем с Якубом, но тот категорически не согласился и зачем-то прибавил, что его народ достаточно натерпелся и без ее помощи.

Нари знала одно: язык звучал загадочно и эфемерно. Идеальное сочетание для зара. И как ей только раньше не приходило это в голову?

Надиктуй она сейчас хоть список покупок, никто бы ничего не заметил, но Нари решила придерживаться настоящих текстов обрядовых песен и стала переводить арабские слова на свой родной язык.

– Сах, афшин а дэв, – затянула она. – О воитель джиннов, призываем тебя! Явись, упокой огонь в ее мыслях. – Она прикрыла глаза. – Приди ко мне, о воитель! Вэк!

Капля пота выступила у нее на виске. В давке, вблизи жаркого треска огня, стало невыносимо душно и неуютно. Не поднимая век, она раскачивалась под музыку. С каждым движением платок у нее на волосах трепетал и обмахивал ей лицо.

– О славный хранитель, приди и защити нас. Не дай в обиду Басиму…

Услышав чей-то удивленный вздох, Нари вздрогнула и открыла глаза. Басима прекратила танцевать. Она застыла и не сводила остекленевшего взгляда с Нари. Даже Шамса занервничала и на секунду сбилась с барабанного ритма.

Не желая терять внимание публики, Нари ударила тамбурином по бедру, про себя молясь, чтобы Шамса догадалась подыграть ей. Она улыбнулась Басиме и подхватила жаровню с благовониями в надежде, что сладкий запах снимет напряжение с девочки. Кажется, пришло время закругляться.

– О воитель, – пропела она чуть тише, снова переходя на арабский, – ты ли дремлешь в мыслях нашей милой Басимы?

Басиму передернуло. По ее лицу градом катил пот. Подойдя ближе, Нари заметила, что отрешенное выражение сошло с лица девочки, и теперь в ее глазах читался странный испуг. Нари в замешательстве взяла девочку за руку.

Басима моргнула, прищурилась и посмотрела на Нари с каким-то почти звериным любопытством.

Нари побледнела и выпустила ее руку. Девочка даже не пошевелила губами, но вопрос был слышен так отчетливо, будто ей выкрикнули его прямо в ухо.

Секунда – и все прошло. Басима помотала головой и продолжила танцевать как ни в чем не бывало, с тем же отсутствующим видом. Нари испуганно отошла от нее на несколько шагов. Ее прошиб холодный пот.

Рана встала у нее за плечом.

– Нари?

– Ты это слышала? – прошептала она.

Рана подняла брови.

– Что слышала?

Не будь дурой. Нари, чувствуя себя глупо, помотала головой.

– Ничего.

Повысив голос, она обратилась к толпе:

– Воздадим хвалу Всевышнему, – провозгласила она, стараясь не запнуться. – Тебя благодарим, о воитель.

Она подозвала девочку с курицей в охапке.

– Прими наши подношения и поладь с нашей милой Басимой.

Трясущимися руками Нари подняла курицу над побитой каменной чашей и шепотом произнесла молитву, после чего перерезала птице горло. Кровь прыснула в чашу и забрызгала Нари ноги.

Тетка Басимы унесла птицу, чтобы зажарить на ужин, но и работа Нари была еще не окончена.

– Сок тамаринда для нашего гостя, – предложила она. – Ведь джинны любят кисленькое.

Она выдавила улыбку, пытаясь унять нервы.

Шамса поднесла ей стакан темного сока.

– Ты в порядке, кодия?

– Бог милостив, – ответила Нари. – Просто устала. Вы с Раной не разнесете еду собравшимся?

– Да, конечно.

Басима все еще качалась из стороны в сторону, с полуопущенными веками и сонной улыбкой на лице. Нари взяла ее за руки и бережно усадила на землю, кожей чувствуя пристальное внимание публики.

– Выпей, дитя, – сказала она, протягивая напиток. – Это ублажит твоего джинна.

Басима выхватила стакан, пролив себе на лицо добрую половину содержимого. Девочка кивнула на мать и издала тихий гортанный звук.

– Конечно, хабибти.

Нари успокаивающе погладила Басиму по волосам. Девочка по-прежнему была не в себе, но ее ум хотя бы перестало лихорадить. Одному Богу было известно, надолго ли ее хватит. Нари подозвала мать Басимы и попросила их взяться за руки.

В глазах женщины стояли слезы.

– Она поправится? Джинн оставит ее в покое?

Нари подумала.

– Я успокоила их обоих, но джинн силен и, похоже, сопровождает ее с рождения. Она такое хрупкое создание… – добавила она, стиснув руку Басимы. – Ей было проще подчиниться его воле.

– Что это значит? – спросила мать срывающимся голосом.

– Состояние вашей дочери в руках Всевышнего. Но джинн будет оберегать ее и дарить ей богатую внутреннюю жизнь, – соврала она, надеясь хоть как-то утешить женщину. – Не отказывайте ни в чем ни ему, ни ей. Пусть Басима поживет пока с вами и вашим мужем, придумайте для нее какое-нибудь занятие…

– Она… когда-нибудь заговорит?

Нари отвела взгляд.

– На все воля Божья.

Уклончивый ответ Нари заставил женщину тяжело сглотнуть.

– А джинн?

Нари решила обойтись без замысловатостей.

– Пусть пьет каждое утро сок из тамаринда, это ублажит джинна. И водите дочь купаться на реку в первую джуму каждого месяца.

Мать Басимы горько вздохнула.

– Все под Богом ходим, – проговорила она тихо, не столько Нари, сколько самой себе.

Плакать она перестала. И прямо у Нари на глазах, как будто смирившись с их участью, мать взяла дочь за руку. Басима улыбнулась.

При виде этой душещипательной картины Нари вспомнились слова Якуба: «У тебя нет семьи, нет мужа – никого, кто встал бы на твою защиту…»

Она поднялась с колен.

– Прошу меня извинить.

На правах кодии ей пришлось задержаться до подачи ужина, вежливо поддакивать женским пересудам и стараться обходить стороной престарелую родственницу, в обеих грудях которой она чувствовала расползающиеся опухоли. Нари никогда раньше не лечила подобных болезней, и здесь было не место и не время для экспериментов, но от этого не становилось легче смотреть на улыбчивую женщину.

Наконец церемония подошла к концу. Ее корзина ломилась от медяков, среди которых изредка попадались серебряные дирхамы и один раз даже целый золотой динар от родни Басимы. Некоторые женщины клали в корзину дешевые украшения – все в обмен на благословение, которым якобы должна была их осенить кодия. Нари выдала Шамсе и Ране по два дирхама и разделила между ними бо́льшую часть украшений.

Она обматывала голову шарфом, уворачиваясь от нескончаемых поцелуев Басиминых родственниц, когда почувствовала легкое покалывание на загривке. После многих лет слежки за своими мишенями и бегства от слежки за ней самой Нари не могла не распознать это чувство. Она подняла голову.

Через двор на нее смотрела Басима. Она была абсолютно неподвижна и крепко стояла на ногах. Нари встретилась с ней взглядом, удивленная такой невозмутимостью.

В ее темных глазах мелькнуло что-то любопытное и расчетливое. Но только Нари хотела присмотреться внимательнее, это пропало. Басима сложила ладони и продолжила раскачиваться в танце, которому научила ее Нари.