Дом тети Марка был во всех смыслах самым шикарным частным домом из всех, где Грею приходилось бывать. Он был обставлен в стиле, который его мать называла «претенциозным», и казалось, состоял из множества зеркал в позолоченных рамах и высоких ваз с пышными лилиями. У двери их встретили три терьера и Марк в белой рубашке с поднятым воротником, аккуратных синих джинсах и босиком. Когда они прошли сквозь огромную переднюю дверь, он поприветствовал их бурно, как старых друзей, и повел через круглый холл в заставленный пальмами зимний сад, который называл «оранжереей», где за низким столиком, заставленным пирогом и чайными чашками, сидела очень привлекательная женщина средних лет с тщательно уложенными волосами.

Она встала, улыбнулась и сказала:

– Здравствуйте! Вы пришли! А то я подозревала, что Марк всех вас придумал! Честное слово. Смешной мальчик. Вернулся два часа назад с сумкой, полной муки и яиц, и сказал, что мы должны испечь пирог, потому что придут гости!

У нее был мягкий, приятный акцент, как и у племянника, но Грей не мог не заметить легких ноток истерии в ее манерах. Интересно, это ее нормальное состояние или реакция на странную, обгоревшую на солнце семью, внезапно заявившуюся в ее безупречный дом.

– Но, как бы то ни было, вы здесь, – продолжает она, укрепляя впечатление Грея, – добро пожаловать. И, пожалуйста, прошу вас, садитесь.

Она расправила свою плиссированную юбку и снова села.

– Кстати, меня зовут Китти.

Она пожала им руки, и они представились. Грей заметил, что ее взгляд задержался на Кирсти чуть дольше, чем на остальных. Она нарезала пирог дрожащими пальцами с безупречным маникюром и принялась расспрашивать про коттедж «Рэббит» и их планы на оставшуюся часть поездки. Грей ерзал на стуле из ротанга, смотрел в окно, на идеально ухоженный сад, и задавался вопросом, что они вообще тут делают.

– Марк – очень хороший мальчик, – рассказывала Китти. – У меня, к сожалению, нет своих детей, – она прижала руку к ключице фарфорового цвета, – и поэтому я все время «одалживала» Марка и его сестру. Они мне как родные, и Марк прекрасно умеет за мной присматривать, – она погладила его по руке, он ей снисходительно улыбнулся, и воцарилась первая из нескольких неловких пауз.

– Ну, – разбивает ее Тони, – должен сказать, внутри этот дом не менее потрясающий, чем снаружи.

– Спасибо, Тони, – ответила она. – За эти годы мы провели здесь много счастливых дней.

Она погрустнела – очевидно, вспомнила о недавно почившем муже.

– Как давно он вам принадлежит? – поинтересовалась Пэм.

– Ох, – ее пальцы нащупали золотое ожерелье, – уже лет двадцать или около того. Мы купили его у писательницы. Когда соберетесь уходить, можете заглянуть по дороге в библиотеку – под ее романы там специально выделена целая полка. Своего рода мемориал. Хотя я ни одной не читала. Такая литература не в моем вкусе. Исторические любовные романы, – похоже, это ее слегка смущает. – Итак, Грэхем.

– Грей, – поправляет он. – Все зовут меня Грей.

– Кроме меня, – добавляет Пэм.

– Грей. Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Значит, ты еще учишься в школе?

– В колледже.

– А ты, Кирсти?

– Мне пятнадцать.

Китти приподняла тонкую бровь.

– Совсем юная, – рассеянно заметила она.

Кирсти кивнула и густо покраснела.

– А ты, Марк? – спросил Тони. – Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– И чем ты занимаешься?

– Учусь в колледже. Бизнес.

– Здорово, – восхищается Пэм. – Кем надеешься стать?

– Миллионером.

Он сказал это с совершенно серьезным лицом, и Грей чуть не подавился чаем.

– Ого, – сказала Пэм.

– Здорово, – заметил Тони. – Похвальные устремления.

Губы Китти превратились в прямую линию, она упорно молчала.

– Ой! – воскликнула Пэм, поворачиваясь на стуле и выглядывая в окно оранжереи. – Павлин!

И действительно, там, на лужайке, стоял павлин и тряс переливчатым веером перьев, как танцовщица в шоу.

– Ну, это просто вишенка на торте, – рассмеялся Тони. – Павлины!

– Знаю, – устало отозвалась Китти. – Это уже клише. Но у писательницы жила пара этих птиц, и я к ним как-то привыкла. Когда они умерли, я купила новую пару. На удивление приятная компания. У меня есть и другие животные. Ослик. Шетлендский пони. Когда столько места, хочется чем-то его заполнить.

Китти заметила, как засветилась Кирсти, услышав про ослика и пони, и предложила:

– Марк, может, отведешь детей к животным?

– Эм, спасибо, не надо, – отказался Грей, задетый, что его назвали «ребенком».

Марк посмотрел на его сестру:

– Кирсти?

Она кивнула и поднялась, завернув кулаки в рукава, полностью соответствуя понятию «ребенок». И пока Грей наблюдал, как Марк уводит его сестру из комнаты, как они исчезают за дверью, и слушал, как в коридоре разносится и стихает эхо их голосов, он почувствовал мучительную тревогу. Он посмотрел на маму, потом на папу, потом снова на маму, но оба были слишком увлечены попытками поддержания беседы с женщиной, с которой у них не было ничего общего.

Что с ним не так, с этим парнем? Почему рядом с ним у Грея внутри трезвонят все сигналы тревоги? Все дело в деталях, решил он. Босые ноги, аккуратно расчесанные и уложенные волосы, сомнительная связь с холодной, скорбящей тетей, слишком ранние разговоры о том, что он станет миллионером. К тому же вульгарные взгляды на пляже и непонятное приглашение на чай. Все эти детали не вязались между собой. Не могли соединиться ни в один знакомый Грею тип людей. А Грей знал немало странных людей. Кройдон был ими просто переполнен.

Он снова посмотрел на родителей, а потом в окно, на лужайку, где увидел уходящие фигуры его сестры и Марка, дружно бредущие вдаль – Марк смеялся, а Кирсти повернулась к нему, улыбаясь. Потом они ушли, но павлин по-прежнему стоял на месте, мерцая перьями на хвосте и глядя Грею прямо в душу.