Изабель
Где-то между Багамами и Флоридой. 1994 год

В ясном ночном небе так легко было увидеть Млечный Путь. Но Изабель не смотрела на звезды. Она вообще не могла ни на что смотреть: слезы застилали глаза. Рядом, в объятиях мужа, плакала сеньора Кастильо. Плечи ее вздрагивали. Как и Изабель, после смерти Ивана она не переставала рыдать. Сеньор Кастильо пустыми глазами уставился куда-то поверх плеча жены. Луис пнул смолкший мотор – качнулись болты, удерживавшие его на месте, – закрыл глаза руками, и Амара крепко его обняла.

Иван мертв.

Изабель так и не смогла это осознать. Минуту назад он был жив, разговаривал, смеялся, а в следующую его уже не стало. Как человека, которого на глазах Изабель застрелили во время беспорядков на Малеконе. И которого она не знала. Он был безымянным, как все остальные погибшие в тот день. Как и те, кто погибли, пытаясь попасть в Америку морем. Но Иван не был безымянным и безликим. Умер Иван, ее друг.

Взгляд Изабель скользнул к тому месту где лежало его тело, но она по-прежнему не могла на него смотреть. Не могла. Хотя папа снял рубашку из которой соорудил маме укрытие от солнца, и набросил на лицо Ивана. Но Изабель не могла перебороть себя.

Она помнила лицо Ивана, его улыбку. И хотела оставить его таким в своей памяти.

Лито запел тихую печальную песню, и Изабель спряталась в объятия мамы и папы. Все трое жались друг к другу, словно то, что случилось с Иваном, может случиться и с ними, если они окажутся слишком близко к его телу. Но реальной угрозой были тонущая лодка и акулы, которые все еще кружили рядом, следуя за алым ручейком, начинавшимся у ног Изабель.

Фидель Кастро был весь залит кровью Ивана.

Изабель вспомнила поминки по бабушке, тихие, грустные. Даже хоронить было некого. Соседи утешали Лито, маму и Изабель, обнимали их, целовали, скорбили вместе.

Изабель знала, что должна сделать для Кастильо то же самое, но заставить себя не удавалось. Как может она утешать Кастильо, если сама нуждается в утешении? Иван был их сыном, братом Луиса. И лучшим другом Изабель. В чем-то она знала его лучше, чем родные. Играла с ним в футбол в переулке, плавала в океане, сидела в школе за одной партой. Они обедали друг у друга так часто, что вполне могли считаться братом и сестрой. Они росли вместе. Изабель не могла представить мир, в котором она прибежит к соседям, а Ивана там не будет.

Но он больше никогда не заглянет к ней. Иван мертв. И от этой потери было очень больно. Словно у Изабель вырвали из груди сердце, оставив гигантскую зияющую дыру.

Она снова затряслась от рыданий, и мама прижала ее к себе.

Немного погодя Лито наконец заговорил:

– Нужно что-то сделать. С телом.

Сеньора Кастильо завыла, но ее муж кивнул.

Что-то сделать с телом? Изабель огляделась. Что можно сделать с ним в этой маленькой лодке? Но она почти сразу же поняла. Есть только одно место, где можно похоронить Ивана. В море.

При этой мысли Изабель в ужасе отпрянула.

– Нет! Нет! Мы не можем оставить его здесь! – кричала она. – Он будет совсем один! Иван никогда не любил оставаться один!

Лито кивнул отцу, и оба встали, чтобы поднять Ивана. Изабель стала вырываться, но мать крепко ее держала.

– Подождите! – попросила сеньора Кастильо, отстранившись от мужа. Ее лицо было залито слезами. – Нужно прочитать молитву. Да хоть что-то. Я хочу дать знать Богу, что Иван идет к нему.

Изабель никогда не была в церкви. Когда к власти пришли Кастро и его коммунисты, они запретили религиозные обряды. Но испанские католики завоевали этот остров задолго до Кастро, и Изабель знала, что их религия жива. Она сокрыта глубокой тайной, подобно биению сердца Кубы, которое, по словам Лито, звучит в ритме каждой песни.

Лито был самым старшим и присутствовал на множестве похорон, поэтому произнес молитву сам. Перекрестил тело Ивана и сказал:

– Даруй ему вечный покой, о Господи, и позволь вечному свету сиять над ним. Да покоится он с миром. Аминь.

Сеньора Кастильо кивнула, а Лито и отец подняли тело Ивана.

– Нет! Нет! – воскликнула Изабель, протягивая руки, словно пыталась остановить их. Но потом прижала ладони к груди. Она понимала, что придется сделать это. Нельзя оставлять мертвеца в лодке, особенно в такой ситуации.

Изабель наблюдала, как папа и Лито подносят Ивана к борту, и пустота внутри разрасталась, пока не заняла в груди то место, где когда-то было сердце. Изабель хотела умереть, чтобы ее тоже бросили в море вместе с Иваном. Хотела быть с ним там, на дне океана.

Сеньора Кастильо сжала руку сына, а Луис приложил ладонь к груди Ивана: они хотели попрощаться, прежде чем тот уйдет навсегда.

Изабель хотела сделать что-то, сказать что-то, но печаль ее одолела.

– Подождите, – велел Луис. Он вытащил пистолет из кобуры и, злобно скалясь, нацелился в один из плавников, бороздивших поверхность моря по другую сторону борта. На этот раз Изабель была готова к выстрелам, но все равно подскочила.

БУМ! БУМ! БУМ!

Истекавшая кровью акула билась в воде. Другие, следовавшие за лодкой, яростно набросились на нее. Луис кивнул Лито и отцу Изабель, а сеньора Кастильо отвела глаза, когда они опустили в воду Ивана с другого борта, подальше от акул. Тело погрузилось в глубины темного моря.

Никто не разговаривал. Изабель плакала. Слезы лились бесконечно, а пустота в груди почти поглотила ее. Иван ушел навечно.

Изабель неожиданно вспомнила его бейсболку с логотипом «Нью-Йорк Янкиз». Где она? Что с ней случилось?

Когда его хоронили в море, бейсболки не было, а Изабель хотела ее найти. Это все, что она могла сделать. Отыскать кусочек Ивана, который она может сохранить при себе.

Она отстранилась от матери и стала осматривать маленькую лодку. Бейсболка должна быть где-то здесь… Да! Вот она. Плавает тульей вниз в кровавой воде под одной из скамей.

Изабель схватила ее и прижала к груди. Это была единственная оставшаяся частичка Ивана.

– Я хотел открыть ресторан, – вздохнул сеньор Кастильо. Он сидел рядом, и от звуков его тихого голоса Изабель задрожала.

– Когда мы рассказывали друг другу, что хотим делать в Америке, – продолжал сеньор Кастильо, – я промолчал. Я хотел вместе с сыновьями открыть ресторан.

Что-то сверкнуло на темном горизонте, и сначала Изабель посчитала это еще одной звездой на белом шраме Млечного Пути, мерцавшей в ее мокрых глазах. Но нет. Огонек был слишком ярким. Слишком оранжевым. А рядом сияли другие, такие же, собравшиеся в горизонтальную линию, которая отделяла черные воды от черного неба.

Это Майами. Наконец. Иван чуть-чуть не дожил до той минуты, когда увидит Майами.