Еще один минус тезиса об эмоциональном замещении состоит в том, что он отрицает любую вероятность того, что человек может предпочесть компанию животного-компаньона обществу других людей, во всяком случае некоторых из них. На самом деле такое явление распространено гораздо шире, чем это может показаться на первый взгляд. Нет ничего необычного в том, что социальная жизнь многих людей не ограничивается общением с себе подобными. Часто они отдают предпочтение эмоциональным связям с другими существами, прежде всего с животными-компаньонами. Нет никаких оснований отрицать, что в ряде обстоятельств животное способно удовлетворить потребности человека в общении. Более того, зачастую никто, кроме членов семьи или близких друзей, не способен сделать это лучше, чем животное-компаньон. И уж во всяком случае в социальном плане животное-компаньон выполняет гораздо более важные функции, чем функции простого паллиативного средства, облегчающего чувство одиночества от отсутствия общения с другими людьми.

На самом деле некоторые люди предпочитают проводить время с животными вовсе не потому, что испытывают трудности в общении или установлении взаимоотношений с другими людьми. Просто они полагают, что с четвероногим другом они могут провести время с большей для себя пользой. В некоторых случаях взаимоотношения с животным для них более комфортны или причиняют меньше неудобств, чем общение с другими людьми. Значит ли это, что такие люди страдают какой-то психологической или социальной дисфункцией? Нельзя исключать и такой вероятности, хотя ответ далеко не столь очевиден. И тем не менее, какими бы ни были причины этого феномена, тезис об эмоциональном замещении не дает ему убедительного объяснения. Он не позволяет понять, почему человек предпочитает общество животных не только тогда, когда не имеет возможности строить социальные отношения с себе подобными, но и в ряде других случаев.

А что, если перевернуть тезис об эмоциональном замещении с ног на голову? Что, если попытаться увидеть в отношении человека к собаке не суррогат настоящих чувств, а истинную теплоту и глубокую привязанность к другому существу? В конце концов, таким ли уж абсурдным будет предположение, что животные-компаньоны вообще и собаки в частности, — которые, обретя в современной человеческой семье совершенно иной статус, значительно изменились психологически, став более дружелюбными, по крайней мере, внешне, — способны расширить границы социального мира человека, а не наоборот? Конечно, подобное предположение заслуживает более подробного рассмотрения и уточнения с привлечением строгих научных данных. В любом случае у него есть одно бесспорное достоинство: оно обращает наше внимание на существование особой связи между человеком и животным. Несомненно, стоило бы задуматься о природе этой связи, которая в некоторых социальных и культурных условиях может быть для человека даже более предпочтительной, нежели его связи с другими людьми, по крайней мере в тех случаях, когда он не испытывает выраженной потребности расширять или углублять свои взаимоотношения с окружающими.