— Ну, за все это время ты так и не научился расслабляться, — сказал Фрэнки Фуэнте Кэшу Бейкеру.

— Сейчас я совершенно расслабленный, — ответил Кэш. — Может, тебе стоит сфотографировать меня, чтобы помнить, как выглядит настоящая расслабленность.

— То, что с тобой сейчас, — прямая противоположность расслабленности. Да ты настолько натянутый, что хоть приколачивай ноги и голову к доске и наяривай, будто на арфе. И знаешь что? Ты такой все время.

Двое мужчин лежали рядом в бассейне, устроенном так, что теплая прозрачная вода с одной стороны будто переливалась за край, в пропасть. Локти холодил полированный бетон, вода плескалась у плеч, за кромкой бассейна расстилался восстановленный дождевой лес, тянущийся до горизонта под эмалево–синим небом, пробитым раскаленным добела гвоздем солнца. За спиной высилось блюдце из стекла и камня — дом чиновника, управляющего территориями клана Бернал, стоящий среди ухоженных газонов и клумб с тропическими цветами. Через несколько часов Кэш и Фрэнки предстояло бродить среди гостей коктейльной вечеринки по широким террасам дома, произносить краткие речи о своей роли в Тихой войне, планах реконструкции и возможностях, которые откроются при освоении знаний дальних, использовании их инженерного и научного опыта, их искусства.

Кэш Бейкер был живым воплощением архетипа, образцовым военным героем. Он учил кадетов в Монтеррее, а в остальное время занимался пропагандой: речи на митингах, в школах и университетах, посещение исследовательских институтов, верфей, заводов и фабрик, поддерживающих и снабжающих эскадры Военно–воздушных сил на Юпитере и Сатурне, — а также знакомства с членами сильнейших кланов, доминирующих в политической и экономической жизни Великой Бразилии. В общем–то, неплохая жизнь. Учить кадетов — полезная и нужная работа, и Кэш старался изо всех сил. А пропаганда помогала ребятам на Юпитере и Сатурне, потому была важной и получалась на удивление легко. Кэш умел вытянуть на поверхность свой посконный и вальяжный техасский шарм, очаровать гостей и хозяев. Перед тем как начать хождение по вечеринкам и приемам, Кэш прошел месяц обучения трем вещам: речи на публике, навыки социальной трепотни ни о чем и этикет — от правил поедания устриц до правильного обращения к жене посла.

Такой жизни позавидовали бы многие. Лучшие дома и отели, всевозможная роскошь, встречи с самыми значительными и знаменитыми людьми. Кэш даже отправился в тур по Евросоюзу, побывал в Париже, Риме, Берлине, Москве…

Но пилот хотел вернуться к своей настоящей работе, к тому, чего добился тяжелым трудом, тренировками и данным богом талантом. Кэш хотел лишь одного: сесть за штурвал истребителя J-2. Для этого он родился, для этого был переделан, снабжен невральной системой, позволявшей напрямую общаться со стальной птицей, стать одним целым с нею. И хотя Кэш понимал, что назад дороги нет, он тосковал каждый день, отчаянно желая снова сесть в пилотское кресло.

Физически он оправился почти полностью, не считая некоторой ущербности правой стороны тела и легкой хромоты. Но голова работала не совсем хорошо. Мозг пробило насквозь. Сложные, хрупкие ткани, уничтоженные осколком, вырастили заново, но в памяти зияли дыры. Кэш не мог вспомнить абсолютно ничего о своем задании, едва не ставшем последним, и почти ничего об экспедиции на Сатурн.

Вопреки постоянным дозам психотропных, Кэш по–прежнему страдал от резких перепадов настроения. Вдруг посреди обыденных занятий — физических упражнений, лекции, чистки туфель — глаза затуманивались, и по щекам бежала влага, глупые беспомощные слезы. Кэш клал себе еду на званом вечере — и вдруг накатывало неистовое желание швырнуть тарелкой в ближайшего соседа или пырнуть его вилкой просто ради того, чтобы тот наконец заткнулся. А хуже всего было, когда мир вдруг становился плоским. Повсюду исчезали краски, смысл, желания, словно высосанные кем–то, оставившим лишь пустые и скверные имитации и людей, движущихся как роботы, мясных кукол, несущих чушь.

Кэша предупредили о внезапных переменах в душевном настрое. Эмоциональная лабильность — обычное явление среди перенесших тяжелую травму головы. Но ведь никто не предупредил о накатывающем ощущении жуткой нереальности, худшем, чем любая депрессия. Кэш терпел молча, в одиночестве, потому что такие ощущения — это, наверное же, признак безумия, мучение психов. Впадать в безумие нельзя. Тогда его уж точно не подпустят к истребителю и вообще к чему–либо летающему, даром что Кэш — военный герой. Потому он не рассказывал о приступах ежемесячно проверяющему психологу и ничего не сказал своему лучшему другу Луису Шуаресу, когда тот прилетел в короткий отпуск на Землю перед тем, как снова отправиться в систему Сатурна. Кэш старался изо всех сил скрывать приступы от начальства и товарищей по пропагандистским турам — подборке героев войны.

Теперешний партнер, Фрэнки Фуэнте, был жизнерадостный циник. Он говорил, что мир надо принимать таким, каков он есть, не обманываться, ничему не удивляться и не разочаровываться. Фрэнки был большой и добродушный, с черной кожей пыльного оттенка. Из сержанта он стал лейтенантом после случая, бросившего безвестного солдата под прожекторы массмедиа. Он прекрасно уживался с Кэшем последние три месяца. Оба пошли в ВВС, чтобы удрать из обнищавших донельзя родных городишек, Кэш — из восточного Техаса, Фрэнки — из сухих пустошей штата Пиауи, где плантации деревьев Лакнера высасывали из атмосферы избыток углекислого газа и стервятники летали на одном крыле, а другим обмахивались из–за адской жары.

Для Фрэнки пропагандисты сочинили историю о том, как он героически лишился рук, пытаясь обезвредить мину, заложенную саботажником–дальним под пассажирский модуль. Правду Фрэнки выдал спьяну еще в начале партнерства. Он закинулся тремя дозами вератрана, вышел на работу в ремонтный ангар «Гордости Геи» и случайно включил гидравлический пресс, отсекший руки выше локтя. Фрэнки вставили искусственные руки: поддельную, которая прикрывала левую руку и росла из подрезанного обрубка, и настоящую, которая навсегда заменила правую руку. Настоящую сделали из фуллереновых волокон с квазиживой кожей. Рука могла изгибаться по–змеиному, а когда ее отсоединяли, своевольничала, ползала, отталкиваясь пальцами, пряталась в темных углах и, если верить Фрэнки, доводила до экстаза его постельных подружек.

Сейчас его настоящая и фальшивая искусственные руки перекрестившись, опирались на мокрый бетон на краю бассейна, подбородок упирался в них, тело висело в теплой воде.

— И вот мы здесь, наслаждаемся видом, от которого кончил бы какой–нибудь мученик от экологии, лежим в бассейне настолько богатого и могущественного человека, что у него, прикинь, не один ребенок и даже не два, а целых четыре. И, клянусь, тебе никакого удовольствия от этого, потому что ты думаешь про свою речь. А ее ты, по моим скромным подсчетам, толкал уже не меньше полусотни раз.

— Кстати, я наблюдал за парящей птицей вон там, — заметил Кэш.

Большая птица вроде орла, четко видная на фоне голубого неба. Она медленно кружила в восходящем потоке. Как здорово было бы так же легко и беззаботно висеть над пропастью, ощущать горячее, мощно бьющееся сердце среди полых костей, широко раскинуть крылья, чувствовать воздух кончиками маховых перьев и различить вздрогнувшую мышь на расстоянии в километр!

Кэшу позволяли прокатиться на маленьких одноместных и двухместных винтовых самолетиках, используемых для обучения основам летного дела. Вот и предел небесных возможностей нынешнего Кэша. А ведь когда–то он летал, как тот орел…

Фрэнки глянул на Кэша и добродушно сказал:

— Да ты весь день не в настроении. И это твое «не в настроении» плавно переходит в дурное настроение перед речью. Капитан, я не против того, что ты никогда не расслабляешься, но рядом с тобой, ей–богу, сложно расслабиться.

— Лейтенант, я разрешаю вам расслабиться где–нибудь еще.

— Вы, летуны, всегда одинаковые, — пожаловался Фрэнки. — Вы целиком уходите в ближайшее задание и ни о чем больше не думаете. Ну, быть может, еще немного о следующем задании, но и все.

— Если хочешь выжить в бою, только так и надо.

— Да, но с тобой такое все время. Ты сейчас зациклился на своей речи, хотя это сущий пустяк. По тебе, оно не просто отговорить и забыть, а выложиться целиком и полностью, вытянуть до предела. И это постоянно так.

— Лучше так, чем запороть.

Фрэнки ухмыльнулся. Его широкий лоб и бритый череп усеивали капли пота.

— В этом, как говорится, и есть корень проблемы. Ты упорно не хочешь видеть и, сколько бы раз я тебе ни повторял, не хочешь верить в то, что уж это дело мы никак не запорем. Капитан, ты можешь выдать свою лучшую речь, и местных бездельников захлестнет праведная аура твоей мужественности. Все зааплодируют чудесной демонстрации выдержки и умения справляться со стрессом. Но ты можешь выдать и худшую речь всей своей карьеры, а бездельники все равно зааплодируют и будут тебя искренне жалеть, потому что тебя так сурово попортило на войне. Понимаешь? Наше гребаное дело в принципе не запарываемое.

Кэш понимал, что Фрэнки прав, — но не стараться изо всех сил было ему не по нутру.

EI потому этой ночью, одетый в выглаженную синюю униформу, в сверкающих черных сапогах до колена, с калейдоскопом незаслуженных наград на груди и фуражкой под правой рукой, Кэш прилежно общался с членами клана Бернал, промышленниками и их зловеще красивыми женами, горсткой высокопоставленных чиновников. Затем он выдал речь, расставляя акценты с идеальной точностью, подчеркивая все ключевые моменты. Он поведал о том, как его ранило при попытке сбить с курса запущенную диверсантами ледяную глыбу, летевшую прямо к базе на спутнике Сатурна. Затем Кэш описал, каким образом была быстро и решительно выиграна Тихая война, объяснил, как можно возместить затраты на войну в системах Юпитера и Сатурна эксплуатацией навыков, опыта и технологий дальних, и напомнил о том, что космическая индустрия очень важна и для безопасности Великой Бразилии, и для оздоровления планеты. Орбитальные зеркала сделали многое, чтобы смягчить последствия массового выброса тепла в земную атмосферу в двадцатом и двадцать первом веках. Уход промышленности с Земли, добыча полезных ископаемых на астероидах и лунах Юпитера и Сатурна, всестороннее использование целой сокровищницы новых технологий, развитых дальними, позволят сделать важный новый шаг по возвращению почвы, океанов и атмосферы Земли к их изначальной чистоте, превращению планеты в рай, каким она была до индустриальной эпохи. Кэш говорил, и в конце речи его голос воспарил как орел — именно так, как и учили капитана Бейкера.

— Парень, ну не понимаю, отчего ты так нервничаешь перед выступлением, — сказал ему Фрэнки потом. — Да ты же прирожденный оратор.

— По моему счету, это семь с половиной из десяти. Определенно, я могу и лучше.

На следующий день герои вылетели на конвертоплане в Каракас на большой торжественный прием. Тысяча высокопоставленных горожан развлекалась в зале, отделанном позолотой и мрамором, с таким высоким потолком, что, казалось, в зале сам по себе устанавливается особый микроклимат. Но в сборище ощущалось странное подспудное напряжение. Сновали туда и сюда военные и гражданские служащие, люди сбивались в группки, говорили вполголоса, а потом, на середине программы, хозяин вечеринки, Эуклидес Пейшоту, объявил: его срочно вызывают в Бразилиа, но он надеется, что гости смогут развлечься и в его отсутствие. Кэш и Фрэнки произнесли свои речи, но аплодисменты были жидкие, без всякого энтузиазма, и после речей вечеринка быстро угасла.

Фрэнки организовал встречу с парой девушек, сгорающих от желания испробовать мужество и праведность настоящих героев войны, а поутру Кэш проснулся со ртом, будто набитым ватой, и с гудящей от страха и похмелья головой. Сердце бешено колотилось, по бокам катился пот. Лежащая рядом стройная женщина вздохнула и глубже зарылась в шелковые простыни и подушки. Кэш приподнялся — и тут в комнату сквозь французское окно, открывавшееся на балкон соседнего люкса, заглянул Фрэнки и велел поскорее выбираться из кровати.

— Что происходит? — спросил Кэш.

Фрэнки явился полуголый, без руки, в белых трусах, казавшихся светящимся пятном на черной коже.

— Капитан, происходит история. Иди, посмотри сам.

С балкона открывался вид на прямоугольную сетку улиц, огромные жилые дома, башни ферм. Было зябко. Все казалось серым в неярком предутреннем свете. Там и сям поднимались столбы дыма, тоненько выли сирены. В глубоких тенях между жилыми многоэтажками и башнями шмыгали полицейские дроны, над крышами висели вертолеты.

— Это уличный бунт? — спросил Кэш.

Но Фрэнки уже зашел внутрь своего номера, раздвинув пузырящиеся на ветру белые шторы. Кэш последовал за ним. Фрэнки встал на колени у кровати и зашарил под ней в поисках настоящей искусственной руки. В углу комнаты светился дисплей с иконками новостных каналов. Кэш посмотрел с минуту, затем спросил:

— Она умерла?

Фрэнки встал, держа правую руку в ладони короткой и тощей левой.

— Так передают.

— Я с ней встречался в прошлом году, — невпопад сказал Кэш.

Фрэнк воткнул извивающуюся змею в обрубок, та отвердела, Фрэнки напряг кисть, пошевелил пальцами — и вот она, рука, на месте. Ежедневное чудо, рожденное благодаря технологии дальних.

— Я тоже встречался с ней, — заметил он. — Все мы, военные герои, рано или поздно встречаемся с ней. Но, думаю, благотворного влияния твоей мужественной ауры не хватило, чтобы спасти ее.

По всем новостям одно и то же: Элспет Пейшоту, президент Великой Бразилии, мертва. Она умерла во сне вчерашним вечером, новость не распространяли до тех пор, пока не информировали всех родственников. Элспет Пейшоту занимала пост больше шестидесяти лет. Ей исполнилось сто девяносто восемь лет.

Кэш подумал о вчерашнем приеме и Эуклидесе Пейшоту, о его поспешной речи и отбытии.

— Похоже, конец нашему туру, — заключил Кэш.

Партнеры понаблюдали за мозаикой говорящих голов и архивных клипов, показывающих Элспет Пейшоту в разном возрасте.

— Помнишь, как было, когда умер ее муж? — спросил Фрэнки.

— Я летал на его похоронах.

— Да ладно!

— Клянусь богом и Геей, так оно и было! Он же был главнокомандующим ВВС. Мы пролетели над собором в Бразилиа — эскадрилья J-Два в построении «погибший пилот».

— Ты помнишь, как все замерло за неделю до похорон и на неделю после?

— Не помню. Я тогда был на Луне, — признался Кэш.

— Сейчас будет в десять раз хуже, — предсказал Фрэнки. Затем он пошел в ванную, вернулся, прижав к груди пакет с полотенцами и кучей маленьких бутылочек с шампунями и лосьонами, запихнул все это в вещевой мешок и полез копаться в ящиках шкафа, швыряя найденное на кровать. Кэш спросил, что он делает. Фрэнки ответил, что другого шанса побыть военным героем может и не представиться, потому надо брать от жизни все возможное прямо сейчас.

— Несомненно, это наше турне они закроют, — предположил Кэш. — Но, когда все уляжется, организуют новое.

— Капитан, тебе нужно смотреть на вещи шире, избавиться от пилотской привычки глядеть в узкое окошко. Подумай хорошенько над тем, что значит смерть президента. Клан Пейшоту — главные сторонники возвращения в космос, колонизации Луны, продвижения на другие планеты. Пейшоту хотели помириться с дальними, а когда не получилось, начали воевать. Конечно, вовлечены и другие кланы. Это они притянули к нам европейцев.

Фрэнки деловито сложил простыню в плотный квадратик.

— А наш президент, да препроводят ее душу к заслуженному отдыху на небесах бог и Гея, — Пейшоту. Она сидела на троне шестьдесят лет. Теперь все крупнейшие семейства кинутся в драку за место. Буча начнется немалая. Все изменится. А пока продолжится замес, никому не будет дела до военных героев. Капитан, мы безработные. Кажется, я недавно уверял тебя, что запороть наше дело невозможно. Да, мы сами не могли. Но другие прекрасно справились. Как тебе картина?

— Думаю, в реальности она не настолько черная, как ты изобразил, — заметил Кэш.

— Я про ту, что висит над кроватью. Думаю, будет здорово смотреться на стенке в мамином доме. Иди сюда, придержи, — попросил Фрэнки и вытащил складной нож из кармана вещмешка. — Я сейчас вырежу ее из рамы.