ГЛАВА 32
Покрывающая траву изморось блестит в лунном свете. Дрожа не только от холода, но и от возбуждения, я тихой тенью скольжу по спящей деревне к тропинке. Надеюсь, я права, что Бен будет там. Но, может, сейчас чересчур холодно и темно для такой ранней пробежки?
Пробираясь к спрятанному мотоциклу, жалею, что не взяла перчатки. Пока отыскиваю в темноте тайник, руки немеют от холода и делаются неуклюжими. Наконец вытаскиваю мотоцикл и направляюсь по дороге вдоль канала.
Миновав знакомые места, я концентрирую внимание, стараюсь отыскать дорогу по карте, которую выучила наизусть, но мысли заняты Беном. Время от времени, когда я не знаю, куда ехать, приходится включать фару, чтобы не заблудиться в темноте.
Через несколько миль я останавливаюсь и вытаскиваю из кармана колечко Эмили. Не могу оставить его, это слишком опасно. Вдруг кто-нибудь увидит? Я целую кольцо, собираясь выбросить в воду канала, спрятать на грязном илистом дне, но не могу — рука не поднимается. Тогда я залезаю на дерево, надеваю кольцо на веточку, невидимую снизу. Глаза отмечают место — изгиб канала. Когда-нибудь я вернусь за ним.
Продолжаю путь, но что-то не дает покоя, мешает сосредоточиться. Что-то неправильное, какой-то звук сзади. Слабый и слишком далекий, чтобы разобрать, но очень похож на звук другого байка.
Я останавливаюсь, затаскиваю мотоцикл в кусты и, крадучись, возвращаюсь назад, но не по дороге, а рядом с ней, в глубокой тени.
Вот оно.
Какая-то фигура ждет на тропе. На мотоцикле. На руле слабо мигает «маячок»: то, что он выслеживает, сейчас не движется. На лице написана нерешительность: то ли оставаться на безопасном расстоянии, то ли пойти посмотреть, почему оно остановилось?
Я возникаю из тени прямо перед Катраном. Он вздрагивает. Виноватое выражение мелькает на лице. Потом исчезает.
— Привет, — говорю я.
— Привет.
— Ну, сам расскажешь или мне угадать? — говорю я, но он не отвечает, только плечами пожимает. — На мотоцикле «маячок». Ты следишь за мной, проверяешь.
Катран краснеет так, что даже в полутьме заметно.
— Да, на мотоцикле есть «маячок», но все не так. У них у всех есть «маячки» для безопасности, ясно?
— Но за этим ты следил.
— Нико приказал.
Нико. В душе вспыхивает страх.
— Он знает?
— Еще нет. Куда ты едешь?
Я молчу.
— Ну, куда бы ни ехала, я с тобой.
Я направляюсь назад по тропе. Может, мне удастся припрятать мотоцикл прежде, чем мы доберемся до места, и ускользнуть. Или смогу отыскать «маячок» и снять его.
Но Катран, будь он неладен, не отстает ни на шаг. Когда мы подходим к моему байку, я поворачиваюсь к нему.
— Пожалуйста, не езжай за мной. Подожди здесь, если хочешь. Я недолго, а потом мы можем вместе вернуться.
— Нет.
— Мне не нужна нянька!
— Нужна.
Я вздыхаю. Делать нечего, придется рассказать ему.
— Помнишь, ты просил меня вспомнить, кто я? Не запирать в себе прошлое? — Он ждет. — Так вот, я собираюсь увидеться с Беном.
— Что? С тем парнем, о котором все время талдычит Тори?
— Она не знает правды. Мы с ним были... близки.
— Ноя думал, он умер.
Я качаю головой:
— Он жив, и я собираюсь увидеться с ним.
— Он поддерживал связь?
— Нет. Он не знает, что я приеду. Может, даже его сегодня не будет, это просто наитие.
— Но как...
— Не спрашивай, как я нашла его, — не скажу. Но теперь ты понимаешь, почему не можешь поехать со мной?
На лице Катрана отражается так много эмоций — беспокойство и обида борются с гневом — что, не успев даже подумать, я оказываюсь рядом и кладу ладонь ему на руку.
— Катран, с тобой все в порядке?
— Нет. — Он вздыхает, ерошит волосы рукой. — Послушай, я поеду следом, но показываться не буду. Прикрою тебе спину на случай, если что-то пойдет не так. Это лучшее, что я могу сделать. Хорошо?
Это настолько против его разумения, настолько больше того, что я могла от него ожидать, что я улыбаюсь:
— Хорошо.
Я сажусь на мотоцикл, делаю еще несколько поворотов, и память не подводит меня: это правильная дорога.
Небо еще не начинает светлеть, когда мы добираемся до дорожки рядом со школой, по которой Бен, я уверена, будет бегать. Мы прячем мотоциклы и, притаившись в деревьях, ждем и наблюдаем.
Тьма мало-помалу уступает небо сероватой мгле. Никого не видно. Горло у меня сжимается, и я уже собираюсь сказать Катрану «извини, должно быть, я ошиблась», когда он хватает меня за руку.
— Смотри, — шепчет он и указывает на холм слева. Одинокая фигура бежит по нему вниз, освещаемая светом со спины. Я прищуриваюсь, неуверенная, но потом... да, это он! Рот расплывается в улыбке, а ноги несут меня из леса вслед за удаляющейся фигурой.
Бен умеет бегать, всегда умел. Я прибавляю и прибавляю скорости. Должно быть, он что-то слышит, так как слегка поворачивает голову, чтобы посмотреть, кто сзади, потом опять отворачивается и бежит дальше.
Быть может, он не разглядел меня в таком слабом свете. Я припускаю быстрее.
— Подожди, Бен, — тихо зову я. — Постой.
Он замедляет бег. Потом переходит на шаг.
Я догоняю его.
— Да? — говорит он.
Я широко улыбаюсь ему в глаза, карие с золотыми ободками, и хватаю за руку. Он смотрит на наши руки. Отвечает неуверенной, кривой улыбкой.
До меня начинает доходить, что что-то не так.
— Бен?
— Извини, ты приняла меня за кого-то другого.
— Нет. — Я крепко сжимаю его ладонь.
Он качает головой, убирает свою руку.
— Прошу прощения, но я не Бен. Извини, у меня мало времени, а мне нужно закончить пробежку. — И он бежит дальше, а я стою и смотрю ему вслед, смотрю, как он бежит, и каждое его движение говорит, что это мой Бен. На глаза наворачиваются слезы.
Он не знает, кто я.
Он ничего не помнит.
Живот скручивает. Ему заново стерли память — вот единственный ответ. Но ему уже шестнадцать. Они не имеют права делать этого с теми, кто старше шестнадцати. Почему же нарушили собственное правило ради Бена?
«Он не знает, кто я».
Я продолжаю стоять на дорожке, чувствуя, как меня начинает бить дрожь. Бен может повернуть назад и снова пробежать здесь. С этой мыслью я скрываюсь в деревьях и жду. Вскоре он появляется вдалеке. Я наблюдаю, как он приближается, проносится мимо и удаляется вверх по склону.
Позади меня, в лесу, слышатся какие-то звуки, но я продолжаю стоять, глядя, как Бен исчезает в тусклом свете зарождающегося утра.
— Рейн? — тихо окликает меня Катран.
Я не оборачиваюсь, не хочу, чтобы он видел мои слезы, но остановить их не в силах. Теплая ладонь ложится мне на руку, разворачивает.
— Что случилось?
Я качаю головой, не в состоянии говорить. Поколебавшись, Катран кладет руку мне на плечо, привлекает к себе. Руки его, поначалу одеревенелые, скоро смягчаются. Я всхлипываю у него на плече и рассказываю, что Бен меня не узнал.
Наконец он отстраняет меня и заглядывает в глаза:
— Ты должна взять себя в руки, и побыстрее. Нам нужно убираться отсюда. Становится слишком светло, тут могут появиться другие люди.
Он ведет меня через лес к нашим мотоциклам, и мы возвращаемся назад той же дорогой. Холодный воздух обжигает глаза, а в голове снова и снова прокручиваются три слова, в которые я никак не могу поверить: Бена больше нет.
Я больше не плачу, но внутри меня пустота. Нет ничего: ни надежды, ни выхода.
Мы доезжаем до тайника, и я просто стою, тупо глядя перед собой, пока Катран прячет мой байк.
— О чем ты только думала, когда отправилась туда? — Он качает головой. Обычный Катран вернулся.
Я молчу. Он толкает меня в плечо, бросает вызов:
— Ты говоришь Нико и всем нам, что поддерживаешь «Свободное Королевство», а потом выкидываешь фортель вроде этого. Рискованно, Рейн. А если бы меня там не оказалось и тебя бы схватили? Они бы выпытали у тебя все. Они умеют. Ты бы выдала им всех нас.
В душе моей что-то словно отвердевает, каменеет.
— Лордеры уже один раз забрали у меня Бена. И теперь сделали это снова. Его нет. Он все равно что умер. И у меня нет дороги назад. Я готова на все, чтобы отомстить им.
— Ты, похоже, не шутишь. Это и есть твоя последняя капля?
— Что ты имеешь в виду?
— Последняя капля, которая переполнила чашу твоего терпения. Значит, ты и вправду способна на все.
Я пожимаю плечами, но внутри меня все смещается, перестраивается. Мне довольно было и кольца Эмили, спрятанного теперь где-то на дереве, а тут еще и Бен. Да. Я зашла слишком далеко, и назад дороги нет.
— А что было твоей последней каплей?
Он хватает меня за руку, подносит к своей щеке, к шраму на ней, потом отталкивает.
— А разве ты не помнишь? Когда мне было десять, моя старшая сестра пропала. Скрывалась. Она вляпалась в какую-то историю, так, ничего серьезного, но ты же знаешь лордеров. — Он внезапно разворачивается, притягивает меня спиной к себе, рукой обхватывает шею. — Один держал меня вот так, — шепчет он, подносит вторую руку к моей щеке, под самым глазом. — Мы были возле нашего лодочного домика. Он взял отцовский водолазный нож и прочертил им вот так. — Катран проводит пальцем вниз по моей щеке, повторяя линию своего шрама. — К тому времени, как он дошел досюда, я рассказал им, где она. Больше мы никогда ее не видели.
Он отталкивает меня. Водолазный нож: катран. Имя, которое он выбрал, чтобы никогда не забывать. Нож, который он до сих пор носит при себе. Я вспоминаю.
Держусь за щеку. Он не сделал мне больно, но я все еще ощущаю на своей коже палец, повторяющий путь ножа.
Я в ужасе смотрю на него:
— Ты не виноват. Ты же был ребенком!
— Может, и так. Но вот почему я скорее умру, чем предам еще кого-то. Я не скажу Нико, что ты сделала сегодня. И не расскажу Тори о Бене. А теперь иди. Возвращайся домой, пока тебя не хватились.
— Катран! Спасибо.
Он пристально смотрит на меня:
— Я принимаю твое желание быть с нами. Но ты должна знать свои ограничения.
— Что ты имеешь в виду?
Он качает головой:
— В другой раз. — Поколебавшись, он дотрагивается ладонью до моей щеки. — Сожалею насчет Бена.
Уже пора готовиться в школу, когда я бегу трусцой по нашей улице. Прокрадываться через заднюю дверь поздно, и я рада, что на всякий случай оставила записку, в которой говорилось: «Отправилась на пробежку».
Стараться не шуметь уже нет смысла, поэтому я открываю переднюю дверь и кричу:
— Привет, вот и я.
Мама выглядывает из кухни, когда я наклоняюсь, чтобы развязать шнурки.
— Не холодновато ли сегодня для пробежки?
— Холод как раз то, что нужно, чтобы пробежаться! — отвечаю я, стараясь придать голосу бодрости. Не выходит.
Мама появляется в прихожей, когда я прячу кроссовки в шкаф.
— Что случилось? — спрашивает она, и на лице у нее озабоченность, так похожая на искреннюю и настоящую. Как бы мне хотелось верить, что это правда. Упасть в ее объятия и рассказать о Бене. Но я не могу. Как и не могу отрицать, что она прекрасно видит мои красные, заплаканные глаза.
— Просто думала о Бене. Не могла спать, вот и решила пробежаться.
Она кладет руку мне на плечо, легонько сжимает. Тянет меня к лестнице.
— Иди, прими душ и согрейся. А я пока приготовлю завтрак.
