31. Последний этап
— Они двинулись по Хавелок-роуд, пересекают Нью-Бридж. — Ломан спросил у Кэти:
— Что за эскорт у нее? — Кэти включила радиофон.
— С—3, можете ли вы сообщить, какой эскорт у нее? Из-за дымчатых стекол почти ничего не было видно, но я наблюдал за движением в зеркале заднего вида.
— Кто-то сидит у нас на хвосте?
— О, да, — кивнул Помай. — Наше собственное сопровождение состоит из пяти неприметных машин, две из которых впереди нас.
Я увидел название улицы Сейг Эндрю. Мы двигались к северу.
— С—1, прошу связи.
— Вас слушают.
— Одна машина перед ней, а другая сзади.
— Спасибо, — сказала Кэти.
Она чуть повернула голову, и Ломан кивнул. Пепперидж сидел по другую сторону от меня. Он ни слова не произнес, как мы покинули ночной клуб. Я не знал, что у него на уме, но не сомневаюсь, он был доволен ходом событий: он успешно заманил меня в операцию Бюро, руководил моими действиями в Сингапуре, якобы через Челтенхем, а на самом деле контактируя с Лондоном и получая от них указания.
Несмотря на мое чувство симпатии к этому человеку, я не поделился с ним планом действий при встрече с Шодой, хотя должен был это сделать. Я не мог простить ему предательства.
“Они разворачиваются на автотрассу и направляются к северу.”
Шода.
“Я хотел бы тебе кое-что, сказать. — Это Пепперидж. — Шода боится тебя.”
“Она очень сильна. С очень жестким характером. — Слова Сайако-сан. — Но, подобно стеклу, в один день она расколется. И этот день, думаю, придет вашими стараниями.”
Теперь все зависит именно от этого. От ее страха передо мной. Это единственное, что я могу противопоставить ей. И ее вуду.
Кэти развернула машину, и я увидел другой дорожный знак “Офир-роуд”
— Где она сейчас? — спросил я ее.
— Перед нами, на Восточнобережной трассе.
— Направляется в аэропорт? — Похоже.
В этой стороне располагались только курортные местечки и теннисные клубы.
Ломан дотронулся до моей руки.
— Как ты…
— Высший класс.
Тут не телепатия: он ждал, что я доложу о готовности, поскольку до начала операции оставалось несколько минут. Кивнув, он отвел руку.
— С—1,-прошу на связь.
— Говорите.
— Голос Флуда. Он остался в ночном клубе, поддерживая контакт.
— Можете ли дать оценку состоянию дел?
Для передачи. Он должен связываться с Кродером.
Ломан наклонился к радиотелефону.
— Передайте, что мы, как и запланировано, продвигаемся к месту встречи и готовы к активным действиям.
Коротко и четко. У этого мужика, надо признать, есть голова на плечах.
— С—1… С—1…
Кэт взяла радиотелефон.
— Говорите.
— Боинг-727 готовится к взлету. — Говорил явно китаец, на английском с американским акцентом. — Заправка закончена, и он проверяет систему связи.
— Благодарю. Продолжайте информировать нас. — Она повернула голову: — Вы слышали, мистер Ломан?
— Да.
Радиофон еще дважды подал признаки жизни: сообщил нам о позиции, которую занял конвой Шоды, и Флуд доложил, что передал информацию в Лондон.
Я выглянул из окна, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, что сижу в “Черной Марии”, которая везет меня к месту казни. Я не был фаталистом, не верил в предначертания звезд. Просто никаким иным образом завершить операцию было нельзя, и мы это понимали. Нервы, естественно, были напряжены, что в такой ситуации вполне нормальное явление, так что успокойся, расслабься.
И тут подал голос Ломан.
— Мое мнение, — осторожно начал он, — что ваши подсчеты временного фактора слишком пессимистичны. Предполагаю, что в вашем распоряжении будет несколько больше, чем пять минут. Скорее всего, возникнет замешательство, когда обнаружат подмену груза, и вряд ли они сразу же сообщат об этом Шоде. Продолжать?
— Нет. — В темном проеме окна машины проплыл красный сигнал на верхушке радиомачты. — Я и так все знаю. — Пошел на взлет реактивный самолет, и от рева его двигателей задребезжали стекла машины.
— Если, конечно, я ошибаюсь…
Если он ошибается, весь христианский мир развалится как карточный домик, взлетит к чертям. Хотя нет, не весь, всего лишь оперативник; и на долю Флуда достанется чертовски отвратная работа.
Мимо промелькнула главная диспетчерская башня — черный силуэт на фоне огней аэровокзала. Запах керосина примешался к потоку охлажденного воздуха из кондиционера.
— Джентльмены.
Ломан показал нам циферблат своих часов. На моих было 20.13, Пепперидж чуть подогнал свои.
Я смотрел на силуэт Кэти справа от себя, на изгиб скулы, завитки ее волос.
“Я хотела, чтобы мы встретились раньше. Но тогда бы у нас могло ничего не получиться.”
Замедлить ход. Над задним бампером идущей перед нами “Мазды” мигнул красный огонек.
— Они выводят нас прямо на взлетную полосу, — заметила Кэти. — Так и надо, сэр?
— Да.
Она снова замедлила ход.
“Мартин, ты останешься на ночь? Ведь от нее почти ничего не осталось.”
Еще один реактивный лайнер промелькнул почти над крышами, ввинчиваясь в небо, и рев его двигателей заполонил ночь. Она повернула руль, следуя за “Маздой”. Еще медленнее. “Смотри, уже рассвет”. Ворота с надписью: “Только для персонала”. Два охранника в форме остановили “Мазду”, проверяя пропуска и удостоверения личности. Все в порядке. Спокойствие.
Одна из створок ворот распахнулась, и “Мазда” проехала мимо них. Мы последовали за ней. Нервы на пределе. Снова пальцы на моей руке.
— Ты так точно все разработал, старина, что справиться для тебя будет плевым делом.
— Да.
Прямиком через взлетное поле, все внимание к мелочам — нет ли случайных солдат вокруг и так далее.
Взлетная полоса. По ней ползают транспортные средства: бензозаправщики, грузовые платформы, джипы с охраной. На центральной полосе, протянувшейся с запада на восток, “Джамбо” прогревает двигатели; на метеомачте затрепыхался под порывом ветра вымпел и снова опал, повинуясь воздушным потокам.
Двигатели “Джамбо” — компания “Норт-Вест Ориент” — снова взревели. Когда они приглушились. Ломан спросил меня:
— Вы по-прежнему предпочитаете полицейскую машину?
— Да.
Лимузин Верховного Комиссариата стоял в стороне, и он был мне не нужен. Все надо провернуть спокойно, без суеты, без возбуждения, мягче, мягче, на бархатных лапках, уверенно, с толком и расстановкой, черт бы их побрал, все будет не так просто, нет, это не плевое дело.
Спокойнее, парень.
Мы замедлили ход и остановились. Я видел 727-й, стоящий у ангаров, во всяком случае, прикинул — это тот, что нам нужен.
— Это…
— Да, вон там, — кивнула Кэти. — ТН—9 К—845. — Она обратилась к Ломану: — Мне подождать здесь, сэр?
— Посмотрите, удастся ли пристроиться между изгородью и служебным грузовиком.
Мы сдвинулись с места, неторопливо развернулись и оказались за прикрытием. Я видел лимузин, стоящий ярдах в ста от нас, недалеко от лайнера, по бокам которого располагались две машины поменьше.
— С—1, С—1, прошу связи.
— Говорите.
— Их рейс совершил посадку в 20.25.
— Спасибо. — К Ломану: — Сэр?
— Да, я слышал.
Он вскинул свой бинокль и настроил его.
Семнадцать минут.
Тепло, еще теплее, мы уже близко.
Центральная взлетная полоса теперь у нас за спиной, и я слышал, как по ней катился лайнер, красные ходовые огни на крыльях которого отразились во внешних зеркалах машины.
“Я тщательно все обдумал, — сказал я Кродеру. — Ивам известен мой послужной список.”
Слишком возгордился? Отнюдь. Тщательный расчет действий охватил всю ситуацию, позволив выявить хоть какой-то шанс. А это все, что нам необходимо, — шанс.
Сидящий со мной Ломан внезапно признался:
— Я бы чувствовал себя куда лучше, если бы вы были вооружены.
Думаю, он бросил эти слова, чтобы несколько разрядить напряжение, ибо хорошо знал — я никогда не применяю оружие, поскольку от него больше хлопот, чем пользы.
Я промолчал.
— Машина будет стоять вот здесь, — продолжил Ломан. — Так что, если… — Он запнулся, потому что мы все внимание обратили на стоящий в отдалении лимузин, из которого вышла тоненькая азиатка в комбинезоне, открыла заднюю дверь, отступив в сторону. С этого расстояния и при смутном освещении я различил лишь четыре небольшие фигуры, которые, покинув машину, быстро взбежали по трапу лайнера. Машина осталась на месте. Через шестьдесят секунд трап откатили, а еще через полминуты дверь захлопнулась.
— Две женщины, — сказал Ломан, не отнимая от глаз бинокля, — и два армейских офицера.
Ясно.
Механик в комбинезоне и наушниках подал сигнал, после чего первый двигатель натужно взревел.
Меня охватило чувство нереальности всего происходящего, словно я плавно, колыхаясь в воздухе, пересекал некую размытую грань между сомнениями и уверенностью, между прошлым и будущим, жизнью и смертью. Довольно приятное чувство, некое расслабление, освобождение. Затем это чувство отпустило меня, я перелез через Пеппериджа, распахнул двери, выпрыгнул на бетонку и, двинувшись к ближайшей “Мазде”, залез в нее.
— Я Джордан.
— Да, сэр.
Они были в штатском, оба китайца, которые, выпрямившись, сидели спереди. Теперь передо мной открывалась гораздо более четкая картина, потому что ветровое стекло полицейской машины не было затемнено.
Лайнер сдвинулся с места. В заднем стекле я увидел пять других лайнеров вдоль взлетной полосы, первый из которых выруливал на взлетную полосу, 727-й пристроился к их ряду, замедлил движение и развернулся, после чего остановился.
Заработала рация в полицейской машине, и один из китайцев ответил, что они заняли позицию.
Я наклонился вперед.
— Есть ли у вас связь с мистером Ломаном?
— Да, сэр. Хотите ему что-то передать?
— Нет.
Просто хотел убедиться. В наличии тоненькой спасательной ниточки с моим контролем и моим оперативным руководством. Скоро мне придется оборвать этот спасательный конец.
20.38.
Через четыре минуты она будет готова к взлету.
Непрестанное жжение в левой руке сошло на нет — сказывалось действие возбуждения и выплеска энодоморфина. Никакого волнения я не испытывал: для него еще не пришло время. Было какое-то подвешенное состояние, хотя стрелки часов продолжали двигаться; огромный лайнер развернулся в ряду своих собратьев…
20.40.
Китайцы сидели совершенно неподвижно, не разговаривая, но не спуская глаз с 727-го. Рация молчала. Еще один лайнер вырулил на полосу рядом с 727-м и остановился, развернувшись, — “Эйр Франс”.
Поднялся в воздух последний лайнер перед 727-м, и звук его двигателей проник в машину, наполнив ее гулом, а потом стих в небе.
“Боинг 727” получил разрешение с диспетчерской башни и покатился вперед, выбираясь на взлетную полосу “Остановился, ожидая, команды на взлет. Я видел рубиновые огни маячков на башне. Ломан сказал, что в башне находится заместитель начальника полиции, а его шеф занял место в машине без номерных знаков, стоящей сейчас у взлетной полосы. Акция, к которой мы готовились, час назад была прокручена во всех деталях, и мы надеялись, что все пойдет по плану.
727-й ждал, мирно рокоча двигателями.
Рот наполнился слюной — признак легкого возбуждения, и я сглотнул ее, затем — одолела зевота, но я не стад бороться с ней, потому что в такой ситуации она совершенно нормальна, как рефлекс у тореодора, который тоже зевает, когда разъяренный бык вылетает на арену.
Нам нужна всего лишь отъединенность. Всего лишь нам двоим. Отъединенность — Шоде и мне.
Я сглатывал набегающую слюну и анализировал свое состояние. Я бы сказал, что на этой стадии организм был куда в лучшей кондиции, чем можно было бы ожидать от него; старые раны можно было не принимать в расчет, нервы отвечали на каждое раздражение, как им и полагалось, адреналин выбрасывался в кровь все обильнее по мере того, как длилось ожидание.
Водитель включил двигатель и, съехав на дополнительную полосу, предназначенную для машин аварийных служб, развернулся и остановился. Двигатель он не выключил.
Оставалось сидеть и ждать. Это не просто, совсем не просто, и вам стоило бы это учесть. 20.43.
Миновала уже лишняя минута, и наконец с диспетчерской башни дали “добро” на взлет; двигатели 727-го взревели во всю мощь, вой их турбин поднялся до пронзительного визга; затем он снялся с тормозов и развернулся, качнув крыльями, колебания которых приобретали все больший размах по мере того, как лайнер разбегался, и очертания его огромного корпуса летели все быстрее вдоль линии огней полосы — пока наконец с башни не дали приказ на аварийную остановку, и зеленые огни взлетной полосы сменились на красные, и рев реактивных двигателей стал стихать; раздался визг тормозных колодок. Мой водитель резко переключил сцепление, мы рванулись вперед; опознавательные огни на стенах ангаров слились в непрерывную сине-красную Линию, когда мы, набирая скорость, вылетели на полосу, и вот мы уже почти догнали 727-й, шасси которого, схваченные тормозами, все замедляли ход, а я, прикинув, что расчет времени у меня был точен, приказал остановиться, рывком распахнул дверцу, выскочил и направился к самолету.
