Валерка и Гельбич подошли к Дружняку – Дружинному дому. Играла музыка. Из открытых окон доносились грохот мебели и раздражённые голоса: Дружняк сотрясала большая уборка. Кружковцы, преимущественно девочки, пережидая бедствие, толпились перед крыльцом и в скверике.

– Всегда так, блин, – проворчал Гельбич. – Только начнёшь что-нибудь хорошее делать, сразу фигня какая-нибудь случится.

Валерка направился к Альберту – красивому культурному художнику из кружка рисования. Альберт был при параде: в белой рубашке и алом галстуке; он вежливо разговаривал с пацаном в пилотке со звездой. Валерка помнил этого пацана: Павлик, который нарисовал зыконский танк.

– Занятия-то сегодня будут? – спросил Валерка.

– Будут, но чуть попозже, – ответил Альберт. – А ты решил вернуться?

– Не к вам, – отрезал Валерка.

Он повертел головой, разыскивая Анастасийку. Анастасийка сидела на лавочке, положив рядом с собой цветной пакет, и листала песенник. Валерка присел бы рядом, но мешал Гельбич, требующий сопереживания.

– Меня мамка однажды послала в магазин за молоком, а там обед, – рассказывал он. – Я такой думаю: пойду к пацану одному ненадолго, он мне обещал ниппели для велоса, пошёл, а меня машина сбила!

Валерку и Гельбича, конечно, заметила разбойница Жанка Шалаева, которой наскучило болтать со своим тупым и неразлучным Лёликом.

– А-а, Вася! – радостно заулыбалась она Валерке как давнему другу и протянула руку. – Здорово, Вася! Держи пятёру!

– Я не Вася! – сквозь зубы процедил Валерка, не принимая рукопожатия.

– Жанка сказала Вася, значит, будешь Вася! – с угрозой заявила Лёлик.

– Иди ты, Маруся, – буркнул Валерка.

– Ты чё борзеешь, очкастый? – напряглась Лёлик.

– Он не Вася! – встрял Гельбич по долгу дружбы, и Валерка испытал к нему прилив тёплого чувства. – Ты чё, в уши долбишься?

Лёлик даже обомлела от такой непривычной для неё наглости, однако высокий и вихлястый Гельбич явно не был ссыклом из музыкальной школы.

– А ты кто? – с интересом спросила Жанка.

Гельбич осклабился, с удовольствием разглядывая Жанку.

– Я к вам петь записываюсь.

– Ты чё, петь умеешь? – удивилась Жанка. – Спой.

– Чё спеть? – охотно поддался Гельбич.

– «Чунгу-Чангу».

Гельбич откашлялся, набрал воздуха в грудь и вдруг запел необычным, глубоким и сильным голосом:

– Чунга-Чанга, синий небосвод, Чунга-Чанга, лето круглый год!..

Валерка с недоверием поглядел Гельбичу в рот, не понимая, как там умещаются такие способности. Но Жанка упрямо хмыкнула:

– К нам без пароля всё равно не записываются!

– А какой пароль?

Жанка поколебалась, взвешивая своё решение.

– «Канада»! – наконец сурово сказала она.

Валерка удивился: Гельбич и Жанка Шалаева явно понравились друг другу. Жанка уступала, и за Гельбича теперь можно было не беспокоиться. Валерка словно бы невзначай переместился ближе к Анастасийке, а потом опустился рядом на лавочку. Анастасийка не обращала на него внимания.

– Привет, – сказал Валерка. – Какую песню учишь?

– Я все и так наизусть знаю.

– А что готовите к выступлению? – не отставал Валерка. – «Орлят»?

Он помнил, что Анастасийка хотела солировать на «Орлятах», а Жанка хотела, чтобы пели «Чунгу-Чангу», под которую можно танцевать.

– Конечно, «Чунгу-Чангу», – утомлённо сообщила Анастасийка.

Валерка кивнул с сочувствием. Учителя вроде Вероники Генриховны почему-то всегда поддерживают плохих детей вроде Жанки: защищают их перед другими учителями, назначают командирами на «Весёлых стартах» или при сборе металлолома, награждают грамотами за успехи в труде – больше-то не за что. Видимо, если учительница – или вожатая, не важно, – чувствует себя в своём коллективе чужой, то среди детей выделяет таких же чужаков: чаще всего, увы, шпану. А Греховна отличается от других вожаток: носит серьги, не наказывает за всё, не мучит дисциплиной. Горь-Саныч тоже отличается от Сан-Колаича, своего соседа по комнате, или от физрука Руслана. Поэтому, полагал Валерка, Горь-Саныч и полюбил Греховну.

– Вероника не понимает музыкального искусства, – высокомерно сказала Анастасийка. – Ей только деревенским клубом руководить.

Тем временем Гельбич знакомился с Жанкой.

– Ты где живёшь? – допытывалась Жанка.

– На «Стошке», – с гордостью отвечал Гельбич.

«Стошкой» называли посёлок «Сто шестнадцатый километр». Откуда отсчитывался этот километр, никто не ведал. Хулиганы из неблагополучной «Стошки» славились своей храбростью и доблестью.

– Кого знаешь?

– Сику знаю. Бокса. Баллона.

– А Беклю знаешь?

– Мой друган.

Жанка улыбалась. Ответы Гельбича её полностью удовлетворяли, и сам Гельбич был ничего такой – высокий, нормальный. Проверка пройдена.

– Давай галстук, – сдалась Жанка. – Я тебе распишусь.

Если девочка писала что-либо на пионерском галстуке мальчика, это означало глубокую симпатию. Но у Гельбича не было с собой галстука. Он отчаянно закрутился на месте, увидел Альберта и бросился к нему.

– Слышь, дай галстук! – попросил он, хватая Альберта за руку. – У меня есть, только в корпусе! Я тебе вечером свой принесу!

Альберт в замешательстве пытался отцепить от себя пятерню Гельбича.

– Э-э… нет-нет! Я… э-э… я не могу!

– Слово пацана – принесу! – горячо убеждал Гельбич. – Позарез надо!

– Галстук – это же символ!.. – беспомощно сопротивлялся Альберт, встряхивая своей богатой и ухоженной шевелюрой.

– Поглаженный принесу! – напирал Гельбич.

– Прекрати! – рассердился Альберт. – Оставь меня в покое!

Гельбич оглянулся. Жанка коварно ухмылялась, и Лёлик тоже.

И тогда Гельбич грубо заломил Альберту руку, будто милиционер – преступнику. Альберт, охнув, согнулся пополам, и его чёлка упала на лицо волной, как птичье крыло. Гельбич, удерживая пленника в наклон, сунул палец в узел его пионерского галстука и одним движением вытащил галстук за уголок – так фокусник выдёргивает платок из своей волшебной шляпы.

– Сам виноват! – Гельбич пихнул Альберта прочь от себя, выпуская на свободу. – Не надо крысить, когда пацаны просят!

– Дай ручку, – потребовала Жанка у Лёлика.

Гельбич возвращался победителем. Гордо расправив плечи, он растянул галстук за концы и расстелил у себя на груди, как манишку. Жанка попробовала ручку на своём запястье – пишет ли? – и принялась выводить на галстуке слова послания. Гельбич ласково смотрел на Жанку сверху вниз.

Валерка сощурился и прочитал две косые строчки: «На столе стоит стокан а в стокане лилия, что ты смотрешь на меня морда крокодилия». Гельбич тоже читал, хоть ему было и неудобно, и шептал от усилия понять. Послание привело его в восторг. Он заулыбался во всю пасть.

– Уроды, – с презрением подытожила Анастасийка.

Валерка перевёл взгляд на Альберта. С Альбертом происходило что-то странное. Он побледнел до какого-то неестественно пепельного цвета, под глазами легли тёмные тени, щёки пугающе запали, а губы почернели. И он весь вспотел, даже белая рубашка прилипла к спине. Его как-то корчило, кривило, встряхивало толчками. И вдруг Альберт кинулся к Павлику, сорвал с него пилотку со звездой и нахлобучил на свою голову. Белобрысый Павлик застыл от изумления. Трясущимися руками Альберт отколол у Павлика с футболки пионерский значок и пришлёпнул себе – похоже, воткнул иголкой прямо в тело. А потом бросился бежать к Дружинному дому.

Все провожали его глазами.

– Стучать дриснул, глиста инкубаторская, – убеждённо выдал Гельбич.

Но тут ему стало не до Альберта. По дорожке от Пионерской аллеи к Дружинному дому решительно шагали Ирина Михайловна и Лёва.

– Вот он! – Лёва указал вожатке на Гельбича.

Гельбич содрогнулся. Такого предательского удара он не ожидал.

– Ты чего с тренировки удрал? – прямо в лоб атаковала его Ирина Михайловна. – Ты чего команду бросил?

– Да надоел мне этот футбол! – сразу возмущённо заорал Гельбич. – Я петь буду! Пускай Хлопов гоняет, если его заклинило!

– Ты пионер или кто? – вожатка надвигалась на Гельбича, и тот пятился. – Ты помнишь, что такое ответственность?

– Какая ещё ответственность?!

– У нас на Родительский день матч с третьим отрядом, – спокойно сказал Лёва. – А тебя главным нападающим сделали. Как играть без тебя?

– Не хочу я! – взвыл Гельбич.

– Маленький, что ли? – ломила Ирина Михайловна. – Хочу – не хочу! Знаешь такое слово – «надо»? Не выпендривайся! Не позорь товарищей!

– Всё, пойдём, – скомандовал Лёва. – Будь сознательным.

Гельбич готов был разрыдаться от безысходности.

– Не заставляй меня твоим родителям рассказывать, какой ты, – добила его Ирина Михайловна и, оглянувшись, уронила Валерке: – И ты, Лагунов, собирайся обратно. Тебе вообще нельзя отряд покидать.

Валерка покосился на Анастасийку. Анастасийка листала песенник.