Это было первое хмурое утро за смену. Небо заволокли облака, но погода не осмелилась на дождь. Облачные вздутия внутри были полны не водой, а белым светом, и влажно темнели только извилистые складки.

На «трудовом десанте» Ирина Михайловна объявила пацанам Игоря:

– Ребята, сегодня футбольная тренировка отменяется.

Пацаны не возражали. Заманало бегать по полю и долбить мяч.

– Почему отменяется? – в одиночестве возмутился Лёва Хлопов.

– Проведём собрание отряда.

Делиться планами с Игорем Ирина считала недостойным своей власти, и потому Игорь, вылучив момент, отвёл её в сторону.

– Что за новости? – спросил он. – Какое такое собрание?

– Надо твоего Лагунова проработать.

Игорю это совсем не понравилось. Не многовато ли наказаний для несчастного Валерки? Ведь он ничего не сделал: режим, вроде, не нарушал, ни с кем в отряде не дрался, стёкол не бил, вожатым не хамил.

– Сколько можно его трепать? Свистунова уже дала ему по мозгам.

– Она дала, а я не дала. И отряд не дал.

– Какой ещё отряд? – поморщился Игорь. – Нафиг детей друг на друга натравливать? Они ведь скажут то, что ты прикажешь сказать!

– А это и есть коллектив! – Ирина ни в чём не сомневалась.

– Пожалей мальчишку, – искренне попросил Игорь, не желая спорить.

– Ничего с ним не случится.

– Ты ведь это делаешь, чтобы Свистунова тебя ни в чём не обвиняла.

Ирина рассердилась.

– Во-первых, Игорёк, – отчеканила она, – Свистунова и так меня не обвиняет. С Лагуновым не я виновата, а ты. Это ты его распустил! А во-вторых, пусть коллектив его перевоспитывает, если вожатый не в состоянии!

Решимость Ирины невозможно было поколебать. Игорь приуныл. В Валерке он чувствовал что-то родственное и не хотел беспощадно давить его самостоятельность бульдозером, подобно Ирине или Свистухе.

После «трудового десанта» четвёртый отряд собрался на веранде. Пацаны и девчонки, толкаясь и переругиваясь, рассаживались вдоль стен на скамейки и стулья, как бывало на «свечке».

– Это моё место, ты, корова! – сцепился Гурька с Леночкой Романовой.

– Твоё место в зоопарке! – ответила Леночка.

– Тихо, тихо, ребята! – успокоила отряд Ирина. – У нас важный разговор. Валерик Лагунов, иди сюда, встань вот тут.

Валерка вышел из рядов и, недоумевая, встал рядом с Ириной. Игорь порадовался, что оказался у него за спиной и потому не увидит его укора.

– Итак, ребята, у нас вопрос. Вот ваш товарищ – Валерий.

Ирина указала на него как на экспонат. Отряд заинтересованно затих.

– А чё я? – пробурчал Валерка со сдержанным вызовом.

Пионеры засмеялись.

– Обсудим его поведение, – предложила Ирина.

– А что он сделал? – спросила из угла глупая Женька Цветкова.

Ирина молчала, испытующе глядя на отряд: она хотела, чтобы пионеры сами отыскали проступок Валерки. Пионеры зашептались и приглушённо загомонили. Игорь различил, как по мальчишкам и девчонкам полетела весть: «Лагунов Вафлю убил! Вафлю и Бамбука! Отравил зубной пастой!». Бамбук, пищеблоковский пёс, и вправду с утра был какой-то мрачный.

– Убил – ну и убил, – сказал Гельбич. – Собаку же, не физрука.

– Не трогал я никого! – огрызнулся Валерка.

– Лагунов отбивается от коллектива, – наконец сообщила Ирина. – Нигде не может укрепиться. В кружок пения записался – сбежал. В кружок рисования записался – тоже сбежал, да ещё и Нине Сергеевне нагрубил. Про нашу футбольную команду я уже молчу. Он туда давным-давно не ходит.

Отряд озадаченно зашумел, не зная, как расценить метания Валерки.

– Что скажешь в своё оправдание, Лагунов?

– Ничего не скажу! – огрызнулся Валерка.

Ему было неприятно, что его поставили перед всеми и развинчивают на детали. Серебристый свет хмурого дня казался хирургическим.

– А вы, ребята, что скажете? – обратилась Ирина к коллективу. – Вы же его товарищи. Лёва, ты капитан футболистов. Объясни Лагунову.

Лёва неохотно встал и смущённо потеребил конец красного галстука; галстук он теперь носил и на тренировке, и в тихий час. Валерка смотрел на Лёву с недоверием. Может, Лёва поступит как друг и не осудит его?

– Ты, Валерик, хочешь сам с мячом водиться, – Лёва тяжело засопел. – А футбол – игра командная. Тут надо другим мяч передавать. Но тебе так не нравится. Это неправильно. Интересы команды должны быть выше своих.

Валерка мгновенно закипел от возмущения. Разве он играл как эгоист и ни с кем не считался? Да он потому и ушёл с этого дурацкого футбола, что никакой команды нет: пацаны мяч у своих же вышибают!

– Ты чё?! – крикнул Валерка. – Я нормально играл! Это Титяпа мяч держит! Горох ни одного паса не сделал! Славик из своей зоны сдёргивает!

– Он врёт! Врёт! – завопили Титяпкин и Горохов. – Чухан ты, Лагунов!

Игорь знал, что Валерка прав, – он же видел игру.

– Горохов и Титяпкин, не обзываться тут! – гаркнул Игорь.

Но Ирина безапелляционно отсекла оправдания Валерки.

– Нечего свою вину на других переваливать, Лагунов! Напортачил – так ответь! – Ирина взглядом поискала, кого бы ещё привлечь для разгрома Валерки. – А ты что скажешь, Сергушина? Ты же командир отряда.

Анастасийка встала и томно вздохнула, закатив глаза, будто Валерка уже так утомил её, что никаких сил больше нет.

– Он за забор без разрешения выходит, Рин Халовна.

Ирина распрямилась, словно её наградили. Значит, она была права, подозревая глубокую антиобщественность Валерки Лагунова! Шляться за оградой – это серьёзное преступление! Молодец, Сергушина!.. А Валерка не мог поверить тому, что прозвучало. Анастасийка выдала его? Анастасийка? И это после того, как он защищал её от Бекли? Что же за подлость-то такая!

– Стукачка! – гневно крикнул Валерка.

Анастасийка скорчила гримасу: фи, какая низость – оскорблять девочку!

Ирина сидела на стуле, будто в башне невидимого танка, невидимая пушка которого невидимо уткнулась прямо в лоб Валерке.

– И критику ты не любишь, Лагунов! – сурово заметила Ирина.

«А кто её любит?» – подумал Игорь.

– Всё-таки объясни нам, Лагунов, чем тебя не устраивает коллектив?

Валерка не знал, что сказать. Как-то всё запуталось. Он глядел на ребят и понимал, что никто из них и слова не произнесёт в его поддержку.

Он не совершал никаких плохих поступков. Все выходят за территорию лагеря. Все время от времени с кем-то ссорятся, отлынивают от какого-либо мероприятия, не спят после отбоя. Человек ведь не робот! Его, Валерку, осуждают за то, что он не робот! И осуждают нечестно, потому что сами – тоже не роботы! Только изображают из себя роботов! А для чего это надо?

Конечно, коллектив всегда прав. Но разве четвёртый отряд – коллектив? Две недели назад они и знакомы-то не были! Их собрали здесь, кого попало, и никакое общее дело их не объединяет! Разве они воюют с каким-то врагом? Разве строят что-то полезное? Кому-то что-то важное доказывают? Сами за себя что-то решают? Они друг с другом ни о чём договориться не могут, а вместе умеют только нарушать правила, которые и придуманы-то не ими!

Валерку охватило жесточайшее разочарование. Разочарование в ребятах, готовых молча отступиться от него, если уж так сложились обстоятельства. Разочарование в людях вообще, потому что люди зачем-то нагромоздили в жизни правил и законов, по которым ты всегда виноват! Где правда, где дружба, где высокие цели и общее дело? На Олимпиаде в телевизоре?

– Короче, нам надо принять меры, – сказала Ирина Михайловна. – Ты неплохой человек, Лагунов, но совершенно неорганизованный. Мы всем отрядом берём тебя на поруки. Верно, ребята? Поможем Валерику?

Отряд опасливо молчал, не понимая, что имеется в виду под поруками. Может, Лагунов зарежет кого-нибудь? Всем в тюрьму, что ли, из-за него?

– Чем ему поможем? – проворчал Гельбич, будто Валерка был смертельно болен и на последнем издыхании. – Ничем!

– Теперь будешь только с отрядом, у нас на виду, – разъяснила Ирина. – Никаких кружков, никакой самодеятельности. Что все – то и ты.

Отряд облегчённо загомонил. Возмездие оказалось необременительным. Совесть чиста, и никаких усилий ни от кого не требуется. С этого начиналась жизнь в лагере, к этому и вернулась. Лагунова наказали тем, что и так было.

– Собрание закончено, – Ирина поднялась со стула. – Все свободны.