Для моральной поддержки Валерке хотелось иметь с собой товарища, но не Титяпкина же звать, не Горохова, – они оба безмозглые.

– Юрик, пошли со мной в кружок, а? – предложил Валерка.

– В какой? – вскинулся Юрик.

Ему тоже было скучно на футболе Лёвы Хлопова. Там его не ценили.

– Не знаю. Много разных. Выберем какой-нибудь.

После «трудового десанта» Валерка и Юрик отпросились у вожатых и отправились в Дружинный дом. Валерка вспоминал перечень кружков.

– Есть пение, рисование, шахматы, мягкая игрушка… Есть, где письма пишут иностранцам. Может, ещё чё-то, только я забыл.

– Дома я авиамодельную секцию посещал, – признался Юрик.

Валерка глянул на него с одобрением. Хорошо, что не кройку и шитьё.

На входе в Дружинный дом Валерка и Юрик встретили Анастасийку.

– Вы чего сюда явились? – свысока спросила Анастасийка. – Вас из футбола за тупость выгнали?

– Вали солировать, сама дура, – ответил ей Валерка.

У доски с расписанием стояли Наталья Борисовна, старшая вожатая, и Александр Николаич – вожатый, который жил в комнате с Игорем Санычем.

– Как успехи? – негромко интересовалась Наталья Борисовна.

– Прогрессируем, – с достоинством отвечал Александр Николаич.

– Ну, от тебя иного и не жду. Ты у нас передовик педагогического труда.

Валерка с Юриком потоптались у расписания и решили податься в художественное творчество. Может, что путёвое будет.

– У меня чертить лучше получается, чем рисовать, – предупредил Юрик.

– Будешь чертить, а я раскрашивать, – сказал Валерка. – Не пропадём.

Со способностями к живописи дела у него обстояли примерно так же, как с вокалом, то есть, по его мнению, весьма неплохо.

Художественным творчеством занималось десятка полтора ребят, причём мальчиков и девочек было примерно поровну. Валерка сразу оценил пацанов: в своих классах они явно считались чмордяями – мамкины сынки и бабкины внуки, отличники или колокольчики вроде Юрика. В пионерском лагере они чувствовали себя домашними кроликами среди уличных собак. Кружок вела маленькая вожатка, которую звали Ниночка Сергеевна.

– Ох, ребята, – сказала она Валерке и Юрику, – вы немного опоздали. Мы тут всем кружком рисуем картины в защиту мира. В Родительский день будет большая выставка на аллее. Присоединитесь или как?

Валерка оглядел большую комнату, загромождённую мольбертами.

– А что рисовать в защиту мира? – поинтересовался он.

Вообще-то он любил рисовать сражающихся рыцарей.

– Мы решили нарисовать то, что каждому нравится. Но можете поискать в журнале карикатуру про поджигателей войны.

Ниночка положила на стол перед Валеркой и Юриком груду цветных и растрёпанных журналов «Крокодил». Валерка с любопытством полистал верхний журнал. Карикатуры там были забавные: тощие кричащие генералы в фуражках с высоченной тульей; наглые солдаты в касках и чёрных очках; толстые банкиры во фраках, с котелками на головах и сигарами в зубах; хищные полицейские с дубинками. Все они кривлялись вокруг огромных хвостатых бомб. Художники «Крокодила» издевались над своими героями, а Валерке хотелось чего-нибудь серьёзного, вызывающего восхищение.

– Я могу ядерный взрыв нарисовать, я умею, – робко сказал Юрик.

– Я тоже чё-нибудь сам придумаю, – уверенно пообещал Валерка.

– Прекрасно! – улыбнулась Ниночка. – Для художественного мышления очень важна самостоятельность. Выбирайте себе место, ребята. Ватманы я сейчас достану. Карандаши и кисточки вон там, в банке, краски – в шкафу. А творческим руководством у нас занимается Альберт Стаховский из первого отряда. Алик учится в изостудии при Доме пионеров.

Альберт был высоким, стройным и одухотворённым юношей, его пышные волосы разделял аккуратный пробор. Про интеллигентные лица, как у этого Алика, пацаны обычно говорили: «Морда просит кирпича».

Юрик затих перед чистым листом, поглощённый своим замыслом, а Валерка украдкой осмотрелся, выясняя, что рисуют другие ребята. Рисовали они что попало, без всякой связи с борьбой за мир: дети сажают дерево; полосатая кошка сидит на заборе; какая-то деревенская изба на берегу реки; жираф в зоопарке; еловый лес; девочка с надувными шариками; мотылёк на цветке; аквариум с рыбками; толпа уродцев на лыжах. Фигня.

Валерка уже знал, что он изобразит. Он изобразит мощный гусеничный бульдозер. Бульдозер толкает перед собой в мусорную яму груду всякого оружия, похожего на большие игрушки: танк, самолёт, боевой корабль, ракету. Из окошка бульдозера торчит башка водителя в виде земного шара. По смыслу типа как Земле не нужна война. Здорово! На самом деле Валерке хотелось рисовать не кошек и рыбок, а красивую, свирепую технику, которая воплощает в себе отвагу сражения, силу и напор. Война, конечно, это очень плохо. Это боль и кровь, страх и смерть. Никто не желает войны всерьёз, по-настоящему. Но ведь столько людей работает на заводах, где производят самолёты и автоматы, столько людей водят бронемашины и запускают ракеты!.. У Валерки папа тоже конструирует что-то секретное, а папа очень добрый. И по телику показывают парады. Пусть тогда всё оружие будет как бы понарошку – ну, кино, например, снимают, или учения идут.

Работа увлекла Валерку, и он перестал замечать, что творится вокруг. Шуршали карандаши по бумаге, звякали кисточки в стаканах с водой. Ниночка Сергеевна сидела за столом, перелистывая старые «Крокодилы». Художественный Алик ходил между мольбертами, смотрел на рисунки и тихим культурным голосом делал замечания:

– У тебя, Лена, красный и оранжевый цвета сольются, лучше раздели их светотенью, можно сиреневой. Витя, ты неверно обозначил ноги у лошади. Серёжа, вот этот угол у тебя пустой, тут ещё что-нибудь нужно нарисовать.

Алик долго стоял за спиной Юрика. Юрик изобразил – пока ещё в карандаше – огромный атомный гриб посреди города. Дома и деревья горели, человечки, размахивая руками, бежали прочь.

– Юра, не одобряю твою композицию, – наконец сказал Алик.

– Почему? – почти обиделся Юрик.

Алик взялся за подбородок, не отводя взгляда от ватмана.

– Понимаешь, ты изобразил взрыв в центре. И он как бы отбрасывает всё от себя, выталкивает всё остальное за границы листа. Это ошибка. Я бы посоветовал тебе поместить взрыв в левую верхнюю часть. Тогда сила взрыва направлялась бы по горизонтали, вертикали и диагонали во все остальные стороны, и композиция обрела бы законченность и равновесие.

Алик показал, как распределялась бы сила взрыва. Юрик задумался.

– Ладно, я переделаю, – вздохнув, согласился он.

Алик покивал и переместился к Валерке. «Полезет с советами – пошлю в жопу, – ревниво и грубо подумал Валерка. – Дам Альберту по мольберту».

Алик заметил, что Валерка насупился, и деликатно промолчал.

– Алик, скажи ему, чтобы танк у себя не рисовал, – вдруг издалека попросил какой-то белобрысый мальчик.

Валерка чуть не подпрыгнул. Танк у него получился просто великолепно: он перевернулся под ударом бульдозера, как дохлый жук, одна гусеница порвалась и сползла с зубчатых колёс, а башня отвалилась.

– Это с фига ли?! – оскорблённо крикнул Валерка.

Алику явно стало неловко.

– Понимаешь, – смущённо принялся объяснять он, – вы с Юрой записались позже остальных, а у нас была договорённость, что каждый рисует своё. Мы хотим, чтобы выставка показала разнообразие мира, и для этого нужно, чтобы рисунки не повторялись. А танк уже есть у Павлика.

Валерка решительно пошагал к Павлику. Белобрысый Павлик струхнул. Валеркины очки не ввели его в традиционное заблуждение о боеспособности Валерки. Однако рисовал Павлик действительно хорошо. Толстолобый танк он уже исполнил в краске. Перед танком стоял солдат, он поднял маленькую девочку в красном платье, и девочка втыкала в дуло танковой пушки цветок. Валерка мрачно полюбовался произведением Павлика. Возражать было бессмысленно. Нарисовано просто зыконски. Валерка вернулся к себе.

– У нас коллектив, – виновато сказал Алик. – Надо уступать товарищу.

– Ладно, не ной, – буркнул Валерка и принялся ластиком стирать со своего рисунка перевёрнутый танк с отвалившейся башней.

– И ракету пусть уберёт, – тотчас попросила кудрявая девчонка.

– А ракета тут при чём? – взвился Валерка.

Ракета у него разламывалась пополам, а изнутри сыпалась всякая дрянь.

– Я космодром рисую! – ответила кудрявая. – У меня тоже ракета!

– Прошу, не расстраивайся, пожалуйста, Валерий, – с сочувствием сказал Алик. – Ты должен понять.

– И самолёт! – требовательно крикнули Валерке.

А самолёт Валерке нравился необыкновенно. Самолёт воткнулся острым носом в землю, и на хвосте у него висел парашютист на парашюте.

– Придумай что-нибудь другое, – шепнул Алик, благоразумно отступая.

Валерка яростно стёр и самолёт, и ракету, и обескураженно уставился на свой ватман. Огромный бульдозер сталкивал в яму игрушечный кораблик. Водитель бульдозера с головой-глобусом торчал из кабины и лыбился, как дэбил, выражаясь словами физрука. Это чё, рисунок в защиту мира?!

Рядом всхлипнул Юрик.

Валерка оглянулся. Он думал, что Юрик сопереживает его драме, но Тонкий смотрел на своё творение, а вовсе не на Валеркино.

– Ты чего? – спросил Валерка. – На этого глистогона обиделся?

– Я про войну подумал, – признался Юрик. – Если будет атомный взрыв, то все погибнут, и мама тоже…

Широкими движениями ластика Валерка принялся уничтожать всё, что у него осталось, – и корабль, и бульдозер. Потом откнопил грязный ватман от мольберта и двинулся к Ниночке Сергеевне.

– Сдаю! – он постелил ватман на стол вожатке.

– Что случилось? – забеспокоилась Ниночка Сергеевна.

– Выписываюсь из вашего кружка хреновского! – отрезал Валерка.

Ребята опасливо глядели на него, прячась за мольбертами.

Валерка выскочил в коридор и злобно хлопнул дверью. Дружинный дом сотрясся. Пусть эти живописцы провалятся со своими выставками! Валерка развернулся, чтобы уйти прочь, и врезался лицом в крепкие титьки Свистухи.