– Соловей! Я вспомнила, это соловей!

Надежда радостно засмеялась… Я немного завидовал ей – хорошо, наверное, услышать трели соловья, словно в первый раз.

– Как здорово, что ты меня сюда привел!

Вид с вершины холма открывался замечательный: залив, подсвеченный последним закатным солнцем, расстался со своей повседневной окраской, холодной и серой, и казался сейчас чудесным розовым морем из снов Хуммеля, тем самым, где на берегах вместо гальки лежат жемчужины с орех размером.

Над головой шумели кроны мачтовых сосен. Черемуха в том году распустилась необычайно рано – и цвела с одуряющим, кружащим голову запахом. Пел затаившийся в ветвях соловей… Действительно, не зря шагали в гору.

По дороге сюда Нейя вспомнила и тут же продекламировала поэму Сафо, неизвестную литературоведам. На древнегреческом продекламировала, разумеется, но поэма звучала не в первый раз, и Дана уже давненько сделала перевод (нормальная, кстати, поэзия оказалась, без каких-либо нетрадиционно-ориентированных намеков; одиозная репутация редко бывает справедливой, по себе знаю).

Я не ударил в грязь лицом и ответил стихами Есенина, ей понравилось… Мне в этом поэтическом дуэте – до сих пор он всегда звучал в Летнем саду – повторяться стыдновато, и я каждый раз декламирую что-то новое.

Что произойдет дальше, я не знал, прогулка на побережье Финского залива в эти дни случилась у нас впервые за десять лет. И это здорово, что не знал, – неопределенность будоражила воображение. Может, впервые поцелуемся сейчас, а не после свидания, предстоящего почти через неделю? Обстановка располагающая…

Нет, пока рано, Нейя еще не внемлет в полной мере зову просыпающейся природы – и внешней, и своей, женской… Во взгляде ее не появилось то, что командует мужчине без всяких слов: смелее, не медли!

Она всего лишь предложила пробежаться вниз, к морю, наперегонки.

Побежали. Соревноваться в беге с наядой – затея не самая удачная для человека. Однако я чувствовал, что Нейя немного поддается, и на берег мы выбежали одновременно. Почти совсем стемнело…

– Искупаемся?

– Здесь, наверное, не лучшее место для купания… – усомнился я. – Надо шагать, шагать и шагать по колено в воде, пока можно будет окунуться.

– Я чувствую, здесь достаточная глубина… Пойдем?

Чувствам Нади, когда дело касается воды и вообще всего, что связано с дикой природой, можно доверять с гарантией… Да и трехметровая вышка для прыжков в воду, высившаяся над деревянным причалом, не совсем соответствовала моим словам о здешней глубине.

А-а-а, понятно… Местные пансионаты и дома отдыха (два-три соседствующих, чьи пляжи расположены рядом) иногда, раз в несколько лет, нанимают в складчину землеснаряд. И тот проходит вдоль берега, углубляет дно, создавая некую купальню в несколько десятков метров шириной, а за ней снова начинается мелководье с глубиной сначала по щиколотку, потом по колено. Надолго эта мера не помогает, спустя два-три сезона донный песок вновь заполняет впадину.

Однако мне не хотелось лезть в залив по иной причине. Очень скоро, начиная с завтрашнего дня, я здесь накупаюсь, наплаваюсь, наныряюсь… Не то что вдосталь – с лихвой, с переизбытком. Тошнить будет от здешних вод. Неподалеку отсюда, менее чем в километре, побережье пересекается с «линией крабоида», и прибытия этого загадочного неторопливого гостя ожидали завтра к полудню… Встреча будет организована по высшему разряду.

Но этот резон я выдвигать не хотел… Сказал другое:

– Ты без купальника, я без плавок… А пляж здесь не нудистский.

– Ну и что?

А то, что у нас тут не Древняя Греция… Похоже, ни Наташа, ни Дана пока не ознакомили ее с современными ханжескими табу насчет обнаженного тела. Недоработка, поставлю на вид. Некоторые вещи женщине должна объяснять другая женщина… Или, на крайний случай, «умные часы» с женским голосом.

Как немедленно выяснилось, к сестре и Дане я был несправедлив. Потому что Нейя тотчас же добавила:

– Стемнело, и никого тут нет… А ты ведь отвернешься и не будешь подглядывать, правда?

Даже не знаю, согласился бы я или сочинил бы еще какую-нибудь отмазку… Наверное, согласился бы, но проблема разрешилась сама собой: на берегу послышались несколько голосов, не совсем трезвых. Голоса приближались. Гости «Прибоя» небольшой компанией вышли на вечернюю прогулку и шагали прямиком сюда.

Мы отошли в сторонку по вытянувшемуся вдоль берега причалу. Я не знал, радоваться или нет – от купания вроде избавился, но тет-а-тетная идиллия весеннего вечера нарушена…

В тот момент я не догадывался, что поздние гуляки, скорее всего, спасли наши с Нейей жизни.

Спасителей было пятеро, трое мужчин и две девушки, причем знакомые: Ихти и Импи.

Ага, значит, мужская часть компании – наши друзья-оккультисты. Сестрички же в точности исполняют задание: если кого-то из гостей конгресса вдруг потянет к воде – приглядывать. А тех не просто так потянуло, один из мужчин нес большое махровое полотенце: явно намечалось открытие купального сезона…

Угадал… Тип с полотенцем начал раздеваться, одновременно подначивая двоих других, те отшучивались и последовать его примеру не спешили. Сестрички тоже активно участвовали в пикировке.

Купаться Нейе расхотелось, мы с ней сошли с другого конца причала на берег и двинулись обратно к «Чайке»… О событиях, развернувшихся сразу после нашего ухода, я узнал несколько позже со слов Ихти.

В программке конгресса, врученной сестрам при регистрации, последним пунктом пятницы значилось: вечернее оккультвмерупринятие (виски-пати), холл 2-го этажа, 22:00.

Насчет времени и места программка не врала, а в остальном лукавила: бутылки с виски действительно наблюдались, но в дополнение к ним оккультисты притащили еще немало разносортного горючего. А что касается принятия в меру… так мера у каждого своя и людям свойственно ее переоценивать.

Короче, многие оккультисты, как выразилась Ихти, «накидались в зюзю».

(Надо отметить, что после спонтанного путешествия Импи на Байкал сестры вернулись не только к прежнему облику, вновь став стройными красотками, но и к прежней лексике: болтали на развязном молодежном сленге. По видимости, это были те же, что до байкальского инцидента, Ихти с Импи, но я видимости не доверял: чувствовал, что в наших отношениях появилась малозаметная трещинка… Затянется она со временем? Или наоборот? Я не знал…)

На виски-пати сестрички тусили вместе со всеми, быстро найдя общий язык с оккультистами. Опьянение они лишь изображали, алкоголь на них не действует вообще, хотя вещества, способные одурманить русалочий мозг, разумеется, существуют.

Под конец «вмерупринятия» один из тусовавшихся – принял он действительно в разумную меру – собрался искупаться и призвал присоединиться всех желающих. Как поняли сестрички из разговоров остальных, у этого завсегдатая ИБК имелась такая традиция: открывать купальный сезон в первый день конгресса.

От инструкций Ихти с Импи не отступили: традиция или не традиция, а проконтролировать надо… Отправились контролировать обе – все равно тусовка завершалась, оккультисты разбредались по номерам.

К компании присоединились еще четверо мужчин, разгоряченных алкоголем и желающих окунуться, – но по мере продвижения к берегу их порыв слабел, вечер выдался прохладным… Двое решили вернуться, а двое храбрились, павлином распускали хвост перед сестрами, и лишь на причале, пощупав воду, окончательно отказались от заплыва.

Нашим русалочкам, разумеется, холодная вода нипочем, но и они купаться не собирались – убедились, что затея с открытием сезона именно то, чем выглядит, и уже подумывали о возвращении.

В общем, Грач нырнул с причала один. Грачом он числился на своем бейдже, настоящего имени сестры не знали – на конгрессах оккультисты пользовались для общения прозвищами, сетевыми никнеймами, именами, полученными в «братствах», а свои реальные анкетные данные не афишировали.

Нырнул. И подозрительно долго не выныривал.

Сестры поначалу не волновались, не имея понятия об уровне подготовки раннего купальщика – фридайверы, например, могут оставаться под водой и дольше, не говоря уж об уникумах из Института.

А вот мужчины, оставшиеся на суше, встревожились. Один отложил фотоаппарат, которым фиксировал происходившее для анналов истории. Другой отставил бутылку, из которой регулярно отхлебывал, согреваясь. Оба поднялись на ноги, вглядывались вдаль: не мелькнет ли где голова над темной водой?

Однако рука, а затем и голова Грача появились над поверхностью значительно ближе, возле лесенки, спускающейся с причала.

Вот только рука все никак не могла ухватиться за ступеньку…

Тут уже и сестрички заподозрили, что дело неладно. Грачу на вид за сорок – самый опасный для мужчин возраст, привычки молодости еще остались, а организм уже поизносился: алкоголь плюс температурный шок – и получайте на выходе сердечный приступ, примите и распишитесь.

Импи перегнулась с причала, протянула руку, ухватилась за слепо шарящие в воздухе пальцы Грача…

Она потянула сильно, рассчитывая помочь обессилевшему человеку взобраться по лесенке… А вместо этого легко выдернула Грача на доски причала. Поскольку весил он теперь гораздо меньше, чем совсем недавно: лежавшая на причале половина или даже треть тела – голова, руки и верхняя часть торса – заканчивалась идеальным срезом, напоминающим пособие по анатомии.

Грач еще шевелился, еще скреб по доскам пальцами, но это была уже агония… Ни слова он не произнес, вообще не издал ни звука.

Один из оккультистов уронил фотокамеру в воду, но даже не заметил утраты. Развернулся, прогрохотал подошвами на берег и лишь там дико заорал. Так и убегал с несмолкающим воплем. Причем несся не к пансионату – бесцельно, вдоль береговой линии… Ополоумел.

Второй, где стоял, там и сел. Сидел на досках, глядя выпученными глазами на обрубок, – не орал, лишь тянул на одной ноте негромкий заунывный звук: «И-и-и-и-и-и-и-и-и…»

Сестрички, несмотря на молодость, насмотрелись в ОСВОДе всякого. Нельзя сказать, что они с каменным спокойствием отнеслись к произошедшему. Но в шок или в прострацию не впали – быстро оценили обстановку и начали действовать.

Импи стремительной тенью метнулась на берег – догнать убегавшего, не позволить раньше времени поднять тревогу. Ихти достала из сумочки небольшую носимую аптечку. Помочь пострадавшему она не пыталась, медицина такое не лечит. Инъекция из шприц-тюбика досталась тянувшему свое «и-и-и…» оккультисту.

Затем Ихти вынула телефон и набрала мой номер.

Четверть часа спустя на причале собралась большая часть ОСВОДа – к сестрам присоединились Ротмистр и разбуженный Хуммель, крайне недовольный фактом пробуждения. Ну и я подтянулся чуть позже.

Из прибывших в «Прибой» и «Чайку» осводовцев не пришел лишь Властимир. Телефон его оказался отключен, а разыскивать, в каком номере он остановился, времени у меня не нашлось. Как-нибудь справимся без него… Надеюсь…

Грачу помощь уже не требовалась. Отмучился. Но у нас на руках оставались двое его коллег-оккультистов: один сидел здесь же, получив укольчик от щедрот Ихти, – спокойный, как слон, равнодушный ко всему на свете, он своим видом демонстрировал, что просидит так до утра, если его не тревожить.

Со вторым Импи обошлась менее деликатно: догнала и применила отключающий прием. Уверяла, что пару часов клиент проведет в бессознательном состоянии. Заниматься и этой парочкой, и останками Грача у меня не было возможности. Подводный убийца находился здесь, совсем рядом… Таился в углублении, оставленном землеснарядом.

Противника я в тот момент представлял так: крабоид, здоровенный, многометровый… Медлительный (скорее всего не плавает, а ползает по дну), но умеющий хорошо маскироваться. Своих жертв он убивает не клешнями – те оставляют раны неровные, рваные. Что-то есть у него еще… Например, железа, выпускающая тончайшую нить. Такая имеется у паука и у тутового шелкопряда. Только нить эта неимоверной прочности, способная легко разрезать и плоть, и кость… Скорее всего, железа выдает одну-единственную бесконечную молекулу.

А панцирь крабоида должен обладать изрядной устойчивостью к режущим нагрузкам – иначе недолго столкнуться с собственным оружием и заняться саморасчленением. Но я надеялся на то, что хитин – материал хрупкий, а кархародон по силе укуса занимает не то второе, не то третье место среди ныне живущих на Земле существ. И если зайти сбоку или сзади – шансы есть.

В любом случае, тварь нам противостояла внушительная… И уплыть или уйти из купальни в залив незамеченной не могла. Ихти, после нападения, параллельно с прочими делами, приглядывала за водной поверхностью, она тоже понимала: мелководье окружает купальню с трех сторон, а с четвертой берег, – и при попытке отступить наш гость непременно покажется на глаза…

Не показался. В этом вопросе Ихти можно доверять, ночное зрение у русалок на порядок лучше, чем у человека.

Тварь здесь, рядом, в воде. Значит, мне туда.

Поставил задачи остальным:

– Я ухожу в воду… Хуммель, ты со мной. Берегом не занимайся, лишь следи, чтобы большая белая не рванула на открытую воду или не учудила что-то еще. Без Властимира будет непросто, но ты справишься, я верю.

– Непросто, эх-х-х… – вздохнул Хуммель. – Ты льстишь мне, Дарк, мне и моим талантам… Будет адски трудно, почти невозможно удержать тебя в узде.

– Справишься. – Я повернулся к Соколову. – Ротмистр, за тобой берег… Сюда скоро могут подтянуться люди, встревоженные долгим отсутствием купальщиков. Твоя и девчонок задача, чтобы они сюда не дошли. Зрители для моей охоты не нужны. А если все же дойдут или забредут какие-то левые гуляки – здесь, на причале, все должно быть чисто, никаких следов. Вопросы?

Вопросов у него не оказалось… Как конкретно выполнить задачу, я даже не задумывался, – не маленький, разберется. Человек, профессионально распутывавший следы, запутать их сумеет лучше дилетанта.

Зато вопросы нашлись у Ихти с Импи. Почему это я не беру их под воду? Всегда плавали вместе, а теперь что за дела?

Я мог бы объяснить, что опасность им в воде будет грозить двойная… Не только со стороны твари, сумевшей одолеть матерого бойца Бивня и нашинковавшей Грача, как палку сервелата. Для кархародона – если Хуммель не справится в одиночку с обузданием его инстинктов или хотя бы на миг даст слабину – русалки такая же вкусная и здоровая пища, как прочая живность, обнаруженная в воде… Самому-то Хуммелю ничто не угрожает, он присосется к телу второй моей ипостаси в мертвой зоне, недосягаемый для челюстей. Помочь же ему сестрички не смогут: они, так же как я, способны общаться мысленно лишь с теми, кто отправляет им сильные телепатические сигналы.

Объяснить мог… Но не стал. Времени не было. Раздавая задания, я параллельно раздевался, Хуммель тоже. Пора в воду.

– Это приказ! – рявкнул я особым, как раз для таких случаев приберегаемым голосом. – Исполняйте!

Когда я использую этот тон, споры прекращаются мгновенно… Прекратились и теперь.

Напоследок я скомандовал:

– Как закончите здесь, поджидайте нас с вещами во-он там, на северном конце купальни.

Сейчас, в темноте, было не разглядеть, но с холма, еще гуляя с Нейей, я видел: берег в том месте дикий, неухоженный, заваленный всякой всячиной, выброшенной волнами. Работы по углублению дна там наверняка не проводились. И для прогулок под луной место неподходящее. Можно надеяться, что никого постороннего не удивит и не шокирует выбросившаяся на песок пятиметровая акула.

– В воду, Хуммель!

Я нырнул, он аккуратно спустился по лесенке.

Последняя связная мысль была о поединке с Капитонычем: все-таки он состоится, пусть и заочный… Причем мне проиграть в этом виртуальном противостоянии никак не получится: если одолею крабоида, – значит, я-кархародон сильнее Бивня-нарвала. Не одолею, лягу на дно ровно нарезанными кусками, – значит, ничья, но расстраиваться по этому поводу будет некому.

Рассказывать о дальнейшем, используя скудный понятийный аппарат кархародона, трудно. Для большой белой это был всего лишь очередной заплыв в поисках всего, способного стать пищей, идущие же извне сигналы, например «Надо на берег!», воспринимались как собственные желания.

Гораздо интереснее, как видел происходившее Хуммель, прилепившийся рядом с левым грудным плавником акулы и полностью сохранивший интеллектуальный потенциал.

А видел он мало… Практически ничего не видел, воспринимая происходившее боковой линией. Она у него короче примерно в десять раз, чем у меня-кархародона, соответственно, и чувствительность гораздо ниже, зависимость здесь примерно та же, что между размером антенны и ее способностью принимать радиоволны.

(Боковая линия, кстати, была моим немалым козырем в сравнении с Бивнем-нарвалом. Он, как все китообразные, боковой линии не имел, и сканировал окружающую обстановку, посылая направленный ультразвуковой сигнал и принимая его отражение. Способ действенный, да только с головой выдающий, демаскирующий… Боковая линия кархародона и прочих рыб ничего не генерирует, лишь ощущает колебания в самом широчайшем диапазоне и с огромной чувствительностью. Пользуясь терминами прежней моей службы, большая белая акула приближается к цели «в режиме радиомолчания» и атакует неожиданно.)

Итак, Хуммель воспринимал то же, что и акула, но в значительно ослабленном варианте, однако цель почувствовал сразу, расстояние оказалось не так уж велико, сотни полторы метров. Цель была приличных размеров, вполне соответствующих тому контуру, что недавно показывал гидровизор.

Кархародон двинулся в атаку – поначалу неторопливо, даже медленно: не напугать до срока, не дать спрятаться или сбежать. Форма купальни – узкая и протяженная – не позволяла применить излюбленную акулью тактику с неторопливыми сходящимися кругами и стремительным финальным броском. И большая белая приближалась к объекту своей атаки по прямой.

Хуммель пока не вмешивался в происходившее. Подкрадываться, преследовать и убивать кархародон умеет лучше, чем кто-либо.

Затем последовало резкое ускорение. В этот момент Хуммель перестал ощущать противника на своем «радаре». Был и пропал. Такого даже теоретически не могло случиться, однако случилось.

Кархародон тем временем не сбавлял темп. До него еще не дошло, что атаковать некого.

Каким шестым чувством руководствовался Хуммель, он потом и сам не мог взять в толк… Но мгновенно сообразил: сейчас все закончится, и закончится очень плохо… На дно упадут две половинки кархародона. А если не повезет, то к ним присоединятся и две половинки реморы-Хуммеля…

«ПРЫГАЙ!!!» – выдал он ментальный посыл, эквивалентный истошному, разрывающему барабанные перепонки воплю.

Кархародон мгновенно вымахнул из воды, взмыл в воздух.

Недолгий полет, шумное приводнение… Цель так и не появилась, но Хуммель в тот момент не раздумывал, что это означает. Запредельное ментальное усилие выбило его из колеи.

А когда он оклемался, то обнаружил, что кархародон выскочил на мелководье, отделяющее купальню от залива. Зачем? Для чего? Ответ маячил впереди, вдали, там, где глубина достигала пары метров. Крабоид (?) непонятным образом оказался там. Либо оказался кто-то, неотличимый от него на «радаре» Хуммеля…

Принять решение: продолжать охоту или остановить большую белую, – Хуммель не успел. Инерция, выбросившая акулу на мелководье, погасла, и дальше та двинулась прыжками, как во время недавнего заплыва по таежному ручью.

И на этом совместное путешествие закончилось. Первый же прыжок ударил Хуммеля о песчаное дно, и он отключился уже всерьез… Вплыл брюхом вверх, как всплывает любая оглушенная рыба.

Очнулся быстро и сообразил, что произошло самое страшное: воды Финского залива рассекает пятиметровая белая акула, никем не контролируемая.