Вице-директорский джампер носил звучное имя собственное: «Небесный лев», – но внешне ничем не отличался от обычного бизнес-джета. И не должен был отличаться, поскольку создали его на базе серийного «Фалькона 2000»: те же крылья, тот же фюзеляж, те же турбореактивные двигатели… На вид – заурядное средство передвижения топ-менеджеров крупных корпораций. Отличия имелись в авионике, но не кардинальные: джампер делает джампером не аппаратура, а пилот, умеющий находить Пути.

А что касается внутреннего убранства… О нем мне судить труднее. Не доводилось летать на личных самолетах глав государств, или топ-менеджеров корпораций, или хотя бы вице-директоров НИИПРОМОК.

Но, думается, если бы ЛБ вздумал прокатить по воздуху главу какого-нибудь государства, тот не остался бы разочарован уровнем комфорта.

Никакой стандартной планировки с рядами кресел не было и в помине. Салон «Льва» скорее напоминал гостиничный номер люкс, несколько уменьшенный в размере. Все желания, что могли возникнуть в полете, оказались предусмотрены. Хочешь – принимай душ, хочешь – спи на двуспальной кровати. Можно посмотреть кино на огромном экране… А если душа горит, имеется возможность напиться в лежку – бар ломится от виски разных сортов (отчего-то благородный продукт из провинции Коньяк босс недолюбливает, в этом наши вкусы разнятся).

Осторожно, стараясь не слишком затаптывать высокий ворс ковра, я пробрался к креслу. Уселся – и показалось оно слишком мягким. Да и вообще от излишка комфорта было как-то не по себе…

В то же время чего-то не хватало, и я вскоре сообразил, чего именно… Наружные иллюминаторы оказались фикцией. На самом деле роскошный салон «Небесного льва» не позволял бросить даже беглый взгляд на то, что происходит снаружи.

В кои-то веки впервые угодил на борт джампера – и ничего не увижу? Ну уж нет…

Я поднялся, оставил на чудо-ковре еще одну цепочку следов и решительно постучал в дверь пилотской кабины.

Оба кресла оказались заняты, но в небольшой кабине имелось третье сиденье, откидное. На него-то я и нацелился.

– Сиди, – разрешил второй пилот, – нам не жалко, верно, Толстый?

– Угу, – подтвердил первый пилот, панибратски названный Толстым.

Он действительно худобой не страдал, и при этом был высок ростом. Настоящий человек-гора, кое-как умещающийся в пилотском кресле.

– А не забоишься? Бывал в Мирах? – спросил второй (я решил именовать его про себя Тонким, коли уж мы обошлись без взаимных представлений, – на фоне громадного коллеги прозвище будет в самый раз).

Получив заверение, что в Мирах мне бывать уже доводилось, хоть и не джамп-способом, Тонкий скомандовал:

– Тогда пристегивайся, выруливаем на взлетную.

Пристегнулся. Нашарил рядом комплект из наушников и микрофона, натянул – в ушах тут же загрохотало шумное дыхание пилотов, пришлось повозиться с настройкой громкости, убавив ее до приемлемого уровня… Ну вот, к взлету готов.

Сиденье казалось не особенно комфортным, несколько часов полета я бы на нем не выдержал… Но полет джампера так долго не длится, большую часть времени займут взлет и посадка.

Обстановка ничем не отличалась от обычной кабины обычного самолета, за исключением одной детали: над головами пилотов парил в воздухе темный шар с баскетбольный мяч размером. С него вниз свисал кабель, но наверху – никаких следов подвески или крепления: шар самым наглым образом попирал законы гравитации.

Наверное, это то, что на жаргоне джамп-пилотов называется «третий глаз» – я о нем до сих пор только слышал, а увидеть вживую сподобился в первый раз.

Взлетели…

В воздух джампер поднял Тонкий, а его товарищ сидел расслабившись, не притрагиваясь к штурвалу и тумблерам. Понятно… Значит, поиск «червоточин» в небе – обязанность Толстого. Впрочем, на сей счет в научных кругах существует серьезный разнобой во мнениях. Иные авторитетные ученые считают, что джамп-пилоты «червоточины» не отыскивают – они их создают за счет уникальных свойств своего мозга…

А пока теоретики спорят, практики летают. Научиться этой способности невозможно, она врожденная и либо есть, либо ее нет и никогда не будет (есть у считаных единиц из многих миллионов).

«Небесный лев» лег на курс, почти строго на север. Толстый натянул шлем, именно к нему тянулся провод от шара, взялся за штурвал. Шар осветился изнутри мягким фиолетовым светом, по его поверхности пробегали искры, тоже фиолетовые, порой сливаясь в крохотные ветвящиеся молнии. В кабине ощущался легкий аромат озона…

Тонкий отпустил штурвал, откинулся в кресле. Джампером теперь управлял Толстый, причем вслепую – шлем его имел спереди нечто вроде глухого забрала, не позволявшего что-либо разглядеть. Умом я понимал, что «третьи глазом» Толстый сейчас куда лучше, чем человеческим зрением, обнаружит то, что мне, например, вовек не увидеть, хоть два шлема натяни… И все равно ощущение было не самое приятное.

Минут семь или восемь ничего не происходило. Ровный полет с постепенным набором высоты. Потом «Лев» изменил курс градусов на тридцать и еще через минуту Тонкий произнес:

– Вот и она… Видишь?

Ничего я не видел… То же ночное небо впереди.

– Хорошая, большая… – одобрительно произнес Тонкий.

– Угу, – откликнулся Толстый из-под своего шлема.

Лишь тогда я увидел… Небольшой кусок неба впереди был какой-то не такой… Черное на черном, но все же отличающееся. Полная, беспросветная чернота.

Но размер… Это – большая?! Мне казалось, что если «Лев» кое-как втиснется в «червоточину», то лишь фюзеляжем, а крылья отвалятся, останутся снаружи.

Однако Толстый бестрепетно держал курс прямо в абсолютную черноту. Оставалось надеяться, что он знал, что делает…

– Глаза прикрой, – посоветовал Тонкий, и я увидел, что он натягивает нечто вроде больших мотоциклетных очков с темными стеклами.

Совету я не последовал… Вернее, последовал с запозданием и не своей волей – веки сами захлопнулись от светового удара.

Чуть позже, когда я их осторожненько поднял, – обнаружил, что кабину заливает яркий солнечный свет. «Небесный лев» летел не под нашим небом. Причем летел, перевернувшись брюхом вверх. А на бывшем верху – то есть теперь под нашими головами – расстилалось бескрайнее море красноватого оттенка.

Мой вестибулярный аппарат немедленно запротестовал против такого способа передвижения. Тотчас же к протесту присоединился желудок, угрожая принять меры: дескать, только летучие мыши способны переваривать пищу, повиснув вниз головой.

Я глянул туда, где, по моему разумению, должно было находиться небо перевернутого Мира. И увидел проносящуюся под крылом каменистую пустыню, однообразием не уступавшую водной поверхности.

Желудок с вестибулярным аппаратом притихли, сбитые с толку. А их владелец, то есть я, растерянно спросил:

– Где тут верх и где низ?

– А кто его знает… – беззаботно откликнулся Тонкий. – Такой вот дурацкий Мир… Встречаются такие, верно, Толстый?

– Ага, – согласился тот.

Если меня не обманывал глазомер, расстояние между двумя параллельными плоскостями, морской и пустынной, было не более пары километров. Откуда в этот зазор попадали яркие солнечные лучи, я решительно не мог уразуметь. Откуда-то попадали…

«Ох, недаром ЛБ не оставил в салоне иллюминаторов… Зрелище на любителя», – подумал я, не подозревая, что главные зрелища впереди.

– Ни хрена себе пельмень, – произнес Тонкий со смесью изумления и восхищения.

– Хех… – подтвердил Толстый.

«Пельмень» более всего напоминал громадную грозовую тучу, раскинувшуюся впереди, прямо по курсу, на добрую четверть горизонта, а нижними и верхними краями касавшуюся моря и пустыни.

Да только это была не туча… Нечто более плотное. И более агрессивное – бесформенные, клубящиеся края «пельменя» то и дело сворачивались в подобие гигантских щупальцев, те тянулись к воде, ныряли в нее, порой выхватывали из волн что-то живое, крупное и извивающееся. По барханам пустыни щупальца тоже шарили, не знаю уж, что надеясь там разыскать.

Долго любоваться странной сущностью не удалось. «Лев» заложил резкий вираж, перегрузка притиснула к переборке.

Но недолгое время спустя я вновь увидел впереди, теперь гораздо ближе, тот же «пельмень», либо его брата-близнеца.

– Еще один? – уточнил я.

– Все тот же, – раздраженно откликнулся Тонкий. – Ты помолчи, не отвлекай Толстого…

Я послушно умолк, гадая: обладает ли тварь неимоверной подвижностью или же умеет искривлять пространство так, чтобы все пути вели к ней…

Новый вираж. И чуть погодя – все то же зрелище впереди. Теперь уже во весь горизонт… Сейчас можно было разглядеть, что щупальца не исследуют Мир с бескорыстным любопытством – тянут все, что в них попадает, к темному провалу в центре «пельменя». Размеры же этой дыры… Ну, если сложить воедино все входы во все земные пещеры, наверное, получилось бы нечто подобное.

– Х-ха! – произнес вдруг Толстый, безмерно меня удивив: впервые он издал какие-то звуки без предшествующей реплики Тонкого.

Джампер больше не пытался менять курс. Несся прямиком к темному провалу пасти. Ни зубов, ни клыков, ни чего-либо еще там не виднелось… Черная дыра в никуда.

Мимо промелькнуло нечто громадное, стремительное… Джампер затрясся, угодив в турбулентность. Щупальце… Промахнулось.

– Здоровенная, – произнес Тонкий, и я вдруг понял, что имеет он в виду не тварь и не ее промазавшую конечность.

А чуть позже увидел, что провал пасти двойной, и нижняя его часть, отделенная от верхней, значительно меньше размером… Лишь тогда я сообразил, что затевает Толстый… И все равно не мог отделаться от мысли, что через секунду-другую «Лев» закончит свой полет внутри пищеварительного тракта чудовища.

Верхняя пасть надвинулась, накатила черной стеной. Краткий миг темноты – и вокруг раскинулось бескрайнее синее небо. Нормальное, почти наше…

Уф-ф-ф… Повезло. Земные твари обычно используют один и тот же челюстно-лицевой аппарат и для атаки врагов, и для отправки пищи в желудок. У неведомого «пельменя» эти функции разделялись. Врагов он, похоже, выкидывал в иные миры через громадную пасть-«червоточину», а пищу поглощал другой, более скромного размера.

– Неугомонный, однако, – сказал Тонкий, указывая на экран радара: в нижней части его виднелось изрядное пятно.

Пожалуй, «пельмень» отнес «Небесного льва» к категории не врагов, а пищи. И попытался преследовать ускользнувшую добычу даже в другом Мире…

Оценить серьезность новой угрозы я не успел. И посмотреть, что за земля расстилается под почти нашим небом, не успел тоже. Впереди появилась новая «червоточина», и джампер нырнул в нее.

– Прибываем, – буднично сообщил Тонкий после очередного джампа, не то восьмого, не то девятого, я сбился со счета («пельмень» отстал на четвертом прыжке между Мирами). – Сейчас запрошу посадку.

И взялся за штурвал.

– Ага, – согласился Толстый, сдирая с головы шлем.

Волосы его слиплись, ощутимо запахло по́том, и все равно мне хотелось его обнять и расцеловать. И Тонкого заодно. Не стал, еще не так поймут.

Вокруг было родное небо, родные созвездия… Ночное небо, что меня удивило. По моим расчетам, над Байкалом давно уже рассвело.

– Так ведь время в Мирах течет по-разному, – объяснил Тонкий, когда я высказал свое недоумение. – Прилетим, ты дату проверь… Мы всегда проверяем.

Связь заработала, включая спутниковую телефонию. Я вновь связался с хранителем Резником – он меня не узнал по голосу, не сразу понял, кто звонит. Но подтвердил: поручение выполнено, транспорт готов, и он, хранитель, ждет меня на объекте семнадцать. Оперативно управился…

До самого приземления не оставляло чувство: в своем полете сквозь Миры мы умудрились потерять сутки… Сэкономил, называется.

А в небольшой диспетчерской меня поджидала крупная неожиданность… Оказывается, сейчас ночь не на пятницу – на четверг. Несложный подсчет времени с учетом часовых поясов показал: в Питере сейчас вообще поздний вечер, и «Ночной лев» еще не отправился в свой полет.

Где-то, в одном из Миров, мы угодили в обратный поток времени, а затем в собственное недалекое прошлое…

Я так и сел. Натуральным образом шлепнулся на табурет. Это что же получается? В мире сейчас два Сергея Чернецова? Один здесь, другой в Питере? И если их столкнуть лицом к лицу, случится хронопарадокс… Теоретики часто ломают копья в спорах, чем он может завершиться, – и не исключают вариант с полным исчезновением Вселенной.

От осознания собственного раздвоения голова шла кругом… Кто из нас настоящий? Кто истинный начальник ОСВОДа? Которого из двоих любила и снова полюбит Нейя?

Из прострации меня вывел голос диспетчера:

– Вон он, ваш Резник…

Сквозь огромное, во всю стену окно диспетчерской я увидел в свете прожекторов человека, уверенно шагавшего по летному полю.