Злата Васильевна жила недалеко от Института, пешком можно добраться за полчаса, и в хорошую погоду нередко совмещала путь на службу с утренней прогулкой. Однажды она проговорилась, что раньше обитала в историческом центре, на Мойке, но тот дом пострадал в блокаду не то от бомбы, не то от снарядов, и был расселен.

Новое ее пристанище, солидное и основательное здание сталинской послевоенной постройки, находилось на Кузнецовской улице, выходя фасадом на Парк Победы. Летом, наверное, вид из окон замечательный, но сейчас голые деревья парка выглядели довольно уныло.

Мне никогда не доводилось бывать у Златы Васильевны дома, и для начала мы с Ротмистром немного заблудились. Подъезды здесь выходили и на улицу (вернее, на две боковые улицы, громадный дом занимал целый квартал), и во двор. А перед нумерацией здешних квартир логика пасовала… Ну зачем давать разным квартирам одинаковые номера, различающиеся лишь буквенным индексом? И распихивать те, что обладают буквами, по разным подъездам без малейшей системы?

– Гражданин, не подскажете, где здесь квартира 24а? – отчаявшись, спросил я у аборигена, тот сидел на скамейке двора и медитативно смотрел куда-то вдаль.

Абориген промычал что-то нечленораздельное, попытался встать, но вместо того рухнул физиономией вниз.

Как быстренько выяснили мы с Соколовым, неожиданным сердечным приступом здесь и не пахло… Пахло – от упавшего – алкоголем. Абориген был вдупель пьян. Странно, выглядит относительно прилично, не похож на записного алкаша, заливающего зенки с утра пораньше. И вообще тут район с повышенной алкоголизацией – под аркой мы уже встретили двух граждан в похожем состоянии, но пока не утративших способности к самостоятельному передвижению.

Усадив аборигена в прежнюю позу и оставив медитировать, мы продолжили поиски самостоятельно. Не сразу, но добились успеха – искомую 24а кто-то додумался впихнуть на лестницу с номерами прочих квартир с восьмого по тринадцатый.

На всякий случай сначала мы позвонили. На колокольчик, заливавшийся внутри малиновым звоном, никто не реагировал.

– Дай ключи, сам открою… – попросил Соколов.

Отперев, он не стал спешить внутрь… Чуть приоткрыл дверь, внимательно прислушивался и даже принюхивался. Вынес вердикт:

– Ну, по крайней мере, труп внутри не разлагается.

Порадовал, ничего не скажешь…

Квартира-двушка напоминала музей. Вещи, сделанные менее ста лет назад, отыскались лишь на кухне, здесь же приткнулся компьютерный столик, решительно не вписывавшийся в интерьер комнат.

А хозяйка не отыскалась… Ни в каком виде и состоянии.

У Златы Васильевны, без сомнения, имелась художественная жилка (в ОСВОДе она тоже проявлялась). Чем-то древним, пропыленным и ветхозаветным ее жилище не выглядело. Старинные предметы вкупе с антикварной мебелью удивительным образом складывались во вполне современный дизайнерский интерьер. В винтажный, можно сказать…

– Не новодел… – Ротмистр коснулся старинной рыболовной сети, драпировавшей стену. – Поплавки из бересты… И грузила керамические, из обожженной глины… Даже неловко тут шмон затевать, рыться во всем этом.

– Не ройся… Сходи на кухню, разберись с компом. А я тут, в комнатах, попробую какой-то след отыскать, все-таки я лучше Злату Васильевну знаю.

– Да я взламывать компьютерные пароли как-то не очень умею…

– Брось… Жила одна, зачем ей тут пароль?

След я отыскивал без особого старания. Ходил и пялился, как в музее. На гравюры, украшавшие стены, на бальный веер, раскинувшийся рядом… Открыл альбом, фотографий там не было – стихи, рисунки, торопливо набросанные пером, – ну какой тут след к делам наших дней, не смешите…

Открыл шкатулочку, украшенную лаковыми миниатюрами на библейские темы. Внутри лежал непонятный темный комок, а под ним короткая записка – я побоялся ее вынимать, настолько ветхой казалась пожелтевшая бумага, но прочитал.

Орфография старинная, а почерк своими завитушками напомнил мне записки Златы Васильевны – словно писавшего учили грамоте в том же самом месте или по меньшей мере по той же системе.

Последние два слова были густо зачеркнуты. Вместо подписи стояли инициалы КД, а вот дата… Дата объяснила мне многое… Но, увы нам всем, объяснение никак не касалось событий текущей недели.

– Чем порадуешь? – спросил я, заглянув на кухню.

– Пароля действительно не было… А компьютером она пользовалась мало, даже не каждый день. Последний вход в Сеть вечером понедельника… Взгляни сам на посещенные страницы, их немного.

Взглянул – и впрямь, улов невелик. Кроме поисковой страницы, все остальные принадлежали сайту магазина, торговавшего принадлежностями для аквариумистов.

Аквариума в квартире не имелось, даже захудалого. Но Злата Васильевна, похоже, не собиралась восполнить этот пробел в интерьере, – интересовалась емкостями от пятисот литров и более, великоватыми для ее квартирки. Лишь интересовалась, заказ так и не был оформлен…

Ожидаемо. Злата Васильевна человек старой закалки и к интернет-торговле, особенно к той, где требуют предоплату, относится с подозрением. Изучает цены и ассортимент в Сети, но покупать отправляется лично. Или посылает одну из сестричек, если покупка для нужд ОСВОДа.

– А у тебя что? – спросил Ротмистр, когда я проглядел и закрыл последнюю страницу.

– Вот, посмотри… Эта пуля убила наше всё.

Соколов вертел почерневший комочек свинца без малейшего почтения.

– Ну да, похоже на деформированную пулю… Круглая охотничья, калибр, на вскидку, двадцать восьмой. Только ты ошибся, ею стреляли очень давно… Не в Злату Васильевну, руку даю на отсечение.

– Тьфу… Я «наше всё» имел в виду не в масштабе ОСВОДа, а всей страны… Отдай, верну на место.

…Когда мы вышли из квартиры, Ротмистр зашарил вдруг по карманам, потом уставился на меня…

– Что не так?

– Заработался… Дверь опечатать по привычке хотел. Рефлексы, будь они неладны…

– Опять алкаш, ведь только что не было… – Я обошел вольготно раскинувшееся на асфальте и храпящее тело. – Фура с водкой у них тут опрокинулась, что ли? Пройдемся немного парком?

– Зачем? – удивился Соколов. – Там движение закрыто, фуры не ездят.

– Да при чем тут фура… Привычка у меня такая. Помогает привести мысли в порядок.

«И однажды помогла обрести любовь всей жизни…» – дополнил я мысленно.

Прошлись. Но, вероятно, парк здесь был не такой, неправильный… Мысли о двойном исчезновении никак не желали выстраиваться в упорядоченную, пригодную для работы версию, что уж говорить о любви всей жизни.

Соколов дедуцировал вслух:

– Наверное, это она нечаянно разбила аквариум… И решила приобрести замену за свой счет. Но не успела… Логично?

Я кивнул, соглашаясь с очевидным. Поступок вполне в духе Златы Васильевны (не разбитый аквариум, а приобретение нового). На этом дедукция и у Ротмистра застопорилась. Нет, точно парк неправильный…

Парк Победы и в самом деле разительно отличался от Павловского. Тот в девичестве был диким лесом, а этот – пригородным пустырем. Карьеры, где добывали глину для кирпичного завода, превратили в пруды, насадили вокруг тополей и лип… Но все не так. Нет предчувствия чуда… Нет ощущения, что сейчас увидишь поднимающуюся из воды наяду…

И ровно в этот момент я увидел поднимающуюся из воды… не наяду, разумеется. Грузную и целлюлитную тетку предпенсионных лет в закрытом купальнике. Не-наяда выбралась на деревянный не то помост, не то причал, начала энергично растираться полотенцем.

– Во дает… – тихонько восхитился Соколов. – Лед едва сошел…

– Здесь у них клуб «моржей», – кивнул я на приземистое здание в сотне шагов. – Сейчас-то что, а зимой тут прорубь здоровенная, – и все равно, даже в минус двадцать купаются.

Детство мое прошло на Средней Рогатке, бывать в Парке Победы доводилось нередко, – клуб «моржей» существовал и тогда.

– Пойдем к машине, – предложил я. – Не оправдал себя метод.

Пошли, огибая пруд – геометрически правильный, прямоугольный, никакого сравнения с природной живописностью Венерина пруда, хотя на деле и тот был создан искусственно.

На противоположном берегу собрались рыболовы, человек десять. Отчего-то в одном месте, плотной кучей, хотя на вид этот участок берега ничем не отличался от прочих. Но рыбаки стояли буквально плечом к плечу и энергично подергивали вытянутыми над водой удилищами. Я знал, что таким способом ловят ротанов, зачастую игнорирующих неподвижные приманки.

Однако, когда ротан, небольшой, с чайную ложку длиной, клюнул и попался, он тотчас же был выброшен обратно в воду, сопровождаемый нецензурным комментарием.

Странно… На спортсменов, ловящих по принципу «поймал-отпустил», собравшиеся не походили. Они походили на маргиналов, готовых заниматься чем угодно, в том числе рыбной ловлей, лишь бы не ходить на работу. «Поймал и завялил к пиву», – вот что могло служить девизом их рыболовного кружка.

Наверное, здесь недавно попался кому-то громадный карась всех времен и народов, вот и надеются изловить такого же, игнорируя мелочь.

– Заброшу тебя к Институту и сгоняю на обед домой, – сказал я. – Если задержусь, прикроешь?

– Легко.

– Видишь ли, – начал объяснять я, хотя он не спрашивал объяснений, – там у меня… ну… можно сказать, ребенок четырех дней от роду…

– Наяда?

Р-р-р… Ненавижу сплетни и сплетников.