Тревор Фриман проснулся в темноте, чувствуя себя так, будто накануне здорово напился. Он спал как человек, погруженный в анабиоз перед космическим путешествием длиною в целый век, и на мгновение ему действительно захотелось оказаться в одной из этих капсул, потому что возвращение к действительности вызвало в его голове сотни образов, без которых он вполне мог бы обойтись. Они быстро овладели его мыслями, и так же быстро он попытался от них избавиться. К сожалению, безуспешно. Происхождение у них было совсем разное. Это были обрывки беседы, случайно услышанные вчера вечером. Или его собственная неугасимая похоть.

Газ Раддок появился на обеде, на который его, по просьбе жены, пригласил сам Тревор. Но тот малоприятный разговор, который случился у них с Кловер и главной темой которого был ПОП, и та странная манера приглашения молодого человека на обед заставили Тревора заподозрить неладное. В результате он стал сверхнастороженно относиться ко всему происходившему как во время обеда, так и после него. Стейк, картофель, пудинг и салат они съели на патио. И с самого начала – и до самого конца – любое слово, действие, оттенок голоса и взгляд казались Тревору наполненными скрытым смыслом.

Тот наряд, который выбрала Кловер, тоже не облегчил ему жизнь. Обычно в его присутствии она всегда одевалась так, чтобы слегка приглушить свою сексуальность, а на обеде решила вдруг полностью отказаться от этого стиля – выбрала укороченные брюки, не скрывавшие лучшие коленки во Вселенной, сандалии, одна из которых постоянно спадала с большого пальца ее ноги, и топ, созданный, казалось, лишь для того, чтобы постоянно соскальзывать с ее плеча. Может быть, для того, чтобы подчеркнуть, что одеваться ей пришлось в спешке, Кловер не надела бюстгальтер, поэтому ее торчащие соски не смог бы проигнорировать даже слепец.

Правда, она постаралась оправдать такой стиль в одежде. На это у нее ума хватило. Тревор как раз был на кухне и переворачивал стейки в маринаде, когда услышал, как она вернулась с работы. Кло заскочила на кухню и сказала, что будет готова помочь ему, как только сменит форму на что-нибудь более удобное. Он как раз инспектировал запекающуюся в духовке картошку, когда услышал ее голос: «Трев, ты не можешь мне помочь?» Поскольку стейки еще мариновались, с картошкой все было в порядке и ему оставалось только нарезать салат, Тревор решил посмотреть, что ей нужно.

Он нашел Кло в спальне уже переодетой в костюм монашки. Тревор понял, что этот костюм, скорее всего, находился в том пакете, который он обнаружил на пороге, вернувшись домой сегодня днем. Там же, догадался он, был и костюм священника, который Кло разложила на кровати, чтобы он мог надеть его перед тем, как выполнить то, чего она от него ожидала: он будет католическим священником, которого соблазнила монашка. Или она будет благочестивой монашкой, которую священник соблазнит в самый разгар ее молитв. Это больше походило на правду, потому что Кло уже приготовила скамеечку для молитв, придвинув оттоманку к комоду. Сейчас она стояла на ней на коленях, перебирая четки.

Когда Тревор вошел в комнату, Кловер повернулась ему навстречу. У нее было лицо молодой Мадонны. Протянув ему руку, она сразу же объяснила ему, что будет дальше, произнеся:

– Святой отец, вы выслушаете мою исповедь?

Тревор ничуть не сомневался, что Кло намерена доиграть эту сцену до конца. И тем не менее у них была небольшая проблема: фактор времени.

– С большим удовольствием, – ответил он.

Кловер взглянула на кровать, где лежал костюм священника.

– А вам не надо надеть свои одеяния, святой отец?

– И это я сделаю с не меньшим удовольствием. Однако ты забыла кое о чем. На обед придет Газ.

И через мгновение перед ним вновь стояла его жена.

– Черт, я увидела пакет и забыла обо всем на свете… – Она рассмеялась. – Что ж, придется поторопиться. А я-то надеялась, что похотливый священник возьмет на себя инициативу… Но не расстраивайся. Иди сюда, милый. Сейчас сестра Мэри с четками тебе кое-что покажет…

– А ты настоящая шалунья…

– И не сомневайся. Ну, иди же, отец Фриман.

– Кловер, честное слово, – засмеялся Тревор. – У нас нет времени.

– Нет есть. Ты удивишься, когда узнаешь, на что я способна за…

В этот момент раздался звонок в дверь.

– Боюсь, что двадцать секунд – это слишком мало даже для тебя, девочка, со всеми твоими талантами. Придется подождать – и, надеюсь, не слишком долго.

Тревор подошел к ней, поцеловал и ласково провел рукой по ее промежности, а потом увернулся, когда она потянулась к его молнии. Затем вышел из спальни, открыл входную дверь и поприветствовал Газа Раддока в своем доме.

Казалось, что ее авансы должны были бы занимать все его мысли в ожидании того момента, когда они смогут переодеться в свои костюмы. И действительно, то, что ожидалось в спальне, вполне могло отвлечь его от всего, кроме собственного предвкушения, если б только он не услышал, как Газ говорил Кловер: «Мы всегда сможем попробовать, если…» – эту фразу он резко оборвал, когда из дома на патио вышел Тревор с послеобеденным кофе. Полицейский сразу же принялся хвалить еду и сообщил, что он хотел бы уметь готовить барбекю так, как его готовит Трев.

Однако того не так легко было заставить забыть услышанное, поэтому как можно более приятным голосом Тревор спросил:

– И что же вы двое хотите попробовать?

– Речь о Скотланд-Ярде, – ответила Кловер. – Ты же знаешь, каким он бывает, если на него надавить.

– Кто?

– Финнеган, кто же еще?

Тревор позволил этому вопросу немного повисеть в воздухе, прежде чем сказал:

– А я не знаю. Может быть, расскажешь?

Надо признать, что на лице у Кло появилось слегка удивленное выражение, но она продолжила:

– Если люди из Мет захотят встретиться с ним еще раз, то вести они себя будут жестче. Мне хотелось бы присутствовать при их визите. Если мне это не удастся, то там будет Газ.

Тревор хотел бы назвать ее слова умышленным уходом от ответа, но не мог, поскольку все, что она сказала, было абсолютно логично. Он попытался убедить себя, что это только его страсть к Кловер заставляет его с предубеждением относиться ко всему, что может хоть как-то напоминать желание со стороны любого другого мужчины. Он так и отправился бы в постель с этой мыслью, если б не услышал нежное «до свиданья», которое произнесла Кловер, когда Газ уходил.

«Поговорим после» тоже вызвало много вопросов: о чем конкретно? к чему вся эта тайна? к чему этот шепот, чтобы муж ничего не услышал?

Именно это занимало его мысли, когда Кловер закрыла за ПОПом дверь и, обернувшись, увидела, что муж стоит гораздо ближе, чем она предполагала. Но прежде чем он смог задать свои вопросы, она извинилась: «Милый, мне надо на минутку наверх» – и исчезла.

«Для Кловер все оказалось на удивление просто, правда?»

Тревор как раз разбирал детали барбекюшницы, чтобы вычистить их, когда жена вышла к нему на патио. Она вновь надела костюм монахини, но на этот раз с некоторыми вариациями. Теперь, когда Кло предстала перед ним, на ней были только вуаль и плат, а четки она повязала вокруг талии.

Его первой мыслью было: «Черт! Соседи!..» – и он оглянулся в поисках любопытных взоров, наблюдающих за ними из окон соседних домов, выходящих на задний двор. Но на протесты времени уже не было, потому что Кловер подошла совсем близко и объявила:

– У сестры Мэри с четками есть для вас кое-что очень интересненькое, – после чего положила руки на пояс его джинсов.

– Я совсем никакой, Кловер. Придется подождать, – смог сказать он, хотя это и была ложь, потому он уже чувствовал тепло внизу живота.

– Ни за что на свете, – ответила жена, дотрагиваясь пальцами до его молнии.

Тревор заметил, что Газ задержался гораздо дольше, чем он ожидал.

– Ты же знаешь, Трев, что воля Божья должна исполняться в первую очередь, – голос Кло был полон благочестия.

– Правда? – переспросил он, чувствуя ее пальцы на своей коже.

– Правда. – Она залезла на стол. Поманила его пальцем. Раздвинула ноги. И прошептала: – Иди же сюда. И да исполнится воля Господа.

Что, естественно, и произошло. Что и должно было произойти, потому что, когда дело касалось Кловер, он становился слабым, как котенок. Воля Господа была исполнена не только на патио, но и позже, в спальне, после того как, убравшись на кухне, Тревор нашел ее в том же образе, в котором она была в самом начале: монашки с четками. На этот раз Кло была полностью одета и очень удивилась и испугалась, когда увидела незнакомца, проникшего в ее келью во время молитвы.

Он был, черт бы его побрал, просто счастлив обнаружить ее в таком виде и сыграть роль незнакомца, решившего взять ее против девичьего желания. Ее испуганные вопросы: «Кто вы?», «Что вы здесь делаете?» – только подтвердили, что именно эту роль Кло предназначала для него. После этого они оба рухнули на постель и провалились в сон.

С Кловер так было всегда. Он позволил ей узнать себя лучше всех в мире, и особенно хорошо она знала то, что в душе Тревор остался все тем же похотливым шестнадцатилетним мальчишкой во всем, что касалось жены. И связано это было в основном с ее сумасшедшими ролевыми играми. Кловер прекрасно знала, что проще всего было дать ему доступ к своему идеальному телу, чтобы сбить его с толку, запутать и отвлечь от тайных помыслов.

И вот сейчас, ранним утром, Тревор зашевелился в их супружеской кровати. Он сам чувствовал, что от него дурно пахнет. Надо было бы принять душ, но вместо этого Трев влез в тренировочный костюм и кроссовки и спустился по лестнице. Из зимнего сада доносилось жужжание велотренажера Кловер. Она вращала педали со скоростью, которая для него была недостижима.

И это было еще одной ее отличительной чертой – она очень серьезно относилась к своей форме. До совсем недавнего времени Трев думал, что это как-то связано с ее отцом, который, будучи психоаналитиком, вел сидячий образ жизни, много пил и курил и умер преждевременно, в возрасте пятидесяти четырех лет. Она всегда говорила, что не собирается идти по стопам своего папаши, но Тревор, уважая ее желание всегда быть в форме – ведь именно из-за этого они с Кло встретились впервые, в те благословенные дни, когда он сам тоже был фанатиком фитнеса, а не нанимал таких фанатиков к себе на работу, – понимал, что она преследует и другую цель – всегда молодое, подтянутое и округлое в нужных местах тело. И не обязательно для него одного.

Пройдя в оранжерею, Тревор увидел, что сумерки раннего утра вот-вот сменятся рассветом. Хотя было еще достаточно темно, он все же смог рассмотреть в стекле свое отражение – немного осунувшееся, чуть более унылое и дрябловатое там, где кожа должна быть гладкой и обтягивающей челюсти. Кловер его не заметила – она была поглощена своей аэробикой. В ушах у нее были наушники, а на разложенные на полу возле велотренажера полотенца падали крупные капли пота.

Тревор прошел прямо перед ней и уселся на скамейку, бывшей частью ее стационарного спортивного зала. Жена подняла глаза, и в них промелькнул страх – обычно он не вылезал из кровати раньше семи. Кловер сняла наушники и продолжила давить на педали. Тревор не сомневался, что у нее сердце молодой женщины двадцати одного года.

Наконец раздался сигнал, возвестивший о конце тренировки. Кловер перешла к фазе торможения, глубоко дыша и замедляя вращение педалей.

– А рано ты выбрался из постели, – сказала она очевидную вещь, выпрямляя спину. – Но ведь это не я тебя разбудила, правда?

– Будем считать, что жаворонок. Я был просто в коме. Подумал даже, что ты мне что-то подсыпала.

– Вот именно. И даже два раза. И тебе, кажется, это понравилось так же как и мне. Хочешь повторить? Могу организовать.

Тревор знал, что она ждет: вот сейчас он с вожделением вскочит со скамейки и бросится к ней, чтобы дотронуться до ее бедер. Если он это сделает, то все закончится так, как этого хочет Кло, и он опять будет потом говорить сам себе, что «таких, как она одна на миллион, а значит, и ему повезло больше, чем оставшемуся миллиону, и почему бы ему просто не наслаждаться жизнью, а не раскачивать лодку». Но это предложение, которое последовало так быстро после их двух контактов предыдущей ночью, говорило не о том, что Кло просто опять приспичило и это можно вылечить только одним способом.

По выражению ее лица Тревор понял, что Кловер подозревает: с ним что-то не так. Иначе он, как обычно, продолжал бы дрыхнуть.

Кловер заговорила первая. Из этого Трев понял, что ей необходимо получить хоть какое-то преимущество. И тем не менее то, что он услышал, здорово его удивило.

– Мне надо кое в чем тебе признаться. Готов меня выслушать?

– В чем признаться? – Он мгновенно насторожился.

– Вчерашний секс не был спонтанным. Я действительно хотела тебя. Но будет нечестно, если я притворюсь, что у меня не было никаких побочных мыслей.

Тревор не ожидал, что она сразу возьмет быка за рога. И теперь не знал, что ему с этим делать, о чем и сказал жене.

– Просто я не хотела вчера вечером обсуждать с тобой Финнегана, – сказала она в ответ.

Еще один сюрприз.

– А поточнее? – спросил Тревор, нахмурившись.

Она почти прекратила вращать педали, взяла бутылку с водой и отпила половину.

– Тебе это не понравится.

– Я весь внимание.

Кловер глубоко вдохнула, быстро выдохнула и сказала:

– У меня есть договоренность с Газом. Ты не должен был об этом знать, но я заметила… В общем, ты не умеешь ничего скрывать от меня, и вчера я поняла, что ты вот-вот все выяснишь. Трев… Ты и я… Дело в том, что у нас никогда не было согласия в вопросах, которые касались Финнегана, правда? А теперь он в Ладлоу и наслаждается всеми теми свободами, которых у него не было здесь, а тут еще этот его план уехать в Испанию на Рождество… Понимаешь, мне пришлось… Ну ты же знаешь его, Тревор…

Он знал только, что не в ее характере лезть за словом в карман, и это сказало ему о том, что его ждет нечто, что ему совсем не понравится.

– Почему бы тебе прямо не сказать мне то, что ты хочешь? – предложил он.

Педали завращались еще медленнее, но, судя по ее виду, Кловер не собиралась слезать с тренажера.

– Дело вот в чем, – сказала она. – Я попросила Газа быть настороже.

– Что это значит?

– Я попросила его приглядывать за Финнеганом. И сообщить мне, если он… если Финнеган… в общем, если он соскочит с катушек. Ты же знаешь, каким он может быть. Эту его безрассудность… А теперь, когда он волен пить столько, сколько хочет, курить «травку» – ведь ты же не думаешь, что в Ладлоу он не делает ни того, ни другого, – и с этим доступом к другим веществам, которыми пользуются дети в его возрасте… Я стала беспокоиться. А так как я знаю Газа еще со времен учебного центра и видела, как он с удовольствием выполняет все, что поручают ему другие… Я подумала, что он согласится приглядывать за Финнеганом и даже проведывать его время от времени.

Погруженный в размышления, Тревор ничего не ответил. Он видел, что Кловер пытается расшифровать выражение его лица, так же как и он, в свою очередь, пытался расшифровать выражение лица своей жены.

Кажется, она решила, что это ей удалось, потому что продолжила:

– Мне бы надо было сказать обо всем раньше, но я знала, что ты этого не одобришь. И вот я решила, что Газ сможет делать это… без всяких усилий, если хочешь. И ни ты, ни Финнеган ничего об этом не узнаете. Все будет выглядеть так, будто Газ просто дружески относится к мальчику. А потом случилась эта вещь с Йеном Дрюиттом, и все стало похоже на какую-то грязь, а я не хочу, чтобы между нами была грязь. Поэтому я и признаю́сь тебе.

Всякий раз, когда речь шла о Кловер и их сыне, внутренности Тревора сжимались от разочарования. То же самое случилось и сейчас.

– Но дело не в Финне, – сказал он. – Все дело в твоем постоянном страхе, что с ним может что-то случиться… Финнеган еще лет в шесть показал тебе, что произойдет, если ты будешь себя так вести. Но, Кловер, тебе это не помогло.

– Милый, признаю, что мне надо было рассказать тебе, что я задумала, когда он переехал в Ладлоу, но я знала, что ты будешь возражать.

– Я возражаю, потому что ты продолжаешь совершать поступки, которые гарантированно возмутят его, не говоря уже о том, что подтолкнут его как раз к тем вещам, от которых ты хочешь его оградить: к пьянкам, наркотикам, бесконечным вечеринкам и так далее…

– Я не согласна. Но мы смотрим на вещи по-разному – ты и я. И так было всегда.

– Боже, Кловер. – Тревор потер лицо и свой лысый череп. – Мы можем воспитывать его просто потому, что мы его родители, а можем воспитывать его, не забывая при этом, что тоже когда-то были молодыми. Как ты думаешь, что из этого соответствует тому, что происходит между тобой и Финном?

– Соответствует? Ты это о чем? Говоришь прямо как мой отец. Но речь не о нем. И не о моей матери. И не о твоих родителях или родственниках, собиравшихся за столом большой счастливой семьей, чего я не смогла тебе дать, хотя ты и очень этого хотел, и за что я прошу у тебя прощения, согласен?

Очень умно, подумал Тревор, но он не собирается продолжать этот спор.

– Согласен. Полностью, – сказал он. – Речь только о нас двоих. О том, чем для каждого из нас является Финн, и о том, какое отношение ко всему этому имеет Газ Раддок.

– О каком отношении ты говоришь? Я просто попросила Газа присматривать за сыном. Точка.

– Да неужели? И больше ничего? И ты хочешь, чтобы я поверил, что такая просьба возникла на пустом месте?

– Эта просьба основана на том, что Газ день и ночь мотается по Ладлоу. Он много видит, много слышит. Так как ты думаешь, сложно ли ему будет сообщить мне, как у Финна идут дела? Мальчик оказался в совершенно новой для себя обстановке: вдали от дома, под одной крышей с друзьями из колледжа, открытый всему тому, от чего раньше был защищен. Да, я волнуюсь и, честно говоря, не понимаю, почему ты так спокоен. И почему это тебя и раньше никогда не волновало?

– Да потому, что невозможно каждую секунду держать ребенка под колпаком. Если ты попытаешься закутать его в вату…

– А я этого не делаю. – Кловер слезла с тренажера, подняла с пола одно из полотенец и энергично растерлась им. – Почему ты никак не хочешь видеть, что я, как могу стараюсь всегда быть рядом?.. Ладно. Я не хочу обсуждать это, как будто я какая-то дефективная мать, которая никак не может прекратить вмешиваться в жизнь своего сына. Если ты считаешь, что должен рассказать Финнегану о том, что организовала его мать ради его же собственной пользы, – что ж, вперед!

Сказав это, она взяла еще одно полотенце и бутылку с водой, оставив Тревора сидеть там, где он сидел. Наступило время для работы с весами, но, по-видимому, Кловер решила, что сегодня может обойтись и без этого.

Тревор подумал, что ему необходимо выпить кофе. Он прошел на кухню, чтобы приготовить его. И только когда наверху послышался шум душа, до него дошло, что Кло вновь сорвала ту беседу, к которой он готовился. И сделала это, заговорив о Финнегане.

Чертовски умная женщина. Он так и не узнал ничего из того, что она с самого начала решила ему не говорить.

Линли только вылез из душа, когда зазвонил его мобильный. Он надеялся услышать Дейдру, но это оказалась Изабелла. Инспектор не очень был готов выслушать то, что суперинтендант собиралась сообщить ему в семь часов утра, поэтому позволил телефону переключиться на голосовую почту и вернулся в ванную – если ее можно было так назвать, – чтобы побриться.

Его впитанное с молоком матери желание во всем быть джентльменом, из-за которого он позволил Барбаре Хейверс занять бывшую комнату Изабеллы, на этот раз вышло ему боком. Кровать в его номере была настолько ужасной, что прошлой ночью он снял с нее матрас и спал на полу. Ванная комната могла подойти только карлику, а сама душевая кабина была меньше телефонной будки. Над умывальником висело единственное овальное зеркало – в комнате ничего подобного не было, если только не считать таковым экран антикварного телевизора, в который, по его мнению, можно было смотреться, когда сам телевизор был выключен, шторы задернуты, а лампы горели вполнакала. То мутное изображение, которое в этом случае можно было рассмотреть, могло как-то помочь, но лишь как способ увидеть внешние очертания предмета.

Он как раз стирал остатки конденсата с зеркала в ванной, когда телефон зазвонил еще раз. Томас подошел к нему и с удовольствием увидел, что звонит Дейдра.

Когда он ответил, она сказала:

– Думаю, что прежде всего мне надо поинтересоваться, занимается ли Барбара своей чечеткой, как ей было велено.

– Так как я уступил ей бо́льшую по размеру комнату, у нее должно быть достаточно места для этого. А вот хватает ли у нее для этого силы духа, еще предстоит выяснить.

– Может быть, мне позвонить Доротее и посоветовать ей провести с Барбарой духоподъемную беседу?

– Ты же знаешь, как Барбара относится ко всем этим накачкам. Думаю, что пусть лучше Ди будет приятно удивлена, когда увидит Барбару в действии. Будем надеяться, что ее туфли для чечетки будут мелькать с невероятной скоростью. То есть так, как и должны мелькать туфли для чечетки. Хотя я в этом не совсем уверен. Хочу сказать, что я все еще продолжаю подогревать интерес, хоть и не говорю Ма, что ждет ее впереди.

– Ты очень жесток.

– «Чтоб добрым быть, я должен быть жестоким», – хотя я не думаю, что такая мысль могла бы понравиться Офелии… Как ты, милая? Уже в зоопарке или еще дома?

Повисла пауза. Это из-за «милой». Но он облегчил ей жизнь своим вопросом, и она ухватилась за него:

– Дома, Томми. Но мне кажется, я должна ехать в Корнуолл.

«Вот в чем настоящая ирония судьбы», – подумал Линли, хотя и понимал, что она не собирается заезжать в Ховенстоу, чтобы пожать руки членам его семьи.

– Что-то случилось? – спросил Томас.

– В общем, да. – Он услышал, как Дейдра вздохнула. «Интересно, – подумал Линли, – в каком месте своей квартиры она сейчас находится?» – и представил себе, как она в кухне, которую сама переделала, стоит перед французским окном, выходящим на руины заросшего сорняками сада. Она уже приготовила себе капучино без подсластителя. Она стоит на «кухонном островке» и как раз повернулась, чтобы выпить его. Одета она не для работы, а для поездки в Корнуолл, поэтому ее одежда должна быть удобна для путешествия, а рыжеватые волосы убраны со лба назад. Линзы очков тщательно протерты, и все вчерашние следы с них аккуратно убраны.

– Вчера вечером позвонила Гвиндер, – сказала Дейдра. – Надо ехать, если я хочу успеть попрощаться.

– А ты хочешь?

– В этом-то все и дело. Я попрощалась так давно, что нынешнее прощание кажется мне каким-то лишним.

– Ясно. Мне кажется, я тебя понимаю.

– Я никак не могу понять, почему так активно сопротивляюсь возможности увидеть ее в последний раз – из-за злобы, обиды или полного отсутствия сострадания?

– Возможно, все вместе. Или ни то, ни другое, ни третье. Может быть, это просто отсутствие желания. Она ведь, по большому счету, не была тебе матерью. Она родила тебя на свет, но на этом практически все и закончилось. Для всех для вас, включая брата и сестру.

– Мне бы очень хотелось быть такой же, как Гвиндер. Чтобы смотреть на мать просто как на человека, который сделал все, что мог, но мне никогда не удавалось себя в этом убедить.

– Сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из знающих все обстоятельства стал с тобой спорить, не говоря уже о том, чтобы бросать в тебя камни, если ты решишь не ехать.

– Но ведь дело еще и в моем имени, Томми. Я имею в виду мое настоящее имя. То, которое она дала мне при рождении, как будто видела будущее.

– Ах да. Эдрек, – сказал Линли. «Эдрек – значит раскаяние». Это имя, так же как сам факт ее рождения на придорожной площадке отдыха в Корнуолле и как ее детство, проведенное в доме на колесах на берегу реки, из вод которой ее папаша собирался добывать олово, чтобы заработать на жизнь, было частью ее прошлого, с которым Дейдра рассталась в тот момент, когда она, и ее брат, и сестра были отобраны у родителей. Речь шла о полном пренебрежении родительскими обязанностями: они не ходили в школу, у них не было медицинской страховки, жили они в жутких условиях, носили давно не стиранную одежду, их волосы, полные вшей, сбились в колтуны, а зубы качались и уже начали гнить. Томас хотел сказать ей, что она ничего никому не должна, несмотря на то что ее мать умирает. Но дело было в ее имени – Эдрек – и в том, что она будет чувствовать, если не совершит это последнее усилие, чтобы окончательно избавиться от своего прошлого.

– Мне очень хотелось бы, чтобы ты был сейчас рядом, – раздалось в трубке.

– А это еще почему? Я ведь вроде никудышный советчик.

– Зато ты отличный компаньон. Я бы попросила тебя поехать со мной. Просто чтобы ты был рядом.

– Ах вот как… Что ж, в настоящий момент это невозможно. Я, кажется, сам себя загнал в угол, и если не разберусь со всем этим, то дальше буду заниматься только прогулками в Пензансе. Или патрулировать вместе с Барбарой улицы Бервика-на-Твиде. В любом случае, что бы ты ни решила, ехать тебе придется одной. Но мысленно я буду рядом. Позволь мне сказать тебе, что все эти вещи – те, которые на нас давят, – лучше всего отбросить куда подальше, если появляется такая возможность. Вот как-то так. Мне жаль, но сейчас ты находишься именно в такой ситуации. Надеюсь, что ты не жалеешь о том, что позвонила.

И опять повисла пауза. Довольно длинная. На мгновение Линли показалось, что их разъединили. Он даже позвал ее.

– Ах да. Да. Я здесь, – отозвалась Дейдра. – Просто задумалась.

– Ехать или не ехать?

– Совсем нет. В Корнуолл я точно еду.

– Тогда о чем?

– Я задумалась о том, буду ли когда-нибудь жалеть о том, что позвонила тебе, Томми.

– Боюсь спрашивать…

– Не буду. То есть не буду жалеть. Чем бы все это ни закончилось.

Они разъединились, и Линли какое-то время сидел на единственном в номере стуле перед узким столом, который он использовал как рабочий. Инспектор внимательно прислушался к мерному стуку своего сердца и задумался о том, что для человека может значить решение полюбить вновь после страшной потери.

Он все еще держал телефон в руках, поэтому, когда тот зазвонил вновь, Томас ответил, даже не посмотрев, что это опять звонит Изабелла.

– Что-нибудь нашли? – спросила она, не тратя время на приветствие.

Линли не стал спрашивать, что она имеет в виду, и не стал пытаться подсластить пилюлю, что, возможно, сделал бы, если б только что не поговорил с Дейдрой и не услышал, что она хотела бы, чтобы он был рядом с ней во время поездки в Корнуолл, – а это, естественно, было невозможно.

– У Йена Дрюитта был мобильный, – сказал он прямо в лоб. – И машина. Мы нашли и то и другое. А еще выяснили, что заместитель главного констебля Вестмерсийского управления полиции – мать того мальчика, которого ты допрашивала. Они вместе с патологоанатомом, производившим вскрытие тела Дрюитта, входят в одну группу пилотов-планеристов. Но это так, кстати. Кажется, все они на паях владеют планером. Так вот, заместитель главного констебля – ее зовут Кловер Фриман – позвонила сержанту, отвечающему за полицейских общественной поддержки, и велела доставить Дрюитта в участок для допроса. Все это говорит только об одном: Барбара была права, когда писала отчет, который ты заставила ее изменить.

Какое-то время Изабелла молчала, по-видимому обдумывая услышанное. И то, что она делает это именно сейчас, здорово разозлило Линли.

– О чем ты, черт возьми, думала, когда велела Барбаре изменить отчет? – спросил он. – Вас послали сюда…

– Не смей учить меня, как надо работать! – рявкнула суперинтендант.

– …для того чтобы вы выяснили, как КРЖП проводила расследование смерти в полицейском участке, и именно это и пыталась сделать Барбара. У нас есть девятнадцатидневный провал между звонком, ставшим причиной ареста, и самим арестом, Изабелла, и, как нам удалось выяснить, никто не пытался выяснить хоть что-нибудь про жизнь Дрюитта, а это значит, что никаких причин для его ареста не было. Именно это и пыталась сказать Барбара, так какого дьявола ты заткнула ей рот?

– Мы приехали в Ладлоу с единственной целью – выяснить, как КРЖП вела расследование после смерти Дрюитта, а не до. И именно это мы и сделали. Все остальное не имеет значения.

– Ты что, с ума сошла?

– Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? Ты что о себе возомнил…

– Это мы уже слышали, Изабелла. Так что советую тебе сменить пластинку. И задуматься вот о чем: в гостиницу для встречи с нами приезжал Клайв Дрюитт. Он знает, что во время разговора с ним ты была пьяна. От тебя несло перегаром. И если он сказал об этом мне, ты же не станешь думать, что он не сказал этого своему члену Парламента? А что сделает с этой информацией член Парламента… – Инспектор замолчал, чтобы дать ей время подумать.

– Здравствуйте, приехали, – почти прошептала Изабелла и добавила изменившимся голосом: – И что же теперь будет, а? Ты ведь об этом думаешь, Томми, угадала?

Он не стал этого отрицать, потому что действительно думал о чем-то похожем. И в то же время Линли испытывал то чувство сострадания, которое может испытывать только человек, уже видевший нечто подобное.

– Изабелла, послушай меня. Не ты первая, не ты последняя, – начал Линли. – Если б все было так просто, то люди в твоем положении – которые уже почти все потеряли – просто останавливались бы. И ты остановилась бы, потому что уже потеряла своих сыновей, которых любишь, и своими собственными руками разрушила свою семейную жизнь. А сейчас очень велика вероятность того, что ты потеряешь работу. В какой-то момент ты это поймешь. Но даже тогда не избавишься от этого чудовища, и если только решительно не сбросишь его с себя – чего бы тебе это ни стоило, – то умрешь. Ты это понимаешь? Хоть чуточку?

– К чему все эти драмы, Томми? Я не такой уж конченый человек. Это ты считаешь, что я стою на самом краю, но это не так. Я стою вовсе не там.

Томас поднял глаза к потолку, к небу, к тому существу, которое могло бы до нее достучаться. Из своего личного опыта, из опыта того, что происходило в его собственной семье, он знал, что единственным человеком, способным достучаться до Изабеллы Ардери, была сама Изабелла Ардери. А произойдет это только тогда, когда она будет по горло сыта тем бардаком, который устроила из своей жизни.

– Надеюсь, что сегодня утром мы поговорим с ПОПом, – сказал инспектор. – Мы пытались найти его вчера, но тщетно. Барбара наговорила ему послание, но не получила ничего, кроме записки на рецепции. С Финнеганом Фриманом мы тоже собираемся встретиться. Что ты можешь о нем сказать?

– Он играет в «мальчика из низов, который ухватил жизнь за бороду», – здорово копирует акцент, – и имеет жуткую привычку говорить с набитым ртом. В моем случае рот был набит буррито. Твердо стоит на том, что Йен Дрюитт ни в чем не виновен.

– Интересно, правда? Он знал Дрюитта, а арест последнего был инициативой его собственной матери.

На какое-то время суперинтендант замолчала. Линли знал – Изабелла прекрасно понимает, что она умудрилась упустить из-за желания как можно скорее покончить с Ладлоу. И упоминать об этом еще раз не имело никакого смысла.

– Что ж, удачной охоты, Томми, – сказала наконец Ардери. – Может быть, тебе удастся вытрясти из ПОПа еще что-то. Барбара была права. Теперь я это понимаю.

«Это первая обнадеживающая фраза за все утро», – подумал инспектор. После этого разговор завершился. Впереди их ждали заботы нового дня.

Рабия Ломакс уже давно поняла, что утренняя пробежка здорово прочищает мозги и отлично готовит к новому дню. Эта привычка появилась у нее в трудные годы взросления ее двух сыновей. Встав до рассвета и находясь на утренних улицах, она забывала об алкоголизме Дэвида – который все время говорил, что просто «экспериментирует», – и об увлечении Тима марихуаной. Тогда Рабия говорила себе, что это время принадлежит только ей, а к сыновьям и их трудностям она вернется позже.

Выйдя из дома наутро после вторичного визита представителей полиции Метрополии, миссис Ломакс изменила свой привычный маршрут. Обычно в пробежку включалась Брэдуок, грунтовая дорожка, проходившая под зарослями ольхи и древними липами и ведущая к высокому берегу реки Тим. Эта тропка шла от Нижней Динхэм-стрит и до самого Ладфорд-бридж, так что по утрам с нее можно было наслаждаться приятными видами древних городских крыш, освещенных первыми лучами восходящего солнца. Но сегодня ей необходимо было попасть в Тимсайд, поэтому она направилась в сторону Сент-Джулианз-Уэлл.

Рабии хотелось взглянуть на дом, в котором живет Дена Дональдсон. Накануне вечером она пообщалась со своей внучкой, и совершенно неожиданно разговор перешел на Динь.

Рабия не любила врать. Она всегда придерживалась мнения, что лучше говорить правду и тогда не запутаешься во лжи. Однако во время первого визита полицейских из Мет ей пришлось солгать – правда, сделала она это под давлением обстоятельств. А вот то, что ей пришлось соврать во второй раз, могло, по ее мнению, плохо отразиться на жизни ее самой и ее близких.

Поэтому после того, как детективы ушли, Рабия обдумала все возможные сценарии развития ситуации и пришла к выводу, что ей необходимо позвонить Миссе. Первый раз она не позвонила ей потому, что, как ей показалось, в этом не было никакой необходимости. Кроме того, в семье придерживались философии, что «не стоит будить лихо, пока оно тихо», и сама Рабия всегда ей следовала, надеясь на лучшее и убеждая себя, что не имеет права вмешиваться в жизнь своих взрослых сыновей, их жен и детей.

Однако, тщательно проанализировав два визита детективов из Скотланд-Ярда – что они сказали, что она сказала, о чем они спрашивали и как она им отвечала, – Рабия решила отказаться от политики невмешательства в жизнь своих мальчиков и их семей. Поэтому, подождав, когда станет достаточно поздно и Мисса уйдет в свою комнату, подальше от родительских ушей, Ломакс набрала номер ее мобильного телефона.

Со своей внучкой она притворяться не стала.

– Расскажи мне о своих свиданиях с Йеном Дрюиттом, Мисса.

Та надолго замолчала. В это время на заднем плане Рабия услышала песню, исполняемую в стиле крунеров 40-х годов. «Интересно, – подумала она, – по телику что, идет очередная передача по поиску талантов?» По-видимому, Мисса смотрела ее в одиночестве, потому что сначала пение прекратилось, а потом она сказала:

– Ты это о чем, Ба?

– Я дважды встречалась с детективами из полиции Метрополии по поводу Йена Дрюитта. Мне хотелось бы избежать новых встреч с ними, хотя это маловероятно.

– Ты имеешь в виду лондонскую полицию?

– Именно ее. Во время их первого визита Ахиллес держал меня за руку и говорил вместо меня. На этот раз я была одна. Они охотятся за Ломакс, которая встречалась с диаконом церкви Святого Лаврентия, – полагаю, ты знаешь, что речь идет о Йене Дрюитте, – и так как я выдала за эту Ломакс самое себя…

– А зачем ты это сделала? Ты что, знала его, Ба?

– …то я чувствую себя не в своей тарелке. И не потому, что не хочу врать полиции – хотя я действительно не хочу ей врать, – а потому, что мне не нравится врать вслепую. Зачем вы с мистером Дрюиттом встречались? Если я буду продолжать врать, то должна хотя бы понимать, о чем идет речь.

Мисса опять замолчала. На этот раз она молчала так долго, что Рабия решила, что ее словам верить нельзя.

– Ба, я вообще никогда не встречалась с мистером Дрюиттом.

– Тогда почему наша фамилия упоминается в его еженедельнике семь раз?

– Семь раз? Мне и один-то раз ни к чему встречаться с диаконом любой конфессии, не говоря уже о семи. Кто-то воспользовался нашим именем.

– И зачем, ради всего святого? – Но, не успев еще закончить вопрос, Рабия уже знала несколько ответов на него. И все они начинались зловещим «чтобы никто не догадался…».

– Ну, мало ли… – ответила Мисса. А потом, еще немного подумав, добавила: – Ба, это наверняка Динь.

– Да зачем же…

– Она, наверное, советовалась с ним, как вести себя с Бруталом. Ну, с Брюсом Каслом. Он ее… ну, вроде как ее парень. И они не вылезают из кризисов. По крайней мере, так было, когда я обитала в Ладлоу. А может быть, она говорила с мистером Дрюиттом о том, что хочет изменить свою жизнь, но не знает как. Хотя не думаю, чтобы у нее это было серьезно. То есть я хочу сказать, что она вовсе не хотела причинить нам зло, используя нашу фамилию.

– Мне в принципе не нравится, когда используют мою фамилию, и не важно, почему и для чего, – заметила Рабия. – И я собираюсь поговорить об этом с Деной.

– Ба, пожалуйста, не делай этого, – быстро попросила Мисса.

– Это еще почему?

– Да потому, что из-за этого Брутала у нее вся жизнь наперекосяк. Он ей изменяет и считает, что ее это не должно волновать, а ее это волнует, но она долго притворялась, а теперь наконец собралась с духом, чтобы порвать с ним… И я бы не хотела, чтобы тот факт, что она пользовалась нашим именем, заставил бы ее отказаться от того, чтобы вышвырнуть Брутала из своей жизни. Ты меня понимаешь?

Проблема была в том, что Рабия не понимала. Одно дело – не вмешиваться в жизни своих сыновей и их семей. И совсем другое, когда кто-то, не будучи членом ее семьи, ставит эту семью под удар.

Сейчас она пересекала реку, которую освещали первые лучи восходящего солнца. По ее гладкой поверхности плыл одинокий лебедь. Птица почистила перья клювом, прежде чем взлететь для того, чтобы размять крылья. «Невероятно, – подумала женщина, – какие размеры и внешний вид…» И тем не менее лебеди выглядят такими мягкими, безмятежными, такими мирными. А потом, в какой-то момент, они совершенно меняются.

В домах вдоль Тимсайда стали загораться окна. Но в доме, в котором жила Дена Дональдсон, ничего не происходило. Через дверное стекло Рабия смогла увидеть полный теней холл. Она остановилась и стала размышлять о Динь: что она уже давно о ней знала и что узнала только вчера, из разговора с Миссой. Рабии хотелось пожалеть девушку с другом-гулякой, уверенном в том, что она будет рада любой крошке с его стола. И она действительно жалела ее. Но в то же время решила проигнорировать просьбу Миссы. Она хочет пообщаться с Деной Дональдсон. Ее совсем не радовало то, что имя Ломакс семь раз упоминалось в еженедельнике умершего мужчины.

Динь провела беспокойную ночь. Ее разговор с Фрэнси Адамиччи закончился тем, что ей пришлось спросить саму себя, почему ее так бесит то, что Брутал проводит время с кем угодно, тогда как сама она – Дена Дональдсон – делала практически то же самое в течение последних пяти лет в Мач-Уэнлок и продолжает заниматься тем же с любым парнем, который посмотрит на нее больше одного раза. «Я это я» в данном случае не могло оправдать то, как она себя ведет. Это могло прокатить с Бруталом, но не действовало в отношении лично нее, потому что «я это я» предполагало «и такой я останусь», а судьба и слава самой безбашенной шлюхи в Шропшире вовсе не были ее жизненной целью. Хотя тот, кто видел ее прошлой ночью, так не подумал бы.

Из дома Динь вышла в одиночестве. Она сказала сама себе, что ей необходимо прекратить вымучивать работу, которую ждал от нее ее учитель, и, хотя написана была всего одна фраза, немедленно ухватилась за мысль о том, что ей необходимо передохнуть, а потом легко убедила себя в том, что ей станет лучше на свежем воздухе, потому что в комнате душно, а короткая прогулка поможет ей собраться с мыслями.

Правда, в реальности все случилось несколько по-другому, и ее короткая прогулка закончилась возле «Харт и Хинд», где она уже не бывала – в одиночестве – с того самого момента, как убежала от Джека Корхонена из комнаты № 2 на втором этаже паба. Она бы не вошла в бар, если б там был хоть кто-то, кого она знала. Но там никого не было, а это означало, что если ей так уж хочется выпить, она вполне может сделать заказ или Джеку, или его племяннику.

Динь легко могла бы заказать себе пиво и, выпив его, покончить со всем этим, если б племянник остался за стойкой. Но когда она подошла, то услышала, как Джек сказал: «Я сам подам, Питер, а ты займись стеклом», после чего племянник отправился убирать со столов.

– Сегодня тебе надо будет поточнее быть в своих желаниях, – заметил Джек. – Мы же не хотим, чтобы между нами вновь возникли непонятки, правильно?

– Не понимаю, о чем вы, – ответила Динь.

– Тогда скажу по-другому, – согласился мужчина. – Ты здесь для того, чтобы промочить горло или намочить что-то еще?

– Фу, как грубо.

– Да неужели? Но меня, милочка, грубость только возбуждает. Остается выяснить, возбуждает ли она тебя. Понимаешь, когда я увидел тебя здесь в первый раз – а было это несколько месяцев назад, – я подумал, что ты достойный противник. Подумал, вот настоящая горячая штучка. Пройдет всего несколько недель, и она подаст мне сигнал.

– Но прошло не несколько недель, верно?

– Правильно. Потребовалось несколько больше времени, но результат был все тот же. Ты мокрая, я со стояком и все такое.

– А знаете, что вы не джентльмен?

– Здесь я с тобой согласен. А ты что, в одиночестве ищешь здесь джентльмена или тебя интересует что-нибудь более захватывающее? Или ты осталась все такой же динамщицей, у которой что-то происходит с головой, когда дело доходит до главного?

– У меня всё в порядке – и со мной, и с головой.

– Как говорится, не попробуешь – не узнаешь… А не может быть так, что я вижу тебя не так, как ты видишь себя сама?

– У меня все хорошо. Все просто прекрасно.

– Это ты так говоришь, – бармен кивнул. – А если б на твоем месте был я? Я бы захотел это доказать. Понимаешь, девчонки твоего возраста – они часто не соображают, чего хотят. Влипают во всякие ситуации, а потом вдруг оказывается, что то, что с ними происходит, совсем не похоже на то, что они себе напридумывали. И что тогда происходит?.. Ты же это знаешь. Они растворяются в ночи.

Динь отлично понимала, о чем идет речь. Но тогда было тогда, а сейчас – это сейчас, и в ее жизни многое изменилось.

– Если ты так думаешь, Джек Корхонен, то дай мне один из твоих ключей. И все очень быстро встанет на свои места.

Джек повернулся к Корхонену-племяннику, который, к неудовольствию Динь, стоял достаточно близко, чтобы слышать весь разговор.

– Как ты думаешь, Питер, сынок? – обратился к нему Джек. – Стоит дать этой маленькой мисс еще один шанс?

– Если ты не хочешь, то это сделаю я, – ответил Питер, ставя пластмассовый ящик с бокалами на стойку.

– А вот этого я допустить не могу, – заметил его дядя. Он пошарил под стойкой и вручил один из ключей Динь. – Пять минут, детка. И на этот раз будь готова.

И она была. Динь сняла с себя все до последней нитки и встала у подоконника спиной к окну и спрятав лицо в тени. Она не ощущала никакого волнения. Когда дело шло о том, чтобы доказать самой себе, что она собой представляет, Дена Дональдсон никогда не волновалась.

Когда Джек вошел в комнату, она подошла к нему. У него были густые и чуть длинноватые волосы, и она, запустив в них одну руку, притянула его лицо к своему. Пока он целовал ее, нащупала его член. Уже твердый. «Отлично», – подумала Динь. Она сделает его еще тверже. Она заставит его желать ее так, как он не желал еще ни одной женщины, и они займутся этим так, как он никогда еще этим не занимался. Она поставила перед собой цель и добилась ее, и если бармен так ничего и не понял о Дене Дональдсон к двум часам утра, то до него наверняка дошло хотя бы то, что Дена Дональдсон никакая не динамщица.

Домой она возвращалась на дрожащих ногах. Доплелась до дома, взобралась по ступенькам и подумала, что после всего, что случилось, впадет в кому. Но вместо этого ей не давал покоя вопрос: «Да что с тобой происходит, Динь?» Она могла перетрахать все мужское население планеты, но это ничуть не помогло бы ей ответить на этот вопрос.

И когда она уже больше не могла думать об этом, Динь застонала, скатилась к краю кровати, высунула ноги из-под одеяла и стала размышлять о том, что, может быть, стоит принять душ и отправиться на лекцию. Она уже почти решилась на это, когда зазвонил ее мобильный. Он лежал на прикроватной тумбочке, так что она ответила на звонок не глядя. Но когда услышала голос, имя звонившего и его должность, пожалела, что не стала ждать, пока телефон не переключится на голосовую почту, которую она могла бы легко проигнорировать.

– Это Дена Дональдсон? – уточнил женский голос. – С вами говорит Грета Йейтс, советник ректора. Вам необходимо прийти ко мне в офис. То есть если вы хотите продолжить образование в Вестмерсийском колледже. Вы этого хотите?

Если по-честному, то Динь этого не хотела. Но это лучше, чем провести всю жизнь в деревне. Поэтому она сказала: «Ну конечно. И когда вы хотите меня видеть?»

Барбара предложила Линли прогуляться до участка, но инспектор предпочел машину. «Кто знает, чем закончится беседа с Гэри Раддоком?» – возразил он. А вдруг им понадобится после беседы с ПОПом поехать куда-то или разыскать кого-то? В этом случае они сэкономят массу времени.

Полицейские выехали из гостиницы в половине девятого. Барбара указывала Линли дорогу – и вдруг поняла, что их маршрут на машине, в отличие от пешего, пролегает прямо мимо дома, в котором живет Финнеган Фриман. Она показала его инспектору, когда они проезжали мимо. А еще рассказала ему о том, что может ждать пешехода или велосипедиста на пути от этого дома к полицейскому участку.

В отличие от суперинтенданта, Линли задумчиво кивнул, размышляя над услышанным.

– Отличная работа, Барбара, – заметил он наконец. – Эта информация может оказаться очень важной.

Когда они добрались до участка на углу Таунсенд-клоуз и Нижней Гэлдфорд-стрит, ПОП уже ждал их, облокотившись на свою машину, стоявшую на парковке. В приветственном жесте он поднял вверх картонный стаканчик с кофе и, как только они припарковались, подошел, чтобы представиться Линли.

– Думаю, что вам захочется осмотреть здание внутри, – сказал он, указывая на безлюдный участок.

Томас ответил, что сделает это с удовольствием, особенно помещение, в котором умер Дрюитт. Раддок ответил, что все готово к их приходу. Дверь, пояснил он, уже открыта. Барбара может показать офис инспектору. Сам Раддок решил, что им будет удобнее произвести осмотр без него.

Хотя смотреть там особо было не на что, Барбара с благодарностью согласилась на это предложение, потому что в этом случае они с Линли могли общаться более свободно. Так что она прошла вперед, а Раддок расположился на ступеньках у задней двери, водрузив на нос темные очки, чтобы защититься от ярких лучей солнца, которые неизбежно должны были появиться в этот прекрасный день.

Барбара сразу провела инспектора в кабинет, в котором умер Йен Дрюитт. Как и раньше, в нем не на что было смотреть: письменный стол со сломанным стулом на колесиках, засунутым между тумбами, пустая доска объявлений, остатки клейкой ленты в тех местах, где когда-то висели карты, шкаф для одежды и дверная ручка, которая и помогла Йену Дрюитту покончить с жизнью. Сержант повторила инспектору то, что сама услышала от доктора Сканнелл: как можно убить себя, пережав яремную вену, что приведет к приливу крови в мозг, результатом чего станет потеря сознания и смерть. Пока она говорила, Линли осматривал комнату. Он вытащил из-под стола стул на колесиках, но тот ничем не заинтересовал его. Инспектор передвигался по комнате, внимательно разглядывая все, начиная с пыли на подоконниках и кончая царапинами на линолеуме.

Когда они вышли из кабинета, Барбара показала все остальное: бывшую столовую; мониторы за стойкой дежурного, на которые выводилась информация о всех входящих и выходящих, получаемая с камер наружного наблюдения; компьютеры, которыми пользовались офицеры, заходившие в участок во время дежурства; другие кабинеты, вполне пригодные для того, чтобы в них спрятаться.

Закончив экскурсию, они присоединились к Гэри Раддоку, который быстро встал со ступенек и отряхнул брюки.

– Ну что, нашли что-то интересное? – поинтересовался он.

– Я давно понял, – ответил Линли, – что интересным может оказаться абсолютно все. – Он облокотился на кирпичную стену и рассматривал парковку. Барбара ждала, о чем же инспектор решит поговорить с Гэри Раддоком после осмотра здания участка.

– Я осмотрел машину Дрюитта, – сообщил Линли. – Насколько хорошо вы его знали?

– Да в общем-то, не очень. Достаточно для того, чтобы кивнуть на улице, поздороваться и все такое. Ну и, конечно, я знал, где его можно было найти. Я хочу сказать, что он был связан с церковью Святого Лаврентия.

– И всё?

– Наверное, да. – Раддок тоже уставился на парковку. – А что, по вашему мнению, я должен был о нем знать? Ну, например… Вы нашли что-то в его машине?

– Интересный вопрос. А почему вы спрашиваете?

– Знаете, я не ожидаю, что этот парень приторговывал наркотой на стороне, но поскольку был звонок по поводу педофилии…

– Вы хотите знать, нашел ли я порнографические снимки или что-то в этом роде? Нет, ничего подобного там не было. Хотя… Никто не говорит, что у Дрюитта были отношения с кем-то, но в перчаточном ящике у него была коробка с презервативами. Может быть, я жертва стереотипов, но, на мой взгляд, презервативы в машине неженатого священнослужителя выглядят довольно неожиданно.

– Думаю, он раздавал их молодежи, – решил Раддок. – Он со многими встречался – и в церкви, и по всяким другим делам.

– Он знал мальчика Фриманов, – вставила Барбара. – Нам об этом рассказала сама ЗГК: о том, как Финнеган помогал Дрюитту с детским клубом. Вы знали об этом, Гэри?

– Может быть, он держал презервативы и для него, – Раддок кивнул. – Или, как я уже говорил, для других ребят его возраста. Дети быстро становятся взрослыми, и я могу понять, как это беспокоило священника.

– Логично, если эти дети сами не были Дрюиттами, – согласился Линли.

– А сколько лет мальчику Фриманов? – задала вопрос Барбара. – Восемнадцать? Девятнадцать? Может быть, Дрюитт услышал от него, что он и его девушка уже живут как взрослые, а он, как и большинство ребят, не предохраняется, так что дело может кончиться большим «УПС – С-С». И Дрюитт старался это предотвратить?

Раддок ничего не ответил. Неожиданно его молчание показалось Барбаре странным. Она расстроилась, что он надел очки. С ними она не могла понять, то ли он обдумывает сказанное, то ли обдумывает, как бы о нем не думать. Но в любом случае она не видела необходимости в этой паузе, если только он не хотел больше обсуждать Финнегана Фримана, потому что о связи последнего с Йеном Дрюиттом было широко известно, а сам юноша являлся сыном высокопоставленной полицейской в том же полицейском управлении, к которому относился и Гэри Раддок.

– И вообще, – сказала Хейверс в заключение, – может же получиться так, что все обвинения, выдвинутые против Дрюитта, – правда. Ну, то, что он путался с малышами, а презервативами пользовался для того, чтобы все выглядело опрятно, если вы меня понимаете.

– И такое тоже возможно, – согласился инспектор. – Хотя, сержант, хотелось бы добавить, что картину вы нарисовали неприглядную.

– А ведь анонимный звонок и указывал на педофилию, – напомнил Раддок.

– Ну-у-у… да. Хотя сама идея о том, что педофил будет пользоваться презервативами, кажется мне маловероятной. Так что, приняв все во внимание, я склоняюсь к мысли, что Дрюитт раздавал презервативы взрослым ребятам. Или что у него была связь, о которой нам только предстоит узнать.

– Но… вы позволите… – Казалось, что Раддок колеблется, но, получив разрешение от Линли, он продолжил: – Что вам все это даст? Я имею в виду презервативы и то, почему они были у Дрюитта.

– Честно говоря… возможно, это не даст ничего, – ответил инспектор. – Но этим стоит заняться, а в отсутствие каких-то других гипотез я всегда предпочитаю докопаться до того, что это может нам дать.

Они решили поговорить с Флорой Беванс. Поскольку у них были вещественные доказательства – в виде презервативов, намекавших на наличие любовников в прошлом или настоящем, на любовников женатых и мстительных жен, на споры, конфликты, слезы, страсти и на смертные грехи, – логика подсказывала, что со всем этим надо разобраться. И если Гэри мог только высказывать предположения относительно найденных у Дрюитта презервативов, то, возможно, Флора Беванс рассказала бы что-то более интересное.

Пока Линли выбирался из города, Барбара перерыла все свои заметки о беседах, проходивших с людьми, имена которых были указаны в еженедельнике Дрюитта и которых ей удалось разыскать. Нигде не содержалось ни малейшего намека на то, что у мужчины были отношения с кем-то помимо Господа Бога, но ведь она и не спрашивала своих собеседников об этом. И если Флора Беванс не сможет ничем помочь им в вопросе, связанном с этими презервативами, то ей, Барбаре, возможно, придется связаться с этими людьми еще раз.

Когда они подъехали, фургон с надписью «Беванс Бьютиз» стоял возле дома, а это означало, что флористка дома. И она сама открыла им дверь, после того как сержант нажала на кнопку звонка. Флора говорила по мобильному и уже подняла палец вверх, чтобы показать пришедшим, что будет в их распоряжении, как только закончит. От удивления ее брови поползли на лоб, и она произнесла в телефон:

– Минуточку, – а потом обратилась к Хейверс: – Вот уж не думала, что увижу вас еще раз.

– Это детектив-инспектор Линли, – отреагировала Барбара. – Мы можем поговорить?

– Прошу вас, входите, – сказала Флора, широко распахивая дверь. – Я как раз заканчиваю с заказом.

С этими словами она ушла в глубь дома, продолжая разговор: «Понимаете, размер урны более важен, чем это может показаться на первый взгляд. Если она будет довлеть над тем местом, на котором стоит…»

Барбара и Линли остались стоять у входа.

– Кремация? – пробормотал Томас.

– Простите? – Барбара нахмурилась.

– Урна. Кремация, – повторил инспектор.

– А-а-а… Она занимается цветами. Высаживает их в больших горшках и все такое. Горшки бывают просто огромные. И для лестниц при входе, и, думаю, для цветников на задних дворах. И для домов тоже. В общем, для всего.

Флора Беванс присоединилась к ним со словами:

– Прошу прощения. Меня уговорили взяться за оформление бракосочетания, которое должно произойти в саду. После этого все цветы должны остаться там навсегда, а это значит, что невеста должна быть довольна цветовой гаммой, мать невесты должна иметь возможность расставить цветы в саду, который принадлежит ей, а мать жениха, как оказалось, уже выбрала свой наряд для торжества, и цветы не должны вступать в противоречие с цветом этого наряда, так же как и не должны противоречить цвету наряда главной виновницы торжества, которая собирается быть в платье цвета фуксии. Жуткий выбор, даже для летней церемонии, но ничего не поделаешь. Итак… Вы вернулись, и у меня есть предчувствие, что это не связано с заказом кашпо на вашу террасу. Простите, я не помню вашего имени…

Барбара представилась еще раз, а потом представила Линли.

– Это опять по поводу несчастного Йена? – поинтересовалась Беванс. – Хотите еще раз взглянуть на его комнату?

– Вообще-то мы пришли к вам поговорить о презервативах, – сообщила ей Хейверс.

– Боже!.. Да заходите же. Я совершенно заинтригована. – Флора провела их в гостиную. – Садитесь. Инспектор, эти журналы можно бросить на пол. Могу я вам что-нибудь предложить? Кофе, чай, вода? Ой, я вижу, что Джеффри здесь… Простите. Дайте я переложу его.

Джеффри оказался котом, рисунок шкуры которого в точности совпадал с рисунком обивки софы. Он устроился в самом ее углу и поднял голову как раз в тот момент, когда Барбара уже была готова усесться на него. По его морде можно было понять, что он совсем не рад их видеть. Когда Флора взяла кота на руки, он попытался протестовать, издав что-то среднее между мяуканьем и урчанием. Но так как хозяйка переложила его на самый верх самого высокого «кошачьего дерева», которое Барбара видела в своей жизни, откуда ему хорошо была видна улица, он не выказал кровной обиды на то, что его дрему прервали.

И Барбара, и Линли отказались от напитков, и все наконец уселись.

– Не знаю, чем могу вам помочь, – сказала Флора. – Презервативы… Боже, я краснею, произнося это слово.

– Они были в машине Дрюитта, – пояснил Линли.

– Да неужели? Так он, оказывается, был шалуном…

– Или прагматиком, – заметила Барбара.

– Конечно, конечно. Но чем я могу помочь вам в этой истории про Йена и его презервативы?

– То, что они были в его машине, говорит о том, что ими пользовались, – сказал инспектор.

Флора какое-то время размышляла над сказанным.

– Инспектор просто хочет спросить, были ли вы с Йеном Дрюиттом любовниками, – вмешалась Хейверс.

– Боже мой, ну конечно, нет. Я же уже сказала вам и другому офицеру, что между нами не было никакого трепета, правда? Сомневаюсь, что он смотрел на меня иначе, чем на свою домовладелицу. Со своей стороны, я тоже не думала о нем как о чем-то – или правильнее сказать, о ком-то? – кого хотела бы видеть в своей постели. Но имейте в виду, я вовсе не хочу сказать, что с ним что-то было не так. Он был очень милым пареньком. И кроме того, не говоря о том, что между нами не было никакой химии, я считаю, что секс с человеком, который снимает у тебя квартиру, может привести ко всяким двусмысленностям. Обязательно возникнет вопрос: «И что дальше?» Стоит ли ожидать оплату в заранее оговоренные сроки? Что это было – разовое мероприятие или оно станет регулярным, и если да, то что потом? Так что, если Йен возил с собой презервативы, я совершенно точно не была его… м-м-м… выгодоприобретателем?

– А он никогда не называл имен других выгодоприобретателей в вашем присутствии? – уточнил Линли.

– Может быть, кто-то, на кого и подумать-то было нельзя, – с надеждой добавила сержант.

– Знаете, все это довольно сложно, – заметила Флора. – У Йена было так много знакомых… И не только благодаря церкви и ее пастве, но и благодаря его многочисленным общественным занятиям. Думаю, что это мог быть кто угодно.

– Мужчина или женщина? – задал еще один вопрос инспектор.

– Боже! Не имею ни малейшего представления. Но если у него и были с кем-то отношения – вы понимаете, о чем я, – то он был образцом благоразумия. Ни разу не упомянул ни единого имени, ему никто ни разу не позвонил, он не получил ни единого письма или даже открытки. А когда я упаковывала его вещи после безвременной кончины, то наверняка заметила бы хоть что-то – высушенный цветок, корешок театрального билета, половину билета в кино, – указывающее на то, что у него была любовница.

– Может быть, женщина была замужем? – предположил инспектор.

– Возможно, – согласилась Флора, – но опять же, инспектор, никаких следов.

– Может быть, речь идет о малолетке? – вставила сержант.

– О боже! Я не могу даже мысли допустить о том, что Йен этим занимался: человек, посвятивший себя Богу, и малолетняя девочка, или кто там еще?.. Знаете, я всегда чувствовала себя абсолютно спокойно, когда он бывал дома.

– А никто и не думает, что он занимался чем-то преступным, – заверил ее Томас.

– Ну… кроме этого обвинения в педофилии, сэр, – поправила его Барбара.

– А, ну да, конечно.

– Знаете, я с трудом переношу любой разговор об этом. Я в это не верю. Я не могу представить себе Йена, делающего нечто подобное. Мне бы хотелось вам помочь. Но все, что я видела, слушала и услышала – вы видите, что дом маленький, – говорит лишь о том, что он был образцовым человеком Бога. И я надеюсь, что не ошибаюсь. – Беванс вздохнула, уперлась руками в бедра и встала. – Мне очень жаль, что больше ничем не могу вам помочь. Так что добирались вы сюда совершенно зря.

Барбара покопалась у себя в сумке и вручила флористке свою карточку с обычной просьбой перезвонить, если та что-то вспомнит. Они с Линли тоже встали. И уже направились в сторону двери, когда Хейверс пришла в голову мысль, что женщина может помочь им кое в чем еще. Она спросила Флору, знал ли Дрюитт дату ее дня рождения. Ведь он жил у нее несколько лет…

– Какой странный вопрос, – удивилась женщина. – Да, знал. – А когда Барбара спросила ее о дате, назвала ее.

Прежде чем Беванс успела спросить, зачем полиции понадобилась дата ее рождения, Барбара захлопнула свой блокнот.

– Спасибо. Постараюсь не забыть прислать вам поздравительную открытку, – сказала она.

Они вышли на улицу. Только там Хейверс ввела цифры в заблокированный телефон Йена Дрюитта – и, улыбнувшись, подняла глаза на Линли.

– Есть! – вырвалось у нее.

Так как они находились на Бромфилд-роуд, то из дома Флоры Беванс детективы направились в сам Бромфилд, где на второстепенной дороге, возле почты, нашли то, что гарантированно можно было найти в любой деревне страны, – паб. Все путешествие продолжалось восемь минут, да и то три из них были потрачены на поиски проезда на фермерское поле – Линли проскочил нужный переулок и для разворота был вынужден воспользоваться ухабистым съездом, предназначенным для тракторов. В течение всего этого времени Барбара разбиралась с мобильным Дрюитта, которым, естественно, не пользовались с ночи его смерти.

– Да это настоящий Клондайк, сэр, – сказала она наконец. – Боже, благослови смартфоны… Просто как в песне: «Мы теперь богаты». Кстати, откуда эта песня?

– Гораздо важнее, где вы могли ее услышать, – заметил Линли. – Ведь это не рок-н-рол пятидесятых.

– Однако под нее можно бить чечетку, – сообщила ему сержант.

– Ах вот как… Кстати, Дейдра просила меня узнать, как ваши дела. Имеется в виду чечетка.

– Дейдра? Какого черта…

– Она одна из тех, кого вы заинтриговали, сержант. Так же, как и меня, если помните. Так как ваши дела? Я спрашиваю, потому что в любой момент может раздаться звонок от Ди Гарриман. Мне придется отчитываться, чтобы не потерять ее расположения.

– Можете сказать, что в «пятка-носок-пятка» я абсолютный фаворит, а вот ирландский вариант меня просто убивает. Так что стоит отдать предпочтение Умайме, если только Ди не хочет, чтобы ей оттоптали ноги в туфлях для чечетки в этот памятный вечер.

– Напомните-ка мне, когда это произойдет, сержант?

– Даже не пытайтесь, инспектор Линли. У вас нет никаких шансов.

Скоро они выяснили, что паб был не просто пивнушкой, но и местом сбора амбициозных мужчин, увлекающихся вязанием. Они внимательно выслушивали инструкции пенсионера, который, казалось, бóльшую часть своей жизни провел в море, – так обветренно было его лицо. Создавалось впечатление, что все они работают над одной и той же вещью. Она выглядела то ли как очень длинный носок, то ли как довольно короткий шарф. Судить было сложно, хотя цвета, выбранные вязальщиками, намекали на некую связь с армией. Урок сопровождался обильными возлияниями. И, если судить по шуму, они серьезно увеличивали радость от получаемого удовольствия.

Когда Линли и Хейверс присели за стол, сержант опять достала свой блокнот из сумки.

– А вы знаете, что эти очаровательные штучки, – обратилась она к инспектору, помахав мобильником в воздухе, – ведут учет ваших входящих и исходящих звонков за последние два месяца и вам не надо запрашивать их распечатку? Полученные звонки, сделанные звонки, пропущенные звонки, оставленные сообщения… А так как мы знаем, что данный телефон не использовался с ночи смерти Йена Дрюитта, мы с вами неплохо устроились. По крайней мере, лучше, чем если б это была более старая модель. В любом случае, если вы вспомните, что мы пришли в паб, и принесете мне лимонад, сэр, я попытаюсь выяснить, кто, когда, кому и почему.

– Что-нибудь еще? – уточнил Линли, прежде чем отойти к бару.

– Пакетик чего-нибудь съедобного не помешает. Чипсы с солью и уксусом, если есть. Свиные шкварки тоже подойдут. Вот умница…

Линли внутренне содрогнулся, но выполнил то, что она просила. За то время, которое понадобилось ему для того, чтобы привлечь внимание бармена, купить лимонад, чипсы и чашку кофе, которую пришлось подождать – кофе надо было приготовить, – и вернуться к столу, Хейверс успела просмотреть несколько первых недель звонков Дрюитта. Она сравнивала телефонные номера с теми, которые ей удалось разыскать в процессе изучения миссионерской и общественной деятельности умершего, отраженной в его еженедельнике. Она как раз перешла к четвертой неделе, когда Линли поставил на стол свои покупки.

– Спасибочко, – поблагодарила Барбара. – Если хотите, инспектор, угощайтесь чипсами.

– Я, пожалуй, воздержусь, – ответил Томас.

– Но обслужить-то вы меня можете?

Линли открыл пакет и протянул его сержанту. Она бесцеремонно высыпала его содержимое на скатерть, не обращая внимания ни на бактерии, ни на вирусы, ни на венерические заболевания, ни на остатки пищи на столе, и стала таскать чипсы прямо со стола. Линли предположил, что иммунная система Барбары вполне достойна тщательного изучения.

Чавкая, сержант стала делиться своими находками.

– Здесь есть мистер Спенсер, женщина из местной народной дружины, с которой я уже говорила, Флора Беванс, две жертвы насилия, которые есть в его еженедельнике, его отец и тот парень, который из группы по борьбе с жестоким обращением с кошками. Есть еще звонки людям, которых нет в моих списках и которым я позвоню, как только закончу с первым месяцем из тех двух, что у нас есть.

Кивнув, Линли положил сомнительного вида сахар в свою чашку с кофе. При этом он старательно избегал слипшихся комочков, которые остались от мокрых ложечек, запущенных в сахарницу ранее.

– Тогда получается, – сказал инспектор, – что радоваться особенно нечему.

– Может быть, и так, сэр. Но здесь кое-чего не хватает, а еще есть один телефонный номер, который я никак не ожидала здесь увидеть.

– Правда? Продолжайте…

Барбара засунула горсть чипсов в рот, почавкала и запила их глотком лимонада.

– Первое: если лишь один из неизвестных номеров не принадлежит Рабии Ломакс – будем надеяться, что у нее есть мобильный, – здесь нет ни одного звонка, связанного с ней. На мой взгляд, это довольно любопытно, поскольку она встречалась с Дрюиттом и, по логике вещей, должна была звонить ему, чтобы назначать встречи.

– Может быть, она звонила ему до этого двухмесячного периода, который отражен в телефоне, Барбара. И если она сделала это, чтобы назначить первую встречу, потом необходимость в звонках отпала, не так ли?

– Может быть, но если только в конце каждой встречи она напрямую договаривалась с ним о следующей. А с другой стороны, она вполне могла соврать.

– То, что, как правило, кто-то о чем-то все время врет, остается одним из неприятных фактов нашей с вами работы. Что еще?

– Гэри Раддок.

– А он здесь при чем?

– За тот период, который я успела просмотреть, Дрюитт звонил ему пять раз. Со своей стороны, Раддок за тот же период позвонил Дрюитту трижды.

– Вы не ошиблись?

– Думаю, что нам надо это запомнить, потому что Раддок говорил, что едва знает этого парня. – Барбара отправила в рот еще одну горсть чипсов и радостно зачавкала. – Мне показалось, сэр, что ПОП мгновенно замолчал, когда речь зашла о юном Фримане. А вдруг он ждал, что мы сменим тему прежде, чем он будет вынужден о ней заговорить?

– Или прежде, чем ему придется отвечать на вопросы. Я имею в виду вопросы о мальчике.

– Точно.

– Тогда в том, что он сказал о Дрюитте, что-то не стыкуется.

– Это вы о Раддоке? Совершенно верно. И вот что я вам скажу, инспектор: один его телефонный разговор с Дрюиттом… Отлично, что бы это ни было, его можно не принимать в расчет. Но восемь? От такого не отмахнешься.

– Правда, мы не можем исключить программу помощи жертвам насилия, которой занимался Дрюитт. Может быть, именно из-за этого ему пришлось связываться с Раддоком.

– Может быть, и так, но тогда в Ладлоу должен был произойти настоящий всплеск преступности, потому что все эти звонки были сделаны… – Барбара заглянула в телефон, – в течение одиннадцати дней.

– Еще это может быть связано с мальчиком. С Финнеганом, – инспектор задумчиво кивнул.

– Командир считает, что этот парень – тот еще тип. Может быть, он что-то задумал, а Дрюитт узнал, что именно… Или об этом знал Раддок, и он сказал Дрюитту, чтобы тот глаз не спускал с проныры.

– Наркота, взлом домов, групповое хулиганство, граффити, уличные драки…

– Мы знаем, что он занимался карате.

– …разрубание арбузов надвое указательным пальцем?

– Все что угодно, сэр, – сержант закатила глаза под потолок. – Но я должна вам сказать: есть в этом парне – я имею в виду ПОПа – что-то, что вызывает у меня сердцебиение. Все эти пустячки, с которыми мы постоянно сталкиваемся, начиная с того самого момента, как мы с командиром появились здесь.

– А вот отсюда поподробнее…

Барбара стала говорить так, как будто галочками отмечала пункты в воображаемом списке, лежащем на скатерти.

– Камера наружного наблюдения на фасаде участка была выключена на срок, позволивший изменить ее положение; какие-то шуры-муры Раддока с девушкой на парковке в ночь, когда умер Дрюитт; Раддок утверждает, что у него нет девушки, и в то же время совершенно ясно, что она была у него в патрульной машине; Раддок говорит, что оставил Дрюитта в кабинете одного, пока обзванивал бары; теперь еще выясняется, что он общался с Дрюиттом по телефону… А ведь мы наверняка не всё знаем. Думаю, что мы еще не вытянули из Раддока всего, что он может рассказать, сэр. Если хотите знать мое мнение – мы должны воспользоваться тисками для больших пальцев.

– Может быть, вы и правы, – согласился Линли. – Но в настоящий момент, как мне кажется, нам остается только одно…

– Тиски? Или что-то другое?

– Речь о мобильном ПОПа. Так как телефон Дрюитта оказался настоящим кладезем информации, то не исключу, что телефон Раддока тоже может представлять интерес.

Хейверс задумалась, перед тем как высказаться.

– Мы можем запросить распечатку его телефонных звонков. Но это займет много времени и сработает только в том случае, если нам удастся подмазать какого-то придурка мирового судью, чтобы он выдал нам ордер безо всяких видимых причин. Но даже с ордером нам придется затратить уйму времени на эти распечатки, так? А Хильер дал нам для этого достаточно времени?

– Не ждите, что я стану с этим спорить. Думаю, нам надо подойти к этому вопросу в лоб. Но с долей выдумки. Так как констебль заявил, что готов помогать нам чем угодно, предлагаю поймать его на слове.

– Вы что, хотите сказать, что нам надо просто попросить у него телефон? – Хейверс скептически посмотрела на него.

– Вот именно. Если хорошенько подумать об этом, как он может нам отказать? Если мы правильно проведем с ним беседу, то просьба показать телефон возникнет сама собой. Более того, он может предложить его нам вообще без всякой просьбы с нашей стороны.

– А ведь вы можете быть жутко коварным, инспектор, если захотите, – сказала Барбара, обдумав сказанное.

– Хотелось бы думать, что коварство – это одно из моих имен.

– В общем, я с вами. – Сержант захлопнула блокнот и запихнула его в сумку. Туда же последовал и мобильный. После этого она собрала все крошки со стола в руку.

В какой-то леденящий душу момент Линли подумал, что Барбара сейчас высыплет их в рот вслед за чипсами – прямо с антисанитарной поверхности стола.

– Я прошу вас, инспектор… – сказала Хейверс, увидев выражение его лица. – Я же все-таки человек принципов.

Но не успел Линли произнести: «Слава тебе Господи», как она добавила:

– Но на это они не распространяются, – и слизнула крошки с ладони.

Хотя Барбаре и понравился прямой подход, предложенный инспектором для того, чтобы наложить руки на телефон Гэри Раддока, она не знала, насколько это может сработать. Полицейский не догадывался, что телефон Дрюитта у них, и в этом заключалось их преимущество. Но, с другой стороны, поскольку Раддок уже намекнул на то, что он знает, что между Финнеганом Фриманом и Йеном Дрюиттом была связь, сержант не понимала, как изучение журнала телефонных звонков в мобильном ПОПа может помочь им разобраться во всех этих странностях, связанных с парнем.

Позвонив полицейскому, они выяснили, что в участке его сейчас нет. И хотя, судя по голосу, Раддок удивился тому, что детективы из Скотланд-Ярда захотели встретиться с ним еще раз, он не стал отказываться. Гэри сообщил Барбаре, что в настоящий момент находится на большой коммерческой стоянке для домов на колесах недалеко от Ладлоу, где была взломана машина. Может быть, они хотят встретиться здесь? Это совсем рядом с А49. Или он может подъехать к участку. К сожалению, тот сейчас закрыт, а то он предложил бы им подождать его внутри.

Они выбрали участок, и Раддок сообщил, что будет там, как только сможет. Он предполагал, что на то, чтобы закончить все дела на стоянке, ему понадобится где-то час.

То время, которое им понадобилось, чтобы добраться до участка, Барбара потратила на звонки на номера, найденные в телефоне Дрюитта. Этим же она занималась, пока они ждали Раддока, и за это время смогла выяснить, что Дрюитт находился на связи с директорами трех начальных школ, направлявших детей в его лагерь; что он обращался к родителям детей, ходивших в клуб, с просьбой отвезти их на соревнования по гимнастике; что он разговаривал с органистом церкви и с одним из певцов церковного хора, который попросил внести изменение в хоральную музыку. Ей также удалось проследить звонки, сделанные им отцу, матери и своим трем братьям и сестрам, чтобы обсудить с ними день рождения своей бабушки по отцу, которой исполнялось девяносто пять лет.

Некоторые из номеров сразу соединяли ее с голосовой почтой, и ей не оставалось ничего, кроме как оставить послание владельцам телефонов.

Когда Хейверс закончила с мобильным, Линли сказал ей, что продумал план разговора с Раддоком, который неизбежно завершится передачей им мобильника ПОПа. Он успел объяснить ей план как раз перед тем, как появился полицейский, и когда детективы наконец прошли за ним в помещение участка, они приступили к выполнению этого плана.

Перед этим на парковке Барбара спросила Гэри:

– А мы можем где-нибудь присесть и немного поболтать? Мы с инспектором натолкнулись на кое-что интересное.

– Ну конечно, – ответил Раддок. – Буду только счастлив помочь.

С этими словами он провел их в бывшую столовую, где они уже сидели когда-то вместе с Барбарой, и попросил их подождать, пока принесет еще один стул. Этим стулом оказалось рабочее кресло от письменного стола, которое он на колесиках прокатил по коридору.

Линли был тем, кто сообщил ПОПу о том, что телефон Дрюитта находится у них. Йен Дрюитт оставил его в ризнице, сказал инспектор, в ту ночь, когда Раддок приехал в церковь Святого Лаврентия, чтобы отвезти его в участок.

Раддок кивнул. И стал ждать, что последует дальше.

– Мы его зарядили, – вставила Барбара, – и смогли выяснить правильный пароль, чтобы открыть эту штуковину…

– Благодаря усилиям Барбары, – добавил Линли.

– Спасибо, сэр, – поблагодарила сержант. – Я стараюсь. – А потом обратилась к Раддоку: – И вот когда он заработал, мы стали просматривать звонки. И входящие и исходящие.

– А так как его не использовали с марта, – добавил инспектор, – в нем остались звонки за два предшествующих смерти месяца жизни диакона.

– Там и мой номер должен быть, – удивил их Раддок. – Мы с ним немного общались.

– Я узнала ваш номер, – сказала сержант. – Видно, что он звонил вам, а вы – ему.

– Мы перезвонили всем, чьи номера оказались в телефоне, чтобы выяснить, зачем они звонили Дрюитту, и наоборот, – пояснил Линли.

– То есть вы хотите знать, о чем говорили мы с Дрюиттом, – сказал ПОП, переводя взгляд с Барбары на Линли и с Линли опять на Барбару.

– Именно так, – согласилась Хейверс.

– А можно мне взглянуть на телефон? – попросил Раддок, и Барбара протянула ему мобильный.

– Немного запачкался, нет? – произнес Гэри.

– Это потому, что им не пользовались с момента смерти хозяина, – пояснила сержант.

ПОП кивнул, казалось размышляя над тем, что и в каких объемах готов рассказать.

– Ну-у-у-у… это не имеет никакого отношения к случившемуся, – сказал он наконец. – Понимаете, он звонил мне по поводу Финна Фримана.

– Сына заместителя главного констебля, – уточнил Линли.

– Он немного беспокоил Дрюитта. Честно говоря, где Финн, там всегда беспокойство. Он сотворил с собой нечто в том, что касается его внешнего вида, и старается выглядеть жутко крутым. Все это наигрыш, но людей от себя он отталкивает. Думаю, что Дрюитт следил за ним больше, чем следил бы за любым другим своим помощником в клубе.

– Он что, ждал, что с ним что-то произойдет?

– Возможно. Он позвонил и спросил, попадал ли Финн в какие-нибудь неприятные истории в городе. Но ничего такого не было, кроме того, что он здорово пил. И я так и сказал диакону.

– Но он позвонил вам еще несколько раз. Значит ли это, что вы его не убедили?

– Насколько я помню, у него было какое-то предчувствие в отношении Финна, и он звонил или для того, чтобы его поддержали, или для того, чтобы разубедили. Но мне совершенно нечего было ему рассказать. Время от времени мальчик покуривал «травку», но все они сейчас так делают. Пьет, да, но ни разу не попадал здесь в беду. Все это я сказал Дрюитту. Но тем не менее он позвонил еще раз и спросил телефон родителей Финна. Он не стал рассказывать, зачем тот ему нужен, а просто сказал, что ему необходимо с ними поговорить, причем так, чтобы мальчик ничего не знал, поэтому у него он телефон просить не может. Дрюитт каким-то образом выяснил, что мать Финна – офицер полиции. Думаю, что ему сказал об этом сам Финн, или, может быть, он рассказывал об этом детям в клубе… Вот диакон и хотел узнать у меня, как с ней связаться, не привлекая к этому Финна.

– Желание позвонить родителям предполагает нечто довольно серьезное, – заметил инспектор. – А он никак не намекал, в чем дело?

– Да я его сам спросил об этом, – ответил Раддок, – но он ответил только: «Я не уверен» – и что-то насчет того, что не хочет заранее осуждать его. Мне показалось, что он беспокоится о Финне… ну, может быть, из-за того, как он влияет на детишек в клубе, и поэтому он хотел получить какую-то информацию у его родителей.

– Какую именно информацию?

– Честное слово, не знаю, – ответил Раддок. – Какую угодно, наверное. Например, не замечали ли они, как он таскает монеты из коллекции… Или не получал ли он серьезной травмы в детстве и не нуждается ли в болеутоляющих… Или не подвержен ли он внезапным изменениям в поведении, без всяких на то причин… Но я хочу сказать, что все это лишь мои предположения, потому что сам Дрюитт ничего не сказал мне, кроме того, что хочет поговорить с его родителями и не знаю ли, я как связаться с его матерью, потому что она тоже работает в полиции.

– Сдается мне, что Финн Фриман становится постоянной темой наших бесед, – заметил инспектор.

– Как говорится, все дороги ведут к Финну, – добавила Барбара.

– Хотел бы рассказать больше, – закончил Раддок, – но это всё.

– А вы не узнаёте никаких номеров, указанных в телефоне Дрюитта? – поинтересовался Линли и кивнул на мобильный, который все еще был в руках у Раддока.

Полицейский послушно посмотрел на них, но на лице у него было выражение сожаления.

– Должен вам сказать, что я в этом смысле абсолютный идиот, – пояснил он. – Ведь я как пользуюсь своим телефоном? Нахожу в списке имя и нажимаю на него. Я и своего-то номера не помню, не говоря о чужих. Понимаете, я все их путаю. Ввожу их задом наперед и все такое.

Барбара, припомнив, что в самом начале Раддок посвятил ее в свои проблемы с обучением, едва заметно кивнула Линли. В комнате повисла тишина. Лондонцы пытались притвориться глубоко задумавшимися: сама Барбара скрестила руки и надула губы, уставившись на линолеум отвратительного серого цвета, а инспектор поглаживал указательным пальцем шрам на верхней губе и, нахмурив брови, смотрел на улицу через окно, расположенное над столом, за которым они все сидели.

– Мы наткнулись еще на одну вещь, – сказал Линли спустя добрых тридцать секунд. – Может быть, вы нам поможете…

– С удовольствием, – откликнулся Раддок.

– Это связано с ночью, когда умер Дрюитт. Вы сказали сержанту, что какое-то время провели не с ним, обзванивая городские пабы, после того как узнали о начавшейся коллективной пьянке. И именно когда вы звонили в пабы, мистер Дрюитт и повесился.

– Я сожалею об этом с самого…

– Понятно. Но если сосчитать все пабы в Ладлоу и прикинуть, сколько времени надо на то, чтобы обзвонить их и потребовать, чтобы они закрылись…

– Речь шла о том, чтобы они не обслуживали больше молодежь студенческого возраста, – вмешалась сержант.

– А, ну да, конечно. Чтобы они не обслуживали молодежь. – Инспектор вновь обратился к Раддоку: – Мы с сержантом удивились, что эти звонки заняли у вас столько времени. Барбара?

– Почти девяносто минут, сэр, – откликнулась сержант, сверившись со своими записями.

– И мы стали спрашивать себя, что еще могло случиться за это время.

– Ничего. – При этом щеки ПОПа покраснели.

На этот раз в его сторону подалась Барбара.

– Гэри, когда я приезжала сюда в первый раз, – сказала она, – я подходила ночью к участку. Было… не помню точно… где-то половина одиннадцатого. Свет не горел, но на парковке стояла патрульная машина.

– Так обычно и бывает, – подтвердил Раддок.

– Эта патрульная машина пряталась в тени. Она стояла очень далеко от здания. Я знаю, что в обычных обстоятельствах это ничего не значит, но в ту ночь – то есть когда я там была – из машины вылезла молодая женщина. А потом – вы. И вы начали вроде как играть в гляделки. А потом оба забрались в машину. Да в ней и остались.

Раддок ничего не сказал. Он сидел абсолютно неподвижно.

– Вот. – Барбара произнесла это так, как будто поставила жирную точку, перед тем как продолжить. – Мужчины и женщины в машинах на парковках поздно ночью… Это ни о чем вам не говорит?

Гэри начал было отвечать, но сержант еще не закончила, поэтому быстро сказала:

– А я помню, как вы говорили, что у вас нет никого, кого можно было бы назвать вашей девушкой. А если это так…

– Мне пришлось вам солгать. – Кровь прилила к его шее, превращая кожу в один сплошной ожог. – Если б я сказал правду, вы пошли бы к ней. Я не мог этого допустить. Мне очень жаль. Я понимаю, что кругом виноват. И в том, что случилось с диаконом, – тоже, но я не мог сказать… Никто не поступил бы так на моем месте.

С этим необходимо было разобраться. Барбара взглянула на Линли, пытаясь понять, что он думает.

– Правильно ли я понимаю, что в ночь, когда умер Дрюитт, помимо телефонных звонков вы еще и…

– Трахался, – закончила Барбара, зная склонность Линли, джентльмена до мозга костей, к вежливым эвфемизмам. – Тешил своего одноглазого дружка. На парковке в патрульной машине.

Раддок отвел взгляд.

– Мы уже обо всем договорились. Она и я. Это было еще до того, как мне приказали доставить его. Но ведь даже тогда никто не сказал мне, что не так с этим Дрюиттом. Ну, об этой педофилии. Мне просто велели привезти его и ждать патрульных офицеров. Поэтому я подумал… Я же не мог подумать, что все так закончится!

– Вы оставили его без присмотра. – Линли подождал, пока Раддок кивнул, и продолжил: – И у него появилось время, чтобы повеситься.

– Или у кого-то появилось время обставить все как самоубийство, – добавила Хейверс, а когда полицейский быстро повернулся к ней, добавила: – Понимаете, как это могло произойти, верно? Вы и она, кем бы эта она ни была, трахаетесь в тени, как кролики, а в это время кто-то пробирается в участок… кто-то, кто знал, что вы и безымянная женщина будете заниматься именно тем, чем вы занимались…

– Нет! – закричал Раддок. – Этого не могло быть! Ни под каким видом…

– Вы понимаете, что нам надо будет получить ее имя? – сказал инспектор.

– Мы просто ставим галочки в клетках, Гэри, – заметила Барбара, – а она – одна из этих клеток.

– Это не имеет к ней никакого отношения, – горячо заявил ПОП. – Она не знает… она не знала Дрюитта.

– Возможно, это и так, но ей придется это подтвердить, – заметил Линли.

– И кроме этого, Гэри, если вы хорошенько подумаете, она обеспечит ваше алиби.

Барбара заметила, что эти слова произвели именно тот эффект, которого и ждали полицейские из Мет. Раддок остановился на самом краю. И теперь ему надо было или прыгать, или отступать. Другого выбора у него не имелось.

– Я не могу позволить, чтобы ее втянули в это. – Голос у Раддока охрип. – Она замужем. Во всем виноват только я. Я проявил халатность во время дежурства. И никто больше.

– Тогда нам понадобится ваш мобильный, Гэри, – сказала сержант. – Нам придется ее вычислить. Вы же понимаете это, правда? Будет легче, если вы сами отдадите его нам. Меньше официальных телодвижений. Все останется между нами. А если мы обратимся за ордером, то это станет известно всем…

Вот они и добрались до точки. Теперь все зависит от того, что, по мнению полицейского, могут и что не должны знать другие, особенно его начальство. Хейверс с Линли надеялись, что эгоизм Раддока перевесит все остальное.

Так и случилось. ПОП отдал им свой мобильный.

– Вы понимаете, что, если она есть в этом телефоне, мы ее отыщем? – уточнил Линли. – Поэтому, может быть, вы хотите что-то сказать, прежде чем мы начнем проверять ваши звонки?

– Ее там нет, – ответил Раддок.

– Естественно, мы это проверим, – пообещал ему инспектор. – Есть ли еще что-то, о чем вы хотите нам рассказать, прежде чем мы выясним это самостоятельно?

Раддок задумался, глядя в окно. Когда он вновь посмотрел на них, лондонцы не могли сказать, решил ли он врать напропалую или же просто обдумал последствия того, что собирается рассказать.

– Вы найдете мои звонки Тревору Фриману и его звонки мне.

– Речь о муже ЗГК, – уточнила Барбара.

– Он попросил меня присмотреть за Финном. Дома мальчишка был сущим кошмаром. Вот Трев и подумал… может, мне стать кем-то вроде его старшего брата… Потому что Трев и Кло…

– Создается впечатление, что ваши отношения с ЗГК гораздо ближе, чем можно было бы подумать. – Барбара не могла представить себе, как можно назвать командира Изабеллой, а Хильера – Дэйвом. Да за такое он спустил бы ее с ближайшей лестницы.

– Знаете, я никогда не назвал бы ее по имени в присутствии чужих. Просто… послушайте, она вроде бы как взяла меня под свое крыло. Представила семье, особенно Финну. Он понравился мне, а я – ему.

– Поняла, – сказала Барбара и повернулась к Линли. – Сэр?

– Я думаю, что мы получили все, что хотели, – инспектор кивнул. – Одно только продолжает меня удивлять, – добавил он, вставая.

– Что именно? – поинтересовался Раддок.

– То, что все, что бы мы ни узнали, обязательно ведет нас к Финнегану Фриману.

После этого детективы удалились, вместе с мобильным ПОПа. Когда они забрались в «Хили Элиотт», Барбара сказала:

– Уверена, что он на всех парах несется к стационарной линии, чтобы начать обзванивать все номера, которые сможет вспомнить. Ведь есть же такие, которые он помнит наизусть.

– Возможно, – согласился инспектор. – Но я почему-то верю всему, что он сказал о телефоне, Барбара. Вы не замечали, что высокие технологии сводят на нет необходимость в мозгах практически во всех областях? Зачем запоминать номер или записывать его в записную книжку или дневник, когда можно просто ввести имя в смартфон и…

– И вы в дамках, – закончила за него Барбара.

– Вот так технологии превращают всех нас в тупиц.

– Инспектор, – произнесла сержант нравоучительным тоном, – а вам не приходит в голову, какой на дворе год, или десятилетие, или столетие, наконец?

– Этот же вопрос мне часто задавала Хелен, – улыбнулся Томас. – Правда, так как она сама не знала, как работает микроволновка, думаю, что она простила бы мне подобный луддизм.

– Гм, – пробормотала Барбара.

– Самое главное – то, что у нас теперь есть телефон. – Линли опустил стекло, но не стал заводить двигатель и посмотрел на Барбару: – Позвольте задать вам вопрос, сержант. Вы поверили в эту историю о звонках Тревору Фриману?

– По поводу его сына Финнегана? О необходимости присматривать за ним? – Увидев, что Линли кивнул, сержант продолжила: – Может быть, за ним действительно надо следить, сэр. Повторю лишь, что сказала командир: это тот еще тип.

– Тогда нам необходимо встретиться с ним и составить о нем собственное мнение.

Тревор Фриман был вынужден признать, что в истории его знакомства с будущей женой не было ничего необычного. Она была молодым детективом-констеблем, только что закончившим обучение и поставившим себе целью быстрое продвижение по служебной лестнице. Еще одной ее целью было постоянно находиться в форме, для чего она наняла личного тренера. И этим тренером оказался Тревор.

С самого начала Кловер показалась ему очень напористой. Он часто замечал, что после нескольких недель интенсивных тренировок и мужчины и женщины начинали сачковать и искать причины для их пропуска. Но только не Кловер. Она появлялась в зале, где работал Тревор, выполняла все задания, скрипела зубами, истекала потом, и ее совершенно не волновало, как она при этом выглядит. Естественно, это сразу же его заинтриговало.

Он стал преследовать ее: то пригласит на чашку кофе после тренировки, то предложит выпить в соседнем заведении, то заговорит о совместном обеде. Но ничего из этого не сработало. Тревор уже решил было переключиться на кого-нибудь другого, когда невестка пригласила его на небольшой выпивон, на который также пригласила женщину, которая, по ее мнению, могла подойти Тревору. Сказала, что встретила ее на благотворительном марафоне.

Он пришел и увидел ее. Кловер. Женщина, которую встретила его невестка, действительно отлично подходила ему – у них были совместные интересы. Сначала они оба удивились, потом рассмеялись, и Тревору пришлось объяснить, что же все-таки произошло. А потом, после выпивона, Кловер согласилась пообедать с ним вдвоем.

Правда, во время обеда она сразу же отвергла идею о том, что они могут поддаться чувству взаимной симпатии, возникшему между ними.

– Никакого секса не получится, – предупредила Кловер еще до того, как им принесли меню. – Я уже проходила через все это, но теперь отказалась полностью. Думаю, что должна предупредить об этом сразу же, чтобы мы оба знали, на чем стоим.

Говорила она об этом настолько небрежно, что его полностью убила эта ее поразительная честность, которой Кловер придерживалась в течение всей их совместной жизни. И вот теперь ему приходится думать о Гэри Раддоке. Теперь Тревор услышал это «поговорим после…». И он вполне мог бы разобраться с этим «поговорим после» минут за пятнадцать, если б смог сохранить остатки разума, но его член в очередной раз взял над ним верх.

Он сидел в своем кабинете во «Фриман атлетикс» и размышлял над всем этим, когда на столе зазвонил телефон. А он только собрался пройти к тренажерам с весами… Там один из его работников устанавливал дружеские отношения с одной из посетительниц, являвшейся для него слишком легкой добычей. Ей надо было сбросить четыре стоуна, и она находилась в таком разобранном состоянии, что готова была принять ухаживания любого молодого жеребца, если только он был готов быть достаточно нежным. Бойд являлся специалистом по нежности, а Тревор не собирался допускать этого в своем клубе.

Но телефон остановил его еще до того, как он сделал первый шаг. Фриман отвернулся от окна и увидел, что звонок был по его частной линии. «Кловер или Финн», – подумал он.

Но оказалось, что это звонит Газ.

– Я пытаюсь дозвониться до Кло, – сказал он. – Ее мобильный не отвечает, а в офисе ее нет. Ты не мог бы передать ей кое-что, Трев?

Тревор сразу же понял, какой подарок посылает ему судьба.

– А это «кое-что» касается того, о чем вы с Кло планировали «поговорить после»? – поинтересовался он, даже не попытавшись облечь свой вопрос в более осторожную форму.

В трубке установилась тишина, прежде чем Газ произнес:

– Прости?

– Вчера вечером, – напомнил Тревор. – Когда ты уже уходил.

И опять тишина, во время которой, догадался Трев, Газ пытался придумать что-то правдоподобное, чтобы оправдать сказанное.

– Ах вот ты о чем, – сказал он наконец. – Мы говорили о Скотланд-Ярде. Я и сейчас звоню по этому же вопросу. Они сегодня дважды были здесь, и я подумал, что Кло захочет об этом узнать.

– То есть это не то, о чем вы планировали «поговорить после», – не отставал Тревор. Он хотел прижать к ногтю этого молокососа. С Кловер, когда ей было что скрывать, говорить практически бесполезно, но Газу Раддоку до нее было далеко.

– Послушай, – начал тот, – я могу сказать только… Все дело в Финне. Кло попросила меня… я бы сказал, занять Финна чем-то, после того как Йен Дрюитт умер, а детский клуб, в котором волонтерствовал Финн, закрылся. Конечно, будет другой клуб… То есть я хочу сказать, что рано или поздно он появится, а? Но сейчас его нет… И не будет до тех пор, пока кто-то из общественности не подхватит идею… или в церкви Святого Лаврентия не появится новый диакон, или что там еще должно случиться… Поэтому Кло заволновалась, что Финн будет делать без этого дополнительного занятия.

Тревору не понравились эти недомолвки Газа.

– Я все знаю про твое задание, Газ, – сказал он.

ПОП решил прикинуться дурачком.

– О каком задании речь?

– О том, которое Кло дала тебе прошлой осенью. Присматривать за Финном и обо всем докладывать ей. Так ты по этому поводу звонишь? Хочешь передать что-то о моем сыне?

– Фу-у-у, – Тревор услышал, как молодой человек выдохнул; он решил, что с облегчением. – Не на все сто процентов. Но, по правде сказать, я рад, что ты знаешь, о чем попросила меня Кло. Она, наверное, сказала тебе вчера? По твоему виду я понял, что ты догадываешься о том, что что-то происходит.

– Это было нетрудно, Газ. Может быть, объяснишь, что еще происходит?

– Не понял.

– Думаю, что понял, и очень хорошо. Мне непонятно, почему ты звонишь мне, вместо того чтобы оставить информацию на ее мобильном. К чему все это? Мне кажется, к тому, чтобы продемонстрировать свою непричастность.

– Непричастность к чему? Ты о чем, Трев?

Трев опять выглянул из окна. Он увидел, что Бойд присоединился к пожилой клиентке на скамейке для работы с весами. Сейчас они оба оседлали ее и сидели лицом друг к другу, широко раздвинув ноги. Боже… Бойду пора прочистить мозги, но сейчас у него были дела поважнее. И он сказал, продолжая сверлить череп Бойда взглядом, чтобы тот обернулся на него:

– Все о том же. О «поговорим после». О том, что я собираюсь узнать правду, и узнаю ее до того, как стану передавать своей жене твою информацию.

– Богом клянусь, Трев, я не знаю, о чем ты. – Голос Газа звучал так, как будто он о чем-то умолял. – Я звоню, поскольку считаю, что Кло захочет узнать, что Скотланд-Ярд был здесь и мы говорили о Йене Дрюитте, потому что между Дрюиттом и Финном была связь.

– Какого черта! Газ, может быть, все-таки расскажешь, что происходит?

– Просто когда Кло попросила меня присматривать за Финном… при прочих равных… – Раддок сделал паузу, как будто собирался то ли с мыслями, то ли с духом. Когда ПОП заговорил снова, чувствовалось, что он торопится. – Трев, послушай, Дрюитт несколько раз звонил мне по поводу Финна, и я говорил об этом Кло. И этим двоим из Скотланд-Ярда я тоже сказал. В основном из-за того, что у них его мобильный Дрюитта и они обнаружили, что он звонил мне, и, естественно, захотели узнать зачем. А теперь они забрали и мой, вот я и звоню тебе.

– Твой мобильный? И для чего он им?

– Они всё проверяют.

– И что ты понимаешь под словом «всё»?

– Оказывается, Кло пользовалась твоим мобильным, когда звонила мне по поводу Финна. Это то, что я понял, когда посмотрел, сколько раз мне звонили с твоего мобильного, на что я раньше не обращал внимания. – Еще одна пауза, которая была подозрительно похожа на внутреннюю борьбу за самообладание. – И я в конце концов сказал этим детективам из Мет, что приглядывал за Финном и что ты звонил мне со своего мобильного, чтобы узнать, как идут дела. Так что теперь они займутся тобой, поскольку твой номер есть в журнале вызовов моего телефона. Я им рассказал все это, но они будут искать подтверждение. Так всегда делается. Так что я надеюсь, что ты подтвердишь, что попросил меня приглядывать за Финном. Иначе в замес попадет Кло, а какой в этом смысл?

Тревор понял, что речь идет о защите, так же четко, как если бы прочитал об этой тайне на первой странице газеты. Газ думает о том, как защитить Кловер, и для этого должна быть какая-то, наверняка восхитительная, причина. Но пытаться выведать у ПОПа еще что-то было бессмысленно, поэтому Трев притворился, что согласен выполнить просьбу Газа. В действительности же он не собирался делать это до того, как проведет некое подобие очной ставки со своей женой.

Прежде чем отправиться в Хиндлип, Тревор изучил журнал полученных и сделанных звонков в своем телефоне. Он не знал, сколько времени продолжается это интимное общение Кловер с Газом, – его полная история была для него недоступна, – но на первый взгляд сразу обнаружил шесть разговоров, состоявшихся в период посещения города детективами из полиции Метрополии, причем происходили они или поздно ночью, или рано утром. «Кто бы сомневался», – подумал Тревор. В другое время суток его мобильный был для жены недоступен, если только не заряжался где-то недалеко от нее.

Когда он появился в главном здании Вестмерсийского управления полиции, ему сообщили, что Кловер не у себя в кабинете, а в здании тренировочного центра, предназначенного для полицейских общественной поддержки региона. «Она ведет дискуссию на тему “Варианты общественной безопасности”, – доложила ее секретарь. – Может быть, вы желаете пройти в центр и послушать конец дискуссии там или предпочтете ждать здесь?»

Тревор решил послушать дискуссию, которую вела Кловер. Он знал, где расположен тренировочный центр, и немедленно отправился туда.

Фриман намеренно решил бросить ей вызов именно на работе. Кловер идеально умела сбивать его с толку, а он был слишком слаб, когда дело доходило до способов, которые она при этом использовала. Их дискуссия должна состояться на территории, где она не сможет использовать свое искусство играть на его животных инстинктах.

Тренировочный центр находился за часовней, занимавшей дальний угол административного здания. Это было стандартное офисное сооружение, составлявшее непривлекательный контраст с более старым главным зданием, в котором сидела Кловер, главный констебль и руководители различных подразделений. Для того чтобы попасть туда, надо было просто толкнуть входную дверь. А оказавшись внутри, можно было легко найти аудиторию, где полицейские общественного порядка внимали мудрым словам офицеров, сидевших во главе аудитории и ведущих дискуссию.

Тревор занял позицию в самом конце зала и встал рядом с двойными дверями, склонив голову набок и с интересом наблюдая за своей женой. Посмотрев в его направлении, она никак не среагировала на его присутствие, разве что чуть-чуть улыбнулась. Однако его приход удивил ее, а так как Кло была далеко не дура, то сразу же поняла, что что-то случилось. Она просто не знала, что именно. Ее присутствие на этом занятии объясняло, почему Газ не мог до нее дозвониться. Но даже если б до нее и можно было дозвониться, Тревор сомневался, что Раддок стал бы звонить ей по стационарной линии, поскольку он явно не хотел рисковать и еще раз вступать с ней в переговоры – ведь главной его целью было защитить ее.

Окончание занятий значило, что ПОПы могут расходиться по домам. Коллеги Кловер, участвовавшие в дискуссии вместе с ней, обменивались комментариями, собирая свои бумаги и папки. Потом они тоже ушли, и Кловер, засовывающая бумаги в портфель, осталась в зале одна.

Тревор подошел к ней и начал с места в карьер:

– Ты пользовалась моим мобильным, чтобы звонить Газу. Я бы ничего не узнал, но он сам мне позвонил. Ему пришлось отдать свой мобильный детективам из Лондона.

– И тебе тоже привет, – ответила Кловер. – Я удивилась, когда увидела, как мой красавец муж слушает нашу дискуссию. И сколько же времени ты уже здесь? Ты, наверное, вконец измучился от тоски.

– Газ обратился ко мне с просьбой, и я решил, что будет лучше, если мы обсудим ее с тобой. Он хочет, чтобы я подтвердил полицейским из Мет, что это именно я попросил его приглядывать за Финном. Он хочет, чтобы я подтвердил, что соответствующие его звонки на мой телефон и мои на его связаны с моей просьбой и его периодическими отчетами о поведении Финна. Другими словами, если ты еще не поняла, он предлагает мне солгать. Ради него и, очевидно, ради тебя, поскольку если я скажу, что ничего не знаю о том, зачем Газ Раддок постоянно звонил на мой номер, лондонцы захотят узнать, кто еще мог им пользоваться. Ты меня понимаешь, Кловер?

Она провела наманикюренным ногтем по шву своего портфеля. Тревор ждал от нее какой-то реакции, но когда услышал ее, оказалось, что это совсем не то, что он ожидал услышать.

– Я почти слышу, как ты думаешь: «Как же умно она догадалась использовать мой телефон для назначения всех этих свиданий, – или как ты их там назвал, – потому что ведь действительно человек редко проверяет свои собственные входящие и исходящие звонки». И вот мы уже вплотную приблизились к тому, как я провожу кончиками пальцев по очаровательным тренированным грудным мышцам Газа и мы с ним оба воспламеняемся как от спички и уже готовы заняться этим в любом подвернувшемся месте.

Тревор хотел было сказать, что это не так, но понял, что попытка обсудить с ней «поговорим после», что он как раз собирался сделать, превращается для Кло в очередную возможность избежать неприятного разговора. Вместо того чтобы обсудить то, что происходит в реальности – а в центре всего этого находилась фигура Финна, – он был готов вцепиться в описанную ею картинку, и его мозг уже зациклился на том, как она связана с тем, что он услышал прежде. То есть его вновь, как ребенка, обвели бы вокруг пальца и заставили бы обсуждать именно это. Кловер Фриман во всей своей красе.

– Если ты, так же как и Газ, надеешься, что я буду врать полиции, когда они появятся у нас на пороге, то тебе, Кловер, придется нарисовать реальную картину происходящего, потому что иначе ничего такого не произойдет.

Какое-то время она молчала, и вдали залаяли собаки. «Время обеда», – догадался Тревор.

– Хорошо. Слушай, – наконец сказала жена. – Я буду краткой, потому что полагаю, что тебе нужны только голые факты, изложенные как можно проще.

– Правильно полагаешь.

– Отлично. У Йена Дрюитта были сомнения относительно Финнегана. Накапливались они постепенно, но в конце концов он позвонил Газу, чтобы обсудить их с ним, зная, что Газ с мальчиком находятся в дружеских отношениях.

– Что это были за сомнения?

– Те, которые обычно начинаются со слов: «Он хороший мальчик, но меня беспокоит то, что я вижу кое-что, что не должен был бы видеть». После разговора с Дрюиттом Газ перезвонил мне. Стоял вопрос о том, что нам с этим делать.

– С чем? Прекрати ходить вокруг да около, Кловер. Ты же сама сказала, что будешь излагать только голые факты, правильно?

– С Финнеганом и его пьянством, с Финнеганом и его курением марихуаны, с Финнеганом и его непристойной манерой выражаться, с Финнеганом и тем, что он вел себя с детьми не так, как должен был бы…

– А это что еще значит, черт побери? Уж не хочешь ли ты сказать, что Финн… Он что, поставлял детям пиво и вино? Продавал им «травку»? Сбивал их с пути?.. – Смысл сказанного заставил Фримана задохнуться. – Минуточку. Финн что, делал что-то с этими детьми? Ты это хочешь мне сказать?

– Я не знаю, что хочу тебе сказать. Просто передаю тебе ту информацию, которую получила. Ты хотел знать, и я даю тебе такую возможность.

– Я, черт побери, не верю в это!

– Я тоже не поверила.

– Не поверила? А теперь?

– Прекрати жонглировать словами. Я рассказываю тебе о том, что смущало Дрюитта. И объясняю, почему мы с Газом звонили друг другу. У него было задание – я сама ему его дала – не спускать глаз с Финнегана; и вот появляется этот Дрюитт с предположением, что Финнеган ведет себя как-то не так, что он может влипнуть в историю, которая будет преследовать его всю оставшуюся жизнь, и не важно, что именно он имеет в виду – то ли пьянку, то ли наркотики, то ли неправомерные действия сексуального характера. Я тогда не знала. И сейчас не знаю. А знала я то, что не могу позволить этому случиться: Финнеган в беде. И мне было особенно тяжело, потому что именно я настояла на том, чтобы Финн занялся с детьми. Насколько я понимала тогда и насколько понимаю сейчас, Финнеган увидел нечто, происходившее между Дрюиттом и малышом, Дрюитт это понял и нанес превентивный удар. Он сдал Финнегана Газу до того, как Финн сдал его.

– Ну, а что потом?

– Потом Газ все рассказал мне. Я хотела как можно быстрее убрать Финна подальше от Дрюитта, но Финнеган, упрямый как осел – он всегда таким был, – отказался расставаться с детьми. Ты можешь себе представить, как это все выглядело? Он сказал, что помогает детям, что ему нравится Дрюитт, что он даже показывал детям свое искусство в карате и так далее и тому подобное. И ему пришлось рассказать хотя бы часть правды, во что – Финнеган есть Финнеган – он отказался поверить.

– Что значит «часть правды»?

– Только то, что Дрюитт говорил с Газом по поводу своих подозрений насчет того, как Финн обращается с детьми. Я постаралась напустить здесь тумана, поскольку это было необходимо.

– Это еще почему, Кловер? Почему ты не могла прямо сказать ему, что происходит, чтобы он мог защищаться?

– Ты сам-то себя слышишь, ради всего святого? Ты только подумай, что значит «защищаться», когда речь идет о Финне. Я боялась, что он может выйти из себя, может действовать так, что это обернется для него большой проблемой.

– То есть ты, должно быть, думала…

– Я не думала ни о чем, кроме того, чтобы оторвать нашего сына от Дрюитта и этого его клуба. Но потом Дрюитт завоевал эту гребаную награду, в анонимном телефонном звонке его обвинили в растлении малолетних и…

– Боже мой, ведь ты же думаешь, что звонил Финн, угадал? Постарался отомстить после того, как Дрюитт поговорил с Газом?

– Ничего я не думаю. И ничего не знаю. Но когда я услышала об этом звонке на «три девятки», то не смогла его проигнорировать, поэтому Дрюитта доставили в участок для допроса.

Услышав последнее, Тревор испытал приступ ужаса. Кусочки головоломки вставали на место таким образом, который не мог присниться ему даже в самом страшном сне.

– И Дрюитта убрали, – с трудом произнес он.

– Ты за кого меня принимаешь, ради всего святого? – Кловер схватилась за горло. – Его совсем ни к чему было убирать. Но все происходившее в этом клубе требовало тщательного расследования, потому как если б этого не было сделано, то взялись бы за Финнегана. А ты его хорошо знаешь, знаешь, что он собой представляет и как легко вывести его из себя. А когда это происходит, то он начинает действовать, повинуясь только инстинктам, и совершенно лишается возможности что-то соображать. Я не хотела, чтобы он оказался в подобной ситуации тогда, и не хочу этого сейчас. Не могу позволить себе этот риск.

С этими словами ЗГК взяла со стола, за которым сидели члены панели, свой портфель. Тревор понял, что, по ее мнению, их беседа дошла до логического конца.

Но он так не считал.

– А что конкретно значат эти твои слова «не могу позволить себе этот риск»? – спросил он.

– Я не хочу, чтобы детективы из Лондона с ним говорили. Я не хочу, чтобы они вообще смотрели в его сторону. И не потому, что он что-то натворил, а потому что…

– Он подумает, что их натравила ты. – У Тревора ноги подкосились, когда он понял, что для нее правда, а что ложь, что преступление, а что его последствия. – Боже, Кловер, дело не в том, что Финнеган о нас подумает. Неужели ты этого не понимаешь? Речь идет о возможном преступлении. Если Финн ничего никому не сделал, то ему и беспокоиться нечего.

– Ты не можешь быть настолько наивным. – Кловер направилась по проходу в сторону двери; добравшись до нее, повернулась в его сторону. – Ты ничего не понимаешь в том, как работает полиция, поэтому позволь немного просветить тебя: если они заговорят с Финнеганом и он скажет хоть что-то, что вызовет их интерес, они уже с него не слезут. Они перейдут от «подозрений» Дрюитта непосредственно к его самоубийству и приблизятся вплотную к тому, чтобы переквалифицировать его в убийство. В убийство, в котором наш сын будет их подозреваемым, потому что у него есть мотив, а уж от этого рукой подать до возможности. Хоть это ты понимаешь, Тревор?

– Ты тоже веришь, что это его рук дело. – Фриман с трудом смог произнести эти слова, потрясенный логикой Кловер. – Ты веришь, что Финн…

– Да ни во что я не верю, – ответила женщина. – Для этого у меня нет фактов. И никогда не было. Я знаю только то, о чем говорили, и это я выучила наизусть. Я знаю только, что Финнеган проводил время с этими детьми. Так, может быть, ты соизволишь взглянуть на это под более широким углом? Я – его мать, черт бы тебя побрал, и его защита – главная моя задача в этой жизни. Все остальное идет потом, и только после благополучия Финнегана. И ничто, Трев, не может быть важнее этого.

На какое-то время Тревор замолчал. Затем присоединился к ней возле двери, на ходу достав свой мобильный.

– Тогда подведем итоги, – сказал он, помахав им. – Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я тоже наврал полиции, в случае если они обратятся ко мне по поводу моего мобильного и мобильного Газа. Вы оба ждете от меня, что я скажу этим детективам, что мы с Газом общались по поводу воспитания Финна, по поводу моей просьбы об этом воспитании и по поводу его отчетов о том, как оно продвигается. Я все правильно сказал, Кловер? – Она ничего не ответила, хотя выражения ее лица было ему вполне достаточно. И Трев продолжил: – Вы двое, должно быть, полные идиоты, если думаете, что ребята из Мет все это схавают и уберутся, так и не поговорив с Финном.

– Тогда скажи им то, что считаешь нужным, – сказала Кло. – Можешь рассказать им то, что только что услышал от меня. Расскажи им о моей цели: не позволить Финнегану разрушить собственную жизнь из-за собственного ослиного упрямства. А потом молись, чтобы он смог выстоять в разговоре с ними.