Глава 6

Победа? Несомненно. Полная? Ни в коем разе! Если что, это я не про обычную войну, а войну на внутреннем дипломатическом фронте.

Борегар получил власть. Пусть пока временную, зато в объёмах, достаточных для скорейшего завершения войны правильным образом. Как это? Самая близкая аналогия – это когда противник не гордо приходит в зал, где будут проводиться переговоры о мире, а вползает туда из последних сил, заранее будучи согласным на большую часть выставленных ему условий. Подобному поведению очень сильно способствуют два фактора: уничтожение значительной части армии и захват крайне важных, по сути сакральных объектов на территории врага.

Именно этому и было посвящено первое заседание обновлённого кабинета министров, состоявшееся спустя всего три дня после голосования. Новый «исполняющий обязанности президента», по сути не многим отличный от диктатора времен того ещё, древнего Рима. Значительно обновлённый кабинет, в котором хоть и остались многие из старых членов, но и новых лиц прибавилось.

Неудивительно, что сохранили свои посты военный министр Лерой Уокер и военно-морской министр Стивен Мэллори, равно как и госсекретарь Роберт Тумбс. Иной расклад был бы полной нелепицей. С ними у Борегара были хорошие отношения. Они делом доказали, что не только находятся на своём месте, но и склонны проводить устраивающую новую власть линию.

Генпрокурор Томас Брэгг тоже сохранил свой пост. Хотя бы потому, что был профессионалом со способностями повыше средних, грамотно выполнял свою работу и не был ни разу замечен в симпатиях к врагам Конфедерации, как внешним, как и внутренним. Менять его означало внести помехи в давно и хорошо работающий механизм. Точно из тех же соображений на пост министра финансов вернули Кристофера Меммингера. Этот дотошный и педантичный немец, получив предложение вернуться к работе, лишь пожал плечами, криво усмехнулся и заявил: «Надеюсь, этот бездарь Джуда не успел за такой малый срок развалить то, что я создавал с того дня, как был назначен». И вот он снова тут, готовый добывать для КША как можно больше денег, при этом не протестуя против увеличения военных расходов. Очень полезное качество для министра финансов в военный период.

А вот остальные были людьми новыми. Свободной после отставки Рейгана оказалась должность главного почтмейстера, по сути отвечавшего за почты и телеграфы Конфедерации, весьма важная в настоящий момент. Плюс новые министерства, большую часть из которых требовалось создавать буквально с нуля. Какие именно? Стоило начать с тех, которым требовалось лишь придать официальный статус, то есть министерства тайной полиции и внутренних дел. В зону ответственности последнего должны были войти полиция, тюремное ведомство, пожарная служба и иные, менее значимые подразделения. Но тут-то ещё нормально. Требовалось лишь придать работающим подразделениям формальный статус и переподчинить единому центру.

Сложнее было с другими. Министерства промышленности, земледелия, транспорта. Их предстояло создавать с нуля, как ни печально признавать вопиющие факты. То есть сама промышленность развивалась, равно как и железные дороги. Про земледелие и говорить нечего, оно уже давно было более чем развито, хоть и требовало толчков в сторону прогресса. Но вот аппарата, который позволял бы грамотно всем этим руководить, как-то не существовало. Отсюда и куча хлопот, которые поневоле обрушивались на новоназначенных министров.

С кандидатурами на посты новых министерств всё было более-менее вменяемо. МВД временно возглавил Холуэлл Кобб – первый спикер временного Конгресса Конфедерации, спустя недолгое время после того ушедший в армию и неплохо воевавший под началом генерала Ли во время отражения попыток десантирования янки на побережье. Опыта было не так чтобы много, но авторитет имелся, да и желание работать присутствовало.

Пикенс получил министерство промышленности – крайне важное, которое требовалось не только держать под контролем, но и двигать развитие промышленности Конфедерации в нужном направлении. Абы кому такое не поручишь, вот и пришлось ставить туда бывшего дипломата и уже бывшего губернатора. Сам Пикенс не возражал, понимая, что новое министерство будет являться одним из ключевых в кабинете. Да и смена госсекретаря была несколько не к месту, потому как он полностью поддержал переворот.

Министерство земледелия вобрало в себя как хлопок, так и вообще всё, относящееся к сельскому хозяйству и животноводству. Тут случайного человека ставить было никак нельзя. Поэтому выбор нал на «технократа» – известного в то время агронома Эдварда Раффина. Бывший губернатор Южной Каролины Хэммонд уже привлекал его на предмет модернизации сельского хозяйства в штате, и кое-что было сделано. Однако на уровень масштабных реформ тому выйти просто не дали. Не в интересах северных штатов была тотальная модернизация южного сырьевого придатка. Зато теперь всё было совсем иначе.

Ну, и министерство транспорта, куда же без него! Здесь удалось привлечь настолько весомую фигуру, что я сам удивился. Питер Купер, создатель по сути первого из американских паровозов, знаменитого «Тома Тамба». На чём удалось поймать этого жителя Нью-Йорка, который вроде бы ни разу не южанин? Не деньгами, потому как он был весьма богат, да к тому же склонен к филантропии, направленной всё больше на систему образования. Но ещё он сильно не любил банкиров и корпорации, склоняясь к защите интересов мелких фермеров.

Вот на этом его и прихватили. На централизации власти в Конфедерации и сведении к минимуму роли частных банков. До такой степени прихватили, что несколько месяцев назад переговоры закончились успехом. Тогда ему ничего конкретного не обещали, лишь общее, довольно туманное, направление. Однако и этого хватило для переезда Купера КША. Он мог оказаться полезен. И оказался, заняв пост министра транспорта. Фигура в чем-то номинальная, зато более чем известная и авторитетная.

Такой вот кабинет министров образовался, чего уж там. А где кабинет министров, там и его заседания, порой весьма важные. Про первое и говорить нечего. Пятнадцатого сентября 1862 года оно и состоялось. Требовалось выяснить общее направление развития, ведь война-то шла к победному концу, об этом также не стоило забывать. Не ею единой.

Зато хватало других вопросов. В частности, на этом самом заседании хорошенько была проработана политика постепенного замещения сырьевого экспорта на экспорт более технологичной продукции. Ежегодное снижение поставок хлопка и замена его на ткань. Увеличение доли сталелитейной промышленности и строительства паровых машин для локомотивов и кораблей. Собственно судостроение, ставящее перед собой задачи не только обеспечения внутренней потребности, но и с возможностью поставки на экспорт. Хотя бы в страны Южной Америки, где нужда в кораблях имелась, а вот собственная промышленность была в откровенно паршивом или совсем никаком состоянии.

Министерство транспорта было жёстко озадачено необходимостью сразу же после войны заняться расширением сети железных дорог на территории Конфедерации. И первоочередной задачей должна была стать прокладка трансконтинентальной железной дороги, заканчивающейся в Сан-Франциско. Плюс ответвления от неё, которые планировалось дотянуть до ключевых городов Техаса, Луизианы и Арканзаса, где сейчас железных дорог – помимо одной в каждом штате – не водилось. Про Индейскую территорию, Аризону, Нью-Мексико и Калифорнию и говорить не приходилось, ибо там железных дорог отродясь не водилось.

Дорого и долго? Несомненно. Зато отдача обещалась крайне серьёзная, пусть и не моментальная. И никакой частной собственности относительно строящихся железных дорог! Более половины акций в руках собственно Конфедерации, а остальные – тут уже возможны различные варианты. Да и о постепенном выкупе контрольного пакета акций уже имеющихся железных дорого стоило задуматься. Медленно, шаг за шагом, без явного принуждения… Оно и не нужно, ведь у государства всегда есть возможность обернуть ситуацию в свою пользу, при этом не ущемляя прав собственности как таковых.

Бедный министр земледелия Раффин… На него помимо модернизации существующего свалилась ещё одна проблема – обеспечение Конфедерации продовольствием, производимым на собственных землях. А то сейчас, стыдно сказать, немалую часть приходилось закупать на Кубе, в Бразилии с Аргентиной и в иных странах. Перекос в сторону выращивания хлопка очень сильно ударил по возможности страны обеспечивать саму себя. Возникни ситуация блокады морских портов – как тогда, в привычной мне истории, – начался бы если и не голод, то крайняя скудость. Для воюющей страны подобное просто недопустимо.

Военное министерство также получило порцию головной боли, куда ж без этого! Причём одна из хлопот к собственно войне относилась не совсем прямо. Речь зашла о наградах, которых в Конфедерации как-то до сей поры не имелось. Армия была, отличившиеся офицеры и солдаты имелись во вполне достаточном количестве, зато орденов и медалей как не было, так и не появилось. Во всех цивилизованных странах есть, а в КША нет. С какой стороны ни посмотри, вопиющий непорядок. Вот и получил Лерой Уокер работёнку, которую, впрочем, наверняка перевалит на одного из своих помощников. Необходимо было разработать конкретные ордена для офицеров, медали для солдат, разобраться со степенями первых и с разделением на общие и приуроченные к какой-либо победе для вторых.

Хотя не всё было так сложно, как могло показаться. Вовсе не обязательно разрабатывать что-либо с ноля, если имеется возможность взять за основу уже существующую систему. Одну из европейских лучше всего. Испанскую, прусскую, российскую или французскую – это уже не сильно важно. Требовалось лишь выбрать точку отсчёта и переделать названия на реалии Конфедерации.

Смысл заниматься этим в военное время? Более чем серьёзный. Психология чистой воды. Полученные ордена и медали – признание заслуг человека, отличившегося на войне. Своего рода стимул к новым свершениям, выделение отличившихся на фоне прочих. И эти самые прочие, которые не лишены честолюбия и гордости, тоже желают получить тот или иной знак отличия, делая для этого то, о чём раньше могли не задумываться вовсе или задумываться не так сильно.

К слову сказать, в знакомой мне истории Дэвис так и не сподобился заняться этим вопросом. Причины? Тайна велика сие есть. А других слов у меня просто не находится. Цензурных, по крайней мере.

Затем обсуждение от орденов и медалей перешло к другой теме, не менее важной и тоже в некотором смысле связанной со стимулами работающих на благо Конфедерации. О той иерархической лестнице, которая в том или ином виде существует в любом государстве.

С армией-то всё было понятно, равно как и с флотом. Есть звания, которые показывают, кто кому подчиняется, равно как и проведены аналогии между армейскими и флотскими. А по гражданской линии, она же статская, всё было куда печальнее. Проще сказать, там и конь не валялся! Что делать? Практически то же самое, что и с наградами. Брать одну из европейских систем вроде «Табеля о рангах» или его прусского аналога и переносить на местную почву. Без подобной системы структурированное, подчинённое центру государство не выстроить. Особенно учитывая то, что Конфедерация скоро должна будет сменить форму правления. Ну, да пока об этом и не всем министрам ведомо, так и что с того? Всё едино создавать свой аналог «Табеля о рангах» надо. И создавать силами не одного из министерств, а представителям каждого. Общую комиссию организовывать с расчётом на то, что за ближайшие месяца три-четыре создадут на основе имеющихся аналогов нечто пристойное и передадут на утверждение Конгрессу. В общем, на том и порешили. И пошло-поехало дальше.

Обсуждения велись по разным темам, но все они были значимы, от всех нельзя было уйти. Только даже подобная тягомотина рано или поздно заканчивается. Вот и заседание кабмина в полном составе окончились. Свобода и отдых? Ха, как бы не так! Скорее уж первый акт закончился и начался второй, на котором остались лишь совсем уж избранные, то есть сам Борегар, Пикенс, Тумбс, да я с Джонни и Вильямом. Теоретически можно было бы оставить и военного министра вкупе с морским, но у них и так хлопот хватало. А госсекретарь по любому требовался. Дело-то, как ни крути, имело самое прямое отношение к дипломатии.

Откуда на заседании кабмина взялись Вильям и Джонни? Смит был по сути моей правой рукой в министерстве тайной полиции. Ну, а Степлтона без особых проблем удалось сосватать в качестве помощника Лерою Уокеру. На перспективу, так сказать. Впрочем, не о том речь.

– Ситуация с беглым министром должна решиться, – изрёк Борегар, находясь уже в положении не просто командующего армией, а лидера Конфедерации. – Мы можем вынудить Британскую империю выдать нам предателя?

– Не отдадут, – покачал головой Тумбс. – Это будет унижением для империи и переведёт наши отношения из недружественного нейтралитета в откровенно враждебные. Нужно ли нам это?

– Не нужно. Но и оставлять без последствий предательство нельзя.

– Точно сказано, без последствий нельзя, – слегка улыбнулся я. – Но весь вред, который он мог принести, уже случился. Зато мы можем использовать предателя как ценную карту при переговорах с британским послом. Пусть расплатятся за наш отказ от немедленных мер, за разрешение вывести эту благоухающую миазмами предательства тушу к себе в метрополию или в одну из колоний. И платить они будут не деньгами.

Борегар явно заинтересовался. Что до Тумбса с Пикенсом, то эти два дипломата уже поняли, куда я клоню. Опыт, однако. А тут ещё и Джонни добавил:

– Пусть даст показания, собственноручно написанные и заверенные как британским послом, так и Виктором, о всех своих связях с нашими общими врагами. Это окончательно отстранит от близости к власти тех, кого мы хотим убрать. Все эти Рейганы, Лонгстриты и прочие – от них будут шарахаться, едва завидят. Пусть станут как прокажённые.

– Не надо пытаться их судить! – припечатал Пикенс. – Никаких судов, только показания, факты, публикация в газетах. И ваша, Пьер, готовность не доводить дело до суда и тюрьмы.

– И намёк, что в случае попыток вновь приблизиться к реальной власти со старых показаний сдуют пыль, – слова госсекретаря Тумбса, тоже знающего толк в азах интриг.

И вот что Борегар мог сказать, услышав столь совпадающие в основе своей мнения? Ухмыльнуться и приказать:

– Начинайте! Но пусть это ничтожество Бенджамин даже не пытается показаться на улицах Ричмонда!

– Он не осмелится, – отмахнулся Степлтон. – Слишком боится за свою жизнь. Думаю, он и до ближайшего порта будет добираться в особом вагоне и под охраной англичан.

Посмеялись. Как иначе, ведь некоторые черты своего характера бывший трёхкратный министр правительства Дэвиса проявил очень ярко и неприглядно. Затем немного прошлись по предстоящим переговорам о заключении мира, но уже без особого огонька. Нервное напряжение последних дней оказалось слишком уж велико. Все банально хотели хоть немного, но отдохнуть. Потому и не засиделись особенно, разбредаясь кто домой, кто по своим делам, которых решать не перерешать.

А я… Тоже отдыхать, чтобы с утра начать сильно и больно пинать британского посла на предмет договорённостей по поводу беглого министра. И да, это уже дела не столько дипломатии, сколько тайной полиции. Предатели как раз по нашему ведомству проходят.

Три дня. Ровно столько потребовалось на проведение предварительных переговоров с британским послом, графом Робертом Бульвер-Литтоном. А потом пришло время полноценных переговоров. Что характерно, я легко согласился на место их проведения – британское посольство. Опасаться не стоило – Бульвер-Литтон не был идиотом, чтобы попытаться причинить вред как мне, так и любому другому, оказавшемуся на островке Британской империи в чужой стране. А вот с психологической точки зрения мне полезно было провести переговоры именно там. Очевидным являлось понимание, что сам Джуда Бенджамин из посольства и носа не высунет до заключения договорённостей относительно его судьбы. После же их достижения предпочтёт как можно быстрее и под охраной покинуть территорию Конфедерации.

Однако во избежание разного рода… глупостей со стороны второй договаривающейся стороны, рядом с британским посольством находилось немалое число «диких». Часть в форме, часть в штатском, но суть от этого менялась не сильно. Обычная игра на нервах противника, чтобы мысли шли в правильном, то есть нужном мне направлении. А сам я, в сопровождении двух сержантов-телохранителей, спокойно и без проблем вошёл на территорию посольства.

Пропустили, конечно, причём без какого-либо промедления. Личность моя была более чем известна, в том числе и в лицо, благо газеты успели расстараться далеко не один раз. И сам граф Литтон не мог не предупредить, что сегодня к нему прибудет именно такой вот гость – званый, но не из числа дружелюбно настроенных.

Неплохая, кстати, обстановка в посольстве, в этаком колониальном стиле. Индийские и африканские диковинки, охотничьи трофеи опять же. Вышколенный персонал, причём с собою привезённый. В некоторых посольствах местные жители работают, пусть и во внешнем слое, но тут к этому очень правильно подошли. Чужак на территории посольства – потенциальный шпион. А в шпионаже во всех его разновидностях бритты знают толк, потому и не подставляются по-глупому.

Британский посол принимал меня не в кабинете, а в бильярдной, которая явно использовалась и как комната для любителей просто выкурить сигару в достойной компании.

– Мистер Станич, рад видеть вас.

– Взаимно, граф. Хотя повод для нашей встречи довольно неприятный. Согласитесь, что когда два достойных человека, патриоты своих стран, вынуждены вести тяжёлый разговор из-за судьбы предателя – это не самое лучшее времяпрепровождение.

– Жизнь не состоит из одних лишь приятных впечатлений. Стакан хереса, виски, сигару?

– Благодарю, но нет, – отказался я. – С вашего позволения, закурю свою. Привык уже, знаете ли.

Не сигару, конечно, с ними у меня были сложные отношения по причине чрезмерной крепости. А вот сигариллы – другое дело. Закурив и расположившись в одном из кресел, я выжидающе посмотрел на усевшегося напротив британского посла. Пусть сам начинает разговор по делу. Так и случилось. Выдержав небольшую паузу, граф Литтон произнёс:

– Мы не выдадим мистера Бенджамина, и вы это понимаете. Поэтому пришли договариваться о компенсации за то, что он остаётся у нас.

– Всё верно. Но компенсация должна быть ценной. И ценность для тайной полиции в моём лице представляют вовсе не деньги, а информация.

– Списки работающих на нас людей в Ричмонде и иных городах вы тоже не получите.

– Само собой. Я бы на вашем месте ответил так же.

– И что тогда? – хмыкнул посол. – Наша помощь, касающаяся продвижения интересов Конфедерации в какой-то из стран Южной Америки? Об этом можно будет договориться, если в пределах разумного.

– Выстрел мимо мишени, граф. Мне нужна лишь возможность разговора с Джудой Бенджамином, но с непременным условием его правдивости. И его собственноручно написанные, заверенные лично вами показания о том, что он делал и с чьей помощью. Взамен же будет официальное помилование от правителя Конфедерации Борегара с обязательным условием в недельный срок убраться с территории страны.

Бульвер-Литтон призадумался. Пауза длилась секунд двадцать, не больше, что было хорошим показателем либо его ума, либо подготовленности к различным вариантам диалога.

– Хотите окончательно уничтожить оппозицию?

– Не физически, граф, лишь морально. Мы получаем политические трупы соперников. Вы же – столь нужного вам иудушку, который даже без платы в тридцать сребреников будет петь как канарейка, рассказывая всё ему известное о Конфедерации. В смысле о тех, кто ею теперь правит. Согласитесь, знает Бенджамин довольно много, поэтому сделка выгодна для нас обоих.

– Для министра тайной полиции вы откровенны.

– Лишь тогда, когда считаю это выгодным, посол, – улыбнулся я. – Да к тому же порой откровенность экономит время. А это довольно ценная субстанция, пусть и неощутимая. Итак, что вы решили насчёт сделанного вам предложения?

– Я буду присутствовать при разговоре.

– Само собой, – согласился я. – В конце концов, вы наверняка и так знаете обо всём, что будет сказано бывшим министром многих министерств. Прикажите доставить этого человека хоть сюда, хоть в любое другое помещение.

– А помилование, подписанное Борегаром?

Пожав плечами, я достал из внутреннего кармана скрученный в трубочку лист бумаги, развернул его и продемонстрировал Бульвер-Литтону. Убедившись же, что документ пусть бегло, но просмотрен, убрал обратно. Теперь у британского посла не должно было оставаться весомых возражений. Так оно и случилось. Позвонив в колокольчик, посол вызвал одного из своих секретарей, которому и поручил доставить в бильярдную мистера Джуду Бенджамина. Правда, предварительно предупредив того, что опасаться нечего, и что договорённости относительно его дальнейшей безопасности и выезда из страны достигнуты.

Оставалось лишь немного подождать. Ну, и поговорить о чём-то нейтральном. Или почти нейтральном, потому как граф Литтон предпочёл обсудить морскую тему, а именно преимущество броненосцев над обычными военными кораблями, не защищёнными бронёй. Понимаю, тема для Британской империи крайне интересная, особенно после первой в мире битвы броненосцев на Хэмптонском рейде, но вот мне выдавать ему сколь-либо ценную информацию не было ни малейшего резона. Вот и переливал из пустого в порожнее, всё больше описывая героизм моряков Конфедерации и пытаясь перевести тему на программу строительства броненосцев в Британии. Естественно, без какого-либо положительного результата. Так и развлекались до того момента, когда в бильярдную зашёл сам Джуда Бенджамин, выглядевший откровенно хреново: бледный, с затравленным взглядом, да ещё и нервный тик наблюдался. Похоже, моё тут присутствие его совсем не радовало, а напротив, ввергало в откровенную панику, с трудом сдерживаемую.

– Успокойтесь, Джуда, – скривился я. – Вот расскажете мне то, что я хочу знать, а потом можете спокойно и без препятствий с нашей стороны эмигрировать в столь любимую вами Британскую империю.

– Я буду присутствовать при разговоре, мистер Бенджамин, – деловым тоном уведомил своего бывшего агента граф Литтон. – Условия, выдвинутые Борегаром, я признаю приемлемыми. Успокойтесь, выпейте виски или коньяку, а затем начинайте отвечать на вопросы мистера Станича. А ещё приготовьтесь много писать. Нужны будут лично вами написанные показания. Вы готовы?

– Коньяк… Мне нужно.

– Верю, – кивнул посол. – Где здесь бутылки, вы знаете. И давайте уже приступим!

Против этого я даже не думал возражать. Что же касается Джуды Бенджамина, так его никто особо и не спрашивал. Пришлось только подождать, пока он сперва зальёт в себя первую порцию благородного напитка, а затем ещё и бутылку рядом с креслом на столик поставит. Чтобы далеко не ходить, когда вновь лекарство от паники потребуется. И началось.

Четыре с лишним часа пришлось прессовать объект, выдавливая из него нужную информацию каплю за каплей. И всё это в присутствии британского посла, который порой пытался то ограничить меня в выжимании сведений, то смещал акценты так, что не оставалось возможности получить кое-что из действительно важного. Оно и понятно, граф Литтон старался для своей страны, стремясь как можно меньше засветить тех приятелей и сообщников Бенджамина, которых Британия могла использовать против нас в дальнейшем.

Впрочем, даже получившийся результат меня вполне устраивал. Окончательное утопление Рейгана и Лонгстрита плюс уже их ближнего круга, полностью разделяющего высказанные теми идеи. Определённые тайны, обнародование которых могло бы сильно ударить по кое-кому из действующих конгрессменов и сенаторов. В общем, Джуда Бенджамин смог выкупить свой билет на выезд за пределы Конфедерации. Само собой, я не собирался намекать на то, что спустя некоторое – и не слишком продолжительное – время он станет для тайной полиции Конфедерации одной из целей, подлежащих непременной ликвидации. Будущая мишень должна быть спокойной, уверившейся в собственной безопасности. Тогда намного легче её… стереть. А уж тихо это произойдёт или показательно – зависит от многих факторов, мне покамест неизвестных.

Вот и всё. Показания бывшего министра написаны его собственной рукой, заверены мной и британским послом Робертом Бульвер-Литтоном. Именно то, что доктор прописал! Взамен же предателю Конфедерации была выдана полная индульгенция за подписью Борегара. И отсчёт времени пошёл. Разумеется, я не мог об этом не напомнить.

– Неделя, Джуда! Если твоя шакалья шкура окажется на земле Конфедерации после крайнего срока, я прикажу своим парням оттащить твоё уже мёртвое тело к чучельнику, после чего выставлю получившийся результат в холле базы. Ты меня понял?

Понял… Потому как даже не побледнел, а посерел и, что-то булькнув, умёлся из бильярдной быстрее, чем я успел что-либо добавить к уже сказанному. Мне же осталось вежливо попрощаться с Бульвер-Литтоном, после чего покинуть посольство, унося с собой ценную добычу. Очень ценную, учитывая даваемую ею возможности.

Собственно, с этим согласились все, кто увидел показания Бенджамина. Я говорю даже не о Джонни с Вильямом, тут-то всё без вопросов. Зато Борегар, Тумбс и прочие также признали, что подобные откровения бывшего министра и нынешнего предателя настолько «жареные», что лишь малую часть из оных можно кинуть прессе на поживу. Большую же часть показывать лишь очень узкому кругу лиц. Одним по причине необходимости держать обновлённую верхушку Конфедерации в курсе. Другим – для поселения в их душах «страха иудейского». Ведь хорошенько напуганный наличием такого компромата противник начинает вести себя подобно мышу под метлой – то есть тихо-тихо. Как раз это нам и требовалось от особо вредных представителей оппозиции в ближайшее время. Ну, а если кто-то из них предпочтёт слинять следом за Джудой Бенджамином… Право слово, воздух в Конфедерации чище станет!

Город полыхал! Сначала в переносном, а потом в самом прямом смысле. А всего несколько дней назад никто и представить не мог, что всё обернется таким вот печальным образом. Хотя нет, кое-кто мог. Некто Стэнли О’Галлахан. Бывший ганфайтер, не чуравшийся откровенно уголовных дел, но сумевший пару лет назад ухватить фортуну за хвост, после чего вознёсся к таким вершинам, о которых раньше и мечтать не мог.

Он-то знал, почему город погрузился в огонь сначала стихийного бунта, а потом вполне осмысленного восстания. Равно как и те, кто был под его началом. А ещё те, кто послал его сюда, снабдив средствами, помощниками и консультантами, оружейными поставками и прочими, крайне полезными вещами и знаниями.

Началось всё чуть больше недели тому назад, когда в Нью-Йорк прибыли – почти одновременно – приказы из столицы, а заодно и люди, которые должны были проследить за их исполнением. Что за приказы? Тут всё просто. Линкольн принял целый ряд законов, направленных на то, чтобы восполнить большие потери в войсках, причём сделал это довольно специфическим образом.

Закон о призыве, под который мог попасть любой мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет, почти сразу после принятия был опубликован во всех мало-мальски значимых газетах США. Планировалось дать населению возможность сначала воспринять сию новость, а потом уже и принять её как должное. Вот только были в законе и некоторые, скажем так, нюансы. Главный из них – «коммутационный платёж». Что это за зверь такой загадочный? На самом деле непонятным было только название, но никак не суть. Каждый, кто не желал отправляться на войну, имел право в тот момент, когда его уведомят о призыве, заплатить отступные, а именно триста долларов. Не обесценившимися на время войны бумажками подобного номинала, а серебром или золотом. Хотя можно было и банкнотами… по нынешнему курсу.

Излишне говорить, что заплатить подобную сумму могли далеко не все. Понимали это и в Вашингтоне, решив одним выстрелом убить двух зайцев. Каким образом? Во-первых, заработать на тех потенциальных призывниках, для которых три сотни – не великие деньги. Во-вторых, сам Линкольн и его окружение были не настолько наивны, чтобы не понимать, к чему может привести призыв в армию тех, кто их поддерживал из числа не слишком богатых и совсем не богатых граждан. Именно поэтому сеть призыва должна была пройтись по тем, по кому уж точно не будут рыдать полезные для республиканской партии люди. Кто именно? Негры и недавно прибывшие мигранты.

Сначала началось массовое создание и обучение «свободных полков». Некоторые оптимисты надеялись, что их боевые качества окажутся пусть не хорошими, но хотя бы приемлемыми для того, чтобы затыкать дыры и гнать негритянские части вперёд, под пули конфедератов.

Просчитались. Не во всём, конечно, но во многом. Да, удалось создать немалое число «свободных полков» и даже найти тех, кто – по убеждённости или зажав нос, ради званий и денег – согласится ими командовать. Только в боях эти части показали себя самым отвратительным образом. Без стоящих сзади «рот поддержки» негры при признаке малейшей угрозы бросали винтовки и бежали в тыл с такой скоростью, что догнать их могла разве что кавалерия. Зато «охранные роты», по сути при первых признаках паники стреляющие трусам в спины, помогли хоть как-то повысить пользу от новых частей. За это в Вашингтоне были благодарны генералу Вильяму Текумсе Шерману. Равно как и за ещё одну его затею, о которой мало кто знал, лишь высшее руководство страны. Ту самую, с помощью которой, используя знания об особенностях психологии недавних рабов, удалось привязать к себе «свободные полки» так крепко, что оторваться те просто не могли. Уж точно не после того, как в Конфедерации был принят закон о неграх в форме или с оружием.

Мотивация для этих самых «негров в форме» пусть немного, да повысилась. Страх попасть в руки конфедератов – тоже замена храбрости. Слабая, корявая, но за неимением лучшего годилась и она. И всё равно умным людям было понятно – на одном лишь призыве негров восстановить боеспособность армии просто невозможно.

Вот тут и должны были пригодиться недавно прибывшие в США европейцы: ирландцы, немцы, поляки, французы и иные, несть им числа. Денег на то, чтобы откупиться, у подавляющего большинства из них сроду не водилось. Да и их судьба не особенно волновала тех, кто родился и вырос в США. А город Нью-Йорк с его почти миллионным населением, немало долей которого были те самые прибывшие из Европы в поисках лучшей жизни, более чем подходил для того, чтобы стать надёжным поставщиком качественного призывного материала.

Судя по всему, в Вашингтоне опирались ещё и на то, что при первичном наборе добровольцев почти десять тысяч нью-йоркцев выразили такое желание и записались в армию. Прилив энтузиазма и патриотизма. Но затем были Булл-Ран и Геттисберг, не говоря уж о не столь значимых сражениях. После них воодушевление и вера в лучшее даже со стороны тех, кто поддерживал Линкольна и его партию, значительно упали. Чего уж говорить о сторонниках демократической партии, которые с самого начала относились к начавшейся войне без малейшего энтузиазма. Более того, выбранный в этом году губернатор Гораций Сеймур был явным и последовательным сторонником скорейшего прекращения войны с Конфедерацией. А победил он с ну очень заметным преимуществом!

Впрочем, кого боги хотят наказать, первей всего разума лишают. Явно недооценивая сложившуюся в Нью-Йорке атмосферу нелюбви к федеральному правительству и отсутствие поддержки ведущейся войны большинством жителей города, эмиссары Линкольна все же прибыли туда с однозначным намерением провести призыв, да ещё в количестве как минимум пары десятков тысяч человек. И это несмотря на предупреждения губернатора Сеймура о том, что город неспокоен, что обстановка на грани кипения и любое неосторожное действие после принятия закона о призыве может привести к взрыву.

Не послушались. Хотя понять президента и его министров было можно. Им требовалось пополнение для армии с минимальным ущербом для интересов их опоры в народе и элите. Поэтому в качестве искупительной жертвы были выбраны нью-йоркцы из числа ещё не успевших как следует укорениться в США. Разумно, логично… но в данной ситуации ошибочно.

Двадцатое сентября. Именно этот день стал первым днём знаменитого впоследствии Нью-Йоркского восстания. Тот день, когда прибывшие из Вашингтона чиновники и местные власти начали проводить собственно призыв. Оглашение имён призываемых должно было происходить на улице перед некоторыми из полицейских участков Нью-Йорка. Вполне подходящие места, учитывая то, что осуществляющие призыв правительственные чиновники осознавали, скажем так, недружелюбную реакцию как призываемых, так и их родных, близких, просто знакомых. Именно поэтому весь личный состав полицейского управления города с самого утра был не то что на ногах, но и готов к некоторым осложнениям.

Осложнения… они ведь бывают разные. Полиция рассчитывала на обычные проявления недовольства в виде криков, ругани. Самым серьёзным из числа возможных происшествий считалась возможность закидывания участка или нескольких участков камнями и гнилыми овощами. А вот к чему-то действительно серьёзному блюстители порядка готовиться даже не думали.

И зря. Для них зря, потому как О’Галлахан накануне вечером отдал своим людям последние приказы. Кому-то лично, кому-то через посыльных. Последнее особенно относилось к уголовному люду, ведь с ними он, по заранее полученным приказам, старался общаться как можно меньше и не лично. «Запомни, Стэнли, они – это мясо, расходный материал!» – говорил ему полковник Станич, знакомый ещё со времен того самого ограбления банка в этом городе. И он же рекомендовал ему беречь ганфайтеров как мастеров своего дела, способных сражаться как в поле, так и на городских улицах. Потому и оплата, которой их убедили участвовать, была… поражающей воображение многих. Хорошие наёмники – хорошая плата. И тут О’Галлахан был полностью согласен с полковником Станичем.

Но сначала была не их очередь. Сегодня работали именно те, кто был совсем по ту сторону закона. По крайней мере, сначала. И за одной их группой Стэнли наблюдал лично, находясь на некотором отдалении от места, где разворачивались события.

Девятый полицейский участок на пересечении Третьей авеню и Сорок седьмой стрит. Один из призывных пунктов, где сегодня должны были оглашаться имена части призываемых из числа тех, которые проживали в зоне ответственности именно этих полицейских. В собравшейся толпе немалую часть составляли выходцы из Ирландии, настроенные изначально враждебно.

Как ещё они могли быть настроены? Даже до начала войны между США и Конфедерацией их жизнь была далеко не сахар. Сейчас же она стала и вовсе отвратительной. Цены росли, зато оплата труда у некоторых не слишком, а у большей части и вовсе не думала подниматься. Капитализм с перекосом в олигархию во всей своей сомнительной красе, чего уж тут удивляться. Вдобавок и проводимая новым президентом политика в аболиционистском духе позволяла хозяевам фабрик нанимать негров, платя тем куда меньшие деньги. Прежние работники тупо увольнялись без особых причин. Точнее сказать, причиной могла послужить любая мелочь. Естественно, подобное не нравилось не только попавшим под увольнение, но и тем, кто пока ещё не потерял работу, пока же находясь под незримым дамокловым мечом. Негры же согласны были работать за куда меньшие деньги.

Их уже начинали не просто бить, но бить сильно, от души и с фантазией. И тем сильнее, чем больше их набегало в северные штаты. А набегало много! С учётом же того, что мало для кого в Нью-Йорке оставался тайной неудачный ход войны для США… В довесок к вышесказанному в последний год среди ирландской общины настойчиво и в то же время аккуратно продвигались мысли о необходимости хоть как-то отвечать на пренебрежительное к ним отношение. И не только в ирландской, если честно. Некоторые воспользовались услугами вербовщиков, отправляясь в армию. Но не армию США, а совсем наоборот, в армию Конфедерации, где и платили побольше, и давали выполняемые обещания. Почему выполняемые? Да хотя бы потому, что у многих был дальний родственник или на крайний случай знакомый, который, завербовавшись в армию конфедератов, кое-что приобрёл. Хотя бы возможность вывезти из Нью-Йорка свою семью.

Не была ли это ситуация «из огня да в полымя»? Вовсе нет. Хотя бы потому, что семьям до их отъезда приходили неплохие деньги. В случае же гибели сына или мужа также выплачивали небольшие суммы. Периодически, раз в пару месяцев. Небольшие деньги, но достаточные, чтобы не идти побираться. А это по нынешним временам многое значило. Равно как и помощь общине в целом. Тоже невеликая, но другие и вовсе не обращали на их нужды никакого внимания.

Поэтому тех, кто помогал, внимательно слушали. Не отмахивались, когда они объясняли, кто именно виноват в сложившемся крайне печальном положении. И уж тем более не собирались идти в армию янки, которым, если что, ничем не были обязаны. Стрелять в своих собратьев, воюющих на стороне конфедератов и зовущих их вслед за собой попытать счастья? Впитавшие с молоком матери клановость и обособленность от остального мира, наследники диковатых, буйных, но очень воинственных предков-кельтов, ирландцы впитывали очередную порцию ненависти. И её становилось настолько много, что она вот-вот должна была выплеснуться наружу. Последней каплей стал этот самый призыв. Точнее, оглашение списков призываемых, где было очень уж много ирландских фамилий.

Сначала раздались крики возмущения. Затем, что логично, полетели те самые гнилые овощи, дохлые крысы, камни… Звон разбивающихся стёкол заставил полицию начать стрельбу в воздух, что вынудило толпу отступить, но это и стало сигналом для тех, кто был внутри толпы, но не являлся частью оной.

Поджигатели. Во внутренних карманах каждого было по паре стеклянных бутылей с керосином, заткнутых пропитанной той же горючей жидкостью тряпкой. Им только и нужно было, что вытащить сии метательные снаряды, поджечь и переправить по адресу – в разбитые уже окна, внутрь участка. Что они и сделали, естественно, заранее получив неплохой аванс за риск.

Хорошо полыхнуло! Это Стэн О’Галлахан видел собственными глазами, наблюдая за тем, как девятый участок самым простецким образом горит вместе со всем содержимым. Со всем, но не со всеми, потому как полицейские, сперва отступившие внутрь, превращаться в барбекю в форме ну никак не желали. Вот и рванулись оттуда, открыв пальбу из револьверов уже не поверх голов, а просто куда придётся. Тут и пролилась на мостовую первая кровь. О’Галлахану было больно видеть, как падают на мостовую такие же ирландцы, как и он сам, но тут он ничего не мог сделать. Разве что то, что и должен был – отдать приказ ганфайтерам, ведь только приказа начинать они и ждали.

Сложность с ганфайтерами – для представителей полиции – была в том, что их, как бы это сказать, не воспринимали в качестве источников возможной угрозы. Слишком уж разительный контраст был между подпадающими под призыв бедняками, не так давно прибывшими в страну, и вот этими людьми. Хорошая, скорее даже богатая одежда, вопиющая о хорошем материальном положении. Показательная отстраненность от происходящего. Более всего они ассоциировались у блюстителей порядка с богатыми зеваками, явившимся посмотреть за призывом от нечего делать. Ну, может быть, ещё на журналистов, стремящихся продать свежий материал в одну из газет. И тут…

Под плащом очень хорошо прячется винтовка системы «генри», особенно если ей чуть укоротить ствол. Ну, а уж про то, чтобы прикрыть полами сюртука пару револьверов и вовсе говорить не приходится. А стрелять ганфайтеры умели и метко, и быстро. Те, кто не приспособился хотя бы к одной из этих двух составляющих, слишком быстро заканчивали работу. Как правило, оказавшись мирно лежащими в гробу. Излишне упоминать, что тут, в Нью-Йорке, собрались те, кто давно и успешно занимался своим ремеслом.

Были ли у полицейских девятого участка хоть какие-то шансы отразить неожиданную атаку? Разве что чисто теоретические. И вот уже пролилась кровь с другой стороны. Люди в форме и без, но относящиеся к представителям полиции и просто власти, падали на мостовую убитыми, ранеными, прикидывающимися мёртвыми в надежде избежать меткой пули.

А наёмники чётко и без эмоций выполняли то, за что им щедро платили – уничтожали цели. Им сказали – полицейские и представители власти, проводящие призыв, должны быть уничтожены. Плюс пообещали доплату за чистую работу. Это значило – живых не оставлять. Вот они и не оставляли, доводя работу до конца. Им было не привыкать к подобным заказам, этот на фоне иных смотрелся ещё более чем пристойно.

О’Галлахан, если быть честным, являлся таким же, одним из этой братии. Поэтому хорошо знал, что если работают мастера своего дела, то шанс уцелеть есть лишь у значительно превосходящих числом или же у таких же умельцев. А полиция… Это же не техасские рейнджеры и не ветераны «индейских войн». Уж в Нью-Йорке такие если и встречались, то несколько человек на весь город. Форму тут надевали совсем другие люди. И немалой их части сегодня суждено было просто умереть.

Видя, что девятого участка больше, по сути, не существует, а внутри разгорается весёлое яркое пламя, О’Галлахан отдал приказ ганфайтерам отступать. Что до первоначально собравшихся перед участком людей… Среди них было несколько тех, которые знали, что именно следует делать. Например, помочь раненым, указать места, куда их следует переместить, начать призывы к тому, чтобы забирать у убитых полицейских оружие и быть готовыми к тому, что всё только начинается. Понятно, что далеко не все рискнут взять в руки оружие. Вместе с тем, вот они, убитые полицейские и иные представители власти. Просто так это уже не оставят. А у О’Галлахана на сегодня были и другие дела.

Что за дела? Убедиться, что в других местах происходит то же самое. Не лично, поскольку бегать по всему городу было бы глупо, а через курьеров, место встречи с которыми было назначено заранее. Спокойное место, вдали от тех полицейских участков, на которые было запланировано напасть.

Впрочем, О’Галлахан изначально знал, что участки – это лишь средство завести толпу, а затем заставить полицию открыть огонь. Провокация с целью того, чтобы именно представители власти пролили первую кровь, разъярили собравшихся до такой степени, что трупы обидчиков были восприняты как нечто обыденное. Полковник Станич и давний знакомец Джон Смит, ранее звавшийся совсем иначе, это ему долго и тщательно растолковывали.

Более важными целями были арсенал, располагавшийся на перекрёстке Второй авеню и Двадцать первой стрит, полицейское управление города, а также резиденция мэра города и банки. Первый – оно и понятно. Оружие, причём в довольно большом количестве. Не то что оно было жизненно необходимо – в порту стояли шхуны «Мерседес» и «Санта-Лючия» под испанским флагом, в трюмах которых было достаточное количество винтовок и боеприпасов к ним, чтобы вооружить несколько тысяч мятежников – но лишить запасов оружия лоялистов, если те попробуют выступить на защиту федеральной власти, тоже полезно.

Полицейское управление являлось целью куда более опасной. Хотя бы потому, что в здании был как собственный арсенал, так и большое количество людей, умеющих этим самым оружием пользоваться. Потому его взятие не было запланировано как обязательное условия. Если получится прорваться внутрь, не встретив особенного сопротивления – великолепно. Нет? В таком случае отряд, выделенный для этой цели, получил приказ отступать, избегая серьёзных потерь. Правильный приказ, потому что большую его часть составляли наёмники, которые жертвовать жизнью ради каких-то идей не собирались.

Что до банков – удар по ним Станич приказал отдать на откуп тем, кто давно стоял по ту сторону закона. Их не стоило жалеть, и оказывать поддержку силами ганфайтеров и немногих просочившихся в город «диких» точно не следовало. Цель? Отвлечение внимания и мучительные стоны банкиров. Большего от налётов никто и не ждал.

Главная же цель – мэрия города. И тут стоящая перед штурмовыми отрядами задача была куда более сложная, чем просто «войти и разгромить». Как раз этого делать и не следовало. Мэр Нью-Йорка Фернандо Вуд нужен был живым, здоровым, а к тому же готовым идти на сотрудничество.

Болезненный бред? Вовсе нет, если как следует изучить жизнь это не самого обычного человека. А полковник Станич явно изучил во всех подробностях, после чего донёс свое видение до О’Галлахана.

Начать стоило с того, что мэр Вуд был давним членом демократической партии, открыто заявлявшим о симпатиях к Конфедерации и проповедуемым там идеалам. Более того, он был большим сторонником отделения города Нью-Йорк от США и объявления его «вольным городом», причём поддерживающим тесные связи с КША.

Ещё до образования конфедерации, аж в 1857 году, во времена первого избрания Вуда мэром, его обвиняли в бунте против федеральных властей и даже арестовывали. Тогда часть полиции поддержала мэра, другая часть федералов, и всё чуть было не кончилось стрельбой с большим количеством трупов. Но тогда до такого уровня дело так и не дошло, хотя банды Нью-Йорка были просто счастливы, видя, как полиция грызётся между собой и не мешает им проворачивать свои дела-делишки.

Потом был перерыв, а затем второе пришествие Фернандо Вуда в знакомое мэрское кресло. Демократия и её выборное право порой преподносят такие вот сюрпризы.

Неугомонный противник федеральной власти, Вуд буквально сразу после избрания, в январе 1861 года, бросил большой булыжник в уже малость успокоившееся болото городского совета. То самое предложение об отделении Нью-Йорка и заключении мирного договора с Конфедерацией. Реакция была, скажем так, довольно предсказуемой. Меньшинство поддержало. А большинство встретило сию инициативу истерическими воплями, угрозами или попытками высмеять столь экстравагантное предложение.

Однако время шло, ситуация менялась. Усиливалась Конфедерация, США же, напротив, лишь слабели. И в свете этого стремление Вуда сделать Нью-Йорк вольным городом становились откровенно опасными. Сместить мэра было слишком сложно, а вот окружить его преданными федеральной власти людьми – намного легче. Особенное внимание уделили полицейскому управлению, чтобы ни его глава, ни значимые персоны не испытывали и тени симпатий к нынешнему мэру города. Оправданное решение, чего уж скрывать.

Зато сейчас, когда эту самую полицию нанятые ганфайтеры весьма резво сокращали в численности и показывали, что люди в форме умирают столь же быстро, как и другие – ситуация в городе менялась. Именно в этих условиях Станич и приказал попробовать договориться с мэром Вудом по-хорошему. Пообещав ему то, к чему он так давно и безуспешно призывал – отделение Нью-Йорка от США. А уж будет ли это вольный город, часть Конфедерации или просто предмет торга на переговорах – решать отнюдь не ему. И не О’Галлахану, который вообще лишь орудие, но не организатор восстания.

Мэр был важен! Поэтому на Пятую авеню, где находилась его резиденция, были направлены самые лучшие и надёжные: большая часть просочившихся в город «диких», самые спокойные, умеющие держать себя в руках ганфайтеры и некоторое количество местных, но находящихся под полным контролем людей О’Галлахана. Местные нужны были ещё и по той причине, что именно они должны были символизировать «обращение простых нью-йоркцев к своему мэру» с определённой целью – защиты их от произвола федеральной власти с повышенными налогами, дешевеющими бумажными деньгами, призывом, вознёй с неграми и прочими явлениями, которые не нравились немалому числу жителей Нью-Йорка.

К слову сказать, именно к Пятой авеню он сейчас и направлялся. Нужно было лично убедиться в том, что лучший из имеющихся у него в распоряжении отрядов сумел выполнить задачу. А дальше… Дальше всё зависело исключительно от Фернандо Вуда.

Уже не первый день у Фернандо Вуда было откровенно плохое настроение. А всё исключительно из-за инициатив Вашингтона. Нет, он давно привык к тому, что у федеральных властей в принципе отсутствует чувство меры и разговаривать с политическими противниками они давно разучились. С настоящими противниками во внутренней политике, а не с как бы противниками. Иначе не было бы ничего из числа того, что привело сперва к сецессии, а потом и к началу гражданской войны.

И вот очередное не самое умное решение – обширный массовый призыв из числа жителей Нью-Йорка. Того самого города, где симпатии к Линкольну, даже изначально бывшие не самыми великими, падали с каждым месяцем.

Он предупреждал как прибывших из столицы чиновников военного министерства, так и начальника полиции собственного города, Джона Кеннеди, о необходимости вникнуть в обстановку, не бросаться с головой. Помогло ли? Он надеялся, что да.

Надежды редко когда сбываются. Это он понял часов в одиннадцать, когда к нему в кабинет, забыв даже постучаться, ворвался Джек Гарфилд, один из его секретарей, юноша из хорошей семьи и с планами сделать карьеру. Вид у него был… страшный. Точнее, вид человека, который принёс страшные известия.

– Господин мэр, в городе бунт! – с ходу выпалил секретарь, жадно глотая воздух. – Атакованы полицейские участки. В двух не осталось никого. Совсем никого!

– Как это никого? Куда они делись? Говорите точнее.

– Все… убиты, – нервно сглотнул Гарфилд, но постарался взять себя в руки и продолжил: – Седьмой участок тоже сожжён, но там уцелели несколько человек. Говорят о том, что сначала в них кидали камни, потом бутылки с керосином. И как только они вынуждены были стрелять – по ним тоже стали. Другие люди, не эти, которых призывали. Хорошо одетые, вооружённые револьверами и многозарядными винтовками.

– Кто? – не позволяя себе терять присутствия духа, отрывисто пролаял Вуд. – Не говори, что банды. Они не посмеют.

– Не банды, – помотал головой Гарфилд. – Стрелки. Хорошие стрелки. Раненых не оставляли, добивали выстрелом в голову. А призывники, большей частью ирландцы, разбирали оружие убитых полицейских. И это…

– Это ещё не всё, я понял. Где ещё нападения?

– Арсенал захвачен, охрана убита или разбежалась. Нападение на управление полиции. Джон Кеннеди жив, атака отбита.

Фернандо Вуд набрал побольше воздуха в грудь, чтобы как следует наорать на секретаря за то, что тот лишь сейчас соизволил доложить, но вдруг в голову пришла мысль, которую не стоило так сразу отбрасывать. И он очень хотел оказаться неправым.

– Джек, скажи мне, что ты просто не хотел меня беспокоить раньше времени. Что эти нападения не были одновременными.

– Но они такими и были, господин мэр, – переступил с ноги на ногу секретарь, не отводя взгляда. – Никто ничего не понимает! Зато начальник полиции собирает всех своих людей. Тех, кто ещё жив, кто сегодня не должен был выходить на работу. И ещё важное… В Вашингтон уже телеграфировали или вот-вот телеграфируют. Этот бунт надо подавить.

Подавить бунт… Надо, но вот кем, какими силами? Про регулярную армию и говорить нечего, ополчение из города тоже было отправлено на помощь армии Гранта и достаточно давно.

Добровольцы? А из каких запасов их вооружать, если городской арсенал захвачен бунтовщиками? Попробовать отбить? Джон Кеннеди уже попробовал бы это сделать, будь у него уверенность, что подобный шаг не окажется совсем печальным для его людей. Тех, которые ещё живы. Сделать же это спустя некоторое время, собравшись с силами – значило отбить лишь само здание и в лучшем случае малую часть оружия и боеприпасов. Ведь бунтовщики, если их лидеры не глупы – а они явно не были глупы, учитывая успешность их действий – наверняка успели вывезти содержимое и сейчас начали распределять оружие среди своих сторонников. Количество сторонников явно окажется немалым. Мэр хорошо представлял себе нынешнюю обстановку в городе. Ту самую, которую федеральная власть так долго и тщательно накаляла, не обращая внимания на его многочисленные предупреждения.

С невесёлыми мыслями Вуд отдавал распоряжения, понимая, что промедление в сложившейся ситуации может сделать её ещё более опасной. Что можно было сделать? Послать сообщение в форты Нью-Йоркской гавани, поскольку именно в них было хоть какое-то внушительное число солдат. Уж половину там находящегося состава они могли выделить без того, чтобы серьёзно не снизить боеспособность.

Он успел, наряду с прочими, отдать и этот приказ. Более того, удостовериться, что его начали исполнять. Но тут случилось другое, совсем уж из ряда вон выходящее событие. Стрельба возле его резиденции. Крики, стоны раненых, приказы бросить оружие и не сопротивляться, если не хотят получить по паре пуль в голову. И вот менее чем через полчаса часть охраны убита и ранена, другая же часть, как и почти все гражданские, жмутся у стен, находясь под прицелом неразговорчивых людей с револьверами. Ну, а эти самые вооружённые люди полностью и целиком захватили как резиденцию мэра, так и его самого стороной не обошли. Хотя обращались с находящимися внутри очень даже учтиво. Даже с охраной, позаботившись о том, чтобы раненые получили необходимую помощь.

Вуд имел возможность убедиться, что захватившие его резиденцию люди делятся на две группы. Первая, менее многочисленная – те самые рабочие фабрик, порта и просто обитатели не самых лучших, мягко говоря, районов города, которые и должны были подпасть под призыв по задумке вашингтонских умников. Да, они были вооружены как винтовками, так и револьверами, но было видно, что пользоваться этим оружием умеют далеко не все. Хорошо пользоваться, конечно же, поскольку направить ту же винтовку в сторону цели, нажать на спуск и перезарядить – тут большого ума не требуется. Ну и, оказавшись в непривычной им роскошной обстановке, эти люди выглядели немного подавленными, чувствовали себя неуверенно.

Зато другая часть производила совсем другое впечатление. Хорошо одетые, спокойные, несуетливые. На обстановку им было плевать, на самого мэра и работников мэрии тоже. Зато оружие казалось естественным продолжением их рук. Более того, оно было не однотипным. Разные типы револьверов, винтовки системы «генри», двуствольные дробовики просто и дробовики со специально укороченными стволами. Патронташи, кобуры, петли для дробовиков и винтовок с внутренней стороны плащей или курток… Это могло означать лишь одно – к нему в гости пожаловали наёмники-ганфайтеры. Вуд был достаточно осведомлён об этой довольно своеобразной человеческой породе, хотя сам сталкивался с ними редко.

Зато имеющихся знаний хватало для понимания того, что это не их инициатива. Наёмники работают на того, кто платит. И платили точно не представители городской бедноты. Ищи того, кому выгодно! Именно так говорили во время его молодости несколько знакомых юристов. Услышав тогда, он запомнил сии слова надолго. Но кому выгоден бунт в Нью-Йорке? Впрочем, это он скоро узнает. Точнее, ему об этом скажут или хотя бы намекнут.

Откуда у Вуда была столь твёрдая уверенность, в том числе и относительно собственной безопасности? Хотели бы убить – им бы ничего не помешало. Ганфайтеры же парни простые: им платят – они выполняют работу. И никаких опасений относительно того, что после такого убийства им сложно будет скрыться. Под боком порт, в порту корабли. А с учётом того что флот США после разгрома на Хэмптонском рейде утратил превосходство на море и сам оказался в положении обороняющейся стороны, добраться до той же Конфедерации будет легко. Там в подобных бравых парнях всегда нуждаются. Если не в армии, то на границе с Мексикой или с мормонским Дезеретом. Да и в самом плохом случае – надсмотрщики на плантациях тоже требуются. Нет, пустить ему пулю в голову ганфайтеры бы решились по первому приказу.

Следовательно, приказа не поступало. Этого приказа, но не другого. То есть он нужен либо просто как важный пленник, либо с ним хотят поговорить. А вот кто и о чём? Спрашивать явно не стоило. Оставалось лишь ждать, и вряд ли это ожидание продлится долго.

Ожидание действительно не затянулось. Спустя ещё минут двадцать в кабинете, насчёт принадлежности которого Вуд уже не мог быть уверенным, появился новый визитёр. И тут опытный политик даже не знал, к какой категории его стоило отнести. В нём было слишком много общего с ганфайтером, берущим за свои услуги высокую плату. В пользу этого свидетельствовало оружие, взгляд, частично манеры. Однако без колебаний причислить его к этим господам мешали некоторые особенности. Например, другая часть продемонстрированных манер, которые этому человеку явно кто-то поставил – не изначальные, а приобретенные. Ко всему прочему и его поведение было поведением главного. И прозвучавшие слова это доказали:

– Господин мэр, простите за всё это, – слегка издевательская улыбка и ленивый жест в сторону окна, посмотрев в которое можно было увидеть следы стрельбы и пятна подсыхающей крови. Тела уже успели убрать. – Народ Нью-Йорка очень хотел поговорить с вами, а не с теми, кто прибыл из Вашингтона или был назначен оттуда.

– Не ожидал услышать такие слова от… бунтовщиков. Вы разрешите мне присесть, мистер…

– Это ваш кабинет, ваша мэрия. К вам пришли для откровенного разговора лишь добрые горожане, желающие посодействовать своему мэру в принятии важного и полезного для города решения. А я, Стэнли О’Галлахан, лишь помогаю им передать законной власти свои желания.

Опять улыбка, далёкая от естественной. Фернандо Вуд не мог этого не отметить. Говорить этого человека научили, а вот владеть лицом – не особенно. Зато сказанные визитёром слова показывали, что он, законно избранный мэр города, нужен этим бунтовщикам. Или не бунтовщикам? Здесь он не мог быть уверен.

– Чего желают «добрые горожане»? – не мог не поинтересоваться Вуд, правда лишь после того, как устроился в своём кресле и предложил устраиваться поудобнее и этому «представителю народа». – Погибли полицейские и чиновники военного министерства. В город будут введены войска, это неизбежно.

– Мы знаем, – кивнул О’Галлахан, занятый раскуриванием сигары. Довольно средней по качеству, из чего Вуд сделал вывод, что курит он этот сорт в силу давней привычки, а не из-за нехватки денег. Иначе не носил бы на руке перстень с изумрудом размером с воробьиное яйцо, да и золотая цепочка от часов как бы намекала на богатство вкупе с одеждой, пошитой у хорошего портного. – Оружие из захваченного арсенала раздаётся тем, кто готов взять его в руки и использовать. В порт, где стоят испанские шхуны «Мерседес» и «Санта-Лючия» с грузом винтовок и боеприпасов, послан отряд, который позаботится о том, чтобы проблемы с оружием совсем не было.

– То есть корабли не уйдут из порта?

– Конечно же, – улыбнулся О’Галлахан. – Ими командуют разумные люди.

Мэру пояснения не требовались. Кораблями командовали люди О’Галлахана. Ну, может, и не его, а тех, кто стоит за этим ирландцем, в глазах которого видна привычка убивать, не особенно раздумывая.

Ирландцы. В Нью-Йорке их находилось очень много, а настроения среди этого народа были далеки от любви к федеральной власти. В голове у Фернандо Вуда потихоньку начала складываться та самая головоломка. Но лишь начала, потому как многих её кусочков пока не хватало.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – мягко, без нажима попенял мэр. – Чего хочет от меня народ славного города?

– Отсутствия никому не нужного призыва, – загнул на левой руке палец О’Галлахан, после чего продолжил: – Увольнения всех черномазых, которых фабриканты стали нанимать вместо добропорядочных горожан, пользуясь шансом платить меньше. Вообще приструнить этих думающих только о деньгах «золотых мешков»! И конечно, дать властям города набирать полицию не из присланных из других мест, а из своих, понимающих нужды Нью-Йорка.

Говоря всё это и поочерёдно загибая пальцы, собеседник мэра смотрел на заново избранного городского главу с этаким хитрым прищуром, словно оценивал его реакцию на сказанное. И понятно почему. Не во всём, но в большей части произнесённого чувствовались мотивы того, о чём неоднократно упоминал и сам мэр. Правда, эти его упоминания поднимались на смех не только в Вашингтоне, но и членами городского совета. И тут слышать подобное от головорезов, которые только что устроили бойню на улицах города, одновременно и неожиданно, и ожидаемо, если принять как данность не просто подготовленность бунта, но очень хорошую подготовленность. С далеко идущими целями.

– Это слишком похоже на…

– На ваши собственные слова, – расхохотался О’Галлахан, а находящиеся в кабинете его люди тоже откровенно скалились. – Знаю, будь я проклят! Народ, мистер мэр, требует лишь того, чтобы вы выполнили сказанное вами же. Почти. Главное же, что Нью-Йорк как вольный город – это хорошо звучит!

– Пары полков будет достаточно, чтобы разогнать толпу, многие из которой и с оружием обращаться не умеют. Но вы, мистер О’Галлахан, не кажетесь глупцом. И это означает… Что это означает?

– Значит только то, что вы не видите всего, мистер мэр, – О’Галлахан решил скинуть маску, показав лицо опытного убийцы-ганфайтера, лишь немного более холёного и выученного не только стрелять, но и думать. – Полиция ничего не может, её скоро додавят, если она не уберётся на тот берег. Горожане, у которых после участия в бунте и пролитой крови не осталось иного выхода, под началом опытных солдат начнут готовить город к обороне. Регулярной армии сложно вести уличные бои, а сразу применять артиллерию прибывшие войска не осмелятся.

– А потом?

– Потом да, решатся, – не стал спорить ирландец. – Но к этому времени «горожанам, восставшим против тирании Авраама Линкольна», придут на помощь, услышав призыв мэра восставшего города. И эту помощь нельзя будет назвать незначительной.

Повадки убийцы, наглость поступков, национальность самого О’Галлахана и немалой части его людей из числа тех, которых он успел увидеть. Рискованный план восстания и крайняя жестокость при расправе над полицией города. Да ещё намерение разыграть карту восставшего города при полной поддержке его, законно избранного мэра.

Сомнений не оставалось. Конфедерация. Это были действия не привычных джентльменов с Юга, а тех, кто постепенно замещал их в отколовшихся после сецессии штатах – той воистину дикой своры, то есть стаи. А если это были они, то спорить с ними опасно даже не для здоровья – для собственной жизни. Вуд вдруг ясно и чётко осознал, что при отказе стать мэром восставшего города его просто пристрелят. Или не пристрелят, но сделают так, что он будет лишь говорящей куклой, открывающей рот только по приказу. Такой судьбы ему не хотелось. Совсем. К тому же он с пониманием относился к декларируемым Конфедерацией идеям и не желал войны с самого начала. Более того, часто говорил об этом. Даже на официальном уровне, это ни для кого не было секретом. Поэтому…

– Город Нью-Йорк просит помощи у президента Конфедерации. Документ будет написан мной собственноручно и заверен уважаемыми в городе людьми.

– Их доставят сюда через пару часов, – осклабился О’Галлахан. – Вежливо доставят. Вы только скажите, кто именно сам и без проблем подпишет. Сложности никому не нужны.

– К сожалению, сложностей не миновать. В нью-йоркские форты уже послан сигнал о бунте. Они пришлют солдат. Тех немного, но они хорошо вооружены и под командованием опытных офицеров.

– Форты будут блокированы. Вышедшие оттуда солдаты попадут под обстрел и либо будут перебиты, либо вернутся. Вам не следует беспокоиться о подобных мелочах. Это наши дела.

– Конечно. Теперь о помощи. Когда она сможет быть здесь и в каком количестве?

Ирландец призадумался, после чего достал из кармана небольшую книжечку в кожаном переплёте. Полистал её, пожевал губами, пару раз затянулся сигарой и лишь потом произнес:

– Несколько дней. Из порта отправятся несколько кораблей. К Хэмптонскому рейду. Как только первый корабль пристанет к берегу, начнётся погрузка войск на транспортные корабли. Тем же днём они в сопровождении пары броненосцев и нескольких фрегатов и канонерок направятся сюда. Уверен, что несколько тысяч ветеранов под командованием одного из прославившихся генералов Конфедерации смогут защитить город. Город, расположенный на острове.

Мэр только и мог, что принять слова О’Галлахана как данность. И начать делать то, что требовалось от него в данной ситуации. Воззвание к жителям города само собой точно не создалось бы. Да и присутствие уважаемых горожан должно было быть и представительным, и надёжным одновременно. А таких следовало поискать. Впрочем, Вуд был уверен в том, что непременно справится. Ведь особого выбора у него и не было, если он хотел остаться мэром города, к которому успел привыкнуть и которому желал лишь добра. И добром в данном случае было помочь Конфедерации. Иначе от Нью-Йорка одни руины и останутся – парни вроде О’Галлахана просто так с улиц города не уйдут, цепляясь за каждую улицу, каждый дом. А уж когда прибудут транспортные корабли конфедератов в сопровождении стальных бронированных чудовищ…