Интересные вопросы порой задают люди. У входа в отделение реанимации стоят родственники:

— Доктор, а не подскажете, где мамин кишечник?

Вопрос поначалу ставит в тупик: — А зачем вам?

— Ну мы бы хотели похоронить его вместе с ней, а то получается как-то не по-христиански. Нам сказали, что мама долго не проживет.

— Знаете, то, что осталось у нее в животе, мы его вместе с ним выписали. А то, что удалили… Честно говоря, не знаю.

Действительно, без кишечника жить тяжело, а кишок в животе их мамы осталось мало, то есть не осталось практически совсем. Началось с тромбоза, когда была удалена изрядная часть кишки, через неделю развалился анастомоз, сшили заново, повторный тромбоз, язвы с перфорацией, перитонит. Так по частям хирурги вынесли весь кишечник. Когда желудок напрямую соединили с остатками толстой кишки, решили, что хватит, больше отрезать нечего. Но после каждой операции бабуля просыпалась в здравом уме и настаивала на своем праве умереть дома, пока ей не позволили это право реализовать. Но и дома помирать пока не собирается, питаясь внутривенными смесями. Родня явно торопится.

— Не знаю, чем вам помочь. Все удаленные органы уничтожаются, а вот каким способом, сказать не могу. И потом. Вы уверены, что хотите об этом знать?

— Как это вы не знаете, это же ваша больница!

— Не знаю, я этим не занимаюсь и не интересовался, извините.

Странные люди, зачем им кишечник? Нет, я еще в свое время мог понять зятя, который просил ему отдать ампутированную ногу тещи. Ногу можно приспособить для дела, украсить интерьер. Хотя сам, наверное, предпочел бы тещин череп. Даже потом написал жалобу на сайте, что его даже не пустили на территорию больницы, забрать ногу. Видно, хорош был.

И задумался: а действительно, как уничтожаются у нас биологические отходы? В общем-то должна быть специальная печь. Такой печи в больнице нет, это точно. В лихие 90-е годы один из наших затейников — главных врачей пытался купить две. Фирменные, немецкие. Все было сделано, как положено, оформлено техзадание, проведен тендер. Смущала цена изделий, но разве в нашей стране принято экономить на здоровье населения? Но тут кто-то из недоброжелателей главного врача проявил интерес к предстоящей покупке, и оказалось: в заказанных печках конечно можно сжигать вырезанные потроха, но предназначены они вообще-то для сжигания трупов, и печи питерского крематория по сравнению с ними просто буржуйки для обогрева строительных вагончиков. Надо отдать должное, немцы хорошо разбираются в печах для крематория. Написали в комитет по здравоохранению, намекнули, что шурин главврача — директор кладбища, и нет ли в дальнейших планах одну из печей списать и приспособить для настоящего дела? Для которого она и предназначена. В общем, покупка сорвалась.

По идее, больнички, не имеющие печек, должны отправлять отход в крематорий. Но что странно, сжечь ящик с биологическими остатками в крематории стоит раза в два дороже, чем ящик аналогичного размера с обычным человеческим трупом. Не совсем понятно почему. Наверное, за счет того, что при сжигании отходов не будет приобретено дополнительных услуг: никто не закажет зала для прощания, траурной церемонии с распорядителем, никто не даст грузчикам денег на поминки.

Пока больничная котельная работала на угле, с утилизацией отходов проблем не возникало. Главное было, пока спит кочегар, успеть подсунуть пакеты в топку и присыпать углем. Обычно по ночам кочегар спал крепко. А с утра разводил огонь в топке, действуя после вчерашнего на автомате. Но если проснувшись, обнаруживал в печи чью-то ногу, начиналось шоу. Кочегар носился с ней по двору, кричал, что прямо сейчас этой ногой замочит санитара. А как выходят из положения сейчас, сказать трудно. Говорят, санитар морга прячет их в чужих трупах и даже может в чей-то живот зашить чью-то ампутированную ногу. Но ничего сказать не могу, сам не видал, а санитар секретами своего мастерства делиться не собирается.