Начало 90-х, в канун очередной годовщины Международного женского дня вызов «Скорой помощи». Повод: травма головы. Обстановка в квартире примерно такая: мужчина, скажем так, позднего среднего возраста, на вид под 50, приглашает к себе двух влюбленных в него дам. Прелюдия короткая, портвейн быстро кончается. Одну из подруг мужчина ублажает по полной программе. Так, что абсолютно голая мадам после утех лежит на диване, широко раскинув все конечности. Лежит настолько неподвижно, что после появилась мысль — а была ли она жива вообще? Было незаметно никакого движения, разве что на сквознячке покачивался взъерошенный кустик лобковых волос. Ну да черт с ней, успокаивали мы себя после вызова, в конце концов, не к ней нас вызывали и никто ее осматривать не просил. Вызывали к ее подруге. Возраст дал свое, на вторую мадам у влюбленного не хватило сил, и пришлось ее удовлетворить ударом хрустальной пепельницы по голове.

Повезло, удар пришелся по касательной, поцарапав кожу на лбу. Но как бы ни ругали врачей «Скорой помощи», мы люди гуманные, забота о клиенте у нас всегда на первом месте, и к вопросу оказания помощи подходим основательно. Как положено, первичная хирургическая обработка раны. Лезвие безопасной бритвы зажимается в корцанге, 30 секунд, и слипшиеся от крови волосы падают на пол. Под ними оказывается поверхностная ссадина на коже. Перекись, йод, рекомендации:

— Завтра еще раз йодом помажете, поменяете наклейку, к врачу идти не надо.

Последнее повторил трижды, чтоб запомнила.

Мужик не находит слов благодарности:

— Мужики, вы просто, ну я не знаю, вы человека спасли, понимаете: ЧЕЛОВЕКА! Бля, ментам сообщите? Может, не надо, а? — и протягивает десятку.

— Оставь себе похмелиться, насчет ментов можешь не беспокоиться. Ваше дело, мы телефонограммы не шлем.

— Не, ну вы даете, я так не могу, я, это, я отблагодарю, я напишу. Как вас найти?

— Можешь сразу, на Малую Садовую дом один, Центральная станция скорой помощи. Сразу Кириллюка спроси, Ивана Григорьевича. Это главный врач.

— А… Ты, значит, Кириллюк? Точно, я сразу догадался, ты — Кириллюк, я насквозь вижу.

И тут блеснув своим свежеприобретенным ленинским пробором, в прихожей появляется спасенная мадам. Смотрит на себя в зеркало, видит прическу:

— Кириллюк! Сука!

— Не спорю, даже соглашусь.

— Да я тебя сгною, падла! Я тебя найду!

— А чего искать. Третий этаж, приемные дни понедельник и четверг, с трех часов.

Уходим. О продолжении рассказывает зав. подстанцией. Вызывает через неделю:

— Слушай меня… Внимательно слушай. Я все понимаю, но зачем ты стрелки переводишь на главврача? Вчера он мне звонит, в недоумении, что за лысая баба ворвалась к нему в кабинет, спрашивала, где Кириллюк. Он, естественно, сказал, что это я, что вы хотите? А она ему в ответ: «Ты не звизди, Кириллюк высокий, молодой, с волосами, а ты старый плешивый хрен. Где настоящий Кириллюк?» Пришлось охрану вызывать, выводить ее из кабинета. Я сразу поняла, что это твоя работа. Ты зачем главным врачом представляешься?

— Да я не представлялся, это они с чего-то так решили, что я главный.

— Я приказывала всегда бейджик прицеплять, чтоб знали, кто вы. Зачем их вам раздали? Чтобы в кармане носили? Где твой?

— Да вот, — достаю из кармана, — на вызове всегда снаружи приколот.

На бумажке в пластиковом футлярчике приклеена моя фотография, как положено. Под ней подпись: Шмуленсон Моисей Рувимович. Так звали одного приятеля, подарившего мне бейджик. Фотографию переклеил, а имя переписать забыл…

— Что?

— Да вы понимаете, когда какая-нибудь пьянь скандалит, я им показываю, вот. Сначала долго читают, пытаются запомнить, а потом махнут рукой — хрен с ним, чего на него жаловаться.

— Все, уйди от меня, чтоб я тебя не видела, вы у меня доиграетесь, обещаю я вам. И характеристику в ординатуру даже не проси.

Характеристику, правда, мне вскоре дали самую лучшую, чем-то напоминающую представление к Звезде Героя. Логика начальства, впрочем, понятна: получи — только исчезни.